Правдиво и честно

Правдиво и честно

Трой Деннинг

Истина принадлежит быстрым, Малик. Насколько ты быстр?

Так сказал Цирик Вездесущий в Канун Ночи Отчаяния, и в смятении я не смог ему ответить. Язык лежал у меня во рту неподвижно, как мёртвое тело, а мысли бурлили в голове, как смоляные реки, и за это меня постигла ужасная кара, в чём вы вскорости убедитесь. Но знайте и то, что Единственный приходил ко мне в час моей нужды, что он отметил моё лицо Обжигающим Клеймом Его Славы, и сделал он это затем, чтобы Божественное Пламя Истины всегда озаряло человеческий путь.

Я — серафим Малик эль Сами ин Нассер, в прошлом знаменитый калимшанский купец, а ныне — Избранник самого Единственного, а это мой рассказ, в котором пойдёт речь о моих попытках опубликовать Правдивое и Честное изложение того, как Наш Тёмный Повелитель спас Фаэрун (в очередной раз). Хвала Могущественнейшему Цирику Всеобщему!

Контора издательства «Спокойная гавань» была спокойна как гробница и заполнена тихим шуршанием царапающих пергамент переписчиков. Я сидел в продуваемой сквозняком комнате, ожидая, когда главный мудрец закончит читать мой скромный труд «Правдивое и Честное Изложение Испытания Цирика Безумного, или как Наш Тёмный Повелитель спас Фаэрун (в очередной раз)». Он трудился над последней страницей, используя некую слабую магию, чтобы держать её в воздухе перед собой, так что я не видел, как его глаза поглощают мои сиятельные слова, не мог углядеть его наслаждения этой потрясающей историей, не мог предположить, насколько далеко он зайдёт в предложениях восстановить моё пошатнувшееся состояние. Я мог лишь сидеть на скамье и стараться не ёрзать, ведь книгоиздатели были жадными, как дварфы, и малейшей демонстрации нетерпения хватит, чтобы они снизили предложение на тысячу бисенти. Нелегко было казаться безразличным, ведь у меня не было даже двух медяков на миску каши, и от голода я боялся лишиться чувств.

Наконец, Боуден Бонифаций взмахнул своим волшебным стилусом, страница скользнула к краю его стола и опустилась поверх остальной моей рукописи. Старик повернулся и выглянул в окно. На меня он не смотрел — обычный трюк купца, желавшего казаться более несговорчивым, чем на самом деле.

Я подошёл и потянулся к его столу, как будто собираясь забрать рукопись.

- Раз вы не испытываете интереса к моей истории, - сказал я, перекрывая урчание пустого брюха, - то, уверен, другие издатели с радостью заплатят пять или шесть тысяч...

Боуден резко опустил руку на мою рукопись, заставив ближайших переписчиков так сильно вздрогнуть, что они испортили свой труд. Помещение наполнилось шипением и ругательствами. Не обращая на них внимания, он прижал палец к губам.

Усмехнувшись про себя, я выполнил его просьбу, ведь расставаться с таким количеством золота всегда было нелегко, и я готов был предоставить ему любое необходимое время. В книге было больше пятисот страниц, заполненных моей собственной рукой и описывающих поиски священного Циринишада и то, как эти события привели к суду, который Великий круг Двенадцати вершил над Цириком за его божественность. Нет смысла повторять эту историю здесь, ведь она целиком изложена в «Испытании Цирика Безумного», стоит лишь сказать, что книга разоблачает во врагах Единственного лжецов, коими они и являются!

Наконец, Боуден встретил мой взгляд.

- Я никогда не читал ничего подобного этому вашему... произведению.

Мудрец похлопал по моей рукописи, настолько превосходившей ту ерунду, что ему обычно приходилось читать, что он даже не мог подобрать слов.

- И самое поразительное  — вы осмелились назвать это «Правдивым и Честным Изложением»!

- Наиболее истинным, - сказал я, и действительно сиё было так, ведь я утратил способность ко лжи в результате предательского заклятия истины, что Мистра наложила на Павильон Путеводной Звезды, и моего собственного несчастья быть призванным туда в неподходящее время — но разумеется, Боуден знал об этом, прочитав только что «Испытание Цирика Безумного». - Вы наверняка готовы щедро заплатить за столь важный труд.

Вместо ответа Боуден перевернул мою рукопись. Он пролистал страницы быстрее, чем я мог уследить, затем выдернул одну и бросил её в воздух, где страница повисла сама по себе.

- Пускай они сохранят свои храмы Огмы Незнающего, свои святилища Денейра Хвастливого и Гонда Вонючего Дыхания Кузни! - прочёл он с подвешенной в воздухе страницы. - Что за нахальство!

- Эти слова принадлежат не мне.

Хотя мой ответ был скромным, по его раскрасневшемуся лицу я понял, что откровенность поможет мне заработать лишних десять процентов.

- Я лишь излагаю то, что изрёк Единственный.

Боуден выбрал другую цитату.

- И я знал, что она принадлежит к арфистам, банде повсюду сующих свой нос глупцов...

Он подвесил ещё одну страницу рядом с первой.

- Какое высокомерие!

- Вы же знаете, у меня нет иного выбора, кроме как говорить правду.

К сему моменту несколько писарей собрались поблизости, и по их нахмуренным лицам я понял, что Боуден редко бывает столь возбуждённым. Он схватил свой стилус, на кончике которого зажглось маленькое пламя. Я нахмурился.

- Это ещё зачем?

Боуден перелистнул очередную страницу.

- Адон закричал и закрыл глаза руками, ведь он увидел истинное обличье Мистры и наконец распознал в ней коварную шлюху.

Он и эту страницу подвесил в воздух.

- Богохульство!

Он коснулся стилусом её уголка, и всю страницу объяло пламя.

- Именем Единственного! - воскликнул я, и даже собравшиеся писари вытаращились на старика, совершившего столь низкий поступок. - Вы спятили?

- Святотатство! - он коснулся стилусом второй страницы, которая сгорела так же быстро.

- Прекратите!

Я пытался схватить стилус, но оказался недостаточно проворен в своём полумёртвом от голода состоянии. Боуден поджёг третью страницу, вспыхнувшую ярким оранжевым листом, и похитил у меня десять часов губительного для глаз труда и сорок гениальнейших строчек.

Писарь схватил Боудена за руку.

- Что вы делаете?

- Я не стану публиковать эту мерзость! - старик вырвался. - Грешно даже то, что мне пришлось её прочесть!

Он подхватил горсть страниц и подбросил их в воздух, принявшись сжигать одну за другой. Это было слишком. Я два года потратил на создание «Испытания Цирика Безумного», сам делая себе пергамент и выдирая перья у павлинов Мейсарха, смешивая чернила из собственной крови, и не собирался позволить какому-то плутоватому мудрецу уничтожить мою работу! Я перепрыгнул через стол, бросил Боудена на пол и стал колотить его головой о доски, как он и заслуживал.

- Я покажу тебе грех! - возопил я. - Если ты не способен распознать настоящий талант в этом мире, Цирик покажет тебе его в следующем!

Среди писарей поднялся переполох. Дюжина рук схватила меня, а дальше всё как в тумане; мои руки оторвали от шеи Боудена, и я почувствовал, что меня поднимают, начал брыкаться и царапаться, и в ходе борьбы мой тюрбан развязался и обнажил мои рога.

Хотя рогам было всего два года и они не достигли даже дюйма в длину, их оказалось достаточно, чтобы убедить писарей, будто им в руки попался демон. Они вынесли меня за дверь и бросили прямо под колёса фургона — чудо, что я успел откатиться в сторону, отделавшись порванным бурнусом.

- Собаки и собачьи дети! - я вскочил, чтобы броситься на обидчиков, но дверь захлопнулась прямо у меня под носом. - Верните мне мою книгу!

Я дёрнул за ручку и обнаружил, что дверь заперта.

- Воры! Плагиаторы!

Хотя ни одно из благословений Единственного, которыми я был наделён, не даровало мне великой силы, я принялся пинать со всей мочи дверь.

- Верните мою книгу! Считаю до трёх. Один...

Их страх перед Нашим Тёмным Властелином был так велик, что дверь немедленно отворилась.

- Издательство «Спокойная гавань» не занимается плагиатом, - фыркнул один из переписчиков. - Равно как и не публикует всякий мусор. Если хочешь увидеть эту грязь напечатанной, отправляйся к Альдо Мэнли и заплати за неё сам!

Клубящимся бумажным облаком мне прямо в лицо вылетела наружу рукопись, разбросав жёлтые листы по грязной улице. Я собрал несколько страниц и увидел, что даже они обгорели.

В бешенстве я вернулся к запертой двери.

- Вы не знаете, с кем имеете дело! - я подхватил ещё одну горстку страниц. - Цирик отплатит за это оскорбление!

И предательское заклинание правды, наложенное Мистрой, заставило меня добавить:

- Если таков будет его каприз!

Любой крупный город вроде Глубоководья полон вопящих лунатиков, и у подобных мест в обычае обходить безумцев стороной. Прохожие расступались передо мной, пока я метался по улице, собирая страницы, жалуясь на грубое обхождение и угрожая небесными карами. Возможно, они держались даже дальше обычного из-за моих серафимовых рогов и неровной из-за гнева походки. Вскоре я собрал большую часть своей грязной рукописи и заметил, что одна из последний страниц прилипла к колесу проезжающей мимо повозки.

Я бросился следом за фургоном, восклицая:

- И в особенности ты, Боуден Бонифаций, проклянёшь тот день, когда мы повстречались!

Ответил мне леденящий голос из-за спины:

- И почему же, Малик?

Я обернулся — лишь затем, чтобы увидеть, как из толпы выходит мой худший кошмар: ведьма-арфистка, с ног до головы облачённая в чёрное, лицо скрыто чёрой вуалью, стройная фигура скрыта под тяжёлой бедуинской абой.

- Руха!

Прижав к себе рукопись, я попытался нырнуть под повозку, и лишь этот молниеносный рефлекс спас мне жизнь. Полоса золотой магии ударила в фургон прямо у меня над головой, а затем улица взорвалась воплями и рёвом вьючного скота. Я вылез с другой стороны и бросился в ближайший переулок, даже не замечая, что роняю по пути страницы — ведь я давно научился не давать Рухе шанс нанести второй удар. Во время испытания Единственного она преследовала меня по всему Фаэруну и дюжину раз едва не погубила вашего покорного слугу. Неудивительно, что я встретил в её и в Глубоководье. На самом деле её присутствие здесь объясняло неприятности, с которыми мне пришлось столкнуться — если только вмешательство арфиста способно было заставить такого учёного мудреца, как Боуден Бонифаций, отвергнуть мою книгу.

- Малик!

Судя по звуку её голоса, она была у входа в переулок, меньше чем в пятидесяти шагах. Я вломился в ближайшую хлипкую дверь, и в следующий миг дверной проём у меня за спиной заволокло липкой паутиной.

Я оказался в покоях швеи, сморщенной старой женщины, сидевшей у окна с вышивкой на коленях. В комнате пахло свежим хлебом, и несмотря на страх перед преследующей меня адской бестией, рот наполнился слюной.

- Здесь есть другой выход? - спросил я.

Старуха указала на дверной проём в задней части помещения.

- Хорошо.

Я сунул свою потрёпанную рукопись в корзину рядом с ней, затем выхватил  шитьё у неё из рук.

- Вставайте и снимайте одежду.

У швеи отвисла челюсть.

- Сэр, я этого не потерплю! - она вытащила длинную спицу из заплетённых в клубок волос. - За кого вы меня принимаете?

- Не глупи, старуха, - я отмахнулся от спицы и силой поставил её на ноги. - Мне нужен не подарок, а обёртка.

Я схватил её шаль и обернул вокруг рогов, затём сорвал с неё платье и натянул на собственные плечи, ведь одним из даров Цирика была моя способность избегать преследователей — при условии, что мне удастся немного изменить внешность.

Я толкнул старуху в тёмный проём.

- Беги со всех своих старческих ног! Сейчас в эту дверь войдёт гарпия — и убьёт всех на своём пути!

К этому моменту Руха уже оказалась снаружи и орудовала своей изогнутой джамбией, рассекая паутину. Я схватил работу старой женщины и уселся за шитьё.

В следующий миг ведьма ворвалась внутрь. Она сразу же повернулась ко мне, подозрительно сощурив подведённые кохлем глаза. Я поднял брови и улыбнулся, как улыбаются старухи. Руха смотрела на меня, пока моя грудь не стала тяжёлой, как наковальня.

Наконец ведьма посмотрела в проём.

- Он туда побежал?

Я кивнул, и в этот миг моё эгоистичное брюхо выдало меня чудовищным урчанием. Взгляд Рухи метнулся обратно, и она наморщила лоб.

- Малик! - прошипела она. - Что ты здесь делаешь?

Странный вопрос, учитывая, что я от неё прятался. Я сразу понял, что она просто пытается отвлечь моё внимание, пока готовит заклинание. Я вскочил на ноги, возопив:

- Как будто ты не знаешь!

Она прыгнула на меня. Я бросил вышивку ей в лицо и почувствовал, как её джамбия резанула меня по правой руке. Пальцы онемели.

- Арфистская мегера!

В ярости я сгрёб её за аба, развернулся к окну и вышвырнул ведьму наружу в грязный переулок.

В любой другой ситуации я бы сбежал, трусливо поджав хвост, и Руха об этом знала. Но она так меня разозлила, покалечив руку, которой я пишу, что я выхватил кинжал и прижался к стене у двери, и ждал там, когда она влетела обратно в комнату. Вместо того, чтобы благоразумно ударить её в спину, я с размаху резанул её по плечу. Она рухнула, как баран под топором мясника.

Собираясь навсегда избавиться от преследовательницы, я поднял её нож и встал над её телом, и тогда эта стерва схватила меня за ту часть тела, которую не следует трогать чужакам. Она безжалостно вывернула руку и потянула на себя, и каждый мужчина понимает, какую агонию я тогда испытал. Всё, что я мог — разжать её пальцы и отшатнуться. Задыхаясь, она стала читать одно из своих арфистских заклинаний, и это в мгновение ока привело меня в чувство.

Я пинком бросил стул ей в лицо, затем схватил корзину с рукописью и вылез в окно, бросившись наутёк со скоростью человека, едва избежавшего верной смерти.

***

Через час я добрался до своих покоев в гостинице «Красное ведро» — несомненно, самой ужасной гостинице Глубоководья. Это место было таким грязным, что здесь не обедали даже крысы, а постояльцы были такими мерзкими, что даже нищие с ними не заговаривали. Но у неё было два качества, которые я ценил превыше всех остальных: постель, стоившая всего один серебряный таран в неделю, и клиентура, которая никогда не вмешивалась в чужие дела. Когда я вошёл в общую комнату, по-прежнему одетый в платье швеи, никто не сказал и слова, а когда я сорвал шаль и перевязал ею руку, они лишь отвели взгляды и притворились, что не замечают моих рожек. Швырнув платье женщины в огонь, я уселся за столик в углу и стал оценивать нанесённый моей книге урон.

Всё было хуже, чем я ожидал; двадцать страниц потерялись, а другие пятнадцать Боуден Бонифацей превратил своим огнём в неразборчивое месиво.

- Пусть улей ос жалит его глаза! - прошипел я. - И да поперхнётся скорпионом эта проклятая арфистка!

- С мудрецом это можно устроить, - слова произнёс не один голос, а тысяча — глубоких и скрежещущих, как точильный камень. - А с ведьмой — вряд ли.

Я поднял взгляд, чтобы увидеть ухмылявшийся череп напротив. В его глазницах горели два чёрных солнца, багровая плёнка обтягивала кости лица, чёрный язык болтался между зубами, а тело было копошащейся массой вен и сухожилий.