Лес Кости

Роберт Холдсток

Лес Кости

Лес Мифаго — 3

Перевод Александра Вироховского

В прошлом и в будущем

Сознанью почти нет места.

Т. С. Элиот[1]

Лес Кости

ОДИН

Возбужденный крик сыновей поднял Хаксли в три часа утра. Его дыхание мерзло в замерзающей комнате; дрожа, он надел халат, хмуро сунул ноги в шлепанцы и быстро пошел к комнату мальчиков.

— Что за черт?..

Они стояли у окна, два маленьких взбудораженных ребенка, их дыхание затуманивало стекло. Стивен повернулся и возбужденно сказал:

— Снежная женщина. В саду. Мы видели снежную женщину!

Хаксли протер стекло и уставился на глубокую снежную пелену, накрывавшую лужайку и сады и протянувшуюся, без перерыва, в поле и ближайший лес. Он едва видел ограду, тонкую темную линию в освещенном одной луной сером ландшафте. Стояла тихая ночь, наполненная приглушенным молчанием снега. И он достаточно ясно видел цепочку глубоких следов, ведущую из ворот к дому, а потом поворачивавшую в сторону.

— Что вы имеете в виду? Почему «снежная женщина»?

— Вся в белом, — выдохнул Кристиан. — Она остановилась и посмотрела на нас. А на плече у нее был мешок, как у Санта-Клауса.

Хаксли улыбнулся и взъерошил волосы сына:

— Ты думаешь, что она принесла подарки?

— Мы надеемся, — сказал Стивен. В темной комнате его глаза сверкали. Ему только что исполнилось восемь лет, не по годам развитый, энергичный мальчик, и Хаксли хорошо понимал, до какой степени он пренебрегает парнем. Стивен всегда хочет поговорить, поиграть или погулять вместе, а у отца так много работы и так мало времени для нежностей…

Лес. Так много надо нанести на карту. Так много открыть…

Он нашел факел, подошел к задней двери и широко распахнул ее (заодно отбросив нанесенный снег); луч света пересек молчаливый двор. Стивен жался за его спиной. Его старший брат, Кристиан, замерзший и стучащий зубами, вернулся в кровать.

— Как она выглядела, эта женщина? Молодая? Старая?

— Не очень старая, — прошептал Стивен. Он держался за халат отца. — Мне кажется, она искала место, где могла поспать. Она пошла к сараям.

— Одетая в белое. Не очень старая. Несет мешок. Она помахала тебе рукой?

— Она улыбнулась. Я подумал…

Хаксли еще раз посмотрел на следы, при свете факела. Потом прислушался, но звуков не было. Молчал и никем не потревоженный курятник. Закрыв заднюю дверь, он выглянул из передней, осветил факелом широкую подъездную дорогу и гаражи.

Вновь закрыв на засов дверь, он прогнал сына в кровать и сам забился под одеяла; прошла целая вечность, прежде чем кровь вернулась в замерзшие руки и ноги. Дженнифер крепко спала рядом, свернувшись в клубок под ватным одеялом.

Даже дикие лошади не разбудят ее в такую холодную погоду.

4 января 1935 года

Что разбудило мальчиков? Она позвала их? Они говорят, что нет. Они узнали о ней каким-то таинственным способом. Стивен особенно восприимчив к лесной стране. И именно он назвал позднюю гостью «Снежная Женщина». Может быть, она — просто путник, искавший укрытие в Оук Лодже по дороге в Теневой Холм, Гримли или еще какой-нибудь из соседних городков. Но я все больше осознаю, что лес высылает своих мифаго в ночь, и они путешествуют в нереальном мире нашей реальности прежде, чем разложиться и исчезнуть, как листья или любые другие предметы, порожденные лесом, которыми они, в сущности, и являются. Слишком много я замечал этих созданий, и слишком мало я с ними общался. Но весной я и Уинн-Джонс совершим очень далекое путешествие. Если мы сможем пересечь Волчью ложбину и уйти еще глубже, тогда, при помощи удачи, мы сможем начать более прочные контакты с продуктами нашего собственного «мифаго-генезиса».

Он захлопнул книгу и еще закрыл ее на замок маленьким ключом, который хранил в потайном ящике стола; потом встал, потянулся и неистово зевнул, слово пытаясь еще больше проснуться. Высокий стройный мужчина лет сорока пяти, склонный к сутулости, особенно, когда писал; он уже страдал от болей в спине. Он совсем не занимался спортом, не считая долгих прогулок в Райхоупском лесу, и, как случалось каждой зимой, разрешал себе быть неопрятным. У него были длинные волосы, спадавшие на воротник, и с бременем седины в коричневой кроне он выглядел старше, чем был, особенно благодаря зимней седой бородке (которой предстояло быть сбритой через неделю, когда он опять начнет преподавать).

Он не заносил в дневник, который он только что захлопнул, регулярных научных данных о своих открытиях и экспериментах, проведенных вместе с Уинн-Джонсом. Скорее Хаксли записывал в него свои личные впечатления о «неясностях». Он не хотел, чтобы Стивен или Кристиан прочитали отчеты о том, как он исследовал их самих. И, тем более, Дженнифер. Он не хотел, чтобы вообще кто-то читал о его снах, но сами сны, которые видел после посещения леса, записывал; иногда они были настолько ужасны, что он с трудом противостоял им. Все это были глубоко личные мысли и записи, предназначенные для анализа в более спокойные времена.

Он прятал этот дневник за книжной полкой, на которой стояли научные журналы. Убрав туда книгу, он натянул высокие резиновые сапоги и плащ. Рассвет только что наступил, было где-то около семи тридцати, и он точно знал, что снаружи царит странная тишина, а на снегу появилась вторая цепочка следов.

Они вели обратно, почти параллельно первой. Сейчас, глядя вблизи, он заметил, что между отпечатками ног попадались следы волочащегося плаща или пальто. След правой ноги был слегка вытянут, словно женщина хромала на правую ногу.

В широко распахнутые ворота, а потом в поле, покрытое сугробами, где гостья спотыкалась и падала, или старалась не падать. Следы вели прямо в зимний лес, и Хаксли немного постоял на опушке, глядя на высокие черные деревья и чащу, наполненную блестящими зелеными падубами. Даже зимой было невозможно войти в Райхоупский лес. Даже зимой было невозможно видеть внутрь больше, чем на пятьдесят ярдов. Даже зимой работала его магия, мгновенно рассеивая внимание, заставляя посетителя бродить кругами и полностью сбивая его с толку.

Здесь столько чудес. Так много надо изучить. Так много найти. Так много все еще живущих «легенд». Я только начал!

В дверном проеме появился Стивен в школьном пальто, шея обвернута в теплым шарфом, на ногах сапоги. Он прыгнул наружу, провалился по колено в снег и с трудом пошел к отцу — щеки раскраснелись, лицо светится от удовольствия.

— Сегодня ты рано, — крикнул Хаксли сыну. Стивен наклонился и слепил снежок. Он бросил его, промазал и засмеялся. Хаксли подумал было открыть ответный огонь, но было слишком интересно узнать, что произошло в курятнике. Он заметил разочарованное выражение лица Стивена, но проигнорировал его.

Стивен следовал за ним на расстоянии.

Из ветхого куриного дома не доносилась ни звука. Тревожно.

Открыв дверь, он немедленно почувствовал запах смерти, и зажал нос. Он знал запах курятника, атакованного лисой, но чаще всего запах самой лисы заглушал все. Но здесь был чистый запах сырого мяса, и он вошел на бойню; мозг отказывался понимать то, что видели глаза.

Тот, кто был здесь, соорудил кровать из цыплят. Все двадцать птиц были разорваны на части, и все эти части с торчащими перьями устилали пол, образуя матрац.

Головы были нанизаны на примитивную льняную веревку, которая висела вдоль всего сарая, переходя с одной полки на другую.

Маленькое пятно из обожженных и обуглившихся костей говорило об огне и еде, которую «Снежная женщина» приготовила для себя.

Ожидавший хаос и нашедший совершенно упорядоченное, даже ритуальное убийство, Хаксли вышел из хижины и закрыл за собой дверь. Он был озадачен и заинтересован. Во время резни должен был стоять оглушающий шум. Но он не слышал ничего, хотя — после того, как мальчики разбудили его — пролежал без сна большую часть ночи.

Цыплята умерли без единого писка, а дым от костра не достиг дома.

Зная, что Стивен стоит за ним и беспокойно смотрит на курятник, Хаксли положил руку ему на плечо и повел оттуда.

— Там все в порядке?

— Лиса, — откровенно сказал Хаксли, и на мгновение почувствовал раздражение, когда сообразил, что ответил безразличным тоном. — Печально, но бывает.

Стивен хорошо понял смысл слов отца. Он выглядел ошарашенным и испуганным.

— Все мертвы? Как в сказке?

— Да, они все мертвы. Старый Лис забрал их. — Успокаивающая рука Хаксли лежала на плече мальчика. — Позже мы с тобой пойдем на ферму и купим других, а? Мне жаль, Стив. Ну, кто будет выбирать цыплят?

Мальчик остался мрачным, но не стал возражать, только оглянулся через плечо; он покорно пошел вместе с отцом через снег опять к воротам.

В глазах сына стояли слезы, и тогда Хаксли слепил снежок и несильно бросил его в Стивена. Снежный шарик ударил мальчику в плечо, и через мгновение печальная пустота сменилась улыбкой, и Стивен бросил снежок в ответ.

У окна спальни появился Кристиан; он постучал по стеклу и что-то крикнул. Хаксли не расслушал, что, но, вероятно: «подождите меня!»

Именно тогда Хаксли нашел «подарок», если это можно было назвать подарком. Он лежал на снегу рядом с воротами: кусок грубой материи, в которую были завернуты два двухдюймовых сучка и желтоватая кость от какого-то небольшого животного, возможно лисы или маленькой собаки. Во всех трех были проделаны дыры. Сверток слегка занесло снегом, но он заметил его, откопал и открыл перед восхищенным взглядом мальчика.

— Она оставила тебе подарок, — сказал Хаксли сыну. — Совсем маленький. Но это, наверно, талисман, приносящий удачу. Как думаешь?

— Не знаю, — сказал Стивен, но взял кусок материи и ее содержимое, и потер пальцами все три предмета. Он выглядел скорее озадаченным, чем разочарованным. Хаксли поддразнил его, на мгновение забрав подарок обратно — он хотел более тщательно проверить обломки. Сучки, похоже, были от терна, гладкая, тонкая кора. Кость оказалась шейным позвонком.

— Приглядишь за этими маленькими штуковинами, Стив?

— Да.

— Мне кажется, есть волшебное слово, которое надо им сказать. Оно само придет к тебе, внезапно…

Он выпрямился и пошел к дому. В двери, ведущей в кухню, появилась Дженнифер, заспанная хорошенькая женщина, крепко обхватившая себя руками, от холода.

— Что за беготня с утра пораньше?

— Старый лис-барабанщик, — уныло сказал Стивен.

Дженнифер мгновенно проснулась:

— О, нет! Лис? На самом деле?

— Боюсь, так оно и есть, — спокойно сказал Хаксли. — Забрал все.

Пока Дженнифер вела замерзшего мальчика завтракать, Хаксли повернулся и опять посмотрел на Райхоупский лес. Внезапно взлетели вороны, нарушив тишину спокойного воздуха. Они привлекли внимание Хаксли к группе падуб, стоявшей недалеко от разрушенных ворот, там, где говорливый ручей входил в лес. Это и был его путь в более глубокие зоны лесной страны, и ему показалось, что он увидел там движение, однако до него было слишком далеко и Хаксли не мог быть полностью уверен.

Да, два куска сучка и кость вряд ли стоят двадцати цыплят. Но тот, кто был здесь прошлой ночью, хотел, чтобы Хаксли знал о его визите. Это было, он чувствовал, неприкрытое приглашение к встрече в тенях.

ДВА

Райхоупский лес, без всякого сомнения, является изначальным лесом, осколком дикого леса, выросшего после последнего Ледникового периода. Он, используя непонятную силу, сумел создать собственную защиту от уничтожения. Невозможно зайти в него слишком далеко. В конце концов я сумел приникнуть в него немного дальше, чем та жуткая поляна, на которой находится Святилище Лошади. Я не единственный посетитель этого места отправления культа, но, конечно, мои товарищи «паломники» приходят из леса, из зон и скрытого мира, недоступного мне. Я изобрел слово «мифаго», чтобы описать эти создания из забытых легенд. Оно происходит от выражения «миф имаго», то есть образ мифа. Эти формы — разнообразные древние герои — родились от невидимой и неслышимой связи между нашим обычным человеческим бессознательным и осязаемым, почти материальным сознанием самого леса. Лес наблюдает, слушает и вытягивает наши сны…

После оттепели пришло время дождя, монотонного и бесконечного ливня, который длился часы и дни и поверг в депрессию не только тех, кто жил вокруг Оак Лоджа, но и все графство, так что все двигались медленно и угрюмо и, казалось, потеряли всякое настроение. Но когда дожди кончились и последнее грозовое облако улетело на восток, свежая энергичная весна придала новые краски лесу и полям, и, словно выйдя из спячки, в полдень одного из ранних апрельских дней на сцене появился Эдвард Уинн-Джонс, который приехал к Хаксли из Оксфорда, принеся с собой восторженное настроение.

Уинн-Джонсу тоже было за сорок. Он читал лекции и занимался исследованиями в области исторической антропологии в Оксфордском университете. Нервный человек, с странными и раздражающими привычками, из которых самой заметливой и надоедливой было курение чудовищной трубки, калабаша[2], извергавшей из своей чаши вонючий дым; и он не делал ничего, чтобы улучшить атмосферу вокруг курильщика. У него был взгляд, как у хорька, а также слегка кислое выражение лица. Однажды Дженнифер Хаксли восстала против калабаша, который не давал детям успокоиться, но Уинн-Джонс, похоже, посчитал ее слова неуместными — попыхивая на «приятелей» (так он называл мальчиков Хаксли), он сидел как ни в чем ни бывало и излагал тоном лектора свои идеи.

Он вызывал напряжение в Оак Лодже, и Хаксли всегда радовался, если ему удавалось переместить соотечественника и ценного товарища по исследованиям в убежище — свой кабинет, находившийся на дальнем конце дома. Здесь, открыв французские окна[3], они могли без помех обсуждать мифаго, Райхоупский лес, процессы бессознательного в рассудке и то, как они действуют в лесной реальности, простиравшейся за полем.

На стол стелилась карта, и Уинн-Джонс пристально разглядывал детали и, высказывая свои доводы, размахивал рукояткой трубки, задевая усеянную карандашными пометками бумагу. Они обнаружили в лесу «зоны», в которых характер леса менялся; в каждой из таких зон доминировало другая порода дерева и могло быть другое время года по сравнению с тем, которое было за ее пределами. Особенно загадочной казалась Дубово-Ясенная зона, а была еще и Терновая зона — извилистая лесная спираль, состоявшая из спутанных колючих слив и терновника и бежавшая близко к реке; именно она скрывала из виду источник воды.

Это и была задача Уинн-Джонса — попытаться дойти до нее, прорваться сквозь терновник и сфотографировать реку.

Сам Хаксли собирался собирался проникнуть поглубже в лес через Святилище Лошади, которое они оба обнаружили два года назад.

Они оценили свои дороги и составили списки необходимых припасов.

Потом Хаксли продемонстрировал артефакты, собранные за зимние месяцы, пока Уинн-Джонс находился в Оксфорде.

— Не самый большой улов. Вот самые свежие, — он указал на дерево и кости из ворот, — оставленные первым мифаго, на самом деле вошедшим в сад. Она вернулась…

— Она?

— Мальчики говорят, что эта была женщина. Они назвали ее «Снежная женщина». Она убила цыплят — в тишине, я должен добавить — и на ночь осталась в курятнике, потом вернулась в лес. Я прошел по следу: она вышла и вернулась в том же самом месте. Понятия не имею, какую цель она преследовала, если, конечно, это не было попыткой контакта.

— И с тех пор ничего?

— Ничего.

— Ты можешь сказать, какой ее статус, как «героини»? Какую легенду она олицетворяет?

— Не имею ни малейшего понятия.

Другие находки включали заржавелый и покореженный железный шлем, обруч, сплетенный из шиповника — шипы внутри подстрижены, — и роскошный цветной амулет с недрагоценными камнями — изделие из бронзы с золотой филигранью. Но все они ни шли ни в какое сравнение с предыдущими находками Хаксли, описанными или нарисованными на страницах его книг, и древними сокровищами. Они висели на ветке бука ярдах в двухстах от опушки, прямо перед первым лесным барьером, там, где человек терял ориентацию. Уинн-Джонс похвалил амулет:

— Талисман, я бы сказал. Магия.

— Для тебя каждая вещь — талисман, — засмеялся Хаксли. — Но в этом случае я склонен с тобой согласиться. Но кто мог такое носить, как ты считаешь?

Он надел холодный раздавленный обруч на голову. Тот очень хорошо подошел, даже слишком, и Хаксли немедленно снял его.

Уинн-Джонс не ответил.