Помоги проекту - поделись книгой:
Г. Н. Тимофеев
ТАЙНЫ СИБИРСКИХ ШАМАНОВ
Из истории шаманизма Югорского края
г. СУРГУТ
Библиотечка журнала «Югра»
Государственная РФ библиотека Югры
ББК 83. 3 + 87. 3 Т41
ТИМОФЕЕВ Г. Н.
Т41 Тайны сибирских шаманов. Из истории шаманизма Югорского края. — СУРГУТ: редакция журнала «Югра», 1996. — 112 с.
Т4402000000-4 — без объявления
Г55(03)-96
ISBN 5-8260-0036-8
© Тимофеев Г. Н.,
1996 г.
Геннадий ТИМОФЕЕВ
Сегодня, когда не существует запретных тем, исследования Геннадия Тимофеева не могут увлечь вчерашней смелостью. Но дело в том, что эти исследования начаты во времена, когда на тему шаманизма было наложено прочное табу. В исследованиях Тимофеева явственно ощущается это мужественное противостояние идеологическим запретам, исследования диалогичны, внутренне полемичны. Защищая свое право, автор попутно очень убедительно доказывает читателям важность и целесообразную необходимость исследования.
Официальная идеология хотела укрепить народ во мнении, что шаманизм — это рудимент примитивного прошлого, наследие, от которого необходимо отказаться, как от мракобесия.
Шаманизм — действительно путь в прошлое, но прошлое сложное, противоречивое и необычайно глубокое. Тимофеев в своих очерках блистательно доказывает, что сибирские шаманы — это необычайная человеческая энергетика, помноженная на высочайшую духовность и естественную, органическую связь с природой, все то, что дает право земному человеку на разговор с Богом.
Тимофеев работал на руинах, на руинах естественного человеческого мировосприятия, уничтоженного античеловеческим режимом. Автор действовал с трогательной бережностью археолога и ему удалось восстановить то, что, казалось бы, утрачено навечно.
Труд Геннадия Тимофеева — еще одно его несомненное достоинство! — первое столь полное исследование по сибирскому шаманизму. Несомненно, он должен быть издан и столь же несомненно займет достойное место на книжных полках тех, кому небезразличны судьбы Сибири.
Имя Геннадия Николаевича Тимофеева хорошо известно краеведам Ханты-Мансийского округа. Его публикации появились в печати в 70-е годы. Я с уверенностью могу сказать, что немного найдется в нашем округе людей, кто так хорошо знает свой край, как Геннадий Николаевич Тимофеев.
В фонде окружной библиотеки кроме работ, опубликованных в научных сборниках, собраны рукописные материалы, которые автор передал в краеведческий фонд. Работы Геннадия Николаевича отличает то, что для своих исследований он выбирает малоизученные темы. Но тематика его работ при этом достаточно разнообразна; религия, фольклор, шаманизм и др. Все работы историка-краеведа отличает лирическое изложение темы, в них присутствует отношение автора к проблеме, о которой он пишет. Немаловажно и то, что все они снабжены пристатейной библиографией. Это доказательство серьезного изучения проблемы и желания автора познакомить читателя с кругом литературы по теме.
Несколько слов хочется сказать о его очерках о шаманизме. Это скорее литературные рассказы, где главный герой — шаман. Мы привыкли к образу шамана, как жестокому, наживающемуся на невежестве своего народа служителю культа. Г. Н. Тимофеев в своих рассказах показывает другого шамана. Чаще всего — это человек с особым даром, владеющий тайнами природы. Он не оторван от народа, его жизнь и судьба связаны с судьбой людей, среди которых он живет. Рассказы “Шаман Инмар с реки Тапсуй”, “Мария Люстик и шаман Юшман”, “Последний шаман Тапсуйских урманов” и др., думаю, с большим вниманием прочтут все — от знатоков истории края до школьников. Может быть, с этих удивительных рассказов и начнется знакомство для многих с нашим уникальным краем.
В своих рассказах Г. Н. Тимофеев использует свои личные наблюдения, знакомства, встречи и тот огромный багаж, который он получил из различных литературных и архивных источников. Я не берусь судить о научной ценности этих работ, надеюсь, их оценят специалисты.
В период моей работы заместителем редактора районной газеты “За коммунизм”, издаваемой в Октябрьском районе, мне не раз приходилось готовить к печати и публиковать материалы Г. Н. Тимофеева. Запомнились статьи и очерки: “Былины древней Югры”, “Легенды вогульских шаманов”, “Художественная культура обских угров” и др. Мы сознательно шли на публикацию порой слишком объемных для районной газеты статей, так как на подобные интересные темы, основанные на фактическом материале, практически никто в районе не писал.
Г. Н. Тимофееву свойственен научный подход, глубокая проработка в подготовке материалов. Поэтому его работы вызывают не только большой познавательный интерес у читателей, но и представляют несомненную ценность для краеведов.
Как работник музея, считал бы целесообразным издание работ Г. Н. Тимофеева отдельным сборником, который будет отличным подспорьем в нашей краеведческой работе.
♦♦♦
ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ С ШАМАНАМИ
Над Старым Кокандом опустилась темная южная ночь. В черно-синем небе горели яркие звезды. В старой мечети уже давно пропел свою вечернюю песню мулла, и городской шум сменился журчанием каменистой речки, рассекавшей на две части усадьбу и сад старого узбека Фурхата Закирджана. На самом берегу речки, на широкой террасе, оплетенной снизу доверху виноградником, сидел хозяин, его сын и мой отчим. Молодые люди, отслужив вместе положенный срок на погранзаставе в Кушке, вернулись в Коканд. Отчим был взят на службу в городской отдел НКВД, женился на моей матери-вдове, поселившись в нашей квартире по улице Андижанской в Новом Коканде.
Его друг Ахмат, вернувшись домой, работал слесарем в железнодорожном депо, а его жена вместе с тещей занимались хозяйством.
Как рассказывал Ахмат, его отец в прошлом был муллой в соседней мечети. Но был заподозрен в причастности к магии и вынужден был уйти, уединиться и заняться мирскими делами. Но он по-прежнему исповедовал мусульманство и считал Аллаха единым сущим и живым богом.
Из мечети ушел он давно, спустя несколько лет после прихода русских в Узбекистан. Случилось это так. Молодой тогда Фурхат вечером тушил в мечети свечи. Он когда-то слышал от соседа, как тот видел приезжего факира-иранца, который проделывал разные фокусу, тушил свечи, не прикасаясь к ним руками.
Фурхат подошел к горевшим свечам, и у него возникло непреодолимое желание научиться этому волшебству. Он представил себе такую силу в глазах и мыслях, что он способен не только потушить свечи, но и пройти сквозь стены мечети. Он убедил себя в том, что такое возможно, и ему показалось, что все вещи не так прочны, как мы привыкли их считать.
Отрешенный в своих думах от внешнего мира, погрузившись полностью в желание силами духов погасить горящие свечи, Фурхат подошел к ним, долго и пристально смотрел на пламя и вдруг увидел перед собой гаснущую свечу. Он был ошеломлен этим и крайне напуган. Но именно так он потушил все свечи.
Когда он с величайшим ужасом выходил из мечети, то у входа увидел русского мальчика лет двенадцати, который изумленно смотрел на Фурхата. Он тоже видел гаснущие сами собой свечи. С тех пор по Старому Коканду поползли слухи о колдовстве Фурхата. Слухи все больше и больше обрастали выдумками и небылицами. Сам же Фурхат, ошеломленный своим открытием, с тех пор был полностью поглощен осознанием того, что мысль человека — это воплощенный дух, имеет тайную, но не материальную силу — он весь отдался этому открытию.
Фурхат по-прежнему считал, что Аллах — это высочайшая премудрость, что нет божества, кроме Аллаха, что он един, предвечен, всемогущ, правосуден и благ. Он полагал, что силы, которые он нашел в себе, не противоречат Аллаху. Он верил, что именно Аллах сотворил этот мир и создал разумные существа иного мира, которых люди называют духами, был уверен, что именно эти силы способны приблизить людей к божеству. Вместе с тем он верил, что его духовное внутреннее зрение способно глубоко проникать в иные уровни материи. Он пришел к убеждению, что все вещи — это единое целое, между которыми есть связь, понятная не каждому. Потухшие свечи — это был факт, и его мало интересовало то, что это противоречило всем теориям того времени.
После отлучения Фархата от мечети, он исправно ходил на службу в местную чайхану, по-прежнему тайно участвовал в запрещенном ритуале “Саксей-Ваксей”, рассекая ножом себе кожу на голове и спине до крови, а потом долго лечил раны, засыпая их сахаром.
Было уже поздно. Старый Фурхат, отчим и Ахмат говорили о вере. Меня уложили спать на террасе, накрыв теплым стеганым халатом (летние ночи в Коканде всегда холодные). Вслушиваясь в разговоры взрослых и не понимая их смысла, я долго не мог заснуть. О чем шла речь, я узнал из рассказа отчима намного позднее, когда мы жили в Восточной Сибири. Из его рассказа я понял, что старый Фурхат предсказал отчиму очень трудную судьбу и скитания по дальним дорогам, но большого долголетия и то, что умрет он не на чужбине. Верил ли отчим этим предсказаниям — я не знаю до сей поры. Он был человеком крайне молчаливым и скрытным. Окончил он гимназию в Ижевске. Отец его жил в Глазове и был беден. Воспитывался отчим в семье дяди, богатого, но бездетного, который стал его вторым отцом. Отчим был очень начитан. В свободные от работы часы он очень много читал. Но к жизни практической был мало приспособлен.
Однажды он вернулся из командировки и был крайне расстроен. Он всю ночь разговаривал с матерью, и этот разговор резко изменил нашу жизнь и решительно повлиял на всю дальнейшую судьбу. Через несколько дней после тревожного ночного разговора отчим внезапно уехал, уволившись из органов ОГПУ. Через месяц он увез нас на Урал, где жил его брат, работавший начальником железнодорожной станции в Кушве. Это было началом скитаний и переездов. Через три месяца семья переехала в одну из глухих деревушек в предгорьях Алтая, затем в Маслянский район Новосибирской области, а еще через три месяца весной мы уже плыли на шаландах вниз по реке Лене.
Меня поразила огромная величественная река. До этого я видел арыки да каменистые речки, которые были немного шире трех метров, примерно такие, какой была речка в усадьбе Фурхата в Старом Коканде. Берега Лены были заросшие густыми лесами. Они пугали и манили своей красотой, таинственностью и величием. Что гнало отчима в эти дебри, мне было непонятно. Но то, что он скрывался, постоянно меняя место жительства, становилось вполне очевидным.
В Керенске отчим купил шитик (большая лодка с маленькой каютой и нашитыми бортами). Ранним утром наше суденышко, не отрываясь от берегов, двинулось вниз по течению. Погода стояла тихая. Было пасмурно, но не было дождя. В среднем своем течении Лена — это большая река с высокими скалистыми берегами по правой стороне и широкими поймами — по левой. На горизонте они сливаются в синеватом мареве, образуя бескрайние вольные просторы. От этого плеса реки кажутся очень большими озерами. Лена — это царство воды и тайги.
Как-то вечером, когда солнце уже низко опустилось к горизонту, на берегу показались два небольших жилых дома. Здесь жили две семьи якутов. Занимались они скотоводством, выращивали низкорослых лошадей якутской породы, имели небольшой участок посевов ячменя и гречихи. Зимой и летом лошади паслись на лугах. Якуты круглый год занимались рыбалкой.
Встретили нас весьма гостеприимно. Заезжий человек — здесь большая редкость, и якуты рады каждому, кто, хотя и ненадолго, скрашивает их обычное, повседневное житье. Вечер и ужин с огненной влагой, почитаемого в этих краях спирта, сделал всех более разговорчивыми и еще более добродушными. Отдельно от всех сидел старый якут, с большой копной седых волос, с накинутой на плечи меховой безрукавкой. Он был совершенно слепой и плохо слышал.
— Это мой отец, Гомбожаб, — сказал молодой хозяин, — ему уже, наверно, сто лет. Он давно уже не видит, но немного слышит. Он был шаман. Он много знает.
Ничто так отчима, мне казалось, не интересовало в людях, как их вера и отношение к Богу.
— Спроси его, — обратился отчим к Михаилу, хозяину дома, — как он видит своего Бога?
Но старый шаман сам хорошо говорил по-русски и, вытирая мягкой тряпицей слезящиеся глаза, ответил:
— У якутов есть пословица: “глаз видит близко, ухо слышит далеко”. Я Бога не вижу. Но всегда его слышу. Мои предки тоже никогда Бога не видели, но всегда его слышали. Я слышу и Бога, и духов. Я могу с духами разговаривать, но их тоже никто не видит. Они как люди. Они могут быть мужиком и бабой. Они летают быстрее, чем думает человек. Они всегда живые и никогда не умирают.
Старик стал словоохотлив наверное потому, что его душу отогрели капли Бахуса, и на все вопросы он отвечал охотно и без особых затруднений.
— Я видел только одного шамана, — слукавил отчим, — в теплой стране, там, где я жил. Тот шаман был узбек. Он тоже рассказывал о духах.
Отчим почему-то скрыл, что, скитаясь по лесам Забайкалья, он встречал многих шаманов и мог часами рассказывать о чудесах, которые видел собственными глазами: хождение босыми ногами по горячим углям и битому стеклу, вонзание в собственное тело острозаточенных гвоздей, лизание языком раскаленного железа. Его знакомые шаманы Цангалов, Атаганов, Хасар могли показывать такие чудеса, которые не поддавались обычным объяснениям и лежали за пределами всякого чуда.
— Расскажи о твоих духах, с которыми ты разговариваешь.
— У нашего народа сикогиров много духов: добрые — айыы и злые — абасы. Добрые духи всегда живут наверху, а злые — внизу. У сикогиров священным духом был лебедь. Улусные люди и наши тайоны их никогда не убивали и не ели. Наш род почитал верхнего бога Юрюнга и Дыылга, которые говорили людям как должен жить каждый человек, где ему жить и где ему помереть.
Шаман курил трубку и “смотрел” куда-то вверх своими незрячими глазами. Последний раз он камлал три года назад, когда весной съехались соседи-якуты на праздник “ысыах”, в честь духов и небесных богов. Шаман тогда просил у вызванных им духов большого улова рыбы. Он показал духам, как много хотели бы люди иметь рыбы. Духи дали в то лето большие уловы осетров и стерляди. В тот раз шаман сумел подчинить себе духов, и они выполнили его просьбу. Но старый шаман вспоминал случаи, когда духи подчиняли себе шамана, и он говорил людям то, что говорили духи.
— Скажи, отец, кто твои духи?
— Мои духи — это мои предки: прадед, дед и мой отец. Их души жили раньше их. Моя душа тоже жила до меня. Когда я был молодой, был глупым и злым. Но потом мои духи меня сделали хорошим рыбаком и охотником. Я стал любить своих духов, и они всегда помогали мне. Если я буду делать зло, мои духи могут завтра отобрать мой ум и сделать меня дураком. Духи делают некоторых молодых умными, а стариков — дураками. Это делают духи. Они все могут.
Старый шаман умолк. Трубка, зажатая в его ладонях, погасла. И больше он за весь вечер не проронил ни слова.
Было уже поздно, и отчим, вспоминая рассказы и камлания бурятских шаманов, уже засыпая, подумал о том, что различные понятия о духах, об ангелах и демонах, драконах и ведьмах — у разных людей схожи в том, что эта вера — есть вера в силу добра, в силу Возвышенного Разума — Бога.
К вечеру другого дня наш путь по красавице-Лене был завершен. От деревни Чучейское, построенной русскими первопроходцами в XVII веке, начинался сухопутный перевал на Нижнюю Тунгуску. (Первым, кто прошел Чучейским волоком с Тунгуски на Лену, был казак Пенда. В 1620 году с небольшим отрядом на лодках, пройдя от устья Тунгуски до ее верховьев, он волоком прошел до Лены и стал первооткрывателем сухопутного перехода с одной реки до другой).
В 1723 году этот путь повторил исследователь Сибири Д. Г. Мессершмидт, а в 1911-м — русский писатель В. Я. Шишков, автор “Угрюм-реки”, так он назвал Нижнюю Тунгуску. Будучи гидрологом, исследовал Чечуйский волок с целью найти наиболее удобное место для соединения каналом Нижней Тунгуски с рекой Леной.
Теперь предстояло сухим путем — Чучейским волоком — на лошадях и телегах переправиться к истокам Тунгуски, через горно-таежный водораздел. Густые перелески хвойника сменялись ржавыми топкими марями и болотами с порослью березняка, мелкими речушками с деревянными мостами. Невысокие сопки были заросшими стройными соснами. Крепко пахло багульником, смешанным с запахами цветущих трав и замшелого стланика, и нагретой солнцем хвоей. Пение иволги и малиновки, тревожные крики кедровок дополняли унылое поскрипывание колес тележных упряжек. Размеренно-медленное движение по таежной дороге вселяло удивительное чувство умиротворенности и душевного спокойствия.
Нижняя Тунгуска встретила нас неприветливо. Накрапывал дождь. Низкие плотные облака плыли тяжелой грязной ватой над лесом. Самым сильным первым впечатлением от Нижней Тунгуски было угрюмое безмолвие и царство тишины. На десятки, сотни верст кругом не было ни сел, ни деревень (до Ербогачена отсюда было более тысячи верст), если не считать маленькой деревни Подволочное и ямского зимовья Антипова плеса, в которых проживали несколько семей русских переселенцев.
За несколько дней пути на плотах мы не встретили ни одного человека. Деревушки, которые мы проехали: Непа, Преображенское, Большой Ермак и Оськино были малонаселенными, крайне спокойными и молчаливыми. А дальше опять вода, тайга и тишина.
Казенный груз “Интегралсоюза" сплавляли грузчики от Подволочной до Ербогачена на плотах. На них был сооружен очаг из досок и песка, поставлены палатки и туалет в конце плотов, отгороженный всего одной стенкой из неструганных досок.
Через несколько дней пути на правом берегу Тунгуски наконец-то показалось село Ербогачен — древнее поселение русских, основанное еще во времена Алексея Михайловича. В центре села возвышалась почерневшая от времени старая деревянная церковь с колокольней. В ней располагался сельский клуб. Колокол с нее был снят лет десять тому назад, тогда же уехал куда-то ее последний священник. И только чудом уцелевший на колокольне большой позолоченный крест напоминал о былом величии святого православного храма в этом глухом и диком таежном краю. На высоком холме располагалась школа-интернат.
К поселку примыкала глубокая впадина, которая заполнялась весенними паводками, соединяясь воедино с лесным озером, бывшей старицей. На высоком берегу тянулся, похожий на рукотворный парк, сосновый бор, с другой стороны к самому берегу подходил вековой ельник. Это было любимое место местных рыбаков и охотников.
В середине 30-х годов на берегу озера силами учащихся местной школы-интерната был построен небольшой дом, разработан участок земли, на котором проводились опыты по выращиванию капусты, репы, картофеля. В 1933 году в парнике этого пришкольного участка были выращены впервые в этом крае помидоры, огурцы и редиска.
Самым примечательным заведением в селе была школа. Она была открыта в 1923 году. Организационный период становления народного образования в Красноярском крае завершился в 1928 году. В том же году в ряде школ началось преподавание “с промысловым уклоном”. Обучение учащихся коренных национальностей шло не только при участии их в промыслах, охоте, рыболовстве, но и в ознакомлении со столярным, слесарным и кузнечным производством. В таких школах имелись олени, учащихся обучали управлять упряжками. Школы имели свои промысловые снасти: лодки, сети, неводы, лыжи, ружья. Школа имела коллективные договоры с кооперативами Госторга и “Интегралсоюза”, по которым велось целевое отоваривание на сданные рыбу, пушнину, грибы и ягоды.
В Ербогаченской начальной школе учились дети эвенков всей бывшей Кондинской инородческой управы. Учебный год в школе начинался с 1-го января и оканчивался 1-го сентября. Во время летних и осенних уборочных работ (покос, уборка картофеля и овощей) обучение было ограничено количеством учебных предметов: не было труда, физкультуры и рисования. Уроки проводились без дачи домашних заданий. Всеми работами побригадно руководили учителя.
В подсобном хозяйстве школы-интерната в 1934 году появились лошади и коровы. На противоположном берегу Тунгуски, на заливных лугах школа получила участок в 10 гектаров. На этой площади ученики сами вырубили кусты, убрали плавник, занесенный высокими половодьями, и организовали школьный покос.
Все воспитанники школы-интерната жили по всем правилам самообслуживания. С 1930 года Ербогаченская школа стала семилетней. Положив в основу главную идею: воспитывать и обучать в обычно-семейном, производительном труде, в традициях здешних промыслов и быта коренных народов — это было наивысшим достижением педагогической практики и науки.
Много рассказывал директор школы А. А. Горцевский о работе учащихся и педагогов. Знакомству с ним я был обязан любопытству отчима, который обратился к директору школы с просьбой показать домик, в котором когда-то жил автор “Угрюм-реки”. Это обстоятельство сразу сблизило их. До самого отъезда мы жили на квартире Горцевских, до дня отъезда в Усть-Илимпию, куда был командирован отчим для организации фактории “Интегралсоюза”.
Рассказы директора школы поражали воображение. Порой не верилось, что в такой глуши могут рождаться такие великие идеи педагогики. А. А. Горцевский был виднейшим, самым талантливым организатором народного образования в Эвенкийском автономном округе. Он с благодарностью отзывался о тех, кто помогал ему и поддерживал все его начинания — А. И. Инешине и Н. И. Фаркове — руководителях Катанского “Интегралсоюза”.
Закончилась погрузка на плоты товаров, и караван двинулся дальше на Север. За Ербогаченом река стала шире, глубже и раздольнее. Половодье весны глубоко упрятало перекаты и пороги. Течение Нижней Тунгуски в это время до самого ее устья, на протяжении более двух тысяч километров, тихое и спокойное. Осенью, когда уходят вешние талые воды, из-за массы порогов и каменистых перекатов во всю ширину реки путь по ней становится опасным и трудным.
От Ербогачена до Усть-Илимпии население еще реже. Те немногие поселки, как Наканно и Инаригда, заселены оседлыми и полуоседлыми семьями эвенков. В середине 30-х годов во всех этих поселениях были открыты школы, больницы, сельские клубы с библиотеками, которые благотворно влияли на быт и хозяйство коренного населения. Но эвенки неоднозначно относились к этим новшествам: с одной стороны, они были довольны теми переменами, которые происходили в их жизни, с другой, — они опасались, что русские постепенно подчинят их земли себе и лишат их прежней свободы.
Часть грузов, которые везли на плотах, были оставлены в Наканно и Инаригде. Здесь был отцеплен один из плотов. В середине июня недалеко от устья реки Илимпии, в одноименном поселке этот путь был завершен. Усть-Елимпия, таежный поселок, был основан в 1911 году. Это был торговый стан молодого Валентина Суздалева, сына ангарского купца. Из Усть-Илимпии шла санная дорога па Ангару. Поселок стоял на полпути от истоков Нижней Тунгуски до Туруханска, который находился в тысяче трехстах километрах от Усть-Илимпии. Как велика ты, матушка-Русь!
Создание фактории “Интегралсоюза” в Усть-Илимпии началось давно, и сделано было уже много: в большом пятистенном доме находилась контора фактории, магазин, комната для заезжих и квартира заведующего. Однако не имея штатов, заведующий должен был совмещать должность заготовителя, продавца, вести бухгалтерский учет и брать на себя все функции, которые выполняют учреждения подобного рода.
Весь двор “Интегралсоюза” был обнесен высоким забором, соединяя два больших склада, с выходом в сторону реки. Во дворе была новая баня, срубленная из толстых бревен.
Точно такая же усадьба Госторга, но с более старыми постройками, находилась тоже на берегу Тунгуски, на другом конце селения, между усадьбами нескольких десятков домов местных жителей.
Интегральная кооперация активно вторглась в производственную деятельность населения, она снабжала эвенков промысловым инвентарем, заключала договоры на заготовку ягод, орехов, грибов, мяса, пушнины, оплачивала за товар. Работа “Интегралсоюза” осложнялась тем, что в этом же поселке функционировала другая торгово-заготовительная организация Госторга, выполнявшая те же функции. Госторгом заведовал тогда Антон Осипович Анкудинов (в 1937 году он был арестован органами ОГПУ), о котором ходили слухи, что он был белогвардейским офицером.
Отчим часто выезжал зимой на места охотничьих промыслов. Как и многие сотни лет назад, эвенки охотились в одиночку. Главная цель промысла состояла в добыче мясного зверя, а это требовало больших территорий и малонаселенности. Регион Нижней Тунгуски был для этих целей весьма благоприятный. Добыча пушного зверя для эвенка обычно была делом попутным.
Охота на медведя до появления огнестрельного оружия велась традиционно одним охотником. Когда разгневанный медведь вставал на дыбы, охотник ставил к ноге пальму (короткий шест с прикрепленным на конце широким и длинным ножом), и медведь, бросаясь на охотника, распарывал себе грудь или живот, наседая всем телом на пальму.
Про охотника Сычогира ходили легенды, а, может быть, так это и было. Даже тогда, когда у эвенков появились ружья, он ходил на медведя с рогатиной-пальмой и этим способом добыл более сорока медведей. Быль это или небылица, но такой способ охоты у эвенков на протяжении многих сотен лет был самым распространенным и самым надежным.
Среди всех своих знакомых отчим выделял Василия Васильевича Комбагира, по прозвищу “Купалэп”, и своего помощника (ученика) — молодого, смекалистого, очень простого в обращении, общительного и веселого эвенка Иннокентия Петровича Увачана, приехавшего на практику к отцу из Наканно. В то время ему было не более двадцати лет. Уезжая из Усть-Илимпии, отчим сдал свои дела вновь назначенному заведующему — Иннокентию Петровичу, закончившему к тому времени курсы в Красноярске. И. П. Увачан был участником Великой Отечественной войны. За храбрость и мужество был удостоен многих орденов и медалей и звания Героя Советского Союза.
Охотничьи угодья Комбагира находились в среднем течении Илимпии. На противоположном берегу от поселка Усть-Илимпии, за мрачными сопками Оймякона, по левобережью речки Ейки были промысловые угодья Ивана Николаевича Каплина. Выше по течению в сторону Инаригды располагались угодья охотника Ивана Ивановича Путыгиря. Все три соседа когда-то были крещены, все они носили нательные кресты с распятием, все трое были шаманами.
Соседи шаманов разное рассказывали о них. Советская власть резко снизила авторитет шаманов. Однако большинство эвенков по-прежнему относились к шаманам с большим уважением и часто прибегали к их помощи. Одних к этому вынуждали частые неудачи на промыслах, других — затянувшаяся своя болезнь или хворь родственников. Собирались эвенки к шаманам и по случаю своих традиционных праздников, жертвоприношений.
Поделиться книгой: