Помоги проекту - поделись книгой:
Серия «Моя китайская коллекция»
Людмила Исаева
ВОСЕМЬ БЕССМЕРТНЫХ
I. ВСТУПЛЕНИЕ
Для тех, кто не читал первую и вторую книги, я повторюсь. Поводом для написания десяти книг об истории и культуре Китая стала моя коллекция фарфоровых статуэток, которую я собираю более десяти лет. И практически каждый фарфоровый человечек — изображение конкретного героя, жившего когда-то в Китае и прославившегося чем-либо, или персонаж какой-нибудь легенды, мифа, народного сказания. Из простого любопытства я стала изучать жизнь каждого такого героя, попутно открывая для себя много неожиданного и интересного в истории и культуре Китая, с которыми я, как специалист, в принципе, была знакома, и даже делая порой маленькие открытия.
Необходимую информацию я получала и продолжаю получать посредством чтения огромного количества книг (естественно, только на китайском языке), посещения мест, связанных с тем или иным персонажем, а также (буквально по крупицам) в процессе бесед с китайцами — образованными и простыми крестьянами, друзьями и случайными знакомыми или попутчиками. В принципе, все написанное по замыслу и композиции представляет собой единый фолиант, и лишь из-за невозможности вместить все в одном томе приходится издавать свою работу в нескольких отдельных книгах.
Считаю необходимым сказать несколько слов о способе передачи китайских слов русскими буквами. О сложности китайского языка все наслышаны, и этой теме посвящена отдельная глава в первой книге, которую для удобства я называю “зеленой”. Для обычного читателя немалую трудность представляет восприятие, и на слух, и в тексте, китайских имен, в которых повторяются практически одни и те же звуки (именам тоже отведена отдельная глава в той же зеленой книге). И здесь я хочу повторить то, о чем уже писала.
У китайцев, как правило, односложные фамилии, которые пишутся и произносятся только перед именем; затем следует имя, одно- или двусложное. Естественно, и имя, и фамилия пишутся с заглавной буквы. В случае если имя состоит из двух слогов (а при письме это два отдельных иероглифа, каждый — со своим значением), то в русском варианте первый слог имени всегда было принято записывать с большой буквы, а второй — присоединять с помощью дефиса и, естественно, с маленькой буквы, что выглядело вполне логично. Например, Лян Шань-бо, где Лян — фамилия, а Шань-бо — имя, состоящее из двух иероглифов.
После образования КНР (в 1949 г.) в стране под руководством Мао Цзэ-дуна начали строить социализм; и в какой-то момент кому-то из китайских политиков показалось, что на фоне такого словосочетания как "марксизм-ленинизм" вновь возникшее “Мао Цзэ-дун-идеи” выглядит странно из-за дефиса, соединяющего не две фамилии, а две части имени. Тогда и было принято новое правило, по которому в любом китайском имени обе части следует писать слитно. Его и по сей день придерживаются в России, хотя о словосочетании "Мао Цзэдун-идеи" даже в самом Китае давно забыли.
В своих книгах я сознательно возвращаюсь к прежнему правописанию по двум причинам: во-первых, русскоязычному читателю легче воспринять и произнести два слога по отдельности, а во-вторых, как я уже заметила, каждый слог — это отдельное слово со своим значением, и нелогично записывать их слитно. Не говоря уже о том, что вся классическая литература Китая переведена на русский язык российскими синологами старших поколений еще до этого курьезного случая, когда политика оказалась важнее логики и правил языка. И в этих произведениях переводчики записывали китайские имена именно тем способом, к которому хочу вернуться и я.
Есть и еще один момент, связанный с именами. Среди самых известных поэтов Китая эпохи Тхан есть два человека, в именах которых встречается иероглиф "бай", что значит "белый". Это Бай Цзюй-и и Ли Бай. У одного "бай" служит фамилией, у другого — именем. В "Словаре Кхан Си" указывается, что в старину этот иероглиф читался иначе — "бо". В современном же китайском он читается "бай". Однако в русской транскрипции данный иероглиф в именах этих поэтов (и только в этих двух случаях) по-прежнему записывается авторами книг как "бо", что принципиально неверно.
В знаменитой книге "Бай цзя син" ("Сто фамилий"), написанной в эпоху правления династии Сун, собраны иероглифы, которыми записываются наиболее распространенные китайские фамилии, т. е. фамилии родов, принадлежащих к основной национальности
Что касается географических и других названий, то они, как правило, состоят из нескольких иероглифов, опять же, повторюсь, каждый — со своим значением. И поэтому правильнее было бы записывать их в русском варианте отдельными слогами, например, Шань-хай гуань, Ми-юнь, Тхень-ань мэнь, Чхан-ань цзе и т. д. Однако по существующим правилам подобные названия записываются одним словом, что громоздко и неверно по сути.
Если говорить о транскрибировании китайских слов русскими буквами, то русский алфавит вполне позволяет достаточно точно передать большинство китайских слогов, однако существующая ныне официальная русская транскрипция далеко не точна. И это касается не только неблагозвучного для русского уха слога "хуй", который "переводят", кто как: и "хуэй", и "хой", и "хуой", но и других слогов, которые в общепринятой записи на русском очень далеки от оригинала.
Мне повезло — меня преподаватели обучали китайскому произношению с помощью так называемой латиницы, благодаря которой можно научить ученика безупречно произносить китайские слоги. Но были и преподаватели "старшего поколения", старой школы, которые сами учились на базе русской транскрипции, не очень удачно подобранной. И самые шаловливые студенты любили передразнивать подобное произношение, потому что оно действительно звучит несколько комично.
В настоящее время уже появляются авторы-китаисты, которые не боятся неблагозвучности одного из китайских слогов: истина, как говорится, дороже; и, кроме того, пытаются передать китайские слова с помощью русских букв нестандартным способом. И мне хочется быть именно среди таких авторов, тем более что речь идет не об учебнике китайского языка. Начиная с этого томика я буду передавать китайские слова своей транскрипцией, стараясь максимально приблизить их звучание к оригиналу, за исключением самых известных названий, к которым все уже привыкли: Шанхай, Нанкин и пр. Это отступление-пояснение я сделала для тех, кто мог бы упрекнуть меня в неформальном способе записи китайских слогов русскими буквами.
Но вернемся к содержанию книг. В первом томике рассказывалось о нумерологии, о цифровой символике, о том, какое значение китайцы придают цифрам и числам. В главе "Восемь и четыре" второй, вишневой книги пояснялось, почему в китайском языке словосочетаний с цифрами "четыре" и "восемь" особенно много. И я решила проиллюстрировать это явление, рассказав о самых известных личностях, объединенных в группы по четыре и восемь человек. Вот почему вторая книга практически вся была посвящена знакомству с четырьмя великими красавицами древнего Китая. Красавиц в истории Китая было, естественно, великое множество, однако именно эти были выделены в знаменитую "четверку". Эти чаровницы — Си Ши, самая первая в мире женщина-шпион, прожившая во вражеском государстве десять лет; Ван Чжао-цзюнь, для которой судьба родины оказалась важнее любви; Дяо Чхань, жена сына и любовница отца; Ян гуй-фэй, роковая страсть императора ("гуй-фэй" — не имя, а ранг наложницы).
Не менее знамениты в Китае и другие четыре женщины, героини, опять-таки, четырех легенд о великой любви, и с рассказа о них начинается эта, голубая книга. А закончу тему "Восемь и четыре" знакомством с восемью небожителями, или восемью даосскими бессмертными.
Кстати, цвет обложек моих книг отнюдь не случаен, а имеет символическое значение. Зеленый — цвет жизни, ее начала, истоков, цвет пробуждения природы, травы и листьев; это и самый распространенный цвет (наряду с красным) в одежде женщин и детей в старом Китае, и моя первая книга, знакомящая с Китаем — зеленая.
Вторая книга — вишневая, это цвет любви и страсти, цвет, напоминающий о женских устах и ланитах; и посвящена книга любовным историям, а также женским тайнам и хитростям.
Третья книга рассказывает о небожителях, которые, хоть и обитают, в основном, на небе, однако нередко и на землю на облаках спускаются, и моря с помощью волшебных предметов переплывают. Безбрежные моря и бездонное небо и дали цвет обложке третьей книги.
Четвертая будет желтой, а пятая — алой. Почему — узнаете, когда возьмете их в руки. А пока — приятных вам минут и часов наедине с героями самых известных китайских легенд и сказаний.
Людмила Исаева
II. ЧЕТЫРЕ ЛЕГЕНДЫ О ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ
В Китае в течение тысячелетий гнет традиций был чрезвычайно велик, и запретов было слишком много. Любовь между мужчиной и женщиной была невозможна. И все же стремление к свободной любви толкало иных героев на безрассудные поступки, а то и на борьбу, — утверждают китайцы. Иллюстрацией к вышесказанному и являются четыре легенды, причем, герои одной из них — Ткачиха и Волопас являются святыми-покровителями любви.
Сы да чхуань-шо — общее название четырех самых известных легенд — Ткачиха и Волопас”, или "Ткачиха и Пастух", "Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай”, "Белая змейка" и "Мэн Цзян-нюй оплакивает мужа". Все легенды — о трагической любви; наверное, оттого они особенно трогательны.
О Ткачихе и Волопасе я знала из институтского учебника — был там такой текст. О Мэн Цзян-нюй прочитала книгу на китайском языке когда-то давно, а о двух других легендах и не слышала ничего до приезда в Китай.
Узнала же о них, как всегда, благодаря изделиям прикладного искусства.
Однажды купила старинную наволочку из черного шелка, на которой цветными шелковыми же нитками были вышиты герои "Белой змейки". Потом увидела в знаменитой галерее в парке И-хэ юань несколько очаровательных сюжетов из той же легенды.
Была и еще одна "встреча". Когда китайская подруга пригласила меня на фестиваль Цветения акаций в город Да-лень, я бегала с фотокамерой в фестивальной толпе, делая снимки акробатов, танцоров, а также переодетых в героев известных сказаний артистов. В основном, это были пожилые люди.
Больше всех мне понравился Цзи-гун. Я совсем недавно узнала о нем и была под большим впечатлением от посещения двух храмов в городе Ханчжоу, посвященных ему. Цзи-гунов на празднике было даже два. И у обоих, как и положено, — заплатки на одежде, оба — в ламаистских шапочках, у обоих выглядывали пальцы из драной обуви — словом, все, как на классических изображениях этого легендарного героя.
Когда я их фотографировала, присоединились и толстые бабульки с густо накрашенными щеками; одна — в белой одежде, другая — в синей. Старушки очень удивились и обрадовались, что иностранка знает, кто такой Цзи-гун.
— А вы кто? — Спросила я.
— Белая и Синяя змейки.
И я поняла, что пора разыскивать и читать это сказание.
Путь ко второй незнакомой легенде был более трудным и долгим. Как обычно, очередное воскресенье мы проводили с подругой на "блошином". Что присмотрела я — не помню, а спутница, как зачарованная, остановилась возле красивой работы из мыльного камня. Из него были тонко вырезаны девушка и юноша, стоящие рядом. На них была изысканная и богатая одежда, а рядом почему-то присутствовали две бабочки.
Подруга купила эту пару в подарок мужу на день рождения, и я стала расспрашивать торговца, кого изобразил художник. Приятельница оценила "ювелирную" работу; мне же, как китаисту, было интересно содержание, так как к тому времени я уже знала, что китайские мастера крайне редко изображают абстрактных, придуманных героев, но практически всегда — персонажей конкретных.
Вот тогда, на рынке, я впервые и услышала эти имена — Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай. С трудом, с привлечением соседних торговцев, были записаны иероглифами их имена.
— А почему здесь такие крупные бабочки? — Спросила я.
— Это их души, которые выпорхнули из могилы после смерти персонажей легенды.
Вкратце мне пересказали и содержание этого сказания, и я была в восторге от интуиции подруги: выбрала в подарок именно героев красивейшей истории о любви. Но книгу о них я никак не могла достать, и никто из знакомых долго не мог мне помочь.
Прошло немало времени, и мне, как коллекционеру, очень повезло. Среди старых и псевдоантикварных вещей на рынке Хун цяо (Красный мост), что напротив храма Неба, я купила потрясающее изображение этих героев в фарфоре. Это был старый подсвечник, по обе стороны которого стояли юноша и девушка. Я узнала их сразу по двум маленьким бабочкам, нарисованным на подсвечнике.
Как всегда, знание имен героев и вкратце — их истории помогло снизить цену. Китайцы очень дружелюбны, а если видят, что тебе интересна и небезразлична их культура, проникаются симпатией и продают с меньшей выгодой для себя, чем могли бы. Купленные у них прекрасные произведения радуют не только меня, но и всех, кто видит их в моем доме. Эти же работы подвигли меня и на написание книг, так что можно сказать, добро оборачивается добром: я популяризирую, распространяю культуру Китая среди своих соотечественников.
Нетерпение мое росло, и каждый раз, когда мой взгляд останавливался на купленной паре, стоящей на полочке в моем доме, я думала: кто вы, какие вы? Когда же я, наконец, узнаю о вас все подробности?
Верным признаком того, что вещь — старая, является тот факт, что она на рынке— в единственном экземпляре. Мы знаем все подобные места в Пекине, “прочесываем” их регулярно, как охотники, и хорошо осведомлены обо всем, что нам интересно. И мы понимаем, что даже если вещь — старая, все равно велика вероятность того, что точно такая же фарфоровая статуэтка сохранилась и в другой семье, а не только в той, которая мне ее продала; ведь в свое время художник выполнил работу в нескольких экземплярах. Но даже если в разное время на разных рынках и окажутся две одинаковые работы, велик ли будет мой шанс найти и купить их обе?
Прошло много времени. И когда я однажды увидела на "блошином” у деревенской девушки точно такое же, в виде подсвечника, фарфоровое изображение Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, у меня замерло сердце. Этого не может быть!
Как настоящий охотник, я научилась притворяться. Не торопясь, подошла (а хотелось подбежать и вцепиться!) и с сомнением на лице безразлично спросила:
— Сколько?
Денег у меня всегда бывало не густо. Кроме того, я знала, что за последнее время продукты подорожали; значительно возросли цены и на товары на “блошином”, купленные в деревнях у молодежи, которая после смерти стариков с радостью избавляется за небольшие деньги от "старого хлама".
К тому же, вот уже много выходных подряд на рынках не было практически ни одной стоящей фарфоровой фигурки. Перекупщики утверждали, что и в деревнях их осталось не так уж много. Одна моя знакомая сказала, что теперь она раз в несколько месяцев ездит за товаром на юг, — в окрестностях Пекина уже давно ничего стоящего не осталось.
Учитывая все это, я очень боялась, что цена будет непомерно высокой.
— Сто шестьдесят!
— Шестьдесят! — Ответила я и стала лениво разглядывать мое сокровище, вертя его в руках.
— Это очень мало! — Девушка покраснела.
— У меня дома две такие стоят, — соврала я, — и обе — по шестьдесят.
Начала собираться толпа зевак: кто — кого?
— Не может быть! Это — старая вещь, я ее из деревни привезла.
— Я не обманываю. У меня действительно дома есть такая же, за шестьдесят.
Чтобы выглядеть убедительнее, я сначала назвала имена изображенных персонажей, и окружившие нас зеваки одобрительно загудели. Затем я стала пересказывать содержание легенды. Послышались восхищенные восклицания, а по лицу продавщицы было заметно, что она колеблется.
— Если я уже купила подобное за шестьдесят, какой смысл покупать еще одну вещь, да еще намного дороже? — Сказала я в заключение и вернула вожделенное на пожелтевшую газету, разостланную на земле.
Продолжая притворяться, сделала несколько шагов в сторону. Но чего мне это стоило! А вдруг бы она меня не окликнула Но для девушки оказалось невыносимым увидеть мою спину, и она крикнула:
— О’кей!
Я с безразличным видом расплатилась, прижала к груди сокровище, завернутое в грязную газету, а "болельщики" стали показывать мне большой палец в знак того, что я умею торговаться.
Каждый раз после подобной “победы” я жалуюсь друзьям на угрызения совести; мне кажется, что я "граблю" бедных людей. А они неизменно отвечают:
— Запомни, что ни один китаец не продаст себе в убыток! Да и в принципе, сам предмет никакой реальной ценности не имеет. Он прекрасен лишь в твоих глазах, потому что ты любишь его суть, его содержание, его историю.
Возможно, друзья и правы. Я же утешаю себя тем, что до меня никто этот предмет не купил, и никто не стоял рядом, мечтая "перехватить". Значит, возможно, я — единственный покупатель.
Вообще, что касается статуэток, композиций из фарфора, то тут мне повезло: судя по всему, никто из иностранцев ими не интересуется. Иначе не видать бы мне и половины из того, что я собрала в свою коллекцию.
Раньше, когда мы этот блошиный рынок только обнаружили, редкий иностранец заглядывал сюда. Я читала в журнале, что лишь любители "танок" — гобеленов-картин на буддийские сюжеты из храмов, при свете фонариков в четыре утра отбирали все самое ценное, на их взгляд. Наверное, это были настоящие специалисты.
Прошло несколько лет, и слава о воскресном рынке Пхань-цзя юань (в простонародье — блошиный) распространилась так широко, что уже не хватает мест для парковки. И огромное количество среди этих машин — с иностранными номерами.
Говорят, в каждом посольстве, в каждой колонии — своя мода. Среди дипломатического состава из Европы, например, очень популярны копии старых настенных календарей с китаянками, одетыми в национальное платье либо по моде 30-х годов. А я ни к какому "течению" не присоединилась, конкурентов не имею, так что все, что понравится — мое.
Я уже не раз говорила, что все подобные места в Пекине являются и музеем, и университетом, и библиотекой, и рынком — одновременно. Но Пхань-цзя юань — Сад семейства Пхань (вы только вслушайтесь в это название!) — самый роскошный в этом плане "сад". Там и китайцев всегда полно, не только иностранцев: и покупающих, и просто глазеющих. Недавно разговорилась с охранником нашего компаунда, и он сказал, что тоже любит часто бывать там.
— А что вы покупаете-собираете? — Спросила я.
— Ничего, я просто с удовольствием рассматриваю.
Для очистки совести хочу еще сказать, что те вещи, которые покупают либо за которые торгуются китайцы, вызывают у меня недоумение: неужели это можно любить, этим можно любоваться? Да я бы даже в сарае не стала хранить такое. Возможно, это и есть по-настоящему ценные вещи, китайцам виднее. Но главное, что у меня с ними вкусы разные, и я не вывожу из их страны то, что им дорого.
Намного позже, после покупки двух одинаковых статуэток Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, мне попалась еще одна пара этих же героев: крупные фигурки, изумительно вылепленные, они сидят отдельно на табуреточках, перед ними — стол с письменными принадлежностями. Все это можно поставить, как понравится — ближе, дальше относительно друг друга; и даже предметы на столе — подставка для кистей, стаканчик для них же сделаны отдельно: их можно поставить на стол или убрать. Традиционных бабочек нет; именно предметы для занятий каллиграфией и свидетельствуют о том, что перед нами — два соученика. И хотя одеты они в одинаковую мальчиковую одежду, на одном халат — серый, на другом — розовый, что и подсказывает, что один из них — переодетая девочка. Вещь была сделана только что — с пылу, с жару. Прекрасная работа!
Сколько всего экземпляров вылепил мастер — не знаю. Позже я видела у того же торговца еще пару. Все время одну и ту же или все новые и новые? Не знаю. Через несколько месяцев они исчезли, и с тех пор не появились на рынке ни разу в течение многих лет, что доставляет мне, как коллекционеру, радость: эту работу мастер больше никогда не повторит.
И когда я, наконец, нашла и прочитала легенду о Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, она стала моей любимой. Поэтому ее я оставлю на десерт. А начну с "Белой змейки".
1. БЕЛАЯ ЗМЕЙКА: НЕ ВЕРЬТЕ НАВЕТАМ ЗАВИСТНИКОВ
Это древнее сказание распространилось в ранний период эпохи Сун. Согласно ему, в горах Э-мэй шань, что в провинции Сы-чхуань, в священной пещере змей жили две сестры. Старшую звали Белая змейка, младшую — Синяя змейка. Они были добры душой и очень умны, потому что в течение тысячи лет занимались самосовершенствованием согласно буддийскому учению. И все бы было ничего, да вот только скучали змейки в пещере от одиночества, завидовали жизни земных девушек, которые могли выйти замуж и познать счастье любви.
И вот однажды, накануне праздника Цин-мин они попросили свою наставницу превратить их в прекрасных девушек. Наставница согласилась. Белая змейка стала барышней по имени Бай Нян-цзы, то есть Белая девушка, и получилась она необыкновенно красивой, подобной белоснежному лотосу, только-только появившемуся над водой.
А Синяя змейка превратилась в девочку-служанку по имени Сяо Цин, то есть Голубенькая, стройную и изящную, подобную набухшему, нераспустившемуся бутону.
Бай Нян-цзы и Сяо Цин, оседлав облака, полетели на восток. Долго скользили они по небу, пока не попали в город Ханчжоу, который называют раем на земле. Здесь они сняли дом с двориком, мечтая побольше узнать о жизни людей.
Когда наступил праздник Цин-мин, девушки отправились на озеро Си-ху прогуляться. С древних времен и по сегодняшний день это одно из самых прекрасных озер в Китае; с трех сторон оно окружено поросшими лесом горами, и может, поэтому вода в нем — с зеленоватым оттенком. Именно здесь понимаешь, что означает выражение "зеркальная гладь воды". Очаровательные домики с летящими углами крыш, стоящие на берегу, отражаются в этом "зеркале" так четко, что трудно отличить, где — отражение, а где — реальный дом.
Девушкам повезло: день был ясным и солнечным, как будто специально заказанным для загородной прогулки весной. В праздник Цин-мин люди обычно посещают могилы близких, поэтому было видно, как одни поднимались в горы, другие уже спускались, приведя в порядок захоронения. Было многолюдно и оживленно.
Погуляв немного по берегу, девушки подошли к Сломанному мосту. Он довольно широкий и немного горбатый. Пролета под ним, как такового, нет, есть лишь узкая арка в центре. Говорят, мост построил знаменитый поэт Су Дун-пхо (XI в.), когда служил чиновником в тех местах. Такое странное название мост получил оттого, что зимой, когда его заносило снегом, белое покрывало таяло неравномерно: мост, как известно, дугообразный, и на его южной стороне снег исчезал в первую очередь, в то время как на северной половине лежал еще долго. А потому издали была видна лишь южная, черная половина моста; северная же, запорошенная, была незаметна. Из-за оптического обмана казалось, что у моста обвалилась одна его часть. Существует даже выражение "дуань цяо бу дуань", т. е. "Сломанный мост вовсе не сломан".
И вот девушки подошли к этому мосту и увидели на нем молодого человека, который, опершись на перила, смотрел вдаль. Бай Нян-цзы присмотрелась к нему. Он был не низким, но и не слишком высоким, ладным, с ясными глазами. Бай Нян-цзы вдруг ощутила прилив радости; судя по всему, колокол в ее душе возвестил о приходе яркого чувства, как говорят в народе. Она бросила взгляд на Сяо Цин, и та мгновенно все поняла; засмеявшись, сказала:
— Положитесь на меня, госпожа! У меня уже есть маленький план…
Не успела она договорить, как на северо-западе показалась страшная черная туча, низко плывущая прямо к героям. Начался дождь. Молодой человек бросился к берегу, где покачивалась на волнах нанятая им лодка. Он нырнул под навес (и в наше время в Китае можно увидеть знаменитые южные лодки длиной примерно в четыре метра, с черным откидывающимся верхом; лодка покрыта навесом, который держится на каркасе из бамбука; сам навес изготавливают из листьев или щепы бамбука), и лодочник уже готов был отплыть по направлению к городу. Но в это время на берегу появились две красавицы, спешившие к лодке. Бежавшая впереди молоденькая девушка, видимо, служанка, крикнула:
Подождите, не отплывайте! Позвольте нам укрыться от дождя!
Владелец лодки ответил:
— Господин нанял эту лодку для себя одного.
Но девушка настаивала:
Дождь все сильнее, мы совсем промокли. И зонт не захватили. Приютите нас!
Услышав это, молодой человек выглянул из-под навеса и поинтересовался: — А в какую вам сторону, где ваш дом?
— Мы сойдем у моста Тхай-пхин.
Поделиться книгой: