Монстры большого города (СИ)

— Её прихватили на “горячем”? — спрашиваю у Эда.

— Да.

— Пыталась кого-то прирезать?

— Пыталась спереть немного выпивки из магазина, но уйти далеко не смогла — охранник не позволил. Он же ей нос и подбил. Вроде бы случайно.

Интуиция подсказывает мне, что никакая это не “фурия”. Вскоре это подтверждает и криминалист, взявший у Мишель отпечатки пальцев. Таким образом, остаётся лишь Анджела Хоуп, о местонахождении которой до сих пор ничего неизвестно. Предложение временно скооперироваться с Дайсоном, Хензи принимает с большой неохотой, открыто называя Рика кретином. То же мнение высказывает и присоединившийся к нам Литл.

— Кретин или нет, но найти девчонку или какие-то конкретные улики всё равно надо. Или будете ждать, пока она сама придёт в участок и сдастся? — врубаю ворчливого начальника.

— Это забота Дайсона. Пусть он… — пытается было соскочить Литл.

— Теперь и ваша. Дайсон в своих поисках ничего не добился, но и вы от него не слишком далеко ушли. В том, что на одну подозреваемую в деле стало меньше, нет вашей заслуги. Это прости везение, и ничего более. Не ждите, что кто-то сделает вашу работу за вас.

В ответ на обоснованную критику, Боб принимается рассматривать свою обувь, а Эд косо на меня смотрит. Видимо сожалеет, что рассказал о Мишель. Да и плевать. Если бы хорошее настроение подчинённых было моей приоритетной задачей, я бы пошёл работать не в полицию, а старшим менеджером в супермаркет.

— Работайте, — говорю напоследок, прежде чем вернуться в свой кабинет.

БЕН

Гуляя по просторам даркнета, я наткнулся на сайт со снаффом. Двое ребят в масках животных проводили прямые трансляции, и под одобрительные комментарии в чате лишали жертву жизни. Убивали не по-киношному, с искусственной кровью и затемнением экрана или резкой сменой кадра, а взаправду, показывая все детали крупным планом. Потом ещё и опрос устраивали, уточняя пол и приблизительный возраст следующей жертвы. Если верить статистике сайта, наибольшей популярностью пользовались зрелые женщины. Даже не знаю, почему. Разделывая Рамона Меркадо и Эльзу Хайнц, я не видел особой разницы. Потому что смотрю на поступки, а не на возраст и пол. Видимо аудитория у “зверёнышей” сплошь озлобленные неудачники, которых жёны при разводе обобрали до нитки, вот они теперь и смотрят, как казнят других женщин, представляя на их месте своих благоверных.

Проведя собственное расследование, вычисляю, что трансляции с казнями проводят братья Колдуэл — Фред и Винс. Начав слежку, понимаю, что отлавливать их нужно разом, а не поодиночке. Если один брат пропадёт, второй забьёт тревогу и заляжет на дно. Или привлечёт кого-то для своей защиты. В любом случае, добраться до него станет тяжелее, поэтому действовать следует наверняка.

Живут братья в разных концах города, поэтому следить за ними одновременно не получается. Хочу было привлечь к наблюдению Анджелу, но быстро отказываюсь от этой затеи. У девчонки своего дерьма выше крыши. Не хватает ещё грузить её моим. К тому же за частые прогулы Анджелу могут уволить. Это у меня свободного времени полно, и я могу делать всё, что захочу, и когда захочу. Так что решаю всё провернуть самостоятельно, без помощи Энджи. У неё свой “чёрный список”, а у меня — свой.

Поздним вечером братья всё же встречаются, садятся в чёрный фургон, и куда-то едут. Выключив фары, незаметно следую за Колдуэлами. Приехав в небольшой спортивный магазинчик, принадлежавший Фреду, братья выталкивают из фургона какую-то женщину с мешком на голове и связанными за спиной руками, и ведут в здание. Чтобы не засветить машину, отгоняю её на соседнюю улицу. Надев маску, перчатки, и прихватив канистру с бензином, возвращаюсь к магазину Фреда.

Оказавшись внутри, быстро осматриваюсь, ставлю канистру на пол, и иду в сторону подсобки. По доносящимся из-за двери звукам, догадываюсь, что именно там у Колдуэлов и находится студия. Один из братьев, не знаю, какой именно, обращается к зрителям, давая понять, что трансляция уже началась. Раздавшиеся в следующую секунду женские крики тут же прерываются, предположительно, парой ударов по лицу. Мелькнувшую было мысль вмешаться, и помочь незнакомке, тут же отклоняю. Не хватало только, чтобы потом жертва братьев рассказала обо мне копам. А она это сделает, если выйдет отсюда живой. Лица моего она не увидит из-за маски, но запомнит остальные приметы, такие как рост, телосложение, и что-нибудь ещё. К тому же трансляция уже началась, и кроме жертвы меня увидят и все зрители, зашедшие посмотреть на очередную казнь. Поэтому судьбе незнакомки можно только посочувствовать. И я бы это сделал, если бы мне было не всё равно. Может, я и не самый плохой человек в Элдер Сити, но и хорошим меня назвать тоже нельзя.

Решив дождаться окончания трансляции, отхожу от подсобки. Пока женщина истошно вопит, вскрываю и обчищаю кассовый аппарат, забирая всю наличку. Вскоре крики стихают. Вновь подойдя к подсобке, слышу, как один из Колдуэлов подводит итоги очередного голосования. Спустя минуту неинтересной болтовни трансляция прекращается. Первым из подсобки выходит Винс. Нанеся удар сбоку, вонзаю младшему Колдуэлу нож в шею по самую рукоятку. Оттолкнув хрипящего мужика, захожу в подсобку. Во взгляде обернувшегося Фреда, снимающего камеру со штатива, замечаю удивление, а затем и испуг. Швырнув в меня камерой, Колдуэл бросается к стене, на которой висят топор, мачете и бейсбольная бита. Нагнав Фреда, сбиваю беглеца с ног ударом в прыжке. Садист падает на пол. От стены с оружием его отделяет всего метра полтора. Усевшись сверху, сжимаю шею Колдуэла локтем, и начинаю его душить. Фред хрипит, и пытается скинуть меня с себя, но я оказываюсь сильнее. Из-за нехватки кислорода садист вскоре теряет сознание.

Убивать Винса было необязательно. С такой же эффективностью я мог бы использовать шокер или инъекцию снотворного вместо ножа. Просто мне не захотелось делать две ходки от магазина до машины, рискуя быть замеченным. А утащить две крупные туши за раз у меня не получится. Не знаю, кто в их тандеме был главный, а кто на подхвате, но отдуваться за обоих придётся Фреду. Посмотрев на истекающую кровью мёртвую женщину, привязанную к деревянному кресту, подхожу к покойнице, и прикрываю ей глаза. Удостоверившись, что вторая камера тоже отключена, вытаскиваю нож из шеи Винса, вытираю кровь, закидываю Фреда на плечо, и выхожу из подсобки, оставив дверь открытой. Вернувшись с канистрой, щедро заливаю всё бензином, бросаю на пол зажженную спичку, и вместе со старшим Колдуэлом покидаю магазин.

19

КЭРОЛ

Приехав домой, первым делом проверяю почту, и нахожу письмо от Рэнди с прикреплёнными файлами. Не обманул всё-таки, засранец. Начинаю внимательно изучать неопубликованную статью. Занятное чтиво. Познавательное. Слог, конечно, хромает, но в целом, сойдёт. Массовая публика, обычно, нетребовательная, и любит, когда всё написано по-простому, без непонятных терминов и заумных размышлений.

В статье Лумиса говорится о пропавших без вести людях, чьё количество перевалило за полсотни. В большинстве своём они никак не были связаны друг с другом, но кое-что общее у пропавших было. За каждый из них водился какой-нибудь грешок. За кем-то покрупнее, за кем-то поменьше. У кого-то были явные проблемы с законом, а чьи-то грешки всплывали на поверхность лишь после бесследного исчезновения, когда за поиски пропавшего бралась полиция. Описав несколько конкретных случаев, Рэнди пришёл к выводу, что в Элдер Сити уже не первый год орудует серийный убийца. Но это не обычный маньяк, а самый настоящий линчеватель, который, как считал Лумис, судя по написанному, поставил перед собой цель очистить город от грязи. Читая это умозаключение, откровенно зеваю. Психи убивают не ради каких-то высших целей, а потому что им это нравится. Пытаться приписывать им какие-то героические черты, это либо игра на публику, либо самообман.

Тем не менее, кое-что полезное в статье есть. Ближе к концу Лумис высказывает гипотезу, что неуловимый убийца так долго остаётся вне поля зрения полиции, потому что либо сам там работает, либо кто-то его прикрывает. Предложение вполне интересное, и по-своему не лишено смысла. Долго работая в полиции, реально можно совсем свихнуться. Особенно в Элдер Сити. Ещё до того, как подружиться с бутылкой, отец частенько повторял, что этот город проклят. Чушь, конечно, полная. Город — это просто место. Проблема в самих людях. Подари им землю обетованную, и через какое-то время они превратят её в загаженный притон. В отличие от отца, я не ставлю перед собой цель сделать мир лучше. Как не старайся, хоть из кожи вон лезь, наркоторговцы, насильники и убийцы никуда не исчезнут. Мои задачи более приземлённые — мягкое кресло, высокая должность, крупные связи в городе и за его пределами. И я всего этого обязательно добьюсь, чего бы мне это не стоило.

Приехав с утра пораньше в участок, принимаюсь сверяться с базой данных. В общем и целом, информация из статьи Лумиса подтверждается. Указанные в файлах люди действительно бесследно пропали, и об их местонахождении ничего неизвестно и по сей день. Внимательно просматривая список пропавших без вести за несколько лет, натыкаюсь на одного типа, заслуживающего внимания.

Пол Марлис. “Золотой” мальчик, любитель быстрой езды. Обвинялся в том, что насмерть задавил двух девочек, но был полностью оправдан. Подробностей в досье нет — одни лишь сухие факты, но вполне допускаю, что имела место судебная ошибка, а то и служебный подлог. Сама не раз сталкивалась с таким дерьмом ещё до перевода. Но интересно в этом случае другое. Отцом одной из погибших девочек оказывается ни кто иной, как Джон Элмерс. Прочитав это, начинаю поглядывать в сторону кабинета сержанта. Мог ли он расправить с убийцей своей дочери? Запросто. За убийство единственного ребёнка, пусть даже непредумышленное, процентов восемьдесят отцов порвали бы убийцу на куски.

После расправы на Марлисом в мозгу Элмерса могло что-то щёлкнуть. Предположение Лумиса о том, что загадочный линчеватель поставил перед собой задачу очистить город от грязи, теперь уже не кажется таким бредовым. Элмерс не какой-то желторотый новичок. Он работает в полиции уже давно, и много знает о том, на какие вещи стоит обращать внимание, чтобы не оставлять следов, и как лучше избавляться от улик. К тому же, у него могли быть сообщники.

Прикрыв глаза, массирую виски. Ото всех этих мыслей голова идёт кругом. Я надеялась, что отправка Вестина за решётку обеспечит мне повышение. Не срослось. Но если сын легендарного Джима Элмерса окажется линчевателем, о котором написал Лумис в своей неопубликованной статье, то ирландский ублюдок отойдёт даже не на второй, а на десятый план. Маньяк в рядах полиции — это даже не сенсация, а самая настоящая бомба. И я буду тем сапёром, кто её обезвредит.

АНДЖЕЛА

Большая часть посетителей нижнего уровня “Паладина” практически не отличается друг от друга. Садисты, насильники, извращенцы, мрази. Но даже в этой выгребной яме был один экземпляр, выделявшийся на фоне остальных. Он не причинял пленницам и пленникам вреда, даже пальцем никого не тронул. Он просто наблюдал, как это делают другие. Наблюдал пристально и очень внимательно, будто пытаясь запомнить каждую мелочь. А когда всё заканчивалось, оставался с жертвой наедине, писал картину, и показывал “модели” результат. Ублюдок явно не дружит с головой, но карандашом и кистью орудует мастерски. Особое внимание подонок уделял лицам жертв, и, в частности, глазам. Столько в них было боли и безысходности. Работая над фоном, художник всегда менял комнату для утех на что-то другое, вроде средневекового пыточного каземата, поле боя, усеянное костями и черепами, или ад, каким его представляли священники и верующие. Жертва тоже не оставалась без изменения. Ей этот творец тоже что-нибудь добавлял, вроде треснувшего нимба над головой, ангельских крыльев за спиной или что-то другое. Говорил ублюдок с французским акцентом, чем существенно облегчил мне поиски. Не обращаясь за помощью к Бену, я самостоятельно вычислила художника ещё в прошлом месяце.

Его зовут Пьер Назери. Подающий надежды молодой художник, филантроп, победитель какого-то художественного конкурса. Совсем недавно ему стукнуло двадцать шесть. Единственным родственником Пьера был богатый дед, скончавшийся в прошлом году. Всё своё немалое состояние он завещал внуку. Следующим после “аналитика” на тот свет должен был отправиться совсем другой ублюдок, но я поменяла очерёдность, наткнувшись в интернете на свежее интервью с Назери. Сколько же в нём было пафоса и самолюбования! Не удивлюсь, если для выпуска пара этому выродку и мастурбировать не надо, а достаточно просто подумать: “какой же я классный и талантливый”! А когда этот подонок с гордостью заявил, что часть его работ наконец-то начали выставлять в городской галерее искусств, мне захотелось как можно скорее покончить с этим самовлюблённым выродком.

Пока разрабатываю план действия, понимаю, что добраться до Назери будет непросто. Живёт Пьер не в квартире и даже не в отдельном доме, а в загородном особняке. Незаметно я даже приблизится к нему не смогу, не то что проникнуть внутрь. Бен бы смог, но мне до него как от Марса до Сатурна. Созвонившись с Назери, представляюсь ярой поклонницей его творчества, и прошу о личной встрече, надеясь заманить выродка в безлюдное место. Однако Пьер деликатно меня отшивает, ссылаясь на сильную нехватку времени, и предлагает встретиться с ним в галерее. Меня такой вариант категорически не устраивает.

Помогает мониторинг социальных сетей. Тщеславный ублюдок хвастается, что собирается передать чек на крупную сумму одному детскому приюту, не забыв назвать время. Заплетя волосы в косу, прячу её под шерстяной шапкой. Надев слегка мешковатую мужскую куртку и чёрные очки, добираюсь до приюта на общественном транспорте. Туда же вскоре прибывает и Пьер, но не один, а вместе со своим водителем. Решив покурить, он выходит из тачки. Мне только это и нужно. Подбежав сзади, бью его шокером в спину, подхватываю, и затаскиваю в машину. Заняв водительское сидение, жду возвращения Пьера.

Не заметив подмены, вернувшийся ублюдок садится сзади, и требует отвезти его в галерею. Обернувшись, пускаю Назери в лицо струю из перцового баллончика. Вскрикнув от неожиданности, схватившийся за глаза Пьер пытается выскочить на улицу, но не успевает — удар током в шею лишает его сознания.

От водителя избавляюсь при первой возможности, оставив его в безлюдном переулке. Забрав телефон, делаю парню укол, гарантирующий крепкий сон до самого вечера, а то и до ночи. Чем позднее прихвостни Назери хватятся, что с их боссом что-то случилось, тем лучше. Проверка документов чревата большими проблемами. Поэтому веду машину максимально аккуратно, стараясь держаться подальше от главной дороги и улиц, где установлены дорожные камеры.

Перегнав тачку на пустырь за городом, перебираюсь в заранее оставленный между двумя деревьями пикап. Перетащив Пьера в кузов, накрываю Назери тканью, беру пару пластиковых бутылок с бензином, и сжигаю тачку Пьера, после чего еду на ферму. Запасной ключ от дома у меня есть, код к двери в подвал я помню. Весит Назери немногим больше меня, поэтому дотащить его до разделочной не составляет особого труда. Раздев ублюдка, привязываю его к столу, и привожу в чувство, плеснув в лицо холодной водой.

— Привет, мразь. Помнишь меня? — интересуюсь первым делом, не особо рассчитывая на положительный результат.

— Конечно. Я помню каждую из вас. Особенно тебя, — спокойно отвечает Пьер.

— Ну раз помнишь, то должен понимать, что ничем хорошим для тебя наша встреча не закончится.

— Понимаю.

Для того, кто находится неизвестно где, в компании той, кто не особо его любит, этот ублюдок ведёт себя на удивление спокойно. И это меня злит. Чтобы сбить с выродка спесь, надеваю прозрачный передник, и подгоняю к столу каталку с инструментами. Глядя на предметы, которые превратят его в кровавое месиво, Назери ничуть не меняется в лице.

— Ты не обязана это делать. Я никогда не причинял тебе боли, — говорит он тоном опытного психиатра, общающегося с буйным пациентом.

— Конечно. Ты просто смотрел, как это делают другие, и ловил от увиденного кайф, словно озлобленный на весь мир импотент.

— Ничего ты не понимаешь.

— А ты попробуй объяснить. Ответ я услышу в любом случае, но в твоих же интересах рассказать всё по-хорошему, пока я не начала срезать с тебя кожу и ломать кости.

Пьер какое-то время молчит, и как-то странно на меня смотрит. Уже хочу было взять скальпель, и разок полоснуть этого урода для бодрости, но он начинает говорить.

— Сильные эмоции служат для меня источником вдохновения. Радость мотивирует в меньшей степени. Боль — в большей. Не быстрая и сиюминутная, как от пореза или ожога, а всепоглощающая, которая затрагивает не только тело, но и душу. Страдания настолько сильные, что полностью опустошают, превращая живого человека в пустую оболочку, — начинает объясняться Назери.

— Звучит как полный бред, — высказываю своё мнение.

— Я знал, что ты не поймёшь. Но это неудивительно.

— Потому что я тупая, а ты весь из себя такой умный?

— Потому что я — человек искусства. Любой творец, будь то художник, скульптор, или кто-то другой, может быть мастером своего дела. Но какими золотыми не были его руки, без вдохновения нельзя создать шедевр. Сомневаюсь, что ты этого хотела, но свой шедевр я смог создать лишь благодаря тебе.

— Какой шедевр? Что ты несёшь, придурок? — повышаю голос.

— Твои портреты — это лучшее, что мне удалось создать. Особенно самый последний. Это работа истинного творца, а не ремесленника. Всё то, что сейчас висит в галерее, ему и в подмётки не годится.

Откровения Пьера едва не вызывают у меня вывих мозга. Я ещё в “Паладине” поняла, что у художника явные проблемы с головой, но не думал, что всё настолько запущено. На его фоне даже начинаю чувствовать себя почти нормальной. Пытаясь понять, о каком именно портрете он говорит, вспоминаю, что в последний раз Назери приходил ко мне вскоре после смерти Томми, когда я была полностью сломлена, и хотела умереть. При мысли о том, что мои страдания подарили этому ублюдку вдохновение, хочется схватить молоток, и лупить выродка до тех пор, пока его башка не станет похожа на лопнувший арбуз. Отхожу в сторону, и со всей силы бью ногой по стене. Гнев — плохой советчик. Если хочу, чтобы этот полоумный помучался, а я этого хочу, мне нужно успокоиться. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, всё же восстанавливаю душевное равновесие, и возвращаюсь обратно к столу.

— Боль, говоришь, вдохновляет. Это хорошо. Ты обратился по адресу. Готовься вдохновляться, — говорю Пьеру, беря с каталки дрель.

20

АНДЖЕЛА

Для того, кто якобы фанатеет от боли, Пьер как то слишком уж громко вопил. И это были отнюдь не крики радости. Особенно болезненным, как мне показалось, для Назери был момент, когда я поочерёдно молотком сломала ему все пальцы на обеих руках. Такое чувство, это этого полоумного больше беспокоила не скорая смерть, а то, что он больше никогда не возьмёт в руки кисть. Как и всем, кто был здесь до него, предоставляю ублюдку последнее слово. Пьеру было больно от того, что такой великий и талантливый человек так рано покидает этот мир, но Назери утешал себя мыслью, что следующие поколения запомнят его имя. Меня этот напыщенный бред даже немного позабавил.

Но даже убравшись с фермы, предварительно за собой прибравшись, никак не могу забыть последние слова Пьера. А что если ублюдок прав? В мировой истории были случаи, когда какой-нибудь мало кому нужный художник или композитор умирал, а уже после смерти выяснялось, насколько же это был талантливый творец, опередивший своё время. Вдруг то же самое случится и с Пьером? Ну уж нет, я этого не допущу! Его имя попадёт в полицейскую хронику, и так там и останется. Пройдут дни, может недели, и люди забудут Пьера Назери. Особенно если я уничтожу его картины.

Прихватив запасной комплект одежды, несколько бутылок с бензином, зажигалку и пистолет, прихожу в галерею искусств за двадцать минут до закрытия. Отыскав секцию с картинами Назери, недолго любуюсь ими, и иду в женский туалет, где оставляю окно открытым. Покинув галерею одной из последних, выжидаю минут тридцать после закрытия. Отойдя в сторону, переодеваюсь в более неприметную одежду, надевая маску и перчатки. Забравшись в открытое окно, едва успеваю юркнуть в ближайшую кабинку. В туалет заглядывает то ли уборщик, то ли охранник. Кто именно, не вижу из-за закрытой двери. Немного посветив фонарём по полу и стенам, неизвестный уходит. Вздохнув с облегчением, выбираюсь из кабинки, закрываю окно, и выхожу из туалета.

Прятаться по углам и играть в ниндзя даже не пытаюсь. Вся галерея увешана камерами наблюдения, и охрана уже знает о моём присутствии. Времени в обрез, поэтому в нужный зал бегу без остановки. Добравшись до картин Назери, первым делом лью бензин на пол, и тут же поджигаю. Затем принимаюсь за полотна. Не проходит и минуты, как к залу подбегают двое охранников. Не видя другого выхода, достаю пистолет и делаю пару предупредительных выстрелов, вынуждая мужиков искать укрытие. Из-за разлитого бензина пламя стремительно расползается по полу, отрезая один зал от другого. Становится очень жарко.

Подпалив последнюю картину, бегу к ближайшему окну. Едва успеваю открыть его, слышу выстрел, и левую руку обжигает огнём. Вскрикнув от боли, хватаюсь за простреленную конечность, и выпрыгиваю на улицу. Стараясь убраться от галереи как можно быстрее и дальше, едва вспоминаю про рюкзак с одеждой, в которой остался мой телефон. Подобрав его, забегаю за ближайший угол, и звоню Бену.

— Меня подстрелили! — сразу выкрикиваю, едва мой наставник берёт трубку.

— Тебя преследуют? — уточняет Бен спокойным голосом.

— Нет. Им сейчас не до меня. Не волнуйся, я была в маске и перчатках, так что…

— Как далеко ты находишься от своего дома?

— Не очень далеко. Кварталах в трёх.

— Далековато. Куда тебя ранили?

— В руку.

— Если тебя никто не преследует, сделай остановку, и перевяжи рану, пока не потеряла слишком много крови. Когда доберёшься до своей квартиры, иди в ванную, промой рану, и смени повязку на чистую. Запомнила?

— Да. Что-то ещё?

— Постарайся не отрубиться до моего приезда. Не хотелось бы ломать дверь.

— Постараюсь.

За неимением бинтов приходится укоротить майку. Пока перевязываю рану, меня начинает мутить. Не от вида крови, к ней я давно привыкла, а из-за того, сколько её из меня вытекло. Закончив перевязку, снимаю маску и меняю куртку. Когда добираюсь до квартиры, рука так сильно немеет, что практически перестаю её чувствовать. Только успеваю промыть рану, как слышу настойчивый стук в дверь. Открыв её, вижу Бена с небольшой чёрной сумкой на поясе. Не говоря ни слова, мужчина заходит в квартиру. Мельком посмотрев на руку, которую я не успела перевязать, наставник приказывает мне идти в комнату и лечь на кровать. Так и делаю. Следом за мной приходит и Бен. Сняв сумку, он кладёт её на стол.

— Знаю, как ты не любишь, когда до тебя дотрагиваются, но сейчас без этого не обойтись, — говорит наставник, глядя на мою руку.

Коротко киваю в ответ. Бен сначала прикладывает ладонь к моему лбу, проверяя, нет ли у меня температуры, затем аккуратно берёт мою руку, приподнимает, и внимательно осматривает.

— Выходного отверстия нет. Это плохо. Пуля застряла, и её придётся вытаскивать, — констатирует он после осмотра.

— Вытащи, если сможешь, — бормочу тихим голосом.

Расстегнув сумку, Бен вытаскивает из неё хирургические инструменты и какие-то препараты. Закачав что-то в шприц, мужчина делает мне укол. По телу разливается приятное тепло, дурнота отступает. Сама не замечаю, как отрубаюсь.

Когда прихожу в себя, на улице уже светло. Рука перевязана и слегка покалывает. Бодрый Бен сидит в кресле, и что-то читает в своём телефоне. Заметив на тумбочке стакан с водой, мигом его осушаю.

— Который час? — интересуюсь я, утолив жажду.

— Почти пол-одиннадцатого, — отвечает Бен, не отрываясь от телефона.

— Сколько? Твою мать, я на работу опоздала! Меня теперь уволят! — тут же вскакиваю.

Бен переводит взгляд на меня.

— Никто тебя не уволит. Я позвонил в твой ресторан, представился медработником, сказал, что ты упала с лестницы и повредила руку, и в ближайшие пару дней выйти на работу не сможешь.

— Хватило бы и одного дня, — зачем-то начинаю привередничать.

— Не волнуйся, без тебя ваша забегаловка в грязи не утонет. Лучше расскажи, зачем галерею подожгла.

Теряюсь, и хочу было начать отпираться, но понимаю, что это бессмысленно. Бен видит меня насквозь, и обман сразу распознает.

— Как ты узнал, что это я? — зачем-то уточняю.

— Посмотрел новости, почитал подробности в интернете. Да и время так удачно совпало.

— Какое время?

— Между поджогом и твоим звонком.

Тяжело вздыхаю, и подробно рассказываю о своих злоключениях, стараясь не упускать ни одной детали. Бен внимательно меня слушает, и не перебивает. По его лицу очень трудно понять, злиться он, или нет. С такой выдержкой ему бы в покер играть.

— Видел я скриншоты нескольких его картин. Талантливый был паренёк, — высказывается Бен, едва я заканчиваю рассказ.

— Он это заслужил! Этот больной…

— Я тебя не осуждаю. Просто констатирую сам факт. Рисовать Назери умел. Пока ты спала, я сравнил лица с нескольких портретов с реальными моделями. Сходство идеальное. Скажи мне лучше вот что: в галерее были портреты кого-нибудь из “Паладина”?

— Нет. Назери хоть и псих, но точно не идиот, чтобы так подставляться. Это были другие картины.

— Плохо, что другие.

— Почему? — искренне удивляюсь.

— Если он не уничтожил или не продал кому-то портреты измученных рабынь, скорее всего, они хранятся в его особняке.

— И что в этом плохого? — всё ещё не понимаю, чего опасается Бен.