Наследник чародея. Школяр. Книга первая

— Да с удовольствием!

Я вышел из столовой. Честно говоря, я совсем не ожидал такой внезапной вспышки злости со своей стороны. В принципе, если подумать, что мне сделала эта повариха, что я на нее так взъелся? В некотором недоумении я ушел к себе в палату, бухнулся на свою кровать-каталку.

Следом в палату вошел Колька.

— Здорово ты её! — восторженно заявил он. — Давно пора!

Что «давно пора», он не уточнил. Но добавил:

— Она сумками домой еду из столовой таскает. Думаешь, почему у нас такие порции маленькие?

Он сел на подоконник, вздохнул, глядя в окно:

— Быстрей бы домой…

— Нам завтра с тобой анализы сдавать, — сообщил я. — Натощак.

— Ага, — согласился Колька. — А наш завтрак повариха домой утащит.

Я залез в тумбочку. Достал груши, конфеты.

— Будешь? — предложил я ему. Колька подошел, взял грушу.

— Спасибо!

Мы съели фрукты. Организм повеселел. Я снова бухнулся в кровать.

— Ты что, спать собрался? — поинтересовался Колька.

— А что еще делать?

— Рано. Еще уколы придут делать! И таблетки принесут.

Я вздохнул. Почему-то хотелось спать. Глаза так и закрывались. Я встал, прошелся до окна, потом вышел из палаты. Сходил на пост, взял несколько пару журналов — «Огонек» и «Работница». Вернулся, лег на кровать, подняв подушку повыше. Пролистал «Работницу». Журнал был красочным, но читать мне его оказалось неинтересно. Статьи-репортажи с фабрик, раскройки одежды, рецепты блюд — всё это вызывало скуку. Ни анекдотов, ни смешных историй. «Огонек» оказался повеселее. Впрочем, читая его я и задремал. И опять как провалился в тьму — без всяких сновидений.

Пробуждение на этот раз было приятным. Я открыл глаза, потянулся, вскочил с кровати, чувствуя себя абсолютно здоровым.

— Ну-ну, не скачи, как горный козел, — благодушно проговорила медсестра, держа в руке шприц иглой вверх. — Заголяй попку.

Я развернулся, спустил штаны. Игла вошла в правую полупопицу практически безболезненно. Так, словно комарик укусил.

— Спасибо! — я потянулся, зевнул.

— Таблетки на тумбочке, не забудь выпить!

Тем временем на кровати напротив взвыл Колька. Ему, видимо, укол достался достаточно болезненный, не то, что мне. Не повезло.

* * *

Следующий день у меня прошел в суматошном режиме. Сначала, только я поднялся, как в палату заглянула вчерашняя медсестра. Кажется, её имя было Таня.

— Бегом анализы сдавать! — скомандовала она. Мы с Колькой на пару рванули в туалет. Помочились в стеклянные баночки из-под майонеза. А вот для сбора кала дали пузыречки из-под лекарств для уколов — маленькие, палец не пролезет, как туда этот самый кал собрать? Да еще никаких «приборов» для «сбора» этого… анализа. Пришлось отщипнуть щепку от деревянного плинтуса в туалете, подцепить кусочек… анализа, запихать его в пузырек.

Колька внимательно проследил за моими манипуляциями и решил схитрить:

— Антон! Помоги, пожалуйста, а то у меня не получается… Ну, пожалуйста, Антон!

Он попробовал поныть, но я пресек его поползновения, отрезал:

— Сам! Всё сам!

Колька надулся, попыхтел в кабинке, потом вышел, держа пузырёк в вытянутой руке.

— Всё? — поинтересовался я. — Пошли.

Баночки-пузырёчки поставили на столик возле туалета. Только подошли к своей палате, как нас снова перехватила медсестра.

— Пойдемте сдавать кровь! Быстрей, быстрей!

Причина спешки стала ясной сразу — кроме нас у процедурной никого не было, а лаборант здесь была «приходящей». Первым, конечно, в кабинет пошел я. Сначала лаборант, молодая симпатичная девушка, уколола меня в палец, собрала кровь в трубочку, потом еще раз уже другой трубочкой с резиновой грушей на конце, собрала выступившую кровь, слила ее на стеклянную пластину, размазала второй стекляшкой по всей поверхности. Потом усадила меня ближе к столу, вытягивая мою руку и положив ее локоть на подушечку. Перетянула бицепс жгутом.

— Работай кулачком!..

Колька зашел в процедурный после меня, следом за ним медсестра. Из кабинета донесся сначала рёв, потом плач.

Я дождался, пока они выйдут. Колька выскочил первым, зажимая согнутой рукой ватку и вытирая слезы на ходу. Медсестра улыбалась. Колька, не останавливаясь, проскочил мимо меня и быстрым шагом направился в палату.

— Стой! — крикнула ему вслед Татьяна, повернулась ко мне, сообщила. — Нам в гастроэнтерологию надо спуститься. ФГС пройти. Подожди меня возле лестницы.

ФГС я раньше никогда не проходил. Даже что это такое, не представлял. В кабинете меня положили на кушетку на бок, сунули в рот пластмассовое кольцо, влажное от какой-то химии:

— Зажми зубами!

Дебелая дамочка с фигурой борца зажала меня в этой позе, а другая, более худощавого телосложения сунула мне в рот гибкий шланг:

— Глотай!

Из глаз хлынули слёзы.

— Глотай! — прорычала дебелая тетка, прижимая меня к кушетке. Я сделал глотательное движение. Тощая этим воспользовалась, с силой толкнула шланг, который влетел мне в глотку, больно царапая пищевод.

В общем, минут через пять эта процедура, в процессе которой я возненавидел всё, что связано с медициной, закончилась. Я выскочил в коридор, утирая слезы рукавом.

— Больно? — поинтересовался, привставая со стула, Колька.

— Сиди, жди! — скомандовала Татьяна и, крепко держа за руку, пресекая попытку к бегству, повела Кольку в кабинет. Судя по воплям, Кольке процедура тоже не понравилась. Да и возились с ним врачи подольше, чем со мной.

Наконец он выскочил в коридор, размазывая по лицу слезы и сопли. Следом за ним вышла наша медсестра.

— Дорогу обратно найдете? — поинтересовалась она.

— Найдем!

Нам всего-то надо было подняться на два этажа выше.

— Ладно, идите, — кивнула Татьяна. — А я ваши заключения заберу.

Мы вышли на лестницу. Непонятно с чего, но Колька ухватил меня за руку.

— Больно, — прохныкал он. — Всю глотку исцарапали!

— Не хнычь! — ответил я. — Пойдем позавтракаем!

— Думаешь, нам оставили? — сразу успокоился Колька.

Не заходя в палату, мы сразу направились в столовую. На нашем столе в тарелке лежали яйца, два кругляша масла, белый хлеб. Повариха-раздатчица молча навалила нам в тарелки холодной манной каши. Колька смолотил всю порцию. Я ковырнул ложкой раз, другой, третий. Холодная каша была невкусной. Отставил тарелку в сторону, взял яйцо. Повариха так же молча разлила нам холодный чай из чугунного чайника по стаканам. Я попробовал — вкусно, с сахаром.

После завтрака нас ждал обход. Сергей Николаевич уже ждал нас в палате, листая наши истории болезни.

— Пришли? — он встал навстречу. — Анализы сдали? Позавтракали?

Первым доктор осмотрел Кольку. Проверил шов от операции, провел по нему пальцем, хмыкнул.

— Как себя чувствуешь?

Выслушав колькины ответы, кивнул, вздохнул, пересел ко мне, задавая традиционные вопросы:

— Как ты себя чувствуешь? Что болит? Голова кружится? Тошнота есть?

Меня он осмотрел более тщательно, легонько потрогал шрамы на голове. Я постоял на одной ноге, потом на другой. Закрыв глаза, по его команде коснулся указательным пальцем правой руки носа, повторил то же самое левой рукой.

Сергей Николаевич смотрел на мои действия, недоверчиво хмыкал, тяжело вздыхал, а потом вдруг спросил:

— Ты мне ничего не хочешь рассказать?

Я пожал плечами, удивляясь такой постановке вопроса.

— О чём?

— Нет, нет, это я так… — Сергей Николаевич смешался, опустил глаза. — Ладно, отдыхайте.

И стремительно вышел из палаты.

* * *

Захар Петрович сидел за столом и работал с документами. Именно так он и называл эту ненавистную для него бюрократическую процедуру. Слева возвышалась кипа документов — справки, направления на обследования, запросы на лекарства из категории, относящихся к «особому обороту», заключения. Каждый документ необходимо было рассмотреть, проверить и, в результате, утвердить, подписать или отправить на доработку. Жизнь отучила подписывать такие документы не глядя. Особенно, если это касалось выделения и распределения лекарств, содержащих наркотики. Постепенно кипа слева становилась всё меньше.

Захар Петрович отложил ручку, несколько раз сжал-разжал кулак, помассировал кисть — рука устала.

В кабинет без стука ворвалась врач-хирург отделения Киселева Ольга Павловна, невысокая худенькая женщина неопределенного возраста. Ей одновременно можно было дать как 34, так и 43 года. Плюс еще и очки в пол-лица с затемненными стеклами. Посмотришь на такую, и сразу вспоминается пословица, что маленькая собачка и в старости щенок. Как врач-хирург, она была так, врач-середнячок, звёзд с неба не хватала, но со своими обязанностями справлялась. Всякие фурункулы-грыжи-аппендициты вырезала исправно, летальности практически не было, да и ладно! А с другой стороны, ей и не доверяли проводить особо сложные операции. Зачем рисковать?

Захар Петрович недовольно посмотрел на нее.

— Захар Петрович! — Ольга Павловна упала на стул. — У меня ЧП!

Заведующий отделением тяжело вздохнул. В отделении коллеги называли Ольгу Павловну за глаза «человек-паника». В среднем, пару раз в неделю, а иногда и чаще у нее, с её слов, стабильно возникали ЧП. Правда, потом при проверке чрезвычайным происшествием оказывались или таракан, вылезший в палате во время обхода, или уборщица, не успевшая вымыть пол, или внезапно выскочившая у больного заурядная аллергическая сыпь на какой-нибудь пенициллин.

— Ну, что у вас? — Захар Петрович недовольно привстал навстречу Ольге Павловне.

— ЧП, Захар Петрович! — воскликнула Ольга Павловна еще раз. — У меня в третьей палате все больные девочки внезапно выздоровели! Все!

— Что? — Захар Петрович ошеломленно замер. — Заходите. И дверь прикройте!

Ольга Павловна положила пачку историй болезни на приставной стол, плюхнулась на стул, не спрашивая разрешения.

— Вот, смотрите! — она открыла первую. — Клюквина Люда 10 лет, прободная язва желудка, позавчера прооперирована. Сегодня на обходе обнаружила, что у нее послеоперационный шов выглядит, как шрам годовалой давности, шовный материал весь вылез! Валялся в постели. Девочка его собрала, выложила на тумбочку. Сама она чувствует себя прекрасно, свободно ходит по палате. И ест всё подряд! Без разрешения, конечно…

— Самойлова Таня 11 лет, — продолжила она. — Открытый оскольчатый перелом левого бедра. Поступила и прооперирована три дня назад. Гипс каким-то образом снят, разломан. Девочка свободно ходит, даже бегает по палате. Шрамы выглядят как будто операцию лет десять назад сделали! И не шрамы, а ниточки какие-то!

— И еще Данилова Оксана, тоже 11 лет. Закрытая ЧМТ, сотрясение мозга. Бегает по палате, как ни в чём не бывало!

Ольга Павловна истерично бросила истории болезни на стол, схватилась руками за голову:

— Я ничего не понимаю, Захар Петрович! Так не бывает!

Захар Петрович вздохнул, подошел к Ольге Павловне поближе, аккуратно взял за плечи:

— Значит так, Ольга Павловна! Об этом, — он повернулся к столу, ткнул пальцем в истории болезни, — никому! Понятно? Всех больных завтра же на комплексное обследование! Ясно?

— Но как же так? — вскинулась Ольга Павловна. — Кстати, у Даниловой вообще диабет с детства был. А сейчас никаких признаков. Утром кровь на анализ взяли. Всё в норме!

— Ольга Павловна! — повысил голос Захар Петрович. — Спокойно! Может, у нее просто сахар упал. Завтра всех на анализы и на обследование!

Глава 2

Дом, милый дом

Меня выписали через день, в пятницу. Объявили об этом в четверг после обеда. Maman сходила к Сергею Николаевичу, благо он на работе почти каждый день сидел допоздна. Потом снова зашла ко мне в палату:

— Завтра тебя выписывают. Я за тобой приду. Пообедаешь, и домой пойдем!

— А работа?

— Отпрошусь ради такого случая!

Разумеется, maman принесла мне одежду — чистое белье, брюки из комплекта школьной формы, рубашку с коротким рукавом, сандалии.

— Ты подрос! — озадаченно сообщила maman на мои потуги застегнуть пуговицы рубашки. — Поправился.

Для меня это тоже стало сюрпризом: рубашка напрочь отказывалась сходиться на груди, просторные брюки мало того оказались коротки (сразу вспомнил сравнение, которое любила повторять бабка в деревне — «за зайцами бегать!»), да еще и стали в обтяжку, как традиционная одежда американских скотоводов — джинсы. Пришлось идти так — брюки в обтяжку, а рубашка нараспашку.