Дымный конус

Святослав Логинов

Дымный конус

Определять день недели по виду конуса умели даже малые дети, а сколько часов остаётся до сброса макушки, не мог с точностью сказать никто, хотя именно это было самым важным умением. Конуса, числом шесть штук, курились в вышине, ветер сносил белую ядкую пыль, и чем ближе ко вторнику, тем больше пыли нарастало на конусе, отрава осыпалась вниз или оседала на склонах пушистой шапкой. Попробуй, сунься туда в понедельник, да хоть бы и во вторник за полчаса до сброса, скорей всего, никто и останков не найдёт от неудачливого добытчика. В среду на конус можно безопасно лазать, как на всякую простую гору, да что в том толку, если в среду на конусе ничего нет.

Рест был, пожалуй, самым опытным старателем. Он поднимался на второй конус, на остальные не обращая внимания, словно их и в природе нет. Среди старателей так и считалось: второй конус принадлежит Ресту. Конус этот не самый большой, но самый добычливый. Хотя, скорей всего, добычливым был Рест. А конус принадлежать никому не может. Будь ты вообще никто, пришлый человечишко, но явился и лезь на самую верхушку, а мы поглядим, сильно ли ты обогатишься. Обычно такие любители с конуса попросту не возвращались.

Кроме шести конусов в долине имелся ещё дымный провал. Ядкая пыль курилась там постоянно, но сбросов не бывало. Какие сбросы, если нет склона? Рассказывают, будто в глубокой древности конусов было семь, по числу дней недели, но потом один конус обрушился и образовался провал. С каждый годом ядкости там становилось меньше, но пока ещё хватало. Старики строго возбраняли соваться в провал — по неопытности сожжёшь грудь: куда ты после этого годен? — но мальчишки в провал шастали и врали, будто что-то находили. Жаль, добычи их никто не видал.

Шатущие люди, мечтающие о даровом богатстве, объявлялись в долине конусов с редкостным постоянством. По вторникам лазать на конус они не решались, в иные дни их, случалось, били, чтобы не портили вершину, не вызывали преждевременные обвалы. Зато среда был самый их день. Пришлые ползали по скалам, срывались, гибли или возвращались пустыми, но чрезвычайно довольными собой. Как ещё возвращаться, если не пустыми? — за Рестом и другими профессионалами ничего не сыщешь.

Хаживали шатущие и в дымный провал. Их никто не останавливал, чать не дети, должны понимать. В провале приезжие тоже гибли, но редко. Обычно возвращались, провонявшие ядучей пылью, приносили серебристые пластины, схожие с кристаллами бральота. Хвастали находками, полагая их истинным бральотом. Скупщики мудро улыбались, черкали по пластинкам пробным камнем, после чего блеск осыпался, обнажая подлинную природу горной породы.

Говорили, что где-то есть мастера, которые режут из поддельного бральота украшения и другие безделки. Народ в такие сказки не верил. Во-первых, подделка недолговечна, скоро осыплется, во-вторых, носить фальшивки вредно. Одно дело, дышать ядучестью ради работы, совсем иное — ради красоты.

Очередной путешественник ничем от других не отличался. На вид ему можно было дать лет двадцать, а по ухваткам судя, все восемьдесят. Остановился на постоялом дворе в районе лавочников, где ветер посвежей, не с конусов, а с дальних гор. На другой день, упаковавшись в наряд чумного врача, отправился обозревать конусы. Вторник в этот день был у пятого конуса, старатели, там промышлявшие, смотрели недобро, побаивались, что чужак сунется в их работу. Однако обошлось. Чужак во всей экипировке, побродил у подножия конуса, встретив возвращающихся старателей, попросил показать свеженайденные бральоты, а услыхав отказ, — не обиделся.

На следующий день, когда вторник наступил у шестого конуса, любопытствующий гость и вовсе полез в дымную яму, где по такому времени было нехорошо. Что он там искал — неведомо. Фальшивых пластин не принёс, разве пару штук на поиграние. Вернувшись, долго мылся в одном из окраинных фонтанов. На площадь, где люди берут питьевую воду, не полез. Мальчишки, караулившие неумеху за стенами, всячески намывали сначала путешественника в чумном одеянии, потом снятый наряд отдельно, за что получили горстку мелких монет.

Сами мальчишки в яму забирались, пока не потеряли интерес к вредному развлечению, причём, спускались туда безо всяких защитных одеяний, а потом купались в фонтане, стараясь получше отмыться. Поленишься вымыться, как следует, учуят родители тонкую вонь ядучести, битая задница долго будет помнить запретный поход.

Когда наступил вторник для второго конуса, чужак, заранее предупреждённый припёрся на восходную площадку. Стоял, портя настроение старателям, смотрел ввысь, но, ни к кому не подошёл, ни о чём не просил. В такую минуту сунешься некстати, то и по сусалам можно ненароком получить.

Второй конус хоть и не первый, но ядучесть у него на вершине набирается невиданной шапкой. С восходной площадки заметно, что шапка неспокойна, ядучесть там колышется, переливаясь, и отчего не срывается вниз, нет никакой возможности понять. Некоторые говорят, что до времени, пока вторник не наступил, ядучесть вовсе ничего не весит, а плавает по воздуху наподобие облака. Сразу понятно, что эти некоторые не пытались подняться на конус в понедельник или, хотя бы, в субботу. Там бы они узнали, сколько весит недозрелая ядучесть.

Приходит срок, и ядучесть срывается со склонов вся разом, словно кто ей снизу наподдал. В это время наросшие за неделю кристаллы бральота становились видны, и тот, кто окажется на вершине первым, может их найти и собрать. Уже через несколько часов добыча сходит к нулю. Сначала бральот перестаёт сиять, тончайшая плёнка новой ядучести покрывает его, пряча от глаз, затем кристалл начинает распадаться. Найденные бральоты старатели умеют закреплять, после чего они становятся несокрушимыми и не поддаются никакому воздействию. А те, что по какой-то случайности остались на склоне, человеку уже не достанутся. Бральот, образовавшийся под действием ядучести, в ней же и растворяется. Так, во всяком случае, считают старатели.

Столичные умники пытались выращивать бральоты в набранной на склонах ядучести. Собирали ядучесть в большие сосуды, пытались кипятить, ещё как-то чудили, но ничего кроме отравы и вони не получали. Бральот — камень чудесный, родится в высоте на конусе, в горшке его не вырастишь. В дымной яме бральотов не бывает, там выходит одна гадость.

Солнце зарумянило вершины, вторник второго конуса начался. С этой минуты можно начинать восхождение, но следует помнить, что лавины с верхушки вторничного конуса сходят все разом, и торопливость легко оборачивается гибелью.

Время схода лавины близилось. Старатели, шесть человек, встали и изготовились к подъёму. Седьмым был иногородний гость, но его никто не воспринимал всерьёз; он либо останется внизу, не начав подъём, либо не вернётся с вершины.

Верхушка конуса была неспокойной. Ядовитость на ней ощутимо бурлила, вздувалась, как может вздуваться облако. Но понимающий видит, что громада ядовитости лишь кажется воздушной, что она готова в любую секунду ринуться вниз, сметая всё на своём пути. Надо уметь пройти наверх первым и не попасть под лавину.

Один из старателей неожиданно рванулся и быстро двинулся по склону навстречу нависающей угрозе. Значит, углядел в бурлящем месиве что-то позволяющее уклониться от лавины, когда она хлынет навстречу безумцу. Разум в таких вопросах бессилен, только звериное чутьё может подсказать, что одинокий утёс не будет засыпан ядучестью, и смертельная круговерть не перехлестнёт через него, слизнув отчаянного, а обтечёт с двух сторон, оставив точку человека невредимой. Если, конечно, разумная точка успеет доползти до спасительного зубца. А потом смельчаку придётся спускаться с утёса, который сберёг его, и выбираться на главный склон конуса, что тоже требует времени и сил. Торопливость на склоне смертельна, но и неспешному лучше сразу оставаться внизу.

Рест ждал. Он видел, что сегодня ядовитость не позволит старателям проскользнуть к вершине прежде времени. Лавина пойдёт ровным фронтом, захлёстывая все утёсы и забивая укромины, где в иные времена случалось отсидеться. На что надеялся торопливый, что он высмотрел в нависающем карнизе, Рест не знал.

Конус дрогнул, огромный фонтан ядовитости, различимый за несколько дней пути, выметнулся из самой вершины. Обычно обвал так и начинается. Этого толчка с лихвой хватило, чтобы вся громада белой отравы сорвалась и пошла по склону, словно была живой или, по меньшей мере, жидкой.

Ядовитость неслась единой лавой, но Рест видел, что в этом фронте образуется слабина. Именно туда он и бросился, чтобы первым прорваться на оголившуюся вершину.

Никакого чумного костюма у Реста не было, в тяжёлом одеянии по скалам не побегаешь. Лёгкая маска немножко прикрывала дыхательные пути от ядовитости, позволяя как-то дышать, но не более того.

Работа у старателей тяжёлая, а жизнь короткая, и не столько из-за опасности, которую несут конусы, но, в основном, из-за отравления белой пылью. Удивительное дело: люди вдыхают белую пыль, а отхаркивают чёрную мокроту.

Убогий взгляд случайного наблюдателя не сумел бы заметить в бурлении конуса особых изменений, но Рест понял: срок пришёл. Почти сразу вслед за ним сорвались на бег и остальные старатели. Один за другим люди окунались в ядовитый туман, стремясь первыми достичь вершины, где сверкают на солнце рождённые за неделю кристаллы. Не так много их вырастает, от силы десяток, но этого довольно, чтобы старатели рисковали жизнью и растрачивали скудное здоровье.

На долю Реста досталось четыре бральота, причём один — наилучшего качества: идеальной формы, какая не требует огранки и особо ценится. Облазать весь конус, разумеется, не было никакой возможности, на подобное просто не хватило бы сил. К тому же, на других склонах старались конкуренты, а бральот — не та штука, которую можно не заметить. Рассказывают, будто бы бывало такое, но Рест с подобными чудесами не сталкивался.

С конуса вернулись все шестеро, в том числе и торопыга. Какие кому достались находки, никто не спрашивал — нельзя. В глазах у чужака промелькивало любопытство, но и он помалкивал: добрые люди обучили правилам.

Заговорил пришелец лишь на следующий день, когда Рест сидел в трактире с большой кружкой сидра. Чужак заказал себе медовухи, присел за столик к Ресту и представился:

— Меня зовут Уконти.

— Буду знать, — отозвался Рест. Сам представляться он не посчитал нужным, кто заговаривает со старателем, должен знать, с кем говорит.

— Мне нужно подняться на конус, желательно второй.

— Поднимайся, — Рест пожал плечами. — Дорога открыта для всех.

— Мне нужен проводник, который доведёт меня до самой вершины.

— Это будет дорого даже в среду. А в остальные дни — вовсе невозможно.

— Во вторник, — твёрдо сказал Уконти. — Во вторник после полудня, сразу после того, как сойдёт лавина.

Рест опустил кружку и впервые пристально поглядел на собеседника.

— Что ты собираешься там найти? Даже самого мелкого бральотика ты не отыщешь, это я тебе гарантирую.

— Мне не нужны бральоты, мне надо на вершину сразу после обвала.

Сладкий сидр показался горьким и ощутимо приванивающим ядовитостью.

— Кажется, я знаю, что тебе захотелось. Не думаю, что ты выживешь, несмотря на всю твою экипировку.

— Вам я выдам точно такой же защитный костюм и заплачу вперёд за то, что вы доведёте меня до самой вершины конуса.

— Ты представляешь, сколько это будет стоить?

— Сколько бы ни стоило. Вам столько не заработать и за месяц, даже если вы будете обирать все конусы до последнего бральотика.

— Я подумаю, — уклончиво ответил Рест.

Надевать выданный защитный костюм Рест не стал — нечего позориться перед товарищами, но с собой взял, упаковав в заплечный мешок. У самого Уконти мешок был вовсе громадный. Что там уложено, Рест не спросил; хочется, пусть тащит, а не сможет стащить, пусть бросает на полпути, Рест носильщиком быть не подряжался и не собирался помогать.

Пятеро конкурентов неприметно поглядывали на Реста. Уж они-то сразу поняли, что происходит: столичный хлыщ уговорил Реста взять его с собой. Прежде Рест твёрдо придерживался правила: посторонним на конусе не место. Хотят, пусть сами лезут, для этого у каждого конуса есть безопасный день — среда. Но для всякого правила существуют исключения, вопрос лишь в количестве денег, полученных старателем.

В нужную минуту белая оконечность конуса взбухла, словно взорванная изнутри, и лавина обрушилась во все стороны разом.

— Готовсь, — скомандовал Рест.

— Но ведь лавина ещё не схлынула…

— Ещё раз вздумаешь умничать, пойдёшь наверх один, а я пойду домой. Готовсь!.. Марш!

Внушение подействовало. Уконти побежал, неуклюже переставляя ноги в толстых бахилах.

— Живей!

Непроглядная стена надвинулась на ползущих по склону. Уконти был немедленно сбит с ног и, несомненно, бы, покатился к убийственному обрыву, если бы не твёрдая рука Реста.

— Далеко собрался? Это же ядовитость, её надо плечом рассекать, встречным ударом. Отшатнёшься, она тебя собьёт и потащит, так уж не встанешь. Понял? Тогда — вперёд! Больше ловить не буду.

Все шесть конусов достаточно круты, но серьёзных препятствий для альпиниста там нет. Если бы не копящаяся на верхушке ядовитость, совершить восхождение было бы не слишком трудно. Но даже в среду, когда приезжие болваны кидаются на конус, достичь самой вершины невозможно. Там начинает копиться ядовитость для следующего обвала, который случится через неделю. Кое-кто из пришлых пытался ковыряться в новорожденной шапке, мечтая найти там новорожденные бральоты. Такие, с позволения сказать, старатели обычно не возвращались с восхождения. Игры с ядовитостью кончаются плохо. К тому же, в народе поговаривают, что если кто из пришлых берёт с собой лопату или иной шанцевый инструмент, то такому умнику местные помогают навеки остаться на полпути к вершине. Хотя, зачем ему помогать, он и сам себе шею свернёт.

Шанцевого инструмента Уконти не брал, за этим Рест проследил. Зато он тащил прорву всякого альпинистского снаряжения. Казалось бы, зачем оно там, где тренированный человек пройдёт разве что с помощью альпенштока, но Рест недаром, ещё во время первого знакомства сказал, что догадывается, на что нацелился его попутчик.

Всякий может видеть, что почти сразу после схода лавины, едва рассеется дым минувшего катаклизма, верхушка конуса начинает покрываться новым слоем ядовитости. Но ведь, откуда-то она берётся? Отчасти это могут быть остатки не рухнувшие вместе со всей остальной пылью, уже в среду ядовитости накапливается достаточно много, чтобы это можно было объяснить наличием остатков. Некоторые полагают, что отрава конденсируется прямо из воздуха, образуясь из ядовитых испарений людей и животных. Но большинство размышляющих о натурфилософских явлениях, считают, что на вершине каждого конуса имеется небольшой кратер или провал, из которого непрерывно парит ядовитость.

Дискутировать на эту интересную тему можно бесконечно и безрезультатно, а вот проверить выводы на практике — затруднительно.

Положим, кратер действительно есть, но как доказать, что это кратер, а не случайная яма? В дымном провале таких ямин не пересчитать, и все полны ядовитостью. Значит, в кратер следует спускаться, для чего и взято альпинистское снаряжение. Но спуститься на дно — полдела, главное — выбраться назад. Провал, по которому спускались, положим, останется свободным, хотя, скорей всего там начнётся настоящая пурга из поднимающейся наружу ядовитости. И, если замешкаешься с подъёмом, окажешься внутри смертельной шапки, венчающей конус. А это, то же самое, что быть погребённым заживо.

Разумеется, если в конусе обнаружится отверстие, Рест туда не полезет. Его не прельщает даже самый изысканный способ самоубийства. Но и останавливать силой Уконти нельзя, он человек свободный и имеет право сложить голову, где ему заблагорассудится. Иное дело, что все видели: наверх Рест уходил вдвоём с приезжим, а вернулся один. Конечно, никто ничего не скажет, но чистое имя старателя будет замарано.

Оставалось надеяться, что взглянув на кратер (если он есть) и, увидев поток ядовитости, поднимающийся из глубин, Уконти откажется от спуска внутрь конуса. Довольно с него и восхождения. А Рест заработает серьёзные деньги и узнает, наконец, есть ли на вершине конуса кратер. Приятно будет, ежели это образование назовут в его честь, и потомки станут говорить: на вершине конуса расположен дымящий рест. Для этого надо измучить своего спутника так, чтобы он не вздумал спускаться в преисподнюю, но, измучив, притащить в долину живым.

А пока они пробирались самым неудобным путём, и Уконти беспрекословно тропил путь по остаткам ядовитости, порой достававшей ему по грудь. Вскоре Рест понял, что вымотать спутника ему не удастся, Уконти явно немало ходил по горам, разумеется, по обычным, где и намёка нет на ядкость, но зато склоны куда более круты и опасны.

Теперь оставалось продолжать подъём и надеяться, что здравый смысл не окончательно покинул напарника.

Но при этом у самого Реста в глубине души тлело нетерпеливое желание узнать, что же там на самом деле. Есть ли на вершине, от которой он кормится уже десять лет, но где ни разу не бывал, что-то кроме камня и ядкости. Подняться наверх не трудно, но сделать это можно лишь в те недолгие часы, когда надо добывать бральоты.

Вершина конуса: пять сглаженных временем идеальных зубцов, которые каждый житель долины не раз разглядывал, кто в сжатый кулак, а кто и через покупное стекло, приближающее картину, теперь была видна безо всяких ухищрений. Ядовитость серебрилась над ней чуть заметным облачком. Пока это были следы сошедшей лавины, но уже через несколько часов облачко примется густеть, начнётся образование новой шапки. На склоне покуда будет безопасно, а вот на вершине с этого момента нельзя оставаться ни единой лишней минуты.

На что надеется богатый путешественник, растративший ради своей прихоти целое состояние?

Ещё несколько шагов и явилась почти ровная площадка перед зубцами. Странно было думать, что каких-то три часа назад здесь возвышался холм ядкости в три человеческих роста высотой.

— Привал, — скомандовал Рест.

— Надо ли? — сунулся со своим мнением Уконти. — Ещё пять минут, и мы на вершине.

— Вот именно. Никогда не беги к цели слишком быстро. Торопливость нужна только при ловле блох. Прежде, чем сделать последний шаг, остановись и подумай. О бральотовом старателе слыхал? Не боишься?

— Не боюсь, хотя и не слышал.

Рест ждал вопроса о сказочном старателе, но Уконти, видимо, понимал, что время поджимает, и на разговор не клюнул. Тогда Рест начал рассказывать сам.

— Видишь, дымка над вершиной? Возможно, это остатки сегодняшней шапки, пыль от неё может стоять целые сутки. Я если это свежая ядкость, та, в которой образуются бральоты? Никто точно не знает, но говорят, что человек, попавший в это облако, насквозь прорастает кристаллами, превращаясь в драгоценную статую. Только, в отличие от обычных бральотов, эта статуя заразна, так что нашедший её, сам становится бральотовым старателем.

— Вы верите в эти сказки?

— На вершине мне прежде ничего подобного не встречалось, но, когда идёшь в места, где не только ты, но и вообще никто не бывал, лучше верить в сказки и быть готовым с ними встретиться, чем вляпаться в сказку, как дурак в дымную яму.

— Хорошо, будем опасаться бральотового старателя. Но ведь идти нам всё равно надо.

— Как договаривались. Но как только достигнем вершины и увидим, что там находится, сразу разворачиваемся и спускаемся с конуса.

— Сначала надо узнать, что там находится, и уже потом решать, что делать.

Рест внутренне чертыхнулся, перехватил поудобней палку и пошёл к зубцам, венчающим конус.

Через пять минут открылась цель их путешествия.

— Кратер! — восторженно выдохнул Уконти.

— Провал, — заключил Рест.

Отверстие, открывшееся их глазам, не напоминало ни кратер, ни провал. Скорей, это была шахта или туннель, уходящий вертикально вниз. Идеально ровные стенки, какие, конечно, встречаются в природе, но чрезвычайно редко.

Уконти скинул с плеч объёмный мешок, который он, надрываясь, тащил всю дорогу, извлёк на свет моток верёвки, несколько клиньев, ещё что-то.

— Ты, что, собираешься лезть в эту дыру?

— Непременно.

— Ты с ума сошёл? Сминуты на минуту оттуда хлынет ядкость. Никто даже не знает, какова она: это туман или пыль. За неделю она улежится и станет плотной. Но уже сейчас выжить там нет ни единого шанса. Никакая самая новомодная маска не спасёт. Сейчас надо быстро-быстро уносить ноги, а то, как бы в бральотовых старателей не обратиться.

— Не обратимся. Я посылал наблюдателей, и они засекали время от схода лавины до появления первых, по настоящему густых клубов ядовитости. У нас ещё, по крайней мере, два часа.

Действительно, последнее время вокруг конусов толклись какие-то приезжие, наблюдали сход лавин в зрительные трубы, обсуждали что-то чуть не до драки. Но, поскольку наверх лезть не пытались, то на них и внимания особого не обращали. А вот, поди ж ты, оказывается, высмотрели соглядатаи чего не надо.

— Всё одно, — сказал Рест. — Поглядел на ямину — и хватит. Я тебя на верную смерть вести не подряжался.

— Но нельзя же, стоя на границе открытия, развернуться и уйти!

— Можно. Более того, нужно. Сейчас ты расскажешь людям, что обнаружил на вершине конуса. А если ты сгинешь в этой дыре, то никто никогда не узнает, что там случилось, и весь подвиг сгинет вместе с тобой.

— А вы? Вы-то вернётесь в долину и расскажете, что видели на вершине.

— Вот ещё!.. — Рест фыркнул, как только можно фыркнуть сквозь маску. — Я не собираюсь прославлять идиотов, жертвующих собой ради никому не нужных открытий. Когда ты сгинешь в этой дыре, я расскажу людям, что до вершины мы не дошли, тебя снесло потоком ядкости, и как я ни старался, я не сумел найти тела. Мне поверят, и ещё долго никто не узнает, что тут находится.

— Зачем это вам?

— Ради спокойствия. Я не хочу, чтобы на вершину каждую неделю карабкался очередной самоубийца.

— Что же, логично. Но и я не могу остановиться, столкнувшись с неведомым. Значит, мне судьба погибнуть в безвестности. Надеюсь, когда я начну спускаться, ты не станешь перерезать верёвку.

— Успокойся, у меня нет ножа.

Тонкий шнур с грузом пошёл вглубь провала.

— Там не так и глубоко, — заметил Уконти. — Вполне можно спуститься.

— Спуститься всегда можно. Главное — выбраться наружу.