Помоги проекту - поделись книгой:
Анатолий Ананьев
НАПОМИНАНИЕ СТАРЫХ ИСТИН
1
ДОЛГ МАСТЕРОВ КУЛЬТУРЫ
Менее двух десятилетий отделяет нас от порога третьего тысячелетия. Статистика утверждает, что каждый год на Земле рождается более ста миллионов новых жителей. И ежегодно на военные расходы тратится человечеством более 500 миллиардов долларов. В цифрах этих отражена дилемма нашей эпохи: мир или война, жизнь или засыпанная ядерным пеплом пустыня. Разумеется, все честные люди думают о будущем без войн. Но сегодня мало только думать о мире; сегодня вопрос стоит так, что надо бороться за мир, и одним из действенных средств в этой борьбе может и должна стать литература.
Мир разделен на две непримиримые идеологии, одна из которых, социалистическая, проповедует идеалы добра, равенства, братства и процветания народов и служит делу прогресса человечества, другая, буржуазная, стремится к порабощению и ограблению народов (и в духовном, и в экономическом плане), подчиняя все целям наживы и обогащения монополистического капитала. Идет борьба, идет, в сущности, битва за умы и сердца людей, и литература не может стоять в стороне от этого процесса.
Советская литература и литературы братских социалистических стран делают многое для сохранения мира. Мы утверждаем те духовные и нравственные начала, которые нацеливают человека на созидание, а не на разрушение; мы утверждаем социалистический образ жизни, дающий человеку самые широчайшие возможности для проявления личности; и мы сегодня с полным правом и с гордостью можем сказать, что советские писатели, писатели братских социалистических стран, чьи книги пронизаны идеями добра и мира, занимают (по всеобщему признанию) авангардное место в мировом литературном процессе. Но прежде чем перейти к рассмотрению наших литератур, разрешите остановиться на некоторых тенденциях, которые сегодня особенно четко просматриваются во взглядах многих буржуазных писателей. Мы должны знать наших идейных противников, знать, что они выдвигают под видом «добра» и «правды», в чем обвиняют нас и против чего в первую очередь должна быть направлена реалистическая художественная мысль.
В конце прошлого года на Западе отмечалось столетие со дня рождения немецкого философа Освальда Шпенглера, автора нашумевшего в 1920‑х годах сочинения «Закат Европы». Этот мрачный поэт хаоса, которого даже французская буржуазная газета «Монд» назвала в юбилейной статье «более чем сомнительным мыслителем», видел в кровавой бойне первой мировой войны «грандиозный разряд напряжения». Шпенглер презирал демократию и народные массы, воспевал «волю к власти» и требовал не истины, а права силы. «Тот, у кого нет мужества быть молотом, — вещал он, — довольствуется ролью наковальни». Если теперь сторонники морали силы опустят «молот» ограниченной ядерной войны, то это будет означать на практике «верную гибель европейской цивилизации», и уже не найдется шпенглеров, чтобы живописать зарево термоядерной катастрофы.
Мы, писатели, как великолепно сказал французский романист лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Эрве Базен, — офицеры армии, сражающейся за мир. Долг нашей гражданской совести — посвятить все наши таланты и знания укреплению доверия между народами, торжеству взаимопонимания и мира — этого первого условия развития культуры. В наших руках находится мощное оружие — оружие слова, оружие правды, которое способно потрясти человеческую душу, воздействовать на нравственную атмосферу эпохи, «заразить», если воспользоваться любимым выражением Льва Толстого, людей сознанием бесчеловечности войны, чувством бессмысленности разрушения созданных на протяжении веков ценностей труда и духа.
Гуманистическая литература, сознающая свою высокую ответственность перед будущим человечества, всегда видела собственное предназначение в служении миру. «Всеобщий мир не только достижим. Он неизбежная цель» — так говорил пламенный трибун Виктор Гюго, который в прошлом веке стоял у истоков могучего движения народов в борьбе за мир без войн. Говорить сегодня о «независимости» художника или интеллигента от социальной действительности и политики могут лишь неисправимо наивные люди или далеко не бескорыстные пропагандистские рупоры империализма. С помощью мифа о «свободе творчества», о якобы безотчетном праве писателя на капризное своеволие и бесцельное самовыражение буржуазная идеология пытается нейтрализовать, обезвредить социальную направленность литературы, обречь личность художника на бессмысленное блуждание в дебрях одиночества, анестезировать общественный, гражданский нерв писателя. На какую страшную беспомощность будет обречен художник, попав в плен этих мифов, свидетельствует буржуазное литературоведение. В нем появился ряд направлений, представители которых окончательно прощаются (я цитирую) с «мрачной традицией правды», искание и выражение которой от века составляло содержание и сам смысл существования искусства слова. В представлении их литература оказывается «следствием без причины», «пространством скорби, где все, что дается, может быть, не воспринимается никем». Пропитанные пессимизмом и нигилистическим отношением к разуму, сочинения этих литературоведов декларируют принципиальную невозможность литературы познать человека, а словесное творчество объявляют гласом вопиющего в пустыне. По сути, они отрицают саму природу литературы — могучего средства взаимопонимания и общения людей, видят в ней эхо без отклика, теряющееся в ледяных пространствах безмолвия и одиночества.
Модернистская литература, на материале которой делаются эти мрачные выводы, в семидесятые годы особенно обнаружила свое творческое бессилие и зашла в тупик, что вынуждены признавать даже метры ее различных «измов». Зашифрованное, вычурно-формалистическое искусство модернизма, очищенное от социальной действительности и всего, что интересует человека, более того — враждебное человеку, представляет собой, в сущности, вчерашний день литературы.
Но империалистическая пропаганда, цель которой — всемерное порабощение личности в угоду капитала, наживы и бизнеса, далеко не отказалась от этих концепций. Используя элитарность как одну из шестеренок своего механизма давления на психику и сознание людей, она вместе с тем (и в последнее время все основательнее) прибегает к так называемой «массовой культуре», через которую и посредством которой навязывается как будто разноликий, разнообразный, но единый по сути своей буржуазный образ мышления. Видимость разномерности создаваемого ею человека — это не что иное, как приманка, театральный занавес, за которым скрыта все та же однотипность бездуховности, разъедающей сегодня общество капитала.
Нельзя сказать, чтобы эта так называемая «массовая культура» не затрагивала тех серьезных проблем, которые волнуют сегодня человечество. Но, проскальзывая по ним своим пристрастным взглядом, она, эта «массовая культура», вернее, ее буржуазные апологеты, в конечном итоге сводят все (и не без мастерства) к пропаганде буржуазного образа жизни. Примером тому служат сотни бестселлеров, теле- и кинобоевиков, среди которых и такие, как о вьетнамской войне, в которых распропагандированная пацифистская суть их подменена пропагандой наркотиков, разврата и секса. Какое значение империалистическая пропаганда придает этой изобретенной ею так называемой «массовой культуре», можно судить хотя бы по таким высказываниям, как высказывание печально известного Збигнева Бжезинского, который писал в своей книге «Между двумя мирами», что «современные США дали миру научно-технический прогресс и массовую культуру». Он настойчиво подчеркивал роль этой псевдокультуры в формировании сознания людей и утверждении престижа «американского образа жизни». Еще раз подчеркиваю: именно «американского образа жизни». Конечно, нельзя свести научно-технический прогресс человечества к заслуге единственно США, но в отношении «массовой культуры» с утверждением З. Бжезинского можно вполне согласиться.
Сегодня очень важно понять, что массовая культура — это не только фильмы ужасов, комиксы и низкопробные политические бестселлеры, а сам образ жизни, способ духовного потребления, которые тесно переплетены с социальной структурой капиталистического общества. Ее апологеты на Западе пытаются доказать, будто она бесклассова, подлинно народна, так как доступна всем, и преследует одну лишь цель — улучшать «качество жизни» личности. Но эта демагогия, а иначе ее назвать нельзя, не выдерживает испытания фактами. Уяснить истинный характер массовой культуры можно, только поставив вопросы: кому и чему она служит, повышает ли идейный, нравственный уровень масс? Кредо «массовой культуры» — это уход от главных, социальных проблем эпохи в бездумную развлекательность и мещанский мирок красивых иллюзий о возможности «сладкой жизни» для всех и каждого. Но за этой ширмой привлекательности, если присмотреться ближе, проглядывает воинственная классовая сущность капитализма. Цель этой гигантской «культурной» индустрии — навязать нормы и ценности современного буржуазного мира в качестве основы жизни и поведения личности, убаюкивая человека сказочками о «всеобщем благоденствии» и «равных возможностях». Изготовители этой низкопробной литературной продукции мечтают превратить личность в бездушного робота-потребителя. Но даже буржуазные идеологи, не потерявшие еще способности трезво смотреть на вещи, все чаще задумываются над последствиями глубочайшего упадка духовной культуры Запада. Антигуманность «массовой культуры» пагубна еще и тем, что, создав «одномерного человека» (я имею в виду — в конечном своем результате), она старательно культивирует в нем все самое низменное: жестокость, неразумие, темные инстинкты, насилие, цинизм, равнодушие к ближнему, оголтелый индивидуализм.
Честные, правдивые, душевно чуткие художники с глубокой тревогой говорят сегодня о моральном кризисе буржуазной цивилизации. «Единственное, чему мы сегодня по-настоящему научились, это искусству убивать людей, — заявил недавно выдающийся японский кинорежиссер Акира Куросава в интервью американской газете «Крисчен сайенс монитор». — В Японии, как и во всем мире, все меньше внимания уделяется духовным ценностям человечества». Феномен «массовой культуры», которую империалистическая пропаганда хочет навязать в качестве всеобъемлющей «модели», нам необходимо знать, знать во всех ее проявлениях, чтобы вести с ней непримиримую борьбу. Недооценивать силу воздействия ее на умы и души людей было бы серьезной ошибкой.
Средоточием острой идейной борьбы, где сталкиваются социалистическая и буржуазная идеологии, остается проблема гуманизма, защита нравственных ценностей. Подлинный гуманизм — это не отвлеченное человеколюбие, он неотделим от политики, от борьбы народов против угрозы ядерной войны, от всех больших и малых социальных вопросов, какие тревожат сейчас человечество. «За» или «против» человека — вот критерий сегодняшней литературы, критерий гуманизма. И это понимают на Западе. По признанию множества писателей, публицистов и идеологов Запада, буржуазную литературу давно уже разъедает рак дегуманизации. Буржуазная философия открыто провозгласила лозунг «смерти человека». Герой одной из пьес английского драматурга Дэвида Мерсера устало говорит: «Мы подошли к пределу нашей цивилизации, а заглянуть в будущее нам не дано». Сумеречные настроения заката, ущерба, распада, безысходности существования пронизывают необозримое море произведений современной западной литературы. Их герой — точнее, антигерой — это «человек без свойств», он подавлен жестокостью социальной системы и презрением сильных мира сего, он попал в плен вещей, навязываемых ему всепроникающей рекламой, он не верит ни в какие добрые связи с людьми, которые, как ему со всех сторон пытаются внушить, устарели, став немодным пережитком патриархальности. В обезличенном и стандартизированном обществе потребления разорвана живая ткань человеческой близости и человек страдает от мучительной тоски по утраченному чувству общности. Ф. М. Достоевский писал, что «самое страшное, когда человеку некуда пойти». Сегодня этот процессе разрушения человеческого в человеке зашел в буржуазном мире еще глубже: герой романа талантливого французского прозаика Эмиля Ажара с печальной иронией замечает, что «с кем поговорить, всегда найдется, если есть деньги». Грустное и страшное признание.
Я так говорю о кризисе ценностей, охватившем западный мир, потому, что поисками выхода из него сегодня занимаются, и своеобразно занимаются сами буржуазные идеологи. Если еще лет пятнадцать — двадцать назад стержнем многих концепций была пресловутая «деидеологизация», то теперь гораздо чаще раздаются громкие призывы к «реидеологизации». Идеологические лидеры Запада призывают «создать новый синтез идей», перехватить пропагандистскую инициативу у Советского Союза и стран социалистического содружества, а один американский деятель даже потребовал «добиваться пропагандистского паритета с СССР». Сегодня вошла в моду и широко пропагандируется мысль о разработке некоего нового, «универсального» сознания, какое призвано, с точки зрения жрецов капиталистической мудрости, завоевать всю планету и помочь преодолеть якобы устаревшее различие между марксистской, коммунистической мыслью и эклектическим набором различных систем буржуазных идей. Ведущая роль в выработке «универсального сознания» отводится искусству, литературе, шире — культуре, так как они обладают свойством всеобщего, идейного и нравственного влияния на людей, глубина и прочность их воздействия на личность не выдерживает сравнения с обычной пропагандой. И западная пропаганда не скрывает, что ставит перед собой задачу перевоспитать строптивую интеллигенцию, особенно писателей и людей искусства, в школе «универсального сознания».
Как же предполагается этого добиться? Интересный ответ на этот вопрос дает книга английского социолога А. Вайнера «Великолепный миф». Автор в этом объемистом труде решил выяснить, почему капиталистический мир охвачен «кризисом идеологии», и наметить контуры, как он велеречиво выражается, «целеполагающего мифа», который восстановил бы органическое единство личности и общества, вдохнув в «толпу одиночек» энергию веры в будущее. Вайнер признает, что сегодняшний капитализм подвержен эрозии этики и морали, что у него нет целей, способных заполнить идеологический вакуум. По его мнению, «вакуум целей» приводит к разрушению личности и всего социального организма. Но где же эти цели взять? Книга Вайнера пронизана неверием в науку, которая, видите ли, бессильна ответить на вопрос о смысле человеческой жизни, указать дорогу в будущее, объяснить, как функционирует общество. Вайнер отрицает роль разума и мечтает покончить с «гипертрофией интеллекта». На все вековечные и сиюминутные запросы человека, как пытается доказать Вайнер, может дать ответ только миф, благодаря которому личность «перестраивает мир в своем представлении». Миф и религия, продолжает он, дают «двуединство чувства» и должны сплотить разобщенный, расколотый буржуазный мир. «Для индивида великолепный миф, — пишет Вайнер, — представляет собой формулу решения его экзистенциальных проблем, решения, которого он страждет больше, чем пищи, крова или сексуального удовлетворения». Вся эта метафизика необходима прежде всего для борьбы с марксизмом и реальным социализмом. Но наше общество развитого социализма, занятое грандиозной работой созидания новой коммунистической цивилизации, не нуждается в мифах, пусть и «великолепных». Капитализм же — это общество без будущего — всеми средствами стремится сохранить статус‑кво, он не заинтересован в развитии, ибо, как отмечалось еще в «Манифесте Коммунистической партии», «в капиталистическом обществе прошлое господствует над настоящим». Общечеловеческие идеалы будущего — идеалы свободного труда, прогресса и мира — выражает реальный социализм — динамично и стабильно развивающееся общество, которое с оптимизмом смотрит в завтрашний день. И какими бы мифами ни прикрывались идеологи Запада, они не могут отменить ленинского учения о борьбе идей. «Буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет», — писал В. И. Ленин, и это реальность, с которой нельзя не считаться, оценивая идеологическую ситуацию в современном мире. В наши дни, как никогда, важна ясность и четкость идейно-политической позиции художника слова.
Анализируя современную литературу Запада, мы учитываем, что писатели и деятели культуры испытывают там постоянное давление капиталистической пропагандистской машины. Их непродуманные суждения о социалистической литературе буржуазная пропаганда беззастенчиво превращает в так называемые «аргументы» против марксизма, коммунистической идеологии и реального социализма. Слабо знакомые с марксистской философией, социалистической эстетикой и действительностью общества развитого социализма, многие из них, питая иллюзии насчет «независимости» и аполитичности художника, поддаются натиску средств массовой информации и включаются в провокационные кампании империалистической пропаганды, которая поднимает шумиху вокруг каких-то мифических «нарушений прав человека» в СССР и странах социалистического содружества, вокруг якобы «бюрократического ущемления» в Советском Союзе «свободы творчества». И здесь часто возникает странный парадокс. В своих лучших художественных созданиях эти писатели правдиво, искренне, сильно показывают исчерпанность духовных ценностей западной цивилизации, обличают дегуманизацию жизни и культуры, но в своих противоречивых, зачастую путаных политико-идеологических декларациях они как бы опровергают собственную гуманистическую творческую программу. Они иногда забывают, что буржуазной пропаганде выгодно поддерживать этот идейный хаос и спекулировать на изжившем себя мифе о «полной свободе» художника от общества.
Надо смотреть правде в лицо: империалистической пропаганде удается вовлечь в свою орбиту отдельных мастеров культуры, которые гордятся «своей «независимостью». В 1978 году в Париже был создан «Комитет интеллектуалов за Европу свобод», председателем которого был избран драматург-абсурдист Эжен Ионеско. «Независимые» интеллектуалы, признав кризис буржуазной цивилизации, намеревались спасать «Европу, культуру и свободу», объявив, что они не намерены служить господствующей идеологии. Вместе с тем они прокламировали «право культуры на бесполезность и бесцельность». Однако риторические рассуждения о «свободе культуры» прикрывали убогое антикоммунистическое и антисоветское содержание этого «комитета». «Свободу» и «культуру», оказалось, надо было спасать в странах социализма, а для этого клеветать на политику разрядки и сотрудничества между народами, на новую, социалистическую культуру. «Независимость» от политики обернулась зависимостью от самой реакционной политики — такова неодолимая логика идеологической борьбы. Подлинную цель этого «комитета» Эжен Ионеско раскрыл задолго до его создания, заявив, что «мы должны избавиться от мифа революции». Вот каким образом «чистые интеллектуалы» спускаются на грязную почву антикоммунистической пропаганды.
Накал идейных битв сегодня невероятно силен. Новая американская администрация вновь заговорила языком «холодной войны», объявляя о том, что США должны взять на себя бремя «руководства миром». Государственный секретарь А. Хейг заявил, что «весь мир — это сфера действия НАТО». На смену потерпевшей позорный крах кампании Картера в «защиту прав человека» пришла провокационная шумиха о борьбе с «международным терроризмом» и «советским экспансионизмом». Официальный Вашингтон цинично приравнивает «международный терроризм» к национально-освободительной борьбе народов. В США развязана беспрецедентная, истерическая кампания против СССР и социалистического содружества. И для прикрытия этой наглой агрессивно-авантюристической политики правящие круги США используют интеллигенцию, в том числе и писателей, в который уже раз пытаясь объединить их под полинялым флагом «защиты культуры» от «коммунистического тоталитаризма». В январе этого года в США возник международный «Комитет за свободный мир», почетным председателем которого избран французский социолог и публицист Раймон Арон — ветеран антикоммунизма. «Комитет» запугивает интеллигенцию Запада мифом о «советской угрозе», мечтая о несбыточном — победить в борьбе идей мир социализма, прогресса и подлинного гуманизма. Цель их — усилить «психологическую войну» против СССР, помочь американской администрации похоронить разрядку и вернуться к «холодной войне». Уже объявлено, что первым мероприятием «Комитета за свободный мир» явится «конференция по изучению роста советской активности». Вот вам и «независимые интеллектуалы», находящиеся, в сущности, в упряжке рейгановской политики.
Деятельность «Комитета за свободный мир» не имеет никакого отношения к подлинной культуре. Однако его участникам не мешало бы вспомнить уроки истории, которые прямо касаются судеб культуры в так называемом «свободном мире». В вашингтонских коридорах власти уже возник призрак сенатора Джозефа Маккарти: конгрессмен Д. Крейн категорически потребовал воссоздать «Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности». А ведь это означает возобновление «охоты за ведьмами», очередную травлю творческой интеллигенции, не согласной с авантюристической политикой руководства США. По сообщению западногерманской газеты «Вельт», группа американских писателей (среди них такие известные мастера, как Джон Апдайк и Норман Мейлер) вручила президенту Рейгану петицию, где заклинала его «не уступать в борьбе идей». Так неужели Н. Мейлер забыл, что именно сторонники сенатора Маккарти были недовольны его романом «Нагие и мертвые», где писатель сказал беспощадную правду об американской армии и растлевающей власти войны над человеком?
Издающийся в ФРГ еженедельник «Шпигель» в начале года предал гласности выдержки из диссертации, написанной нынешним советником Рейгена по вопросам национальной безопасности Ричардом Алленом, которая — ни много ни мало! — называлась «Теория и практика освобождения людей от марксизма-ленинизма». Профессора Мюнхенского университета, куда в 1966 году была представлена эта работа, отклонили этот опус, как «бездоказательный и поверхностный». Вряд ли можно даже заподозрить в симпатиях к коммунистической идеологии мюнхенских профессоров, но они все-таки понимают, что идеям способны противостоять только идеи, а не подрывная антикоммунистическая и антисоветская «практика», которой служат интеллектуалы из «Комитета за свободный мир».
Мы, советские писатели, выражаем твердую убежденность, что прогрессивные, демократические силы западной, в том числе и литературной, интеллигенции не поддадутся на обман рупоров «холодной войны» из «Комитета за свободный мир». Передовые представители мировой литературы знают, на чьей стороне правда истории и справедливость, подлинная свобода и настоящая культура, кто на деле борется за мир и прогресс, за гуманизм, взаимопонимание и сотрудничество народов.
И наша уверенность — не благое пожелание, она основана на здоровых, передовых тенденциях современного мирового литературного процесса, где в минувшее десятилетие наблюдалось оживление интереса к реалистическому методу письма, к защите нравственных ценностей, «очеловечению» жизни, рост социальной активности честных художников слова. «Не считая себя политическим деятелем, — заявил всемирно известный писатель Габриэль Гарсиа Маркес, — я тем не менее убежден, что в том мире, в каком мы живем, преступление — не принимать участия в политической борьбе». «Истинную литературу, настоящее художественное произведение сегодня просто нельзя создать, не будучи политически мыслящим человеком, — утверждал выдающийся кубинский писатель Алехо Карпентьер. — Я решительно отвергаю саму идею писателя, стоящего вне политики, — в таком случае он лжет самому себе и своей эпохе».
По-настоящему большие художники, сознающие свою ответственность перед будущим и человечеством, мужественно говорят правду о буржуазном обществе, о горькой судьбе личности в нем. Таковы широко знакомые советским читателям зарубежные мастера Мигель Отеро Сильва, Джеймс Олдридж, Хулио Кортасар, Зигфрид Ленц, Роберт Пенн Уоренн, Кобе Абэ, Габриэль Гарсиа Маркес, Макс Фриш, Бернар Клавель и многие другие. Произведения этих писателей пронизаны болью за человека и верой в его нравственные, творческие силы.
По-прежнему значительное место в творчестве крупных зарубежных писателей занимает антифашистская тема — тема борьбы с попытками «гуманизировать» фашизм. И здесь следует назвать яркие, обличительные книги французских писателей Эрве Базена, Армана Ланву, Эмманюэля Роблеса, американских писателей Уильяма Стайрона и Роберта Крайтона, западногерманских писателей Альфреда Андерша и Мартина Вальзера, испанскотс прозаика Анхеля Мариа де Лера. Антифашистская тема в этих произведениях прямо связана с великой темой защиты мира, человеческой свободы и достоинства.
Все больше честных, демократически настроенных писателей в странах Запада сознают необходимость не только творческой, но и гражданской борьбы за идеалы мира, свободы и прогресса. «Настоящие писатели являются по сути защитниками мира», — верно сказал американский прозаик Джон Чивер. И. здесь велика роль солидарности и единства прогрессивных мастеров слова всей планеты.
Ответственность за судьбы человечества, за духовное здоровье планеты, чувство локтя в борьбе за упрочение мира и политики разрядки убедительно продемонстрировала международная встреча писателей в Софии в июле 1977 года, которая явилась крупнейшим событием в мировой литературной жизни. «Писатель и мир: дух Хельсинки и долг мастеров культуры» — такова была политическая программа этого представительнейшего форума прогрессивной литературы, проходившего под девизом: «Мир — надежда планеты». Выдающееся значение софийской встречи было отмечено в приветствии Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Л. И. Брежнева. «Отрадно видеть, — сказано в этом документе, — что те, чей авторитет в обществе так высок, чье слово способно затронуть сердца, души, разум миллионов, включаются в активную борьбу против гонки вооружений, против всех врагов разрядки, безопасности и социального прогресса».
Главный ее итог в том, что передовые мастера слова из тридцати четырех стран планеты, несмотря на различие их политических, философских, эстетических позиций, подняли свой страстный голос в защиту мира и гуманизма, поддержали советскую Программу мира, заявили о своей личной ответственности перед историей. Софийская встреча показала, что писатели, объединенные идеалами мира и гуманизма, представляют собой мощную силу, способную оказать благотворное влияние на мировое общественное мнение. Недаром ее назвали «литературными Хельсинками». На ней были подтверждены растущий международный авторитет нашей многонациональной советской литературы и возросшая зрелость литератур братских стран социализма, которые идут в авангарде борьбы за мир и дружбу народов.
С тех пор встречи в Софии стали традиционными, и символично, что вторая писательская встреча состоялась там в 1979 году, объявленном ООН Международным годом ребенка, а третья — сразу же по окончании работы Всемирного парламента народов за мир в минувшем году. В дискуссий приняло участие более восьмидесяти литераторов, и по окончании ее было единодушно принято послание, обращенное к творцам будущего.
«В этот исторический момент, когда над миром человека нависла серьезная угроза рецидива новой войны, — сказано в послании, — применения невиданного по своей силе ядерного оружия, мы возвышаем свой голос не только и не просто в защиту человечества, но и в защиту самого священного права — права на всестороннее и гармоничное развитие человеческой личности.
Только всестороннее и гармоничное развитие личности в состоянии обеспечить создание гармоничного общества, общества социальной справедливости, которое будет управляться по законам творчества и красоты. Мы уверены, что время такого общества непременно наступит. Наш исторический оптимизм — это наше послание, обращенное к вам, дорогие потомки».
Советские писатели разделяют благородный пафос этого оптимистического обращения к будущим поколениям. Мы делали и впредь будем делать все, что в наших возможностях, для укрепления единства передовой литературы земли.
Мы испытываем чувство гордости, что советская литература, создаваемая на семидесяти семи языках наций и народностей нашей необъятной страны, получила на XXVI съезде КПСС высокую, ко многому обязывающую нас оценку. «Верная ленинской культурной политике, — подчеркнул Леонид Ильич Брежнев, — наша партия бережно и уважительно относится к художественной интеллигенции, ориентирует ее на решение высоких творческих задач. Это способствует дальнейшей консолидации творческих сил, подъему духовной жизни общества. И нет сомнения, что советские мастера культуры порадуют нас новыми художественными открытиями!» Не может быть сомнений, что на доверие и заботу партии о развитии литературы писатели ответят самоотверженным трудом во имя будущего.
Идеологические противники сейчас обрушиваются с особенно оголтелой клеветой на советскую литературу, пытаясь подорвать единство нашей интеллигенции, привить ей идейное безразличие. Они идут на всякого рода подтасовки и измышления. Западногерманская «Зюддойче цайтунг» в январе этого года напечатала статью некоей Хелены фон Сахно «Изнасилованная земля», посвященную рассмотрению произведений ряда советских писателей, пишущих о проблемах современной деревни. В разбираемых книгах эта профессиональная антисоветчица нашла некие «общие черты», выражающиеся в отрицании города, интеллектуализма, пролетариата и даже... женской эмансипации. Разумеется, ничего подобного нет в нашей деревенской прозе последних лет, а все рассуждения Хелены фон Сахно понадобились ей для того, чтобы сделать провокационный вывод, будто советские писатели «равнодушны к партии и ее представителям».
Однако, несмотря на кликушества западных фальсификаторов, советская литература твердо стоит на партийных позициях, верна социалистическому реализму и марксистско-ленинскому мировоззрению в оценке действительности. Наши писатели глубоко сознают свою кровную причастность к судьбам народа и великую ответственность перед ним. «Жить интересами народа, делить с ним радость и горе, — отмечалось на XXVI съезде, — утверждать правду жизни, наши гуманистические идеалы, быть активным участником коммунистического строительства — это и есть подлинная народность, подлинная партийность искусства».
Но западным фальсификаторам не нравится, что советские писатели, верные идеалам партии, черпают свое вдохновение в созидательной жизни страны и ее героической истории. Кичащаяся своей «объективностью» французская респектабельная газета «Монд» 23 декабря 1980 года опубликовала небольшую заметку собственного корреспондента в Москве Даниеля Вернэ о V съезде писателей РСФСР. Ничего не сказав по существу о работе съезда писателей России, Даниэль Вернэ иронизирует над тем, что излюбленными темами советских литераторов по-прежнему остаются «родина, партия, военная слава, интернациональная солидарность». Не затрудняя себя никакими доказательствами, он пишет об «объединении советской литературы», о том, будто всех нас «подавили», принудили к молчанию... «идеологические табу и бюрократические запреты». Оказывается, я цитирую это место буквально: «В СССР — писатель не тот, кто создает литературные произведения, а индивид, обладающий билетом Союза писателей». Более того, Вернэ даже заявляет, что в нашей стране нельзя писать молодым. По его мнению, у советского писателя остается лишь выбор между «покорством, молчанием и изгнанием». До какой же степени надо быть ослепленным классовой ненавистью и антисоветизмом, чтобы печатать подобные измышления в газете, которая выходит в конце XX века в столице цивилизованного европейского государства?!
Но несмотря на безудержную клевету наших идейных противников, советская литература пользуется высоким международным авторитетом и глубоким уважением миллионных масс на всех континентах земли. Наша литература, давшая миру непреходящие художественные ценности, сильна своей светлой правдивостью и гуманизмом, чистотой своих нравственных целей, сознанием своей ответственности за жизнь и культуру человечества, правотой нашего оптимистического, коммунистического идеала. Социалистический образ жизни и новая человеческая личность, личность социально активная, деятельная, жизнеутверждающая, не мыслящая себя вне интересов народа, — эти главные ценности, которые созданы обществом развитого социализма, являются стержневой темой нашей многонациональной литературы. Герой лучших, значительных произведений советской литературы последних лет кровно причастен к судьбе народной, он мыслит масштабно, категориями философской, нравственной и исторической ответственности за будущее не только своей Родины, но и всего мира. И думается, именно в этом новое качество интернациональной, международной темы, к которой все чаще обращаются и глубже ее разрабатывают наши писатели, стремясь ставить кардинальные вопросы современности, выводить повествование на широкие горизонты всего человечества.
Представляя народный характер, писатель представляет страну. И в этой связи мне хотелось бы особенно подчеркнуть, что такие талантливые произведения, как романы М. Шолохова, Л. Леонова, — это неоценимый вклад в дело мира и постижения человека. Поэзия и публицистика Н. Тихонова, произведения К. Федина, И. Эренбурга, К. Симонова, А. Корнейчука; произведения Г. Маркова, М. Алексеева, В. Закруткина, А. Рыбакова — все они служат благороднейшему делу мира, раскрывая гуманизм и притягательную силу нашего общества.
К таким книгам относится и политический роман «Победа» А. Чаковского, где автор убедительно показывает принципиальное миролюбие советской внешней политики, которая упрочила мир в Европе после второй мировой войны и привела к «победе разума» на общеевропейском совещании в Хельсинки. Изживший себя, духовно опустошенный мир буржуазной цивилизации впрямую сталкивается с нашими духовными ценностями на страницах романов Ю. Бондарева «Берег» и «Выбор». Нашу правду отстаивают советские дипломаты, ведущие повседневную работу за рубежом, — герои интересного романа О. Гончарова «Твоя заря». Ч. Айтматов обратился в своем новом романе «И дольше века длится день» к глобальным проблемам современности. Писатель поставил трудящегося человека в «центр современного миропорядка», и герой его, советский человек, ясно осознает всю свою всемирно-историческую ответственность за жизнь на земле.
Международная тема в нашем литературном процессе приобретает сегодня особенно важное значение в связи с резким обострением идеологической борьбы. Мы строим новую, коммунистическую цивилизацию, нравственным законом которой станет принцип «Человек человеку — друг, товарищ и брат». И советская литература художественно исследует, как складываются отношения между людьми, уже сегодня живущими согласно этому принципу. Разумеется, не все у нас гладко. Есть проблемы. Для нас, литераторов, они заключаются в том, чтобы, правдиво отображая социалистический образ жизни, показать, как он развивается, преодолевая и разрешая острые конфликты современности. В произведениях последних лет все большее место занимают в книгах общечеловеческие, философские вопросы о смысле жизни и месте человека в мире, о добре и совести, об истине и морали, о любви и красоте. «Советский человек, — говорил на XXVI съезде Л. И. Брежнев, — это добросовестный труженик, человек высокой политической культуры, патриот и интернационалист. Он живет полнокровной жизнью созидателя нового мира». Вместе с народом в созидании нового коммунистического мира участвует и советская литература. Для решения этой грандиознейшей задачи нам необходим мир. И поэтому борьба за мир — это не просто одна из тем советской литературы, это — ее нерв, ее нравственный фундамент, суть ее благородного гуманистического, жизнеутверждающего пафоса.
Сегодня невозможно представить, чтобы какая-либо литература могла существовать и развиваться обособленно от мирового литературного процесса. В современных условиях достижения художественной литературы с невероятной быстротой становятся достоянием всех наций и стран, если, разумеется, на пути их не воздвигают искусственных преград и психологических пропагандистских барьеров.
Широкая система зарубежных связей Союза писателей СССР является отражением растущего влияния внешней миролюбивой политики нашей партии на мировой арене, роста международного авторитета советской литературы. Мы поддерживаем отношения с литераторами более чем ста стран мира. На XXVI съезде КПСС вновь была подтверждена решимость нашего государства продолжать активный диалог на всех уровнях, придать разрядке «второе дыхание». Международные связи советских писателей — это участок той, как образно сказал Л. И. Брежнев, «нивы практического мирного сотрудничества» народов, который нам необходимо всемирно расширять и осваивать. Мы стоим за взаимополезный, плодотворный обмен подлинными духовными ценностями между всеми «большими» и «малыми» народами. Мы верим в великую, объединяющую людей силу прогрессивной, гуманистической литературы. Лишь заведомо предвзятые, недобросовестные люди могут упрекать нас в нарушении положений Заключительного акта совещания в Хельсинки, касающихся культурного обмена. Общеизвестно, что в Советском Союзе выпускается больше всего в мире переводной художественной литературы. Такие грандиозные издательские предприятия, как выпуск 200‑томной «Библиотеки всемирной литературы», 50‑томной «Библиотеки мировой литературы для детей», серия «Литературные памятники», 40‑томная серия «Мастера современной прозы», — это ли не убедительнейший пример нашей, как замечательно сказал еще Ф. М. Достоевский, «всемирной отзывчивости» на все честное и гуманное, творчески и духовно значительное в мировом — классическом и современном — искусстве слова. Однако наши идеологические противники не хотят считаться с фактами. Советские издатели начали выпускать «Библиотеку финской литературы», готовят аналогичные библиотеки литератур США и Франции, а венская газета «Ди Прессе» не так давно писала: «Советские издательства до сих пор все еще мешают русским людям познакомиться с собственным литературным прошлым». Оказывается, согласно этой странной логике, мы нарушаем хельсинкские договоренности, издавая миллионными тиражами собрания сочинений Пушкина и Толстого, Достоевского и Чехова, Горького и Блока!
Но вопреки этой недобросовестной пропаганде наших недоброжелателей, развитие литературных связей между Востоком и Западом все же приносит свои, — пусть пока скромные, но важные и нужные — плоды. Назову, например, превосходно составленную и прекрасно изданную трехтомную антологию «Поэзия Европы», хрестоматию «Европа: XX век», подготовленную Советским комитетом за европейскую безопасность и сотрудничество и Рейнско-Вестфальским иностранным обществом (ФРГ), интересную антологию поэтов Советского Союза и Финляндии «Парус».
Противники мира и разрядки, истерически призывающие к новому «крестовому походу» против коммунизма, сегодня особенно оживились в США. И это естественно. Америка остается страной, где пытаются отгородиться глухой каменной стеной от советской литературы. У нас из зарубежных литератур наиболее широко переводится современная и классическая американская литература. В США же путь советской книге к читателям практически закрыт, а взамен этого выпускается немало книжонок всевозможных так называемых «инакомыслящих» и отщепенцев. Администрация США почти прервала все культурные контакты по государственным каналам. Но Союз писателей нашел возможность организовать диалог советских и американских литераторов. Журналы «Иностранная литература» и «Сатердей ревью» (Нью-Йорк) впервые в истории советско-американских литературных связей провели в 1977 году в Москве творческую встречу на тему «Взаимосвязи советской и американской литератур», в которой с обеих сторон приняли участие видные мастера слова. Диалог получился острым, нелицеприятным, но эта добрая инициатива не угасла. В последующие годы прошли еще три встречи писателей СССР и США в Нью-Йорке, Батуми и Лос-Анджелесе. Они выявили живую заинтересованность в расширении и углублении литературного сотрудничества между нашими странами, их участники констатировали, что литература должна быть свободной от мелочных соображений политической конъюнктуры, должна служить делу взаимопознания, сближения народов, в конечном счете — делу упрочения мира.
Говоря о важности и огромном значении сегодняшнего культурного обмена духовными ценностями, я не могу не процитировать строки из одного письма Льва Николаевича Толстого. «Обмену книжному я, разумеется, всей душой сочувствую, — писал создатель «Войны и мира», — и думаю, что в деле духовном нельзя считаться, и нет таких весов, на которых бы можно было вешать выгоды и невыгоды. А чем больше общения, тем лучше. Мне кажется, что за последнее время с чрезвычайной, все увеличивающейся быстротой стягиваются связи международные, братские, несмотря на страшные угрозы войны». Эти строки написаны в 1891 году, но как они злободневно звучат! И причина этого в том, что в них выражен смысл подлинно гуманистической литературы, высшей целью которой всегда было служение человеку, истине, добру и справедливости.
Примером настоящих братских связей стало многогранное литературное сотрудничество стран социалистического содружества. «То, что сделано странами социализма в экономическом развитии, в повышении уровня жизни людей, — это целая эпоха», — отмечалось на XXVI съезде КПСС. Происходит дальнейшее углубление социалистической интеграции, укрепляется «неразрывная общность интересов братских стран». Для нас, писателей социалистического содружества, исключительно важен вывод, сделанный на форуме советских коммунистов: «Прочной нормой стали духовное общение, тесные связи в области идеологии и культуры». В этом тоже на практике проявляется социалистический интернационализм, и мы, литераторы, горды, что в меру наших сил и талантов способствуем упрочению идейно-политического единства и сплоченности братских стран социализма.
В развитии связей со странами социалистического содружества Союз писателей СССР сделал немало, но жизнь ставит новые проблемы, требует работать качественно по-новому, искать современные формы сотрудничества писателей. Укреплению связей с литераторами социалистических стран Союз писателей СССР придает принципиальное значение, строя их на основах искренней дружбы и делового сотрудничества. И главным здесь является координация, перспективное планирование всей нашей совместной работы. Найдены и успешно проявили себя традиционные организационные ее формы. Ежегодно проходят встречи руководителей писательских союзов стран социалистического содружества, совещания главных редакторов литературных журналов и газет. Обмен взаимной информацией, творческим опытом, обсуждение самых острых вопросов современного литературного процесса и идеологической борьбы содействуют укреплению нашего единства, помогают совместно решать главные проблемы времени, координировать планы творческого сотрудничества. В целях улучшения этой важной работы стали проводиться совместные заседания секретариатов Союзов писателей социалистических стран. На заседании правления Союза писателей СССР и правления Союза писателей ГДР, состоявшемся в марте этого года, было принято Заявление, где было сказано:
«Мы, писатели, не знаем более важной задачи, чем бороться всеми силами против угрозы, нависшей над жизнью, чем защищать ее всеми доступными нам средствами, в том числе нашим творчеством.
Литература — это совесть человечества, и человечество требует, чтобы литература стояла на страже мира».
У писателей социалистических стран общие цели, общие идеалы. Это громадное наше завоевание следует хранить как зеницу ока. Общеизвестно, что буржуазные идеологические диверсанты делают все возможное, чтобы разобщить содружество социалистических литератур, вбить клин между советскими писателями и их коллегами из социалистических стран. «Империалисты и их пособники, — отмечалось на XXVI съезде КПСС, — систематически проводят враждебные кампании против социалистических стран. Они чернят и извращают все, что происходит в этих странах. Для них самое главное — отвратить людей от социализма». Недавний весьма поучительный пример подобной «психологической диверсии» — события, которые переживает народная Польша. Цель буржуазной империалистической пропаганды — оторвать творческую интеллигенцию Польши от народа, от партии, внушить ей идейное безразличие, что, по их замыслу, призвано поставить ее над партией и народом. Но мы, искренние друзья народной Польши, верим, что эта страна была и будет социалистической, что все здоровые силы польской литературы будут вместе с ПОРП и народом.
Единство стран социалистического содружества, основанное на великой правде марксизма-ленинизма, — это непреложный факт, равно как и вытекающее отсюда единство социалистических литератур. Сама литературная жизнь дает этому множество доказательств. Символично, что впервые Дни советской литературы состоялись в 1977 году в Польше. Они получили широкий отклик во всей стране, имели успех, и с неменьшим успехом прошли затем Дни польской литературы в Литве. Действительность общества развитого социализма выдвинула эту новую форму писательского сотрудничества, которая подтвердила свою жизненность. Дни советской литературы в ЧССР и Дни чехословацкой литературы в СССР, Дни «Литературной газеты» в Болгарии и газеты «Литературен фронт» в СССР. Этот ценный накопленный опыт нам необходимо всячески развивать как один из главнейших факторов сближения наших литератур и народов.
Важное значение имеет участие писателей социалистических стран в Днях советской литературы, которые наш союз проводит в республиках, краях, областях и городах нашей необъятной Родины. Мы приглашаем наших коллег и на творческие конференции, посвященные актуальным проблемам советской литературы. Мне приятно сказать сегодня, что огромным уважением пользуются в Советском Союзе крупнейшие писатели стран социализма, такие, как Дюла Ийеш и Лайош Мештерхази (Венгрия), Ярослав Ивашкевич и Ежи Ставинский (Польша), То Хоай (Вьетнам), Павел Вежинов и Любомир Левчев (Болгария), Анна Зегерс и Герман Кант (ГДР), Николас Гильен (Куба), и многие другие, знакомые миллионам наших читателей. Замечательным памятником творческого сотрудничества социалистических литератур стали изданные у нас 15‑томные библиотеки литератур Болгарии, Венгрии, ЧССР, Румынии, Польши, ГДР, Кубы, Вьетнама, Монголии, СФРЮ. Советская литературная печать активизировала работу по пропаганде достижений социалистических литератур, оживилась наша научно-критическая мысль.
В развитии и углублении наших связей с литературами социалистического содружества не должно быть «мелочей», досадных промашек, тем более — элементарной невнимательности.
Союз писателей СССР за годы, прошедшие после VI съезда советских писателей, активно участвовал в движении писателей Азии и Африки. Наши литераторы чаще стали ездить в страны Востока, деятельно работают в Ассоциации писателей Азии и Африки, установлены отношения почти со всеми прогрессивными литературными организациями двух континентов. Международная встреча писателей в Ташкенте в 1978 году, отметившая двадцатилетие афро-азиатского писательского движения, подтвердила волю литераторов освободившихся и развивающихся стран единым фронтом бороться против империализма и неоколониализма, расизма и апартеида за свободу, мир и социальный прогресс. В 1979 году состоялась VI конференция писателей стран Азии и Африки в столице Народной Республики Ангола Луанде. Она явилась важной вехой в истории афро-азиатского писательского движения и убедительно продемонстрировала единение прогрессивных писателей в борьбе за мир. Но сегодня наша работа в афро-азиатском писательском движении приобретает особо важное значение. Империализм не ограничивается только «психологической войной» против освободившихся стран, он различными средствами пытается расправиться с народными революциями в Анголе и Эфиопии, развязал необъявленную войну против революции в Афганистане. Кровавые события происходят на Ближнем Востоке. Многие «горячие точки» современного мира находятся в районах Азии, Африки и Латинской Америки, и это не может не трогать нас. «Мы ни на минуту не должны забывать об интернациональном долге советских писателей, — говорил в свое время Николай Тихонов, долгие годы возглавлявший Советский комитет защиты мира, — об общечеловеческом назначении нашей литературы, об охвате ею всего мирового развития, о нашей инициативе в смелой постановке многих важных вопросов современности». И поэтому так возрастает сегодня роль публицистики, занимающей передний край в непримиримой борьбе двух идеологий. В нашей литературе действует боевой отряд публицистов-международников: и признанных, опытных мастеров своего дела, и молодых. Широкий читательский интерес неизменно вызывают книги и статьи Н. Грибачева, А. Кривицкого, Ю. Жукова, В. Коротича, Г. Бакланова, А. Софронова, Эрнста Генри, А. Лауринчюкаса, Г. Боровика, В. Овчинникова, М. Стуруа, В. Кобыша, Ю. Семенова, А. Проханова, М. Озерова и многих других. Но беспокоит и тревожит одно обстоятельство: в наш «международный» писательский цех все же мало приходит пополнения, молодые прозаики крайне редко выступают по актуальным, насущным вопросам мировой политики и идеологической борьбы. Совершенно очевидно, что среди советских писателей не должно быть равнодушных к всемирной проблеме нашей эпохи — упрочению мира, разрядки, сотрудничества между народами, защиты подлинной культуры.
Советская литература с первых дней своего существования — и это наша великая интернациональная традиция — всегда чувствовала свою ответственность за судьбы человечества, за духовное здоровье мира. Но сегодня мы должны удвоить наши усилия в вопросах контрпропаганды, потому что, как отметил XXVI съезд, «возросла активность пропагандистских средств классового противника, усилились его попытки оказывать разлагающее воздействие на советских людей». Но к сожалению, в нашей прессе мало появляется боевых репортажей, памфлетов, фельетонов, колючих реплик, разоблачающих мир бездуховности, бизнеса и наживы, ярких идеологических статей, написанных страстно, художественно убеждающе, мастерской писательской рукой.
Думается, мы не всегда по-хозяйски распоряжаемся той сокровищницей публицистики, которую оставили нам классики советской литературы. Ведь каждое слово таких трибунов, как Максим Горький, Алексей Толстой, Александр Фадеев, Александр Твардовский, Михаил Кольцов или Мухтар Ауэзов, и в наши дни не утратило своей силы воздействия. Эти писатели были настоящими знаменосцами мира.
Хочу еще раз обратиться к некоторым фактам нашей истории. Почти сорок лет назад Горький обратился к творческой интеллигенции мира с вопросом: «С кем вы, «мастера культуры»?» Времена изменились, но вопрос этот не утратил актуальности. Сейчас находятся в империалистическом мире высокопоставленные, влиятельные деятели, которые позволяют себе заявлять, что «есть более важные вещи, чем мир, и худшие, чем война». Каждый честный писатель сегодня не имеет права колебаться. Перед писательской совестью возникает сегодня чрезвычайно ответственный выбор: вместе со всем прогрессивным человечеством сказать «да» жизни и миру, «нет» войне и разрушению или — даже своим молчанием — примкнуть к силам человеконенавистничества. Сегодня в вопросе войны и мира просто не может быть нейтральных и равнодушных. Гражданский, нравственный, человеческий долг всех честных «мастеров культуры» земли осознать свою ответственность за судьбы мира и жизни, отдать весь свой талант служению человечеству.
НАПОМИНАНИЕ СТАРЫХ ИСТИН
— Художественные обобщения часто итожат реальный биографический опыт писателя. Анатолий Андрееввич, как сложилась ваша судьба, человеческая и творческая?
— От рождения человека до рождения его как писателя проходят годы, наполненные событиями и личного и общественного порядка (последние, впрочем, неотделимы от первых, придают им значение, вес и смысл). Каким важным событием был ознаменован для меня этот отрезок жизни? Что запало в сердце, взбудоражило ум, врезалось в память? Война. В семнадцать с половиной лет я попал на фронт, в семнадцать с половиной лет столкнулся с множеством солдатских судеб, солдатских характеров — характеров зачастую трудных и неровных, но всегда по-своему интересных и значительных, а так как в молодости жизнь воспринимается острее и события ее затем долгие годы, вплоть до старости сберегаются в памяти и могут быть воссозданы в картинах нетускнеющих и живых, то все, что было пережито мною в юности, думаю, как раз и подтолкнуло меня к писательскому труду.
Справедливо утверждают, что война раскрыла невиданной силы патриотический дух, беспримерный народный героизм, мимо которого нельзя было пройти, не поведав о нем. Но необходимо, пожалуй, добавить и то, что она обнажила людские души: и доброе в них, и дурное раскрылось непривычно оголенно и резко; человек представал перед глазами другого как перед последней чертой, в очищенном своем виде, тем более перед глазами юноши, а потому он запомнился надолго, если не навсегда. Жизнь моя складывалась трудно и после войны. Я вернулся с фронта инвалидом; работал на заводе, учился в вечерней школе, затем (ну как не потянет к деревне крестьянская душа!) заочно учился в сельскохозяйственном институте. Если вспомним, тогда были карточки, и хотелось быть ближе к хлебу, а где хлеб ближе, чем в деревне? — и я работал агрономом в колхозе, в райземотделе и на сортоиспытательном участке. А когда были опубликованы первые стихи, я понял, что мне недостает филологического образования, того «прожиточного минимума» филологической образованности, который как воздух необходим каждому писателю, и решил поступать в университет. Спустя пять лет я был выпускником дневного отделения филологического факультета.
Все это, вкратце пересказанное мною, — не только фрагмент
В русле жизни народной, в русле испытаний и бед, радостей и свершений народа, в русле войны и в русле мира.
— Действительно, многие прозаики военного поколения считают минувшую войну фундаментом своего жизненного опыта. О чем бы ни писали они, сознание их неизбежно обращено к военной поре, к боевой юности: война словно не отпускает их от себя, держит на привязи. Совпадает ли это ощущение войны с вашим собственным?
— Мнение о том, что многих писателей фронтового поколения «не отпускает» война, давно уже устоялось. Но мне оно не кажется столь уж неоспоримым, по крайней мере в применении к моему литературному и жизненному опыту. Я считаю, что война служит своего рода эпицентром огромного множества событий, тем эпицентром, волны от которого распространяются повсюду и во всех направлениях, а если говорить о шкале исторического времени, то — и вниз (в прошлое), и вверх (в современность). А мысль писательская — как парус, скользящий вдоль этих волн, недаром ведь в десятках и сотнях книг авторы вновь и вновь, верные воспоминаниям, возвращаются к предвоенным, военным и первым послевоенным годам, а то вдруг, сбросив на время свинцовый груз памяти, «выныривают» в наше сегодня, но и в этом сегодняшнем дне чувствуем мы и запах пороха, и холодок смерти, и горечь утрат, и неутихающую боль материнских сердец. Мне думается, в этой жестокой, но одновременно и праведной силе неотпускающей памяти состоит главное значение войны для литературы.
Военный писатель, на мой взгляд, должен быть в своем творчестве не столько баталистом, сколько мыслителем, не столько «тактиком», сколько «стратегом». Не описание разрозненных боевых эпизодов, как бы ни были они сами по себе занимательны и остры, а постижение того порыва, что роднит и объединяет эти бесчисленные эпизоды, — вот настоящая и вполне разрешимая для прозаика задача. Матросов закрыл грудью амбразуру дзота, а потом еще более двухсот героев повторили его подвиг. Но значит ли это, что о каждом из двухсот нужно непременно писать книги, и не будут ли такие книги очевидным повторением? Воинский характер, а в равной мере и фронтовой эпизод нуждаются в обобщении, лишь тогда получат они ту магическую власть над читателем, какая доступна художественной литературе. Поэтому трудно или даже невозможно ответить на ваш вопрос, что называется, «в лоб», как невозможно, пожалуй, и образ войны, сложившийся в моем сознании, впрямую сличить с тем же образом, живущим в сознании моих коллег, которых, как вы заметили, «держит тема». Война, повторяю, эпицентр (не пространственный, конечно, а исторический), и тема войны, если понимать ее широко (а лишь такое понимание вправе претендовать на точность), — ключ к разгадке национального народного характера, к разгадке эпохи, а вернее сказать, разом нескольких эпох нашей истории, ключ к широкому и правдивому изображению жизни, к эпической панораме.
— В свое время вы отдали дань жанру лирического повествования, например в «Верстах любви». Чем психологически объясняется ваш переход к такой крупномасштабной вещи, как незавершенный еще роман «Годы без войны?
— Начнем с выяснения самого понятия «лирическое повествование». Разночтение этих слов сделалось в нынешней литературе едва ли не обычаем. Некоторые критики склоняются к тому, что лирической может быть лишь малая художественная форма, другие — за лирику вольно и невольно выдают зафиксированный в слове «поток сознания». Наверное, ни та, ни другая точка зрения не соответствует истине. По-видимому (со мной могут не согласиться, и, возможно, эти несогласные будут правы), «лирическое» естественно и справедливо отождествить с «поэтическим» — в том его расширенном значении, какое, скажем, использовал Гете в заглавии своей автобиографии: «Поэзия и правда», а без поэтической струи редко обходится и художественная проза.
Душевная жизнь человека, его психологическое состояние находится под пристальным наблюдением конечно же не только поэтов, но и прозаиков. Проза, ограничившая себя фиксацией внешних проявлений, проза, отчетливо лишенная лирического начала, или (что то же) начала поэтического, подобна заглохшему роднику, она безжизненна и пуста. И потому содержащееся в вашем вопросе неявное противопоставление малой, «лирической» формы форме крупной, «эпической», в моем представлении, — ошибка. Такая расстановка жанров неточна, ибо лирика — неотъемлемое достояние «большой прозы». Думаю, вряд ли нужно приводить какие-либо доводы «за», если сказать, что самое лирическое произведение «большой прозы» — это «Война и мир» Л. Н. Толстого. Лирическое именно в силу той открытой и откровенной реалистичности показа душевных движений людей, которая господствует в толстовской эпопее. Мировоззрение эпохи, ее нравственный и психологический климат, умонастроения её современников и свидетелей художник неминуемо должен пропустить сквозь призму лирического, так сказать, через свое «я», иначе это будет фотография, а не картина.
Так что между «Верстами любви» и «Годами без войны» вовсе не лежит пропасть, отделяющая эпос от лирики; просто романы эти по своему жизненному материалу непохожи друг на друга. Я всегда полагал — и мнения этого держусь и ныне, что у художника каждое произведение должно быть хотя и закономерным в ряду его книг, но в то же время неповторимо своеобычным и по замыслу, и по исполнению. Всякая новая вещь должна быть для него явлением, то есть не только соотноситься с уже достигнутым этапом творческой эволюции, но и, выражаясь фигурально, вспахивать в его сознании некую целину.
«Каждое произведение несет в себе свою поэтику, надо только ее найти» — с этим высказыванием Флобера трудно поспорить.
Произведения должны быть разноплановыми (а объединяться — лишь
Скажем, роман «Версты любви» требовал такого изложения или, правильнее, такого построения материала, когда герой, в развернутом монологе обращаясь к событиям прошедших лет, в сущности, воссоздавал бы собственный образ, но обрамлял его теми комментариями, которые неизбежны у всякого человека, задумавшегося над своим прошлым, заглянувшего в его глубину. Комментарии эти как раз и отличают прозу от исповеди. Лишь на поверхностный взгляд «Версты любви» — сугубо лирическое повествование, на деле — здесь не что иное, как тот самый пугающий нас почему-то «поток сознания», но с четким и ограничивающим комментарием, в котором отражена жизненная позиция героя.
— И авторская также?
— И авторская, безусловно. Романы «Танки идут ромбом» и «Межа», в которых концентрация душевных переживаний еще выше, чем в «Верстах любви», воспринимаются как «посторонние лирике» лишь потому, что сюжетное их построение жестко и канонично в отличие от «полулирической» (назовем так!) фабулы «Верст любви». В этих романах также вполне четко прочерчена жизненная позиция героев, и по ней, как мне кажется, легче всего нащупать связь между всеми этими произведениями.
Роман «Годы без войны» задуман был как широкоохватное произведение, и мне не хотелось ни композиционно, ни сюжетно, ни как бы то ни было иначе повторять предшествующий опыт. Крутые переломы истории, и прежде всего война, вошли в эту новую книгу уже ретроспективно. Война оказалась как бы загрунтовкой того холста, на котором мне выпало счастье и случай работать. И в этом есть, думаю, своя художественная и жизненная логика, которую подчас не так просто разгадать.
Тютчев писал: «Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые!..» Одну из таких «роковых минут» — Отечественную войну 1812 года — Толстой поместил в центр своей эпопеи. Шолохов провел героев «Тихого Дона» через горнило гражданской войны. Интерес к «роковым минутам» истории традиционен для русской литературы.
— На вашей прозе последних лет тоже лежат багровые отсветы истории. Но у вас «роковые минуты» взяты в другом ракурсе: вы их рассматриваете сквозь мирное время. Чем это можно объяснить?
— Вопрос этот представляет, с моей точки зрения, исключительный интерес и затрагивает одну из самых коренных и насущных проблем современного литературного процесса. Острота вопроса обусловливается тем, что не только в отечественной, но и в мировой классике (я имею в виду эпические формы) самые значительные книги — те, что рисуют общество и человека в кульминационные моменты их развития, на резких поворотах истории или «колеса» отдельной человеческой судьбы. В чем причины этого, чем вызвано столь пристальное внимание художников к «роковым минутам» в жизни человечества, к «звездным» его «часам»?
Дело, видимо, в том, что «роковые минуты» истории до предела насыщены драматизмом и борьбой противостоящих сил, что они многомерны и сложны и потому являются тем благодатным строительным материалом, подобным, скажем, мрамору для дворцов, из которого надежно и прочно воздвигается здание «большого эпоса». В центре эпопеи всегда находится крупное событие или цепь таких событий — об этом писали еще древние теоретики жанра. Но чем весомее и важнее то или иное историческое событие, тем более длительны и серьезны его последствия, тем существеннее и неотразимее воздействует оно на
Разум человеческий, оказавшийся свидетелем или участником коллизии, долго еще будет «переваривать» случившееся, искать ему по возможности более точное объяснение, соизмерять прошлое и будущее, причины и следствия. Долго еще душа человека будет приноравливаться к условиям новой жизни, пока не найдет в ней для себя надежного ориентира, пока не погаснет возбуждение, вызванное эпохальным сдвигом или переменой. Всякое событие, повлекшее за собой мощное социальное потрясение, характеризуется не только «показной», наружной своей стороной, но и, что не менее важно, стороной внутренней и для постороннего взгляда как бы непроницаемой, неразличимой. Событие, всколыхнувшее общество, исчерпавшись внешне, уходит в глубину, продолжая жить в сознании людей, в недрах всего уклада жизни. В общественном бытии, как в океане, есть свои глубоководные, невидимые с поверхности течения. Течения эти, как и непосредственно наблюдаемые события, породившие их, имеют собственный ритм и пульс, свою логику развития и изменения. Течения эти имеет смысл объединить простым, но емким названием: «духовная жизнь общества». «Роковые минуты» истории заставляют их подолгу кипеть и бурлить, а зачастую и менять направление.
Взять хотя бы нашу социальную действительность. Октябрьская революция
Если возвратиться к нашему разговору о глубинных, подспудных течениях общественной жизни, но уже в применении к опыту и последствиям минувшей войны, то нельзя не вспомнить о десятках, о сотнях тысяч детей, которых война осиротила, во многом лишив их необходимой нежности и ласки, участия и доброты. А ведь дети военной поры давно выросли и сами растят детей. Таким образом, и поколение, по первой видимости далекое от войны, косвенно испытало на себе ее бремя. Поневоле приходится констатировать — когда с горечью, когда с радостью: «звездные часы» дают о себе знать и спустя десятилетия, столетия... И причиной тому все те же неисчезающие со временем подводные течения. Проникнуть в ход этих течений (послевоенной эпохи) — вот что имел я в мыслях, когда принимался за роман «Годы без войны».
Не знаю, насколько удался мне мои план, судить не берусь, да и судить еще слишком рано (завершена только половина романа, а все остальное в работе), но замечу лишь, что «роковые минуты» истории нашли в этом плане своеобразное и не совсем обычное преломление. Я пытался показать в своей книге, как общество наше продолжает осмыслять и оценивать те грандиозные перемены, какие принес с собой Октябрь, коллективизация и вся последовавшая за ними ломка старых, вековечных отношений и устоев. Ломка и перемены происходят и сегодня: скажем, в деревне это идущая полным ходом индустриализация сельского хозяйства. Дело в том, что хлеб выращивает сегодня уже не только деревенский человек, то есть крестьянин, а к хлебу этому причастны все — от ученого, который разрабатывает систему агромероприятий или конструирует сельскохозяйственные машины, до нефтяника, добывающего горючее для этих машин. Вместо обособленного сельского хозяйства — целостное и централизованное хозяйство, вместо деревенского человека, обычно противопоставляемого горожанину, — механизатор широкой квалификации.
И это не только внешняя, видимая сторона перемен; в связи с индустриализацией села возникают разнообразные подспудные течения согласия и несогласия, и я далек от мысли, что мне под силу поднять все это в своем романе, рассказать обо всем исчерпывающе, но «роковые минуты» в жизни общества (и в первую очередь война) войдут в повествование неотъемлемой частью.
— Вероятно, жанровые возможности романа в наибольшей степени соответствуют поставленной вами задаче, отвечая вместе с тем потребностям времени? Ведь, по справедливому замечанию Бахтина, «каждая эпоха имеет свой ценностный центр в идеологическом кругозоре, к которому как бы сходятся все пути и устремления идеологического творчества. Именно этот ценностный центр становится основной темой или, точнее, основным комплексом тем литературы данной эпохи. А такие тематические доминанты связаны, как мы знаем, с определенным репертуаром жанров».
— Пожалуй, было бы неправомерным утверждать независимое от времени превосходство одного жанра над другим, выделенность его из общей жанровой системы. Такое широкое допущение грешило бы прежде всего антиисторизмом. Другой разговор, когда мы имеем дело с конкретной эпохой литературной истории. Каждая такая эпоха обладает своей развитой иерархией жанров. И все же... все же дело не только в жанре, но и в степени таланта автора, который пробует себя в нем. «Удельный вес» жанра не некая константа, а величина изменчивая, во многом определяющаяся наличным состоянием литературных сил. От гения зависит подчас судьба целого жанра. История литературы щедра на такого рода примеры. Вот, положим, «Онегин» — первый стиховой
Но вместе с тем наивна попытка связать расцвет того или иного жанра с конкретными обстоятельствами времени. Связь жанра и эпохи существует, но это далеко не прямая связь. Связь эта многократно опосредствована, и первое связующее звено ее — сам автор, его талант, его мироощущение, его эстетика. Так что ваш вопрос о соотношении романного жанра и эпохи в свете этих рассуждений выглядит несколько каверзным. Но решусь тем не менее ответить на него. Не обессудьте, впрочем, если ответ мой покажется слишком субъективным и пристрастным.
Поделиться книгой: