Страх

Гепа снял все на телефон, отправил короткий видос Радуге со смайликом в чат — «Мы все сделали». Радуга, сам не верил, что ему удалось провернуть настолько сложное тактическое решение силами банды идиотов в стране, где никто не брался планировать ничего сложнее удара превосходящими силами в лоб. Улыбался и тискал видос знакомым блоггерам. Этот позор Белого должны видеть все. Сегодня волк из Астры просадил 10 тыщ золотом, потерял 30 охранников в банке, лишился единственной вертушки и провожает на тот свет 60 чел — две трети своей личной сотни спецназа.

Скворец и Сокол, быстро выстроившись в колонну, рванули километров под сто в час по Садовому проспекту в сторону нахрен из города, оставив сидеть в недоумении недоумков в засаде на Кирпичной. Гепа и Лось поделив добычу пополам теми же автобусами двинули домой. Лось вывалил в соцсети заяву, что поддерживает Орла и выступает вместе с Радугой против Белого. Радуга читал сообщение от Ветки, что влиятельный и борзый банкир из «Верного» уже жалуется самому Клюву на Белого, «подставившего» хранилище — 10 тысяч золотых это катастрофа.

Конечно, потери в 60 чел пока не изменят общее соотношение сил. Партнеры Белого и вовсе обошлись дешево — 5 сожженных броневиков. Но авторитету и казне Белого сегодня нанесен серьезный урон, и еще ему сегодня сделали больно — там на вертушке были самые его близкие парни, почти друзья. Радуга глянул на страничку вражины в соцсети — там уже красовался его искаженный злобой и отчаянием лик со словами, типа не забудем, не простим… Радуга охнул, дочитав — группу на вертушке вел сам Пуля, побратим, друг детства Белого. Сейчас там в Сити пытаются нарыть хоть какие-то от него останки… Это, блин, перебор может оказаться, — думал Радуга, — а может, наоборот, хорошо. Вдруг Белый по злобе сейчас че-нить натупит?

Книга Радуги. Глава 2. Большой брат смотрит на тебя

Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза, в упор. Я медленно, спокойно, на выдохе надавил плавно пальцем на курок, почувствовал, как пистолет выстрелил, дернувшись в руке. Его глаза смотрели в меня, впечатываясь в память, в самое нутро. Потом этот взгляд долго пытал меня, оживая в сознании в самые неподходящие моменты. Как выплывающее окно с мудацкой рекламой на мониторе компа поверх хорошего кино. Делаешь утром первый глоток кофе, затягиваешься сигаретой, просыпаешься утром, глядя в окно на прекрасный вид, — именно в эти мгновения откуда-то из глубины, как мертвое тело чудовища неведомая волна выбрасывала на берег, из темного коридора опять и опять смотрело на меня это лицо. И кофе, и сигарета, и утро становились отравленными, вместо радости или успокоения, вместо торжества или восторга, все наполнялось омерзением. Словно какая-то неутомимая падла шла за мной по пятам год за годом, впрыскивая в лучшие мои секунды горечь и разочарование.

Достать Диктатора не просто. Даже на даче. Батальон неспящей охраны, камеры, сигнализация, собаки даже там были. Конечно, Зло надо мочить в честном мочилове, на световых мечах и все такое… Смайл. Джедай Бр так бы проиграл, покрошили бы из пулеметов еще в огороде, где Диктатор с женой трогательно растили огурчики, помидорки и еще какие-то сирени. А Добро должно победить. Злыдень, проливший реки крови, подавив освободительное восстание, сгноивший в лагерях и психушках сотни честных граждан, надевший кандалы на целый народ, должен был сегодня пасть. Нас было всего-то трое джедаев в этой операции. Долговязый Велкам пошумел с автоматом и гранатами за оградой у яхтенного пирса, отвлекая внимание охраны. Вечный насмешник Морзе, внедренный нами на эту дачу еще полгода назад, открыл мне двери в подвал, куда я пришел по разведанному им подземному ходу, провел меня, одетого официантом, в нужную точку на втором этаже.

Я стоял в конце узкого коридора, покрытого красным ковром, обитого по стенам зеленым сукном, руками в белоснежных перчатках держал перед собой столик на колесиках с бутылками и закусками, погрузившись в себя. Джедайский секрет — если ни о чем не думать, остановить мысли, то тебя не видно. То есть, если на тебя посмотрят, то, конечно, увидят. Но фишка в том, что если остановить все мысли, даже самые быстрые и короткие, то на тебя не посмотрят. Природа явления в чем-то электромагнитном, у мыслей есть какие-то излучения, и мы чувствуем, если рядом стоит человек, даже не глядя в его сторону. Долгие тренировки на плацу в Академии не проходили даром. Когда идет вдоль строя командир и ищет курсанта для работ, перед ним сотня лиц, а нужно одно, первое попавшееся. Он ткнет пальцем в того, кто чем-то напряжен, безошибочно, пересечется с ним взглядом, услышав излучение активного мыслительного процесса. Уже к началу второго курса мы так натренировались уходить в нирвану, что офицер мог пройти весь строй, ни за кого не зацепившись, мы были для него сплошной неживой серой массой. Выборы жертвы затягивались, чтоб все скорее закончилось, приходилось ущипнуть или рассмешить товарища, — его искру эмоции, командир улавливал через километр, как Вий, втыкая в него взгляд через весь плац, вспоминая имя, материализуя в один миг из нирваны в реальность хозработ.

Я стоял, держа блестящие поручни столика, погруженный в эту нирвану, мимо проходили люди, не замечая меня, наконец, коридор очистили от всех, для прохода «Первого», не заметив, оставив меня стоять у зеленой портьеры. Диктатор вошел со стороны лестницы, не глянув на меня, прошел мимо и зашагал от меня по коридору к себе, к дверям в дальнем конце. Сохраняя пустоту в голове, автоматическим движением я вытащил из-под большой белой салфетки на своем столике пистолет, тихо ровным шагом пошел за ним, поднимая руку с оружием, механически, без мыслей целясь. Здоровенный и крепкий мужик, похожий на директора колхоза или начальника стройки, «Первый» шел не спеша, задумчиво глядя под ноги на красный ворс, держа руки в карманах спортивных штанов. Мощная широкая спина в серой майке сутулилась, Коротко стриженный бычий затылок плыл медленно между стен узкого прохода четко по линии маленьких ламп, вмонтированных в потолок. Мушка легла на этот затылок, я, видимо, таки пропустил «в эфир» мысль облегчения, что-то вроде «есть, почти ОК», потому что он обернулся и увидел меня.

Поздняк метаться, я выстрелил ему точно в лоб с пяти метров. Но эти глаза как будто успели выстрелить в меня чем-то вроде пули. Хорошо бывает в кино, там у Главного Врага в глазах злоба лютая, ненависть или хотя бы смертный страх. Усталое, избитое тугими прямыми и глубокими, как автобаны, морщинами, мужицкое лицо застыло передо мной, жесткие и крупные, как тросы, губы дернулись в разочарованной усмешке. В глазах «Первого» была боль. Такая, что против воли пробивала на ответку, вываливала в скорбь, как будто сидишь в палате у постели смертельно больного страдальца. Меня еле заметно передернуло. Время застряло, казалось, я бы мог увидеть, как летит пуля, если бы смотрел на нее, а не в эту бездну муки и тоски. Там была такая концентрация горечи, я мог бы утонуть в этой океанской глубине непроглядной и безысходной пучины боли, если бы не надо было валить.

Не глядя в простреленный лоб, бросил ствол обратно на столик, и побежал к «своей» двери, указанной Морзянычем, слыша за спиной, как тяжелым мешком падает на ковер, ударившись, видимо, плечом о стену, Диктатор. Морзе не подвел, я спокойно ушел оттуда, и нигде никогда не выплыло мое авторство в ликвидации единоличного кровавого властителя. Но убитый попортил мне немало нервов, вспоминаясь и обламывая то секс, то пир, то просто умиротворенный сон. Много лет он еще жил в моем сознании, ведя себя как привык, по-диктаторски жестоко и без малейшего милосердия, отнимая все самое дорогое, неумолимо, как продразверстка. И от него не было никакого спасения или защиты.

Время лечит и я давно уже позабыл о нем, заработав себе достаточно кошмаров посвежее. Но вот эти глаза опять посмотрели — не мигая, не двигаясь, и я очнулся. Пустота окружала тишиной и темнотой, я лежал, погруженный в свои воспоминания, потому что кроме них здесь больше ничего и не было. Правда, тьма со временем перестала казаться сплошной, становилась неоднородной. Местами это была беспросветная чернота, местами чернота с мелкими сединами, а местами и вовсе оттенки серого. Иногда картинка еле заметно колебалась, как будто по сединам волной пробегала рябь, тени иногда плавно двигались. И «это» не было пустым, тут кто-то присутствовал. Я чувствовал чьи-то мысли и чей-то обращенный на меня взгляд откуда-то из самой гущи черноты. По привычке дернулся рукой к бедру за пистолетом, но не было ни пистолета, ни бедра, ни даже руки. Да и неверно было бы утверждать, что я здесь лежал — выразимся так, что я тут был. Это успокаивало, если у меня нет задницы, ее не сможет мне надрать этот во тьме, да и вообще причинить мне здесь боль или убить, наверное, не смогут. Успокоив себя этой теорией, решил не дергаться, дать тому во тьме самому выбрать момент, когда себя проявить. А сам продолжал вспоминать, кто я такой. Похоже, это лучшее, чем здесь можно заняться, — воспоминания, ясные и четкие, подробные до мельчайших деталей, неслись потоком. Образы из прошлого не вызывали никаких чувств — ни обид, ни страхов, ни грусти, ни вины, ни жалости или ностальгии. Как будто это было кино про кого-то, не про меня. При чем герой не вызывал привязанности и сопереживаний, его можно было холодно анализировать, изучать, как личное дело незнакомца. Без чувств воспоминания не стопорились ни на чем, не искажались, шли одно за другим, быстро, как на ускоренной прокрутке. Хотя черт его знает, как тут устроено время, может, только кажется, что быстро. В какой-то момент стало муторно от поочередно возникавших из памяти лиц отъявленных злодеев или просто бойцов темных армий, убитых моей рукой в бесконечной череде джедайских подвигов. Как, блин, так вышло, что я стал убивать? Нет, я не о том… Ясное дело, в Академии воспитали непримиримость ко лжи и неволе, убедили защищать Красоту и Свободу, научили паре трюков, дали световой меч, и запустили в мир — бороться и не сдаваться. Я в смысле, как можно так прожить столько немеренно лет, и вот теперь ничего вспомнить кроме убитых врагов. Было же, хоть что-то кроме этого мочилова, которое теперь, во всей своей ретроспективе уже смотрелось довольно тупым и скучным. Не все злыдни теперь уже казались абсолютными негодяями, не все победы выглядели таким уж однозначным торжеством добра и света. Честно, я боялся, что меня сразит какое-нибудь лютое раскаяние, навалится чувство вины, но вместо этого была усталость и недоумение, — зачем, почему я всем этим занимался с таким упорством и так долго…

Кто-то смотрел из темноты, угадываясь сгустком массы в черноте, ощущаясь плавными волнами излучений живого сознания, иногда шевелясь будто щупальцами длинными тенями. Мне казалось, я на дне глубокой океанской впадины, куда свет проходит только едва заметными бликами, а рядом — невиданная форма жизни, которая меня изучает, считывает мои воспоминания.

В детстве, лет в двенадцать или около того, я часто чувствовал похожий взгляд, присутствие. Сидишь дома один — делаешь уроки или играешь, и вдруг ясно осознаешь, что кто-то есть рядом, глядит в упор, напряженно думает. Трудно было понять, дружелюбен ли этот визитер или враждебен, но было страшновато, пока не привык.

В детстве жил вместе со старшим братом в одной комнате. В мое время уже не было всякой тусни среди ребят во дворе или в школе. Мы были первым поколением домоседов. Комната в родительском доме была моим основным жизненным пространством. Но шутка в том, что в этом пространстве я был не один, а с другим парнем, старше меня на четыре года. Само собой совершенно разные потребности и вкусы… Нас все бесило друг в друге, это ужасно жить, жрать, спать и все делить вместе с тем, кто настолько тебе не нравится. Когда мне было восемь лет, а ему — переходные двенадцать, я, конечно, не мог себе представить, насколько я мешаю ему, своим торчанием в комнате. Я это понял только, когда сам дорос до журнальчиков, — это жутко выбешивает, когда не можешь побыть один. Когда хочешь думать и мечтать о чем-то, но вместо этого перед тобой маячит унылое чужое лицо, противный запах, слышна в магнитофоне нелюбимая музыка.

Брат был отличник и любимчик учителей, мамы и ее подруг, но трусоват, хиловат — короче полезной функции «Старшего брата» в школе и среди моих друзей не играл, доброго совета по жизни дать не мог. Нельзя было у него спросить, как бы срубить бабла на сижки, как подкатить к девчонкам, не было смысла искать у него заступы при конфликте со старшими пацанами… Но уважения и подчинения он требовал. Когда хочешь, чтоб тебе подчинялись, а при этом не можешь ни вдохновить, ни помочь, ни ударить — это причина краха многих политических режимов и гражданских войн. Такая война и шла у нас год за годом, пока не пришла к неожиданному исходу — каждый получил, что хотел. Он больше всего дорожил расположением мамочки — стучал ей на меня, выписывал в школе из журнала мои тайные двойки, расспрашивал учителей про мои косяки и докладывал дома во всех подробностях. Когда нечего было стучать — бессовестно врал. Мать скоро меня возненавидела, считая чуть ли не порождением дьявола. Отец едва терпел. Возможно, было надо бороться за их внимание, одобрение, но отвратительна была даже мысль войти в его игру по его правилам, начать врать и плести подставы. Со временем, стал чувствовать, они все втроем уже против меня, и бороться уже не за что, они сами становились омерзительны. Как можно верить во все это про меня? Или им так удобней? Короче, было не больно их терять. Реально невыносимо, унизительно и мерзко было терпеть его присутствие, знать, что вот прямо сейчас он готовит про меня пасквиль, и, видимо, уже сам верит в свое вранье.

Однажды случилась мода на церковь и нас потащили креститься. Я не хотел, но мне объяснили, что я вовсе не обязан верить или даже думать об этом, вовсе ни к чему поститься перед крещением. Просто наври попу, что не кушал, и придумай для исповеди любой грех, — сделай маме и крестным приятно. Вот так я и ляпнул попу, что не люблю своего брата. Дед в нелепом прикиде, затупил на пару секунд, видимо, не привык вот так вот — фигак и правда. Потом забубнил что-то типа, ты же должен, ну ты что… надо любить, нельзя так. На этом божья помощь в этом деле закончилась.

А мне пришлось признать поражение в борьбе за жизненное пространство в нашей комнате и место рядом с родителями. Никакой детской тусни во дворе и в школе не было, но в подвальчиках тусня была. Там и сижки, и кола, и правильный музон в магнитофоне. Нравы, конечно, пожестче, и шуточки иногда на грани. Но там было лучше и интересней, и никто там не был за старшего, каждый сам за себя. В мире творилась какая-то хрень, рушились державы и судьбы, ездили на черных тачках парни в кожанках с автоматами. Мы, 14-летние пацаны, мотались в город, покупали в ларьках, на рынках, в магазинах сигареты и шмотки, сдавали в комиссионки или просто продавали ларечникам в других концах города, что-то умудряясь наварить для красивой жизни. Вечером шли в кафе, смотреть видик про Шварценеггера и «Звездные войны», пить колу и курить, понтоваться перед девчонками.

Время летело, как-то срослось все прям в сказочный вечер — с товарищем сняли двух офигенских девушек, с которыми все шло как по маслу, на дворе была зима, надо было где-то отвиснуть. Как раз у меня дома не было родителей, пошли ко мне. Брат торчал в «нашей» комнате, и мы в итоге заперлись в комнате родителей. Я помню, как целовался тогда, это был первый раз. Она была супер, из хорошей семьи, умненькая, модельной длинноногой внешности, не шлюха, но и не стесняшка. Мы смеялись, обсуждали что-то милое, радовались каждой секунде этого вечера, казалось, на нас упал свет от каких-то самых прекрасных звезд, я видел в ней и в себе восхитительное волшебство. У меня словно вырастали крылья, пока я не услышал — за стенкой брат звонил по телефону родителям. Мол мы тут пьяные вдрызг притащили проституток и трахаем их на кровати родителей… Все вдруг погасло, меня затрясло, я отстранился от нее, рванув дверь влетел к нему в комнату. Он тощий, хлипкий не отвечал и почти не защищался, а я бил со всей дури, с разворотом плеча и всем телом. В лицо, в живот, под грудь, опять в лицо. Он упал на кровать, от него шел неприятный запах, глаза застыли в испуге и изумлении, я боролся не с его блоками или контрударами — их не было, а с собственным омерзением, снова и снова пробивая кулаком в лицо, чувствуя отвратительную кожу, кости… Как минуту назад через меня шел свет звезд, теперь перла неостановимым потоком какая-то горячая черно-кровавая лава из вулкана.

Вот оно что… Это же был первый раз, когда я ударил человека. Это первая кровь, что я пролил.

Тьма вокруг висела не двигаясь, словно фиксируя мои мысли. Черный сгусток во тьме продолжал на меня смотреть и думать. Я ненавидел вспоминать этот вечер, точнее не вспоминал никогда.

— Это ты активируешь мне память? — спросил у того, что во тьме, — Это допрос или исповедь?- А ты раскаиваешься? — вошла ко мне мысль со стороны, похожая на ответ.

Кровавые пятна на простыне и наволочке, скомканное одеяло, в комнате, где прошло мое детство повисло ощущение непоправимого. В ужасе смотрели на меня забытые игрушки из шкафа, построились на полке, готовясь к вечной бойне солдатики, в ожидании вечных скитаний стояли на столе машинки, задумчиво склонился над тетрадками глобус.

— Нет. Мне все равно пришлось бы уйти из этого дома.

Он потом много болел, все время чем-то болел. Мне кажется, когда меня не стало, ему, чтоб добиться внимания родителей просто пришлось болеть. Мать была уверена, что это именно я виноват в его болячках и ненавидела еще сильней. А ведь он же мечтал стать журналистом, писателем, путешественником. Но сам выбрал мать и родительский дом, отвоевал себе этот гроб. И вытолкал меня в путешественники. Конечно, мне часто было на моем изгойском пути больно. Но и им там, в родительском доме было больно. Зато на своем пути я нашел, хоть и мало, то, о чем мечтал. Дома этого просто не было в наличии, там незачем было оставаться.

— Но ты мог уйти, не проливая крови. Разве ты не виноват?

Это странное ощущение. Вроде как выглядело, что есть моя вина, но чувства вины не было. Тот вечер, тот поцелуй и тот звездный свет, ее красота и мои крылья за спиной, — стоили они крови? Можно ли было разрулить иначе?

— Это отец виноват. Он решил одного из братьев сделать стукачом. Разрешил ему стучать или заставил. Глава семьи несет всю полноту ответственности за вверенный личный состав и те средства управления коллективом, которые использует. Он рулил семьей не так, как надо, а так, как проще. Это на нем та кровь.

Я чеканил слова, как военный прокурор, счастливый, что нашел виноватого, житель глубин смотрел на меня удивленно, казалось, даже смеясь:

— Вы ж никогда не общались с отцом. Откуда ты знаешь, почему он поступал так или иначе? Да и не важно это. Единственная причина всегда и везде — твой выбор. Ты выбрал изгнание. Ты хотел в путь, все, что там происходило, только помогало тебе уйти из дома.- Я несу ответственность за те методы, которыми судьба толкала меня в путь? Хотя это все туфта. Я не выбирал. Никогда не хотел скитаться, не искал одиночества, не хотел убивать… Я не выбирал путь джедая. Я не хнычу, мне норм. Но не надо этой пурги про свободу воли. Если бы мне дали выбирать, я был бы сейчас с Ней, с Черной.

Тьма задумчиво молчала, я понял, что разговор окончен. Воспоминание о Ней в кои-то веки не выбило меня из колеи и не вызвало приступа болезненной тоски. — И чем я ей так мешал, что аш прям уйди? — думалось мне лениво и медленно, — а нужно ли Ей от меня было хоть что-то?

Прекрасно, кстати, себя чувствовал, как будто неспешно плыл где-то в придонных слоях глубокого океана. Непроглядная тьма успокаивала и покачивала, как бабушка на коленках, укачивала меня маленького в детстве. Черная вода ласкала и мягко толкала вверх, откуда неясно мерцали блики серый света.

Книга Радуги. Глава 3. SP-6 для D&P

Президент трансгалактической корпорации «Dream and Play» Лесли Джефферсон сиял в скайпе белоснежной рубашкой и холеным гладко выбритым лицом на фоне своего рабочего кабинета в стиле аля хайтек, сдержанно нейтрально улыбаясь.

Джонсон Уоллос, откинувшись на спинку своего роскошного дивана под бархатным покрывалом терпеливо пытался вывести разговор ближе к делу:

— Лесли, давай твои ребята не будут соваться на мою станцию на Волопасе со своей наркотой. Однажды же спалятся, мне это крепко ударит по имиджу. Мне надо, чтоб на StarBus все было чисто, бело и пушисто.

— Да я им не хозяин. Мои конторы берут у них товар уже здесь. А как доставить сюда — это их забота. Убедить их тащить товар в обход, через таможни, терять во времени и деньгах, я и при желании не смогу. А покупать дороже, чем сейчас не стану.

— Лесли, просто прикинь, ты потеряешь на обходных маршрутах доставки тысяч тридцать золотых в год. Я тебе который раз говорю — бери казино на моих станциях, ставь свои игрушки мне на крейсера. Там богатый народ томится месяцами — играйся с ними сколько хочешь. Даже через год будешь иметь с меня тысяч двадцать. А когда выйдем на полный объем, через шесть лет полтос в год будешь тут зарабатывать. Только дерьмо это ко мне не тащи.

— Джонсон, не в жилу мне сейчас к тебе с игрушками соваться. Вообще не в жилу. Мы с тобой сто лет уже кореша, всякое вместе прошли. Не спрашивай пока про казино. А дурь таскают опытные техничные ребята. Лови их. Поймаешь — все твои. А если ты не поймаешь, то уж точно никто их не выпалит, и никакого урону твоему имиджу не будет. Давай, друг, пока, до связи.

Уоллос бросил в телефон дежурному «Агента Ланге ко мне» и подошел к окну. Глядя, как по пальмам в саду скачут пестрые местные и привезенные с других планет крикливые птички, думал, что за проблема такая у Лесли с казино, что даже не может сказать. Еще раз глянул в личное дело Густава Ланге — 35 лет, не женат. Попал 10 лет назад под масштабное сокращение Межгалактических Миротворческих сил — был уволен с должности начальника разведки батальона в звании старшего лейтенанта. 5 лет работал в частной военной компании, командовал разведкой отряда (полка) на 2-й Дельты Всадника на Маскале. После необходимых проверок был приглашен в Службу безопасности StarBus в качестве агента. Неформальный ранг «майор», кадры поставили на его деле пометку красным треугольником, что означало — хочет и может быть рассмотрен для повышения и перевода в «Третий контур».

'Хочет на повышение, — смотрел генерал на розовые кусты и лакированный кадиллак под окном у анфилады своего дворца на Флорине, — за чем ему повышение? Денег хочет? За чем ему деньги — ведь ни жены, ни детей, ни дома своего… Контакты с родней на Стрельце не поддерживает, близких друзей нет.

Густав Ланге вошел — метр девяносто, спортсмен, сероглазый блондин — квадратное обветренное лицо, мощная сильно выдвинутая нижняя челюсть и средний невыразительный нос. Не похож на алчного охотника за трофеями, премиями и хорошим окладами. Может, он, как и я — игрок, — слушал Джонсон смех девчонок у бассейна, — любит играть и выигрывать? Повышение для него — повышение ставки в игре?

Уоллос хорошо запоминал своих офицеров. С этим он пересекался как раз на Волопасе 12 лет назад. Молодой перспективный лейтенант после Академии Миротворцев служил в спецназе батальона, стоявшего там на линии разграничения между воинственными племенами. Генерал, как правильный батя поинтересовался тогда у пацана-лейтехи, как ему тут, нет ли проблем. 4-я планета Эпсилон Беглеца системы Волопаса — та еще дыра для уроженца Стрельца, учившегося на Цефее. Жара, влажность, мошка, паразиты, вирусные болезни, грязная вода. Это не считая артобстрелов по ночам, растяжек в лесу и снайперов… Парень пожаловался, что все офицеры тут картежники и ему не с кем поиграть в шахматишки. 'Думать любит что ли? Тогда почему не соскочит из СБ в бизнес подразделения StarBus? — Уоллос сфокусировался на красавице-модели, вылезшей из бассейна и грациозно проследовавшей к шезлонгу. Заулыбался и повернулся к Ланге.

— Смотри, Густав, — генерал включил голографическую схему Волопаса, подсветив лазер-указкой точку 4-й Эпсилона Беглеца, — знакомое место?

— Конечно, генерал, — голос у Ланге был низкий, тихий, но с твердыми уверенными интонациями, — там вроде до сих пор еще батальон стоит.

— Стоит, но тебе туда соваться нельзя. Никак рядом с миротворцами не светиться. Твой единственный с ними контакт — их шеф разведки капитан Морель. В файле адрес его конспиративной квартиры в Лургузе, у него вся информация об обстановке на интересующем нас направлении. Но от него только сведения и советы. Работаешь сам, при необходимости подключаешь любые местные силы, кого угодно, кроме миротворцев. Если вляпаешься, погибай сам, ни слова никому про батальон. Он там на условиях невмешательства во внутренние дела и нейтралитета. Всплывет, что миротворцы в какой-то местной игре, и погибнут солдаты, а может, начнется война. На твоей карте будет тысяча золотых, если хватит ума, то и этих денег хватит, обойдешься без миротворческих танков и гаубиц.

Уоллос, налив себе и Ланге виски, кивнул ему на кресло, а сам опять уселся на свой бархатный диван:

— Слушай дальше. Как знаешь, вся 4-я — это одна огромная наркоплантация. На территории Республики Рогаз, контролируемой десятком наркобаронов производят супер-вип-лакшери наркотик SP-6. Заказчик и основной покупатель этой штуки — DP, распространяющая эту дурь в СГЦ и на Стрельце. Схемы отправки разные, но самая оптимальная — грузовиками через плохо контролируемые границы в соседние страны, оттуда малыми и сверхмалыми кораблями до 12-й заправочной станции, которая дрейфует между Волопасом, Стрельцом и Орионом. Там перегружают на одноместные корабли, зарегистрированные на граждан СГЦ и Стрельца, которые прямиком или зигзагами летят домой, садясь по дворам загородных вилл, минуя все меры контроля и проверки на космодромах. Этим маршрутом транзита рулит главарь крупной банды, зовут его Мбала.

Через год 12-я прекращает существование и идет на металлолом. Вместо нее будет введена наша станция на 2-й Сигмы Волопаса. Мбала потащит свое говно к нам. Для StarBus организация наркотрафика через наши станции неприемлема. Но и портить атмосферу комфорта и безопасности на наших объектах ловлей наркокурьеров, устраивать там детектив-боевик со спецоперациями, стукачами, досмотрами и облавами, тоже не гуд.

Твоя задача. Вырубить этот трафик там, в Рогазе. Изучи обстановку, присмотрись, и сделай так, чтоб наркота пошла мимо нас. Например, в соседней Тарзании есть молодой амбициозный наркоделец Агул. Он хочет гнать дурь транзитом через планеты Ориона тоже на маленьких кораблях. Конечно, дольше и дороже, но если с Мбалой вдруг что-то случится…

Густав смотрел на фотку Мбалы, а Джонсон на прямое непроницаемое лицо Густава:

— Смотри, майор. Тут мало просто завалить Мбалу, хотя это бы и не помешало. Надо, чтоб на его место никто не пришел. Это не покер, это шахматы, тут думать надо, а не сидеть с непроницаемым е…лом, — Уоллосу удалось смутить агента, Густав улыбнулся и зыркнул в глаза генералу, показав лицо мальчишки, деревенского белобрысого веселого крепыша, — если справишься, если SP-6 пойдет мимо StarBus, переведу тебя в другой отдел в ранге полковника. Там и дела интересней, и ставки выше, и оклад в три раза больше твоего. Иди.

За шесть часов Густав на машине добрался до дома в Бахди. Климат на 4-й Эпсилона Беглеца был такой-же как на Флорине, но пришлось все равно пройтись по магазинам и приодеться по задрипанней. Через два дня пришел посыльный из конторы, принес пакет. Ланге нашел в нем паспорт гражданина Стрельца на имя Густава Шредера, привязанный телефон с историей и входом на счет в известном мутном банке, куда к вечеру упала тысяча золотых. В бумажной справке под грифом «после прочтения сжечь» значилось, что Шредер крупный наркоторговец, не раз привлекавшийся на Стрельце по соответствующим обвинениям к суду, но не севший за недостаточностью улик.

Прямых рейсов на Эпсилон из Бахди не было, пришлось лететь сначала на 2-ю Сигмы Волопаса. Месяц на тяжелом крейсере Густав провел, почти не выходя из своего номера. Глядя так долго в квадратный экран-окно в космос, поневоле предашься воспоминаниям. Самое страшное, что случалось с Ланге в жизни, по крайней мере на его взгляд, оживало и назойливо лезло в мысли. Как будто твой комп сам собой начинает выбрасывать оповещения на экран от давно забытой и неприятной программы. Когда 10 лет назад рухнул мир, была распущена Межгалактическая военная комиссия и ликвидированы миротворческие силы, небольшая часть войск была переоформлена в так называемые Наблюдательные силы при Межгалактическом арбитраже. Остальных военных, почти пятьдесят тысяч человек, в том числе и его, старшего лейтенанта Ланге, сократили.

Густав ничего, кроме как воевать не умел, не имел никаких полезных связей. Полгода нищенствовал в Мановахе, пока не нашел самое говно-работу на Маскале. За в общем-то копейки он чуть не сгнил в этой заднице. Тогда он уже был уверен, что его жизнь кончилась. Если не погибнешь сегодня, — погибнешь завтра или через год. Уезжать оттуда было некуда. Это была игра на смерть, но без призов. Если бы не убили, сдох бы от какой-нибудь заразы или от бухла.

Нироб, главный город на 2-й Сигмы — мегаполис красавец, выглядел уже не хуже Мановаха. Поднялся до высокого уровня цивилизации за каких-то двадцать лет, став центром развития и демократии, деловой, культурной и политической столицей всего Волопаса. Здесь Густав пересел на старенького явно, тащившего уже далеко не первый срок годности, ишака и отправился в Карбу на 4-й Эпсилона Беглеца.

Еще неделя в космосе — еще семь дней воспоминаний. Когда пять лет назад Густава неожиданно позвали в StarBus, это было для него вторым рождением. Он конечно, и раньше слышал, что старина Уоллос не бросил своих офицеров, и собирает всех нормальных парней к себе в Бахди. Но себя-то после пяти лет Маскалы Густав уже нормальным не считал. Чего стоило хотя бы завязать с бухлом и перестать смотреть на всех вокруг так, чтоб обоссывались от страха… Челюсть нижняя так и не заехала назад, как когда-то в молодости, осталась выдвинутой вперед на манер черношкурых маскалинских разумных обезьян.

Карба — единственная на этой планете страна, отказавшаяся от наркоэкономики и сотрудничающая с межгалактическими организациями, пытаясь строить промышленность и сельское хозяйство. Само собой, Карба из-за этого находится в состоянии замороженного военного конфликта со всеми соседями, почему там и стоит наблюдательный батальон Межгалактической Судебной комиссии.

Столица Карбы, город Лургуз — тридцатимиллионная огромная диаметром пятьдесят километров куча грязи, в которой сараи, землянки и целые микрорайоны из трейлеров и вагончиков были хаотично перемешаны с дворцами и небоскребами. На проспектах в одной пробке стояли рикши, гужевые повозки и роскошные кабриолеты. По каналам ползли катамараны и галеры на веслах, над которыми рокотали самые современные вертолеты. Жители центральных широт 4-й отличались синей кожей, иногда с фиолетовым или голубым оттенками. Утверждалось, что такая пигментация вызвана особенностями местного солнца, но Густав разделял предположение офицеров своего батальона, что это от наркоты, под которой торчали местные с детства.

Нашел адрес, это оказался судя по всему бордель. На грязной стене сверкали неоном очертания фантастических девиц, у двери крутил бедрами тощий полуголый и беззубый напомаженный гей в потасканом парике. Внутри оказался бар, Густав задал громиле бармену условленный вопрос, огромная синяя пасть растянулась перед ним в пахабной улыбке, тяжелая ручища похлопала его по плечу и ткнула пальцем в длинный освещенный красными тусклыми лампами коридор.

— Жди в 6-й комнате, с тебя 200 либеров.

Густав расплатился желтыми бумажками и пошел. 6-я оказалась просторной и хорошо освещенной. Кондей старался, огромная кровать пахла кожей, на столике были заботливо разложены презервативы, гели, фаллоимитаторы, стопка порножурналов разной ориентации. Зашла девушка в открытом купальнике и на шпильках, поставила на тумбочку поднос с соками и закусками. Ланге надкусил жибу, местный сладкокислый крепко освежающий красно-желтый фрукт, задернул шторы и уселся на стол, листая журнальчик.

Минут через пятнадцать вошел капитан Морель. Природа над его личиком колдовала, похоже, намного дольше, чем над фейсом Густава. Узкие яркие черные брови, живые карие глаза, сложные линии губ и скул. Энергичный среднего роста чувак в шортах, сандалиях и майке, махнул Густаву широко раскрытой пятерней, ограничив этим приветствие и знакомство. Свободно развалился в кресле, поджав под себя ногу, почесывая ногтем лодыжку оставшейся снаружи правой ноги:

— Расклад такой. Мбала — 46 лет, 5 жен, 18 детей, лидер криминальной группы в составе трех тысяч человек. Редко покидает район своей укрепленной базы в Мугаде. Это лесной район вдоль западного берега реки Муги, полоса километров 70 в длину и 20 в ширину, населен небольшим племенем, его по большом счету родней, абсолютно к нему лояльной. По соседству в саванне живут племена пустынников. Он их грабит и давит по полной программе, забирает девочек в бордели и мальчиков на плантации, валит всякого, кто пикнет. Эти бедолаги дорого бы дали за его лютую погибель, но дать нечего. Ни денег, ни оружия, ни крепких ребят.

Со всеми наркобаронами и правительством Рогаза поддерживает партнерские отношения. Конфликты вокруг наркодоходов, конечно, случаются, но не настолько, чтоб кто-то из них хотел ему смерти. Он тут всем нужен. Зато в Тарзании у него вырос конкурент — Агул. Ему 32 года, неженатый, голодный и злой. За ним пара тысяч человек, в том числе до пятисот боевиков, и альтернативная схема транзита. Он в неплохих отношениях со спецслужбами Тарзании, а они в конфликте с местным МВД. Тарзанские копы, в том числе наркополиция, дружат с Мбалой и поддерживают его курьеров. В спецслужбы входят пограничники, их командир, генерал Замус метит в сенаторы. Ему, погранцам и спецслужбам, возможно выгодно громко и напоказ ударить по Мбале и копам, заодно и перетащить трафик в руки своего Агула.

Здесь, в Карбе, властям было бы выгодно стравить Тарзанию с Рогазом, чтоб отвлечь их от своих границ, да и нанести ущерб наркоэкономике они всегда тоже рады. Но ни в коем случае не пойдут ни на малейший риск засветиться в качестве подстрекателей. Помогут только очень скрытно или никак.

Непосредственно силы Мбалы — 200 бойцов охраны укрепленной базы, местная сельская милиция (сколько их сотен не известно, так себе бойцы, сидят по домам, но зато все видят и слышат на районе, мимо них в Мугаду не проползешь), триста боевиков, сопровождающих курьеров, сотня прикрытия стоит постами и резервами на основном маршруте — тарзанской автомагистрали. Ну и личная гвардия — сотня бандитов с Близнецов, этих ребят ты себе представляешь. Стреляют метко и быстро, заднего не врубят, дорогого клиента не предадут. Они всегда рядом с Мбалой, часть торчит на его базе, часть выезжает на стрелки и расправы. Пустынники их ненавидят больше всего, они им целые деревни сжигали в назидание.

— А откуда конкретно они? Не с Альфы?

— Сейчас скажу, — Морель скролил справку в телефоне, — это Бета Близнецов, горные волки из бригады Белого, со Змеинной долины. Мбала — единственный клиент Белого за пределами Беты, значит тут его лучшие люди и будут биться за него до конца. Кстати, Белый сейчас борется за место губера в Змеинной долине, у него из-за этого жесткие терки с бригадой некоего Радуги.

Морель допил сок из блестящего фужера и поднялся из кресла:

— На этом все. Если будет нужна еще информация или поставить кому прослушку, взломать почту или типа того, со всем этим помогу. Наружку и тем более бойцов не дам. Кстати, подумай об охране. С легендой крупного наркоторговца в Карбе можно попасть на подвал, а вне Карбы могут захотеть ограбить или просто устранить от греха конкуренты.

Морель ушел, а Густав растянулся на кожаном траходроме, глядя в потолок в грязной пожелтевшей лепнине. Можно поваляться, оплачено еще 30 минут этих апартаментов. Можно бы все-таки для конспирации вызвать девочек. Местные синекожие сисястые худышки ох как заводили когда-то лейтенанта Ланге. Но сейчас Густав лучше подумает, и, видимо, предпочтет вместо красавиц попользоваться здесь закрытым каналом связи Мореля — есть с кем поговорить. Мысленно окидывая шахматную доску своей игры на Рогазе, он упирался в волков. Местные бойцы — ленивые и невнимательные, почти всегда под кайфом. Сотня стрелков с Беты Близнецов тут получалась самой опасной фигурой. Конечно, Густав знать не знал ни Белого, ни Радугу ни кого из прочей шушеры из Змеинной долины. Но зато знал Пуму с Альфы Близнецов. Если бы Густаву случилось быть судьей на конкурсе убийц, он бы дал Пуме первое место. Если этот хохотун за кем-то пошел, то тому хана по любому. При этом Пума получил бы тоже первое место в любых играх на выживание. Манерный, с повадками отучившегося пару лет в столице сельского интеллигента, душегуб выкручивался живым из передряг, какие похоронят кого угодно. Густав познакомился с ним на Маскале, тот единственный, кто там смеялся и еще и умудрялся зарабатывать! Пума, конечно, никому не друг, но с тех пор хороший приятель Густава. И Пума хорошо разбирается во всей этой волчатине.

Книга Радуги. Глава 4. Охрана для Мобара

Ворону, конечно, давно уже хотелось снова оказаться на Бете — забуриться на мягкий диван в своей квартирке в поселке недалеко от Кобры, выспаться под ровный шум дождя за окном, пройтись по лесу. Там вместо химического корабельного состава подышать свежим ветром с запахом осенней листвы, мокрой коры и чистой воды в ручьях. Вечером, укрывшись пледом на теплой кухне пить местное домашнее пиво и смотреть в окно на промозглый сырой проспект внизу с редко проносящимися огнями фар. Но позвонил Радуга и сказал, есть тема полететь на Волопаса сделать проблемы там Белому. Его единственный в космосе клиент нажил себе влиятельных врагов и надо помочь им так, чтоб Белый лишился и клиента, и сотни своих лучших бойцов. Подробности пришлет потом.

Ладно. Ворон летел к 4-й Эпсилона Беглеца, пил среднего качества ром, полулежа на узкой кушетке в тесной кабине дешевого одноместного арендованного кораблика. Смотрел в окно на фантастическое зрелище Туманности Каравеллы — искрящийся пурпуром и фиолетом серебряный диск, игравший едва заметными волнами, переливавшимися в разных спектрах стремительно менявшимися цветами. Зрелище этого торжества света, цвета и непостижимой красоты, сочно оттененного черной бездной вокруг, напару с ромом толкало покопаться в себе, неспешно подумать о том, какого черта Ворон делает в этом мире, и сколько еще.

На Кобре самокопание почему-то всегда приводило к самодовольству. Ворон — настоящий волчара, лучший из многих сотен боец, неплохой, если надо, организатор, чтущий понятия. Ему не стыдно за себя, и даже есть чем гордиться. На любой планете Маскалы самокопание всегда означало самобичевание — сами собой вспоминались все грешные дела и желания. На Маскале вообще всегда кажется, что на этом все, дальше уже ничего не будет, да ты и недостоин того, чтобы звезды тебя еще терпели в этом мире, ты шлак. А тут, глядя на Каравеллу, Ворон мысленно скролил свое прошлое и не мог понять, что он такое.

В пятнадцать лет на 2-й Альфы Аполлона он сбежал из дома от пьяницы и садиста отца, от опустившейся под побоями матери. С полгода лазил по улицам со шпаной, пока ему на след не упала полиция, чтоб вернуть к семье. Тогда он залез в грузовой отсек корабля на котором волки, натворив каких-то дел на 2-й, отчаливали домой. Когда ишак, дребезжа, как ведро, уже пропарывал обугленным носом стратосферу, парень взялся ломиться в салон, тарабаня в дверь и визжа. Уж надо было, чтоб услышали, иначе бы задохнулся. Волки были со Змеинной долины. Били страшно, но за борт не выбросили, приняли в итоге к себе. Ворон никогда больше не был на 2-й Альфы Аполлона. И не хотел вспоминать, как назывался город, где он родился и рос, какое у него было имя. Сейчас, глядя на Каравеллу, он ясно понимал, что это уже не имеет к нему отношения. Он — Ворон из горных волков. Он ответил за это не раз, и еще ответит. Он добился той жизни, какой хотел. Он пьет ром, видит волшебный диск Каравеллы, у него много друзей, много воспоминаний и побед. Он по настоящему красиво живет. И скоро он все сделает красиво на Волопасе, покажет класс.

Хотя, конечно, в эти недели хотелось быть рядом с Радугой и с остальными с бригады. Ворон волновался за своего рыжего воспитанника, друга и босса. Правда, Гепа сказал в чате, что улыбчивый наш показал себя молодцом, не сник перед Белым, и, в принципе, неплохо организовал войну, выигрывает по очкам… Тема на Каменном углу получилась красиво. Смачно дал Белому в морду, при этом без лишней крови и разрушений, нехило поднял бабла. Ворон всегда чувствовал, что Радуга получится настоящим лидером, а теперь радовался, что не ошибался. Хотя, рано еще радоваться…

Десять лет назад по приказу Хаса Ворон оказался на 45-й заправочной станции, что недалеко от Зеры и Аполлона. Его там встретили белобрысые голубоглазые суровые не сказавшие ни разу ни слова челы в черных комбезах без хоть каких-нибудь опознавательных знаков. Отвели в ангар со своим неизвестной модели небольшим кораблем, в котором был блокированный решетками отсек. В этой явно камере для заключенных лежал на полу тощий, дрожавший, в одних потертых шортах парень в наручниках. Получив пленника, поставив подпись в какой-то бумаге, написанной на неизвестном языке, Ворон безлюдными закоулками инженерных коридоров 45-й отвел его к себе на корабль и привез на Бету, сдав на руки Хасу.

Чувак все десять дней перелета сидел погруженный в себя в углу салона. Не говорил, не спрашивал, только жрал и пил в три горла, громко и смрадно пердел в туалете, потом спал, как убитый. Ворон повидал всякое, и понимал — этому похоже пришлось не сладко. Может, парень умудрился повидать что-то по-жестче всего, что повидал Ворон? Не сказал даже, как его зовут — только через год, когда спасенный отошел от пережитого, отъелся и отоспался, заискрил идеями — яркими, как искры и разными, как цвета радуги, его Радугой и прозвали в бригаде Хаса.

Пикнуло в чате, пришло от Радуги голосовое:

— Привет, Ворон, тема такая. По наводке Пумы. На 4-й, в Тарзании сейчас торчит Партнер. Крупный наркоторговец со Стрельца, у него связи и деньги. Он работает с местным большим наркодельцом Агулом и тамошними спецслужбами. Они хотят закрутить на себя весь трафик SP-6. Им мешает клиент Белого — Мбала из Рогаза. Надо помочь Партнеру похоронить Мбалу да так, чтоб вместе с сотней Белого, которая у Мбалы — личная гвардия.

Но учти. Этот Мбала — человек Лесли Джефферсона, нам такие враги не нужны. Пусть Партнер получит не только все бизнес выгоды в случае победы, но и всю славу. Нашего хвоста там торчать не должно. Кстати, с деньгами сейчас туго, если что не помогу. Постарайся, чтоб Партнер за все платил. Давай, дружище, удачи!

Ворон лазил по чатам разных сообществ космических бандитов с Близнецов, подыскивая подходящих ребят, кто сейчас был на 4-й. В Лургузе тусила сотня тигров с Когтем, с которым довелось закорешиться во времена боев за Годноту. На Бете подтягивать тигров против волков-соплеменников немного западло. Но Космос — нейтральная территория, на которой не в силе все ограничения, принятые между свободными на родной Бете. Тут каждый сам за себя. А в Родаре, в заднице к востоку от Рогаза, закончив какие-то свои дела в Лургузе, отсиживался и ждал борт домой Понедельник — известный дорогой киллер с Железных гор из бригады Грифа. С ним только тридцать головорезов, но это суперпрофи… Они как-то брали на Орионе АЭС для обострения социально-политической обстановки.

Связался с Когтем и Понедельником, предложил подождать с отъездом, пообещал нормальное дело. В окне приближалась 4-я Эпсилона — буйная растительность и испарения, превращали планету в ярко- зеленый шар. 4-я кружилась и блистала, как пышнобедрая ухоженная красавица в этническом прикиде и золотых браслетах на 2-й Сигмы. Теперь в Ниробе их полно ходит таких по улицам — сытых, с гладкой кожей и счастливыми улыбками огромных яркогубых ртов и блестящими огромными же глазами. Но то Нироб — авангард цивилизации и достатка на Волопасе. Нырнув же под зеленое бархатное платье 4-й, надеяться на пышнобедрых обольстительниц было не надо. Тут все скромней и жестче.

Ворон привык к одиночеству. Он это не выбирал, и, конечно, предпочел бы, как многие волки, иметь жену-красавицу-подругу или обзавестись на всех планетах прикормленными стервами, чтоб всегда были готовы его приласкать. Но все это почему-то шло всегда мимо него. Никогда не получалось растянуть роман-знакомство больше чем на месяц. Со временем он просто принял это, понял, что одиночество — это его. И ему было комфортно одному — на корабле, в квартире на Кобре, в отелях. Он привык ни о чем не расспрашивать шлюх, ничего им не рассказывать. Привык не искать ничего вне стен борделей.

Но Ворон был рад узнать от Гепы, что у Радуги что-то мутится с Веткой. Рыжий всегда был децл не от мира сего. Всегда казалось, что он может просто взять да и свалить-исчезнуть с Беты, никому ничего не сказав. Ему явно было интересно играть в волчьи игры, но он их быстро перерастет и захочет чего-то покруче. Ворон чувствовал, это, радовался, что в Волчьих горах растет такой лидер. Да и Хас говорил, что Радуга волкам пригодится. Но пока Радугу ничто не держит на Бете, может получиться, что этот парень растет не для волков — будет искрить темами в СГЦ или на Стрельце. Хорошо, если получится судьба удержать его на Веточке.

Ветка — клевая. Что-то в ней есть. Сейчас, глядя на зеленые вихри экзотического платья знойной мадам 2-й Эпсилона, Ворон вспоминал Бету и прикидывал на кого похожа планета, ставшая ему родной. Серая с черными прожилками атмосфера — как меховая шуба или строгое офисное платье — так одевается Ветка. Проблески холодных морей и снегов на севере, блики горных кряжей — у Ветки такое лицо, серьезное, с печалькой в глазах, смешинкой в губах, такое, что кажется, что ей всегда холодно и хочется согреть.

Волки, тигры да медведи — те еще ребята, не подарок. Не спросясь сделали эту планету своим домом, поляной для разборок и нычкой для добычи. Ворон, уважавший Закон Звезд и чтивший только их Правду, иногда вдруг с тоской чувствовал, что крепко должен и ей — холодной каменной молчаливой Бете. И понимал, что расплатиться ему с хозяйкой нечем. В нем просто нет ничего такого, чтоб ей было надо. Он только мог хотеть, чтоб Ветка была счастлива. Хорошо если Радуга сможет это сделать.

Партнер придумал себе гениально оптимальное место для базы — в СИЗО местной нацбезопасности. Безопасно, бесплатно и все под рукой. Как прибывший не пойми за чем в страну крупный наркоторговец, он был «схвачен» агентами и «брошен на подвал», где «изъявил желание» пипец как активно и масштабно сотрудничать со следствием, прямо в камере ему организовали штаб будущей спецоперации. Ворон сказал сержанту на КПП СИЗО условные слова «к Задержанному». Боец, высокий и подтянутый, с лицом выражавшим чуткую свирепость, кивнул и повел его в казематы — по серым темным подвальным коридорам к железной коричневой двери.

Партнер, волосатый белый качок в шортах и майке, сидел на выцветшей раскладушке с бутылкой рома на табуретке, махнул рукой — кидайся на стул. Ворон прикинул, что этот спортсмен больше похож на офицера, чем на наркодельца, и тех и других он вполне успел насмотреться, и стал слушать:

— Через пять дней, в четверг утром АНБ Тарзании задержит с десяток курьеров Мбалы с грузом и проведет аресты среди его копов — развалят всю его инфраструктуру. Мбала — чисто извозчик, товар в дороге принадлежит изготовителям-плантаторам. В операции пострадает товар Мобара — хозяина плантаций, расположенных рядом с Мугадой. У него с Мбалой куча споров по деньгам и прочему, короче, натянутые отношения, как у всех соседей. Мобар сейчас ищет охрану — дешманская тема, на какие-то сараи на ферме.

Ворон слушал и разглядывал Партнера. Точно, вояка, но, судя по всему пережил какое-то очень больное разочарование. Насколько Ворон знал офицерье, эти псы хуже всего переживают изгнание из стаи. Одиночество — это, как смерть, когда не с кем поговорить, не с кем замутить дело, некого любить или ненавидеть, нет людей — нет событий. Только пустота и небытие. Если испугаешься этого — что толку говорить, что не боишься смерти. Этот спортсмен точно однажды был брошен своими, прочухал, что такое остаться одному в холодном пустом космосе. Но сейчас скрипел жопой на железной раскладухе сытый и довольный черт. Или он смог вернуться к стае, и, значит, он чей-то агент и выполняет здесь задание какой-то конторы. Или научился жить один, как Ворон, волки и все прочие злыдни в этом мире, к примеру, став наркодельцом.

— Твоя задача, — Партнер откинулся спиной к кирпичной стене, — связаться с Мобаром на счет охраны сараев, войти к нему в доверие создать впечатление, что ты можешь дать ему без проблем, если бы было надо, крутой спецназ, лучший на Волопасе. После операции в четверг добиться максимального обострения конфликта Мобара с Мбалой, довести до силового решения и обеспечить своими силами победу Мобара с ликвидацией Мбалы и всего его хозяйства. С меня вся информация о разговорах и перемещениях Мбалы и его сил, и пятьсот золотых налом. Денег тебе, конечно, потребуется намного больше, но надо, чтоб заплатил Мобар. Пусть все выглядит, как его война и его победа.

Густав вытянул из-под раскладушки старый кожаный саквояж, где тяжко громыхнули пять кило золотых монет. Посмотрел на худую ловкую руку Ворона, которой он ухватил саквояж, на узкое сухое лицо немолодого волчары. Стараясь не пересекаться глазами, мысленно сфоткал это лицо, спрятав у себя в памяти, решив проанализировать потом, чтоб не парить сейчас этого явно способного слышать чужие мысли, опытного головореза. Голос у него тихий, интонирует твердо, дикция внятная — Густав слушал, как Ворон попросил все-таки дать побольше инфы про конфликты Мбалы с племенами пустынников — вдруг есть чего полезного.

Ворон, оставивший звездолет в Лургузе, по 2-й Эпсилона катался на одноместном старом вертолете. За пять часов долетел до Замуги, виллы Мобара, белоснежной трехэтажной пафосной хоромины, спрятанной в джунглях.

Хозяин дворца пил чай на балконе — грузный круглолицый пятидесятилетний мужик с чувственными полными губешками и большими жадными темными глазами. Жался, хотел с охраной своих сараев на отшибе обойтись в двести тыщ рогазских денег. Ворон торговался хотяб на двести пятьдесят, стараясь расширить тему базара. Типа он приехал с большой крутой командой, ищет нормальное дело…

— Тебе, Мобар, может по солидней услуги нужны? Может разделать кого надо на шашлычок? Я слышал у тебя с соседями терки. Давай перетрем с ними, разъясним им, что ты главней.- Да не надо мне, — наркоплантатор мечтательно смотрел в зеленую мутную даль джунглей, дышавших горячим парным бздом утреннего тумана, — мы тут без крови больше зарабатываем.- Говорят, тебе сосед твой Мбала должен и не отдает. Давай, наеду на него как следует.- Да ты что? У Мбалы сотня волков с Беты под рукой. С ним лучше не ссориться.- Да это волки со Змеиной долины — лошня голимая. Со мной волки с Железных гор и тигры с Гудара. Они от этого жлоба Мбалы мокрого места не оставят, его волки от них, как сайгаки побегут.- Не надо, — Мобар зыркнул на Ворона, мигом оценив предложенный товар, — я с Мбалой в мире. С ним живым можно больше заработать.

Ворон вяло вернулся к теме сараев, сетуя, что из-за этих грошей не охота отвлекать нормальных парней, можно зайти, но чисто временно, пока Мобар найдет какой-нибудь отброс для этого дела.

— Да, давай займись. На месяц хотя бы твои пусть встанут. Ты пока будешь все там организовывать, можешь у меня пожить… Поболтаем как-нибудь вечерком. Небось ты много где побывал, всякое повидал, — Мобар глянул на Ворона с видом приценивавшегося покупателя, — я жадный до слухов всяких и новостей.

Ворон, довольный, что вроде зацепил плантатора (иначе уже попрощались бы), принял душ в отведенной ему комнате, настолько пафосной и розовой, что больше подошла бы кукле. Сбросив пыльные берцы улегся на тоже игрушечного вида кровати с кружевным голубым покрывалом, уткнулся в телефон. Списался с Когтем и Понедельником, ориентировочно описав задачи. Конечно, Ворон пока не знал, как он все обстряпает, но понимал, чем все должно кончиться. Оба охеревших наемника запросили по пятьсот золотом — верхняя планка для таких затей, но убийцы с Близнецов напирали, что им тут все остофигело, и они задешево на 2-й Эпсилона оставаться не хотят. Да и мочилово с волками — слишком рискованная тема. Такое не просчитать в деньгах и лучше сразу взять больше.