Страшные стихотворения

«Безумья и огня венец…»

Безумья и огня венецНад ней горел.И пламень муки,И ясновидящие руки,И глаз невидящих свинец,Лицо готической сивиллы,И строгость щёк, и тяжесть век,Шагов её неровный бег —Всё было полно вещей силы.Её несвязные слова,Ночным мерцающие светом,Звучали зовом и ответом.Таинственная синеваЕё отметила средь живших……И к ней бежал с надеждой яОт снов дремучих бытия,Меня отвсюду обступивших.

Николай Гумилёв

(1886–1921)

Волшебная скрипка

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя                                                          улыбка,Не проси об этом счастье, отравляющем миры,Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта                                                        скрипка,Что такое тёмный ужас начинателя игры!Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,У того исчез навеки безмятежный свет очей,Духи ада любят слушать эти царственные звуки,Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.Надо вечно петь и плакать этим струнам,                                           звонким струнам,Вечно должен биться, виться обезумевший                                                         смычок,И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим                                                        буруном,И когда пылает запад и когда горит восток.Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется                                                            пенье,И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться                                                и вздохнуть, —Тотчас бешеные волки в кровожадном                                                   исступленьиВ горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.Ты поймёшь тогда, как злобно насмеялось всё,                                                        что пело,В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.И тоскливый смертный холод обовьёт,                                            как тканью, тело,И невеста зарыдает, и задумается друг.Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья,                                                 ни сокровищ!Но я вижу – ты смеёшься, эти взоры – два луча.На, владей волшебной скрипкой, посмотри                                              в глаза чудовищИ погибни славной смертью, страшной смертью                                                       скрипача!1908

Баллада

Пять коней подарил мне мой друг ЛюциферИ одно золотое с рубином кольцо,Чтобы мог я спускаться в глубины пещерИ увидел небес молодое лицо.Кони фыркали, били копытом, маняПонестись на широком пространстве земном,И я верил, что солнце зажглось для меня,Просияв, как рубин на кольце золотом.Много звёздных ночей, много огненных днейЯ скитался, не зная скитанью конца,Я смеялся порывам могучих конейИ игре моего золотого кольца.Там, на высях сознанья – безумье и снег,Но коней я ударил свистящим бичом,Я на выси сознанья направил их бегИ увидел там деву с печальным лицом.В тихом голосе слышались звоны струны,В странном взоре сливался с ответом вопрос,И я отдал кольцо этой деве луныЗа неверный оттенок разбросанных кос.И, смеясь надо мной, презирая меня,Люцифер распахнул мне ворота во тьму,Люцифер подарил мне шестого коня —И Отчаянье было названье ему.

Выбор

Созидающий башню сорвётся,Будет страшен стремительный лёт,И на дне мирового колодцаОн безумье своё проклянёт.Разрушающий будет раздавлен,Опрокинут обломками плит,И, Всевидящим Богом оставлен,Он о муке своей возопит.А ушедший в ночные пещерыИли к заводям тихой рекиПовстречает свирепой пантерыНаводящие ужас зрачки.Не спасёшься от доли кровавой,Что земным предназначила твердь.Но молчи: несравненное право —Самому выбирать свою смерть.1908

Портрет

Лишь чёрный бархат, на которомЗабыт сияющий алмаз,Сумею я сравнить со взоромЕё почти поющих глаз.Её фарфоровое телоТомит неясной белизной,Как лепесток сирени белойПод умирающей луной.Пусть руки нежно-восковые,Но кровь в них так же горяча,Как перед образом МарииНеугасимая свеча.И вся она легка, как птицаОсенней ясною порой,Уже готовая проститьсяС печальной северной страной.1917

Змей

Ах, иначе в былые годаКолдовала земля с небесами,Дива дивные зрелись тогда,Чуда чудные деялись сами…Позабыв Золотую Орду,Пёстрый грохот равнины китайской,Змей крылатый в пустынном садуЧасто прятался полночью майской.Только девушки видеть лунуВыходили походкою статной, —Он подхватывал быстро одну,И взмывал, и стремился обратно.Как сверкал, как слепил и горелМедный панцирь под хищной луною,Как серебряным звоном летелМерный клёкот над Русью лесною:«Я красавиц таких, лебедейС белизною такою молочной,Не встречал никогда и нигде,Ни в заморской стране, ни в восточной.Но ещё ни одна не былаВо дворце моем пышном, в Лагоре:Умирают в пути, и телаЯ бросаю в Каспийское море.Спать на дне, средь чудовищ морских,Почему им, безумным, дороже,Чем в могучих объятьях моихНа торжественном княжеском ложе?И порой мне завидна судьбаПарня с белой пастушеской дудкойНа лугу, где девичья гурьбаТак довольна его прибауткой».Эти крики заслышав, ВольгаВыходил и поглядывал хмуро,Надевал тетиву на рогаБеловежского старого тура.1915

Ужас

Я долго шёл по коридорам,Кругом, как враг, таилась тишь.На пришлеца враждебным взоромСмотрели статуи из ниш.В угрюмом сне застыли вещи,Был странен серый полумрак,И точно маятник зловещий,Звучал мой одинокий шаг.И там, где глубже сумрак хмурый,Мой взор горящий был смущёнЕдва заметною фигуройВ тени столпившихся колонн.Я подошёл, и вот мгновенный,Как зверь, в меня вцепился страх:Я встретил голову гиеныНа стройных девичьих плечах.На острой морде кровь налипла,Глаза зияли пустотой,И мерзко крался шёпот хриплый:«Ты сам пришёл сюда, ты мой!»Мгновенья страшные бежали,И наплывала полумгла,И бледный ужас повторялиБесчисленные зеркала.1907

Заблудившийся трамвай

Шёл я по улице незнакомойИ вдруг услышал вороний грай,И звоны лютни, и дальние громы,Передо мною летел трамвай.Как я вскочил на его подножку,Было загадкою для меня,В воздухе огненную дорожкуОн оставлял и при свете дня.Мчался он бурей тёмной, крылатой,Он заблудился в бездне времён…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон!Поздно. Уж мы обогнули стену,Мы проскочили сквозь рощу пальм,Через Неву, через Нил и СенуМы прогремели по трём мостам.И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик, – конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад.Где я? Так томно и так тревожноСердце моё стучит в ответ:«Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?»Вывеска… кровью налитые буквыГласят – зеленная, – знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМёртвые головы продают.В красной рубашке с лицом, как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь в ящике скользком, на самом дне.А в переулке забор дощатый,Дом в три окна и серый газон…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон!Машенька, ты здесь жила и пела,Мне, жениху, ковёр ткала,Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла?Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШёл представляться ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой.Понял теперь я: наша свободаТолько оттуда бьющий свет,Люди и тени стоят у входаВ зоологический сад планет.И сразу ветер знакомый и сладкийИ за мостом летит на меня,Всадника длань в железной перчаткеИ два копыта его коня.Верной твердынею православьяВрезан Исакий в вышине,Там отслужу молебен о здравьиМашеньки и панихиду по мне.И всё ж навеки сердце угрюмо,И трудно дышать, и больно жить…Машенька, я никогда не думал,Что можно так любить и грустить!1920

За гробом

Под землёй есть тайная пещера,Там стоят высокие гробницы,Огненные грёзы Люцифера, —Там блуждают стройные блудницы.Ты умрёшь бесславно иль со славой,Но придёт и властно глянет в очиСмерть, старик угрюмый и костлявый,Нудный и медлительный рабочий.Понесёт тебя по коридорам,Понесёт от башни и до башни.Со стеклянным, выпученным взоромТы поймёшь, что это сон всегдашний.И когда, упав в твою гробницу,Ты загрезишь о небесном храме,Ты увидишь пред собой блудницуС острыми жемчужными зубами.Сладко будет ей к тебе приникнуть,Целовать со злобой бесконечной.Ты не сможешь двинуться и крикнуть…Это всё. И это будет вечно.Сентябрь 1907

Колдунья

Она колдует тихой ночьюУ потемневшего окнаИ страстно хочет, чтоб воочьюЕй тайна сделалась видна.Как бред, мольба её бессвязна,Но мысль упорна и горда,Она не ведает соблазнаИ не отступит никогда.Внизу… там дремлет город пёстрыйИ кто-то слушает и ждёт,Но меч, уверенный и острый,Он тоже знает свой черёд.На мёртвой площади, где сероИ сонно падает роса,Живёт неслыханная вераВ её ночные чудеса.Но тщетен зов её кручины,Земля всё та же, что была,Вот солнце выйдет из пучиныИ позолотит купола.Ночные тени станут реже,Прольётся гул, как ропот вод,И в сонный город ветер свежийПрохладу моря донесёт.И меч сверкнёт, и кто-то вскрикнет,Кого-то примет тишина,Когда усталая поникнетУ заалевшего окна.1908

Лес

В том лесу белесоватые стволыВыступали неожиданно из мглы.Из земли за корнем корень выходил,Точно руки обитателей могил.Под покровом ярко-огненной листвыВеликаны жили, карлики и львы,И следы в песке видали рыбакиШестипалой человеческой руки.Никогда сюда тропа не завелаПэра Франции иль Круглого Стола,И разбойник не гнездился здесь в кустах,И пещерки не выкапывал монах —Только раз отсюда в вечер грозовойВышла женщина с кошачьей головой,Но в короне из литого серебра,И вздыхала и стонала до утра,И скончалась тихой смертью на заре,Перед тем как дал причастье ей кюре.Это было, это было в те года,От которых не осталось и следа.Это было, это было в той стране,О которой не загрезишь и во сне.Я придумал это, глядя на твоиКосы – кольца огневеющей змеи,На твои зеленоватые глаза,Как персидская больная бирюза.Может быть, тот лес – душа твоя,Может быть, тот лес – любовь моя,Или, может быть, когда умрем,Мы в тот лес направимся вдвоем.1919

Андрей Белый

(1880–1934)

Вакханалия

И огненный хитон принёс,И маску чёрную в кардонке.За столиками гроздья розСвой стебель изогнули тонкий.Бокалы осушал, молчал,Камелию в петлицу фракаВоткнул, и в окна хохоталИз душного, ночного мрака —Туда, – где каменный карнизСветился предрассветной лаской,И в рдяность шелковистых ризОбвился и закрылся маской,Прикидываясь мертвецом…И пенились – шипели вина.Возясь, перетащили в домКровавый гроб два арлекина.Над восковым его челомКрестились, наклонились оба —И полумаску молоткомПриколотили к крышке гроба,Один – заголосил, завылНад мёртвым на своей свирели;Другой – цветами перевилЕго мечтательных камелий.В подставленный сосуд виномСтруились огненные росы,Как прободал ему жезломГрудь жезлоносец длинноносый.1906

Пир

С. А. Полякову

Проходят толпы с фабрик прочь.Отхлынули в пустые дали.Над толпами знамёна в ночьКровавою волной взлетали.Мы ехали. Юна, свежа,Плеснула перьями красотка.А пуля плакала, визжа,Над одинокою пролёткой.Нас обжигал златистый хмельОтравленной своей усладой.И сыпалась – вон там – шрапнельНад рухнувшею баррикадой.В «Aquarium’е» с ней шутилЯ легкомысленно и метко.Свой профиль теневой склонилНад сумасшедшею рулеткой,Меж пальцев задрожавших взявБлагоуханную сигару,Взволнованно к груди прижавВдруг зарыдавшую гитару.Вокруг широкого стола,Где бражничали в тесной куче,Венгерка юная плыла,Отдавшись огненной качуче.Из-под атласных, тёмных веждОчей метался пламень жгучий;Плыла – и лёгкий шёлк одеждЗа ней летел багряной тучей.Не дрогнул юный офицер,Сердито в пол палаш ударив,Как из раздёрнутых портьерЛизнул нас сноп кровавых зарев.К столу припав, заплакал я,Провидя перст судьбы железной:«Ликуйте, пьяные друзья,Над распахнувшеюся бездной.Луч солнечный ужо взойдёт;Со знаменем пройдёт рабочий:Безумие нас заметёт —В тяжёлой, в безысходной ночи.Заутра брызнет пулемётТам в сотни возмущённых грудей;Чугунный грохот изольёт,Рыдая, злая пасть орудий.Метелицы же рёв глухойНас мертвенною пляской свяжет, —Заутра саван ледяной,Виясь, над мертвецами ляжет,Друзья мои…»И банк металВ разгаре пьяного азарта;И сторублёвики бросал;И сыпалась за картой карта.И, проигравшийся игрок,Я встал: неуязвимо строгий,Плясал безумный кэк-уок,Под потолок кидая ноги.Суровым отблеском покрыв,Печалью мертвенной и блёклойНа лицах гаснущих застыв,Влилось сквозь матовые стёкла —Рассвета мёртвое пятно.День мертвенно глядел и робко.И гуще пенилось вино,И щёлкало взлетевшей пробкой.1905

Маг

Упорный маг, постигший числаИ звёзд магический узор.Ты – вот: над взором тьма нависла…Тяжёлый, обожжённый взор.Бегут года. Летят: планеты,Гонимые пустой волной, —Пространства, времена… Во сне тыПовис над бездной ледяной.Безводны дали. Воздух пылен.Но в звёзд размётанный алмазС тобой вперил твой верный филинОгонь жестоких, жёлтых глаз.Ты помнишь: над метою звёзднойИз хаоса клонился тыИ над стенающею безднойСтоял в вуалях темноты.Читал за жизненным порогомТы судьбы мира наизусть…В изгибе уст безумно строгомЗапечатлелась злая грусть.Виси, повешенный извечно,Над тёмной пляской мировой, —Одетый в мира хаос млечный,Как в некий саван гробовой.Ты шёл путём не примиренья —Люциферическим путём.Рассейся, бледное виденье,В круговороте бредовом!Ты знаешь: мир, судеб развязка.Теченье быстрое годин —Лишь снов твоих пустая пляска;Но в мире – ты, и ты – один,Всё озаривший, не согретый,Возникнувший в своём же сне…Текут года, летят планетыВ твоей несчастной глубине.1908

Демон

Из снежных тающих смерчей,Средь серых каменных строений,В туманный сумрак, в блеск свечейМой безымянный брат, мой генийСходил во сне и наяву,Колеблемый ночными мглами;Он грустно осенял главуМне тихоструйными крылами.Возникнувши над бегом дней,Извечные будил сомненьяОн зыбкою игрой теней,Улыбкою разуверенья.Бывало: подневольный злуНезримые будил рыданья. —Гонимые в глухую мглуНевыразимые страданья.Бродя, бываю, в полусне,В тумане городском, меж зданий, —Я видел с мукою ко мнеЕго протянутые длани.Мрачнеющие тени вежд,Безвластные души порывы,Атласные клоки одежд,Их веющие в ночь извивы…С годами в сумрак отошло,Как вдохновенье, как безумье, —Безрогое его челоИ строгое его раздумье.1908

Поджог

Заснувший дом. Один, во мглеПрошёл с зажжённою лучиною.На бледном, мертвенном челеГлухая скорбь легла морщиною.Поджёг бумаги. ОгонёкЗаползал синей, жгучей пчёлкою.Он запер двери на замок,Объятый тьмой студёной, колкою.Команда в полночь пролетитНад мостовой сырой и тряскою;И факел странно зачадитНад золотой, сверкнувшей каскою.Вот затянуло серп луны.Хрустальные стрекочут градины.Из белоструйной сединыГлядят чернеющие впадины.Седины бьются на челе.Проходит улицей пустынною…На каланче в туманной мглеВзвивается звезда рубинная.1905

«Пока над мёртвыми людьми…»

Пока над мёртвыми людьмиОдин ты не уснул, дотолеЦепями ржавыми гремиИз башни каменной о воле.Да покрывается чело, —Твоё чело, кровавым потом.Глаза сквозь мутное стекло —Глаза – воздетые к высотам.Нальётся в окна бирюза,Воздушное нальётся злато.День – жемчуг матовый – слеза —Течёт с восхода до заката.То серый сеется там дождь,То – небо голубеет степью.Но здесь ты, заключённый вождь,Греми заржавленною цепью.Пусть утро, вечер, день и ночь —Сойдут – лучи в окно протянут:Сойдут – глядят: несутся прочь.Прильнут к окну – и в вечность канут.1907

Сергей Есенин

(1895–1925)

Чёрный человек

Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.Сам не знаю, откуда взялась эта боль.То ли ветер свиститНад пустым и безлюдным полем,То ль, как рощу в сентябрь,Осыпает мозги алкоголь.Голова моя машет ушами,Как крыльями птица.Ей на шее ногиМаячить больше невмочь.Чёрный человек,Чёрный, чёрный,Чёрный человекНа кровать ко мне садится,Чёрный человекСпать не дает мне всю ночь.Чёрный человекВодит пальцем по мерзкой книгеИ, гнусавя надо мной,Как над усопшим монах,Читает мне жизньКакого-то прохвоста и забулдыги,Нагоняя на душу тоску и страх.Чёрный человекЧёрный, чёрный…«Слушай, слушай, —Бормочет он мне, —В книге много прекраснейшихМыслей и планов.Этот человекПроживал в странеСамых отвратительныхГромил и шарлатанов.В декабре в той странеСнег до дьявола чист,И метели заводятВесёлые прялки.Был человек тот авантюрист,Но самой высокойИ лучшей марки.Был он изящен,К тому ж поэт,Хоть с небольшой,Но ухватистой силою,И какую-то женщину,Сорока с лишним лет,Называл скверной девочкойИ своею милою».«Счастье, – говорил он, —Есть ловкость ума и рук.Все неловкие душиЗа несчастных всегда известны.Это ничего,Что много мукПриносят изломанныеИ лживые жесты.В грозы, в бури,В житейскую стынь,При тяжёлых утратахИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивым и простым —Самое высшее в мире искусство».«Чёрный человек!Ты не смеешь этого!Ты ведь не на службеЖивёшь водолазовой.Что мне до жизниСкандального поэта.Пожалуйста, другимЧитай и рассказывай».Чёрный человекГлядит на меня в упор.И глаза покрываютсяГолубой блевотой.Словно хочет сказать мне,Что я жулик и вор,Так бесстыдно и наглоОбокравший кого-то.. . . . . . . . . . . . .Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.Сам не знаю, откуда взялась эта боль.То ли ветер свиститНад пустым и безлюдным полем,То ль, как рощу в сентябрь,Осыпает мозги алкоголь.Ночь морозная…Тих покой перекрёстка.Я один у окошка,Ни гостя, ни друга не жду.Вся равнина покрытаСыпучей и мягкой извёсткой,И деревья, как всадники,Съехались в нашем саду.Где-то плачетНочная зловещая птица.Деревянные всадникиСеют копытливый стук.Вот опять этот чёрныйНа кресло моё садится,Приподняв свой цилиндрИ откинув небрежно сюртук.«Слушай, слушай! —Хрипит он, смотря мне в лицо,Сам всё ближеИ ближе клонится. —Я не видел, чтоб кто-нибудьИз подлецовТак ненужно и глупоСтрадал бессонницей.Ах, положим, ошибся!Ведь нынче луна.Что же нужно ещёНапоённому дрёмой мирику?Может, с толстыми ляжкамиТайно придет «она»,И ты будешь читатьСвою дохлую томную лирику?Ах, люблю я поэтов!Забавный народ.В них всегда нахожу яИсторию, сердцу знакомую,Как прыщавой курсисткеДлинноволосый уродГоворит о мирах,Половой истекая истомою.Не знаю, не помню,В одном селе,Может, в Калуге,А может, в Рязани,Жил мальчикВ простой крестьянской семье,Желтоволосый,С голубыми глазами…И вот стал он взрослым,К тому ж поэт,Хоть с небольшой,Но ухватистой силою,И какую-то женщину,Сорока с лишним лет,Называл скверной девочкойИ своею милою».«Чёрный человек!Ты прескверный гость!Эта слава давноПро тебя разносится».Я взбешён, разъярён,И летит моя тростьПрямо к морде его,В переносицу……Месяц умер,Синеет в окошко рассвет.Ах ты, ночь!Что ты, ночь, наковеркала?Я в цилиндре стою.Никого со мной нет.Я один…И – разбитое зеркало…1923

Колдунья

Косы растрёпаны, страшная, белая,Бегает, бегает, резвая, смелая.Тёмная ночь молчаливо пугается,Шалями тучек луна закрывается.Ветер-певун с завываньем кликушМчится в лесную дремучую глушь.Роща грозится еловыми пиками,Прячутся совы с пугливыми криками.Машет колдунья руками костлявыми.Звёзды моргают из туч над дубравами.Серьгами змеи под космы привешены,Кружится с вьюгою страшно и бешено.Пляшет колдунья под звон сосняка.С чёрною дрожью плывут облака.1915

Вячеслав Иванов

(1866–1949)

Уход царя

Вошёл – и царь челом поник.Запел – и пир умолк.Исчез… «Царя позвал двойник», —Смущённый слышен толк.Догнать певцаЦарь шлёт гонца…В долине воет волк.Царёвых вежд дрема бежит;Он бродит, сам не свой:Неотразимо ворожитНапев, ещё живой…Вся дебрь ясна:Стоит лунаЗа сетью плющевой.Что вещий загадал напев,Пленительно-уныл?Кто растерзал, как лютый лев,Чем прежде счастлив был?..В душе без слов,Заветный зов, —А он забыл, забыл…И царь пошёл на смутный зов,Тайком покинул двор.Широкошумных голосовВзманил зыбучий хор.И всё родней —О ней, о ней! —Поёт дремучий бор.И день угас; и в плеске волн,Где лунною игройСпит, убаюкан, лёгкий челн, —Чья песнь звенит порой?Челнок плывёт,Она зовётЗа острой той горой.На бреге том – мечта иль явь? —Чертога гость, певец:Он знает путь! – и к брегу вплавьКидается пловец…Где омут синь,Там сеть закинь —И выловишь венец.

Мистический триптих

Н. А. Бердяеву

I

О девах

Притча

Пять узниц-дев под сводами томленьяИ пять лампад зовут иную Землю.«Я, – ропщет Воля, – мира не приемлю».В укор ей Мудрость: «Мир – твои ж явленья».Но Вера шепчет: «Жди богоявленья!»И с ней Надежда: «Близко, близко, – внемлю!»И с ней Любовь: «Я крест Земли подъемлю!» —И слёзы льёт, и льёт без утоленья…Пять нерадивых дев, – пять Чувств, – темницыНе озарив елеем брачным, дремлют, —И снятся нищим царственные брашна,И муск и нард, и арфы и цевницы;Их юноши на ложе нег объемлют…Им нег не стыдно… Им в тюрьме не страшно…

II

Храмина чуда

Не говори: «Необходимость – Бог».Сеть Сатаны в сердцах – Необходимость.Свобода – Бог!.. Но кто неразделимостьЦаря, раба – в себе расторгнуть мог?В предвечности греховная решимостьНас завела в сей лес, где нет дорог,Но блещет Чуда праздничный чертог,Чей сторожит порог – Неумолимость.«Священных плит, насильник, не порочь!» —Она кричит: – «Я вижу лоб твой, Каин!От царственных дверей, невольник, прочь!»Но за окном стоит Домохозяин;И кто узнал Его чрез дебрь и ночь, —Зрит окрест – Храм, негадан и нечаян.

III

Небо – вверху, небо – внизу

Разверзнет Ночь горящий Макрокосм, —И явственны небес иерархии.Чу, Дух поёт, и хоровод стихииВедут, сплетясь змеями звёздных косм.И Микрокосм в ночи глухой нам внятен:Мы слышим гул кружащих в нас стихий,И лицезрим свой сонм иерархийОт близких солнц до тусклооких пятен.Есть Млечный Путь в душе и в небесах;Есть множество в обеих сих вселенных:Один глагол двух книг запечатленных. —И вес один на двойственных весах.Есть некий Он в огнях глубин явленных;Есть некий Я в глубинных чудесах.

Сон

Я помню сон,Всех воронов души черней,Всех вестников верней:Посол чистилища, он в ней —Как похоронный звон.Зачем даноМне жалом ласковым губить,Коль рок любви – убить?Но всею волей полюбить —Как ключ пойти на дно!Всё спит. КрадусьК покинутой, в убогий дом.Балкон скрипит. Тайком,Как тать, ступаю. ОгонькомМерцает щель. Стучусь.Узнала стук…Таит дыхание, дрожа…Так отсветы ножаИ тень убийцы сторожа,Мы притаимся вдруг.Я дверь, как вор,Приотворил. Ко мне, бледна,Метнулася она,Смертельным ужасом пьяна,Вперив в убийцу взор…Есть, Фауст, казнь:В очах возлюбленной прочестьНе гнев, не суд, не месть, —Но чуждый блеск – безумья вестьИ дикую боязнь.«Сгинь!» слышу крик:«Ещё ль тебе мой сладок плач,Полунощный палач?Ты, знаю, дьявол, – как ни прячьРога в его двойник!..»А я крещуЕё рукой, моля: «Прости!Меня перекрести!Я сам пришёл. Ты ж не грусти,Как по тебе грущу…»В мой взор глядитЧужого неба бирюза…Застылая слезаПустые стеклянит глаза…Глядит. Молчит. Глядит…

Кот-ворожей

Два суженных зрачка, – два тёмных обелиска,Рассекших золото пылающего диска, —В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,Из недр рокочущих изводит сладкий стон.И сон, что семени в нём память сохранила,Мне снится – отмели медлительного НилаИ в солнечном костре слепых от блеска днейСвященная чреда идущих в шаг тенейС повёрнутым ко мне и станом, и оплечьем, —И с профилем зверей на теле человечьем.Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,Какими в дол глядит полдневный мрак богов…Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:Размерно бормоча, ты чары сам накликал.Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег, —А печи жаркий глаз, да за окошком снег.

Осип Мандельштам

(1891–1938)

Век

Век мой, зверь мой, кто сумеетЗаглянуть в твои зрачкиИ своею кровью склеитДвух столетий позвонки?Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,Захребетник лишь трепещетНа пороге новых дней.Тварь, покуда жизнь хватает,Донести хребет должна,И невидимым играетПозвоночником волна.Словно нежный хрящ ребёнка,Век младенческой земли.Снова в жертву, как ягнёнка,Темя жизни принесли.Чтобы вырвать век из плена,Чтобы новый мир начать,Узловатых дней коленаНужно флейтою связать.Это век волну колышетЧеловеческой тоской,И в траве гадюка дышитМерой века золотой.И ещё набухнут почки,Брызнет зелени побег,Но разбит твой позвоночник,Мой прекрасный жалкий век!И с бессмысленной улыбкойВспять глядишь, жесток и слаб,Словно зверь, когда-то гибкий,На следы своих же лап.Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещейИ горячей рыбой мещетВ берег теплый хрящ морей.И с высокой сетки птичьей,От лазурных влажных глыбЛьётся, льётся безразличьеНа смертельный твой ушиб.1922

Телефон

На этом диком страшном светеТы, друг полночных похорон,В высоком строгом кабинетеСамоубийцы – телефон!Асфальта чёрные озёраИзрыты яростью копыт,И скоро будет солнце – скороБезумный пе тел прокричит.А там дубовая Валга ллаИ старый пиршественный сон:Судьба велела, ночь решала,Когда проснулся телефон.Весь воздух выпили тяжёлые портьеры,На театральной площади темно.Звонок – и закружились сферы:Самоубийство решено.Куда бежать от жизни гулкой,От этой каменной уйти?Молчи, проклятая шкатулка!На дне морском цветёт: прости!И только голос, голос-птицаЛетит на пиршественный сон.Ты – избавленье и зарницаСамоубийства – телефон!1918

«Сегодня ночью, не солгу…»

Сегодня ночью, не солгу,По пояс в тающем снегуЯ шёл с чужого полустанка.Гляжу – изба, вошёл в сенцы,Чай с солью пили чернецы,И с ними балует цыганка…У изголовья вновь и вновьЦыганка вскидывает бровь,И разговор её был жалок:Она сидела до зариИ говорила: – ПодариХоть шаль, хоть что, хоть полушалок…Того, что было, не вернёшь.Дубовый стол, в солонке ножИ вместо хлеба – ёж брюхатый;Хотели петь – и не смогли,Хотели встать – дугой пошлиЧерез окно на двор горбатый.И вот – проходит полчаса,И гарнцы чёрного овсаЖуют, похрустывая, кони;Скрипят ворота на заре,И запрягают на дворе;Теплеют медленно ладони.Холщовый сумрак поредел.С водою разведённый мел,Хоть даром, скука разливает,И сквозь прозрачное рядноМолочный день глядит в окноИ золотушный грач мелькает.1925

Фаэтонщик

На высоком перевалеВ мусульманской сторонеМы со смертью пировали —Было страшно, как во сне.Нам попался фаэтонщик,Пропечённый, как изюм,Словно дьявола погонщик,Односложен и угрюм.То гортанный крик араба,То бессмысленное «цо», —Словно розу или жабу,Он берёг своё лицо:Под кожевенною маскойСкрыв ужасные черты,Он куда-то гнал коляскуДо последней хрипоты.И пошли толчки, разгоны,И не слезть было с горы —Закружились фаэтоны,Постоялые дворы…Я очнулся: стой, приятель!Я припомнил – чёрт возьми!Это чумный председательЗаблудился с лошадьми!Он безносой канительюПравит, душу веселя,Чтоб вертелась карусельюКисло-сладкая земля…Так, в Нагорном Карабахе,В хищном городе ШушеЯ изведал эти страхи,Соприродные душе.Сорок тысяч мёртвых оконТам видны со всех сторонИ труда бездушный коконНа горах похоронён.И бесстыдно розовеютОбнажённые дома,А над ними неба мреетТёмно-синяя чума.12 июня 1931

Стихи о неизвестном солдате

Этот воздух пусть будет свидетелем —Дальнобойное сердце его —И в землянках – всеядный и деятельный,Океан без окна, вещество…Миллионы убитых задёшевоПротоптали тропу в пустоте:Доброй ночи! всего им хорошегоОт лица земляных крепостей…Шевелящимися виноградинамиУгрожают нам эти миры,И висят городами украденными,Золотыми обмолвками, ябедами,Ядовитого холода ягодамиРастяжимых созвездий шатры, —Золотые созвездий жиры…Аравийское месиво, крошево —Свет размолотых в луч скоростей —И своими косыми подошвамиСвет стоит на сетчатке моей, —Сквозь эфир, десятично означенныйСвет размолотых в луч скоростейНачинает число, опрозрачненныйСветлой болью и молью нолей:И за полем полей – поле новоеТрёхугольным летит журавлём —Весть летит светопыльной обновоюИ от битвы давнишней светло…Весть летит светопыльной обновою:– Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,Я не битва народов – я новое —От меня будет свету светло…Для того ль должен череп развитьсяВо весь лоб – от виска до виска,Чтоб в его дорогие глазницыНе могли не вливаться войска?Развивается череп от жизни —Во весь лоб – от виска до виска,Чистотой своих швов он дразнит себя,Понимающим куполом яснится,Мыслью пенится, сам себе снится —Чаша чаш и отчизна отчизне —Звёздным рубчиком шитый чепец —Чепчик счастья – Шекспира отец…Будут люди холодные, хилыеУбивать, холодать, голодать,И в своей знаменитой могилеНеизвестный положен солдат, —Неподкупное небо окопное,Небо крупных оптовых смертей —За тобой, от тебя – целокупное —Я губами несусь в темноте, —За воронки, за насыпи, осыпи,По которым он медлил и мглил —Развороченных – пасмурный, оспенныйИ приниженный гений могил…1937

Валкирии

Летают Валкирии, поют смычки —Громоздкая опера к концу идёт.С тяжёлыми шубами гайдукиНа мраморных лестницах ждут господ.Уж занавес наглухо упасть готов,Ещё рукоплещет в райке глупец,Извозчики пляшут вокруг костров…«Карету такого-то!» – Разъезд. Конец.1914

«В таверне воровская шайка…»

В таверне воровская шайкаВсю ночь играла в домино;Пришла с яичницей хозяйка;Монахи выпили вино.На башне спорили химеры:Которая из них урод?А утром проповедник серыйВ палатки призывал народ.На рынке возятся собаки,Менялы щёлкает замок.У вечности ворует всякий;А вечность – как морской песок:Он осыпается с телеги —Не хватит на мешки рогож —И недовольный, о ночлегеМонах рассказывает ложь!1913

Мирра Лохвицкая

(1869–1905)

Лилит

Ты, веригами окованныйБледный странник, посмотри,Видишь замок заколдованныйВ тихом пламени зари?Позабудь земные тернии,Жизнь светла и широка,Над тобой огни вечерниеРасцветили облака.Свод небесный, весь в сиянииЯрким пурпуром залит.Слышишь роз благоухание?Я – волшебница Лилит.Ты войди в сады тенистые,Кущи тайные мои,Где шумят потоки чистые,Плодотворные струи,Где горят огни зажжённыеДогорающим лучом,Реют сны заворожённые,Веют огненным мечом,Где блаженное видениеУсыпит и обольститКрепким сном… без пробуждения…Я – волшебница Лилит…

То ветер ли всю ночь свистел в трубе…

 То ветер ли всю ночь свистел в трубе, Сверчок ли пел, но, плача и стеня Бессильной грустью, грустью о тебе Всё чья-то песнь баюкала меня.И снилось мне, что я лежу одна,Забытая, на дне подводных стран,Вокруг меня недвижна глубина,А надо мной бушует океан.Мне тяжело… Холодная водаЛегла на грудь, как смертная печать,И снилось мне, что там я навсегда,Что мне тебя, как солнца, не видать.1895

Вампир

I

О, Боже мой! Твой кроток лик,Твоих щедрот не перечесть,Твой мир прекрасен и велик,Но не для всех в нём место есть.Мне блещет хор Твоих светил,И трепет звёзд, и солнца свет,Но день докучный мне не мил,А ночью мне забвенья нет.Лишь только очи я сомкну, —Как чья-то тень ко мне прильнёт,Прервёт глухую тишину,Аккорды скорбные внесёт.И мучась, мучась без концаОт боли властной и тупой,Туманно-бледного лицаЯ вижу облик над собой.Я жгучей сетью обвита,Глядит мне в очи взгляд змеи,И ненасытные устаВ уста впиваются мои…Куда бежать, кого мне звать? —Мой взор дремотою повит…Как смертный одр – моя кровать…Недвижно тело… воля спит…И мнится мне: звучит прибойПод чуждым небом дальних стран,Лепечет, ропщет сам с собой,Свивая волны, океан.Прибой растёт, прибой гремит,И вот, из бездны водянойВсплывают сонмы нереид,Осеребрённые луной.Чело без облака тревог,Покой в улыбке роковой,И рыбьи плёсы вместо ногБлестят стальною чешуёй…Но меркнут звёзды – близок день, —Потух огонь в моей крови…Уйди, мучительная тень,Уста немые оторви!Прерви проклятый поцелуй, —Прибой растёт, прибой гремитО торжестве прохладных струй,О ликованье нереид!

II

Бежала я во мрак ночнойОт чар покинутой постели.Ужасный дух гнался за мной;Чрез рвы и кручи мы летели.Бежала я от ложа нег,Где дух терзал меня влюблённый,То был бесстрашный, дикий бег,Нездешней силой окрылённый.В лесах встречал нас шум и гам,Нам глухо вторили утёсы,И бились, бились по ногамМои распущенные косы.– О, духи света, духи дня,Ко мне! Мой ум изнемогает…Вампир преследует меня,Одежды лёгкие хватает! —Так умоляла я, стеня,И прояснел восток туманныйИ духи света, духи дняВзмахнули ризой златотканой.Скрестилось пламя надо мнойМечей, исторгнутых из ножен,Взвиваясь, гонит мрак ночной,И враг в бессилье уничтожен.И дальней тучки волокноЗажглось отливом перламутра.Очнулась я. – В моё окноДышало радостное утро.

Владимир Маяковский

(1893–1930)

Вот так я сделался собакой

Ну, это совершенно невыносимо!Весь как есть искусан злобой.Злюсь не так, как могли бы вы:как собака лицо луны гололобой —взял быи всё обвыл.Нервы, должно быть…Выйду,погуляю.И на улице не успокоился ни на ком я.Какая-то прокричала про добрый вечер.Надо ответить:она – знакомая.Хочу.Чувствую —не могу по-человечьи.Что это за безобразие?Сплю я, что ли?Ощупал себя:такой же, как был,лицо такое же, к какому привык.Тронул губу,а у меня из-под губы —клык.Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.Бросился к дому, шаги удвоив.Бережно огибаю полицейский пост,вдруг оглушительное:«Городовой!Хвост!»Провел рукой и – остолбенел!Этого-то,всяких клыков почище,я и не заметил в бешеном скаче:у меня из-под пиджакаразвеерился хвостищеи вьётся сзади,большой, собачий.Что теперь?Один заорал, толпу растя.Второму прибавился третий, четвертый.Смяли старушонку.Она, крестясь, что-то кричала про чёрта.И когда, ощетинив в лицо усища-веники,толпа навалилась,огромная,злая,я стал на четверенькии залаял:Гав! гав! гав!1915

№ 17

Кому         в Москве                       неизвестна Никольская?Асфальтная улица —                              ровная,                       скользкая.На улице дом —                        семнадцатый номер.Случайно взглянул на витрины                                             и обмер.Встал и вроси не двинуться мимо,мимо Ос —авиахима.Под стекло               на бумажный листикположены               человечие кисти.Чудовища рук         оглядите поштучно —одна черна,               обгорела                      и скрючена,как будто её                 поджигали, корёжа,и слезла           перчаткой                         горелая кожа.Другую руку                 выел нарывдырой,         огромней                      кротовой норы.А с третьей руки,                      распухшей с ногу,за ногтем            слезает                      синеющий ноготь…Бандит маникюрщик                            под каждою назван —стоит         иностранное                           имя газа.Чтоб с этих витрин                           нарывающий ужасне сел         на всех                 нарывом тройным,из всех         человеческих                          сил принатужась,крепи         оборону                       Советской страны.Кто     в оборону                 работой не врос?Стой!         ни шагу мимо,мимо Ос —авиахима.Шагай,          стомиллионная масса,в ста миллионах масок.1928

Дмитрий Мережковский

(1866–1941)

Сакья-муни

По горам, среди ущелий тёмных,Где ревел осенний ураган,Шла в лесу толпа бродяг бездомныхК водам Ганга из далёких стран.Под лохмотьями худое телоОт дождя и ветра посинело.Уж они не видели два дняНи приютной кровли, ни огня.Меж дерев во мраке непогодыЧто-то там мелькнуло на пути;Это храм, – они вошли под своды,Чтобы в нём убежище найти.Перед ними на высоком троне —Сакья-Муни, каменный гигант.У него в порфировой короне —Исполинский чудный бриллиант.Говорит один из нищих: «Братья,Ночь темна, никто не видит нас,Много хлеба, серебра и платьяНам дадут за дорогой алмаз.Он не нужен Будде: светят крашеУ него, царя небесных сил,Груды бриллиантовых светилВ ясном небе, как в лазурной чаше…»Подан знак, и вот уж по землеВоры тихо крадутся во мгле.Но когда дотронуться к святынеТрепетной рукой они хотят —Вихрь, огонь и громовой раскат,Повторённый откликом в пустыне,Далеко откинул их назад.И от страха всё окаменело,Лишь один – спокойно-величав —Из толпы вперёд выходит смело,Говорит он богу: «Ты неправ!Или нам жрецы твои солгали,Что ты кроток, милостив и благ,Что ты любишь утолять печалиИ, как солнце, побеждаешь мрак?Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень,Нам, в пыли простёртым пред тобой, —Но, как ты, с бессмертною душой!Что за подвиг сыпать гром и пламеньНад бессильной, жалкою толпой,О, стыдись, стыдись, владыка неба,Ты воспрянул – грозен и могуч, —Чтоб отнять у нищих корку хлеба!Царь царей, сверкай из тёмных туч,Грянь в безумца огненной стрелою, —Я стою как равный пред тобоюИ, высоко голову подняв,Говорю пред небом и землёю:«Самодержец мира, ты неправ!»Он умолк, и чудо совершилось:Чтобы снять алмаз они могли,Изваянье Будды преклонилосьГоловой венчанной до земли, —На коленях, кроткий и смиренный,Пред толпою нищих царь вселенной,Бог, великий бог, – лежал в пыли!1885

«По дебрям усталый брожу я в тоске…»

По дебрям усталый брожу я в тоске,Рыдает печальная осень;Но вот огонёк засиял вдалекеМеж диких, нахмуренных сосен.За ним я с надеждой кидаюсь во мрак,И сил мне последних не жалко:Мне грезятся комнатка, светлый очагИ милая Гретхен за прялкой;Мне грезится бабушка с книгой в рукахИ внуков румяные лица;Там утварь сияет в дубовых шкапахИ суп ароматный дымится.Всё дальше во мрак я бегу за мечтой;Откуда-то сыростью веет…Зачем колыхнулась земля под ногой,И в жилах вся кровь леденеет?Болото!.. Так вот что готовил мне рок:Блуждая во мраке ненастья,Я принял болотный лесной огонёкЗа пламень надежды и счастья!И тина влечёт моё тело ко дну,Она задушить меня хочет.Я в смрадном болоте всё глубже тону,И громко русалка хохочет…1886

Дети ночи

Устремляя наши очиНа бледнеющий восток,Дети скорби, дети ночи,Ждём, придёт ли наш пророк.Мы неведомое чуем,И, с надеждою в сердцах,Умирая, мы тоскуемО несозданных мирах.Дерзновенны наши речи,Но на смерть осужденыСлишком ранние предтечиСлишком медленной весны.Погребённых воскресеньеИ среди глубокой тьмыПетуха ночное пенье,Холод утра – это мы.Мы – над бездною ступени,Дети мрака, солнце ждём:Свет увидим – и, как тени,Мы в лучах его умрём.1894

«Дома и призраки людей…»

Дома и призраки людей —Всё в дымку ровную сливалось,И даже пламя фонарейВ тумане мёртвом задыхалось.И мимо каменных громадКуда-то люди торопливо,Как тени бледные, скользят,И сам иду я молчаливо,Куда – не знаю, как во сне,Иду, иду, и мнится мне,Что вот сейчас я, утомлённый,Умру, как пламя фонарей,Как бледный призрак, порождённыйТуманом северных ночей.1889

Кассандра

Испепелил, Святая Дева,Тебя напрасный Фэбов жар;Был даром божеского гневаТебе признанья грозный дар.Ты видела в нетщетном страхе,Как вьётся роковая нить.Ты знала всё, но пальцев пряхиТы не смогла остановить.Провыла псица Аполлона:«Огонь и меч» – народ не внял,И хладный пепел ИлионаКассандру поздно оправдал.Ты знала путь к заветным срокам,И в блеске дня ты зрела ночь.Но мщение судеб пророкам:Всё знать – и ничего не мочь.1921

Константин Бальмонт

(1867–1942)