Помоги проекту - поделись книгой:
—
Боря сразу кинулся крутить колесико на конденсаторе.
—
— Ура! — закричал первым и зааплодировал нам Иван.
Там и остальные мужики его поддержали.
— Были бы вы постарше, можно было и отметить первый успех, — добродушно посмеялся монтер Васильич.
— Ты мне сына не спаивай, — тут же одернул его мой отец. И уже Михаилу Александровичу, — я поговорю с Митрофаном Ивановичем. Может действительно Сергуне у вас будет лучше.
Уже через две недели мое рабочее место на заводе поменялось. Вместо работы с токарными и фрезерными станками, я стал осваивать нелегкий труд сборщика. Правда и здесь моя роль осталась прежней — в качестве разнорабочего. Зато сменились инструменты, и пошли новые знания. Гораздо более потребные мне для дальнейшего создания собственных гаджетов. Борю тоже не забыли. Что еще теснее сдружило нас на почве совместной работы.
Созданный нами радиоприемник «переехал» из цеха завода в наш барак. Что тут же подняло мой авторитет среди его жителей. Из «мальца пока еще несмышленого» я вырос до «сообразительного и перспективного малого». Да еще и приносящего пользу обществу, что ценилось на порядок выше, чем просто «сообразительный». Тот же дед Демьян теперь стал считать не зазорным со мной за руку здороваться, как со взрослым. А это для него показатель. Раньше-то чаще я от него слышал, что меня порют мало.
В цеху вскоре оценили не только нашу с Борей сообразительность, но и возможность залезть в узкие места самолета, куда взрослому не подлезть при всем желании. Это оказалось полезным, когда нужно было достать какую-то улетевшую при монтаже и закатившуюся деталь, или прохудившееся дерево клеем промазать с внутренней стороны.
Потихоньку я стал осваивать устройство самолетов. Обычно это были бипланы — самолеты с двумя рядами крыльев, соединенные поперечными рейками. Хотя встречались и монопланы, и даже экзотика — трипланы. Количество моторов на них тоже разнилось. От одного и до четырех, бывало даже шести.
В школе дела тоже шли хорошо. Настолько, что не только Яков Моисеевич принялся давать мне программу старших классов, но и другие учителя переняли его метод. Хотя и удивлялись такой моей обучаемости. Мне же задерживаться надолго в школе не хотелось категорически, особенно сейчас, когда появилось более интересное занятие. Если получится закончить программу досрочно, обязательно этим воспользуюсь.
Несмотря на то, что на заводе я стал появляться каждый день с начала года, самих летчиков, для которых самолеты и строили, я видел лишь издалека и то не всегда.
С летчиком-испытателем нашего завода лично я смог познакомиться лишь спустя два месяца после того, как меня перевели в цех сборки. Я как раз лазил по самолету, выполняя его осмотр на целостность корпуса. Рабочие живо оценили то, что мне проще подлезть изнутри и мою внимательность, и тут же спихнули на меня эту обязанность. Вот когда я выполз наружу, то и встретился взглядом с Николаем Патрушевым.
— Малыш, а ты чего здесь делаешь? — удивленно раскрыл глаза молодой парень в кожаной куртке.
— Работаю. А вы кто?
Слово за слово, мы познакомились, после чего я задал давно мучивший меня вопрос. Еще с самого первого момента своего знакомства с местными самолетами. Вот только рабочие отказались на него отвечать, сказав обратиться к летчикам. «Им виднее» — это цитата если что. А вопрос был простой:
— А как вы на нем летаете без приборов?
— Каких приборов? — удивился Николай, и непроизвольно заглянул в кабину.
Там кроме кресла пилота и ручки управления с парой педалей ничего не было.
— Ну. обычных, — пожал я плечами, догадываясь, что сморозил по меркам местных глупость. — Которые высоту там определяют. Скорость в полете. Сколько топлива осталось.
— Малыш, — хлопнул меня с улыбкой по плечу летчик. — Так нет таких приборов. Откуда ты вообще о таком слышал? Вот мой главный прибор, — гордо показал он мне… часы. — Наградные, — со значением в голосе поделился он со мной. — За установление рекорда по скорости полета.
— И как тот рекорд установили? Без приборов то, — хмыкнул я скептически.
— Так по ним и засекли. За сколько я от аэродрома до испытательного поля долетел.
— И чем же ценен этот прибор? Что он главный?
— Тем и ценен, что без него откуда мне знать, сколько я еще пролететь могу? Сколько у меня в баке перед вылетом я знаю. На сколько его обычно хватает — тоже. Вот каждый раз и засекаю время, как мотор заведу. Если вовремя не сяду — топливо закончится, а там остается лишь молиться, что рядом поле ровное окажется, да сильного ветра не будет. Иначе даже спланировать не удастся — разобьюсь.
— Но с приборами то наверно легче летать было бы?
— Возможно, — не стал со мной спорить Николай. — Вот и создай их тогда, — снова хлопнул он меня по плечу.
Сказал он это в шутку, после чего мы попрощались, но мысль меня заела. Успех со сборкой радиоприемника вселил в меня уверенность в собственных силах. К тому же я в отличие от местных имею представление, в какую сторону будет двигаться научная мысль в мире. Да же общую схему компьютера знаю! Были бы на руках микросхемы, так тоже собрать бы смог, как вот недавно радиоприемник. А может и соберу в будущем! Как аналоги микросхем появятся, так и сделаю!
Постепенно формирующиеся мысли о собственном будущем компьютере — это хорошо. Только дожить надо, когда хотя бы простейшие элементы, из которых его можно собрать, будут созданы. Но местным совершенно это непонятно и денег мне на его разработку никто не даст. Ни по возрасту не вышел, ни по авторитету. Да и чего греха таить — знаний у меня для этого сейчас тоже нет.
Зато создание авиационных приборов позволит мне заявить о себе. Вон как с радиоприемником получилось! Пусть пока лишь в собственном бараке, но меня уже не просто знают, а и уважают. Тот же Королев, выведший человечество в космос, изначально ведь боевыми ракетами занимался. А спутники делал попутно. И о космосе хоть и мечтал, но занимался им в свободное время. А запустить первый спутник смог лишь в тот момент, когда испытания по его «семерке» зашли в тупик. Не получалось боевую часть ракеты из космоса обратно на землю вернуть. Сгорала она в атмосфере и разваливалась. Тогда-то ему и дали возможность спутник запустить «в рамках отработки надежности носителя». А не работай он с военными, то так никогда бы первый спутник не запустил. Вот и мне надо также. Сначала зарекомендовать себя, как конструктора. Начать работать с заводами для блага нашей страны, по конкретным заказам правительства. А попутно и свой компьютер пилить, в частном порядке. И ждать подобной возможности, чтобы его показать и убедить руководство, что он нужен. Вот тогда у меня есть шанс начать заниматься тем, что интересно.
Откладывать дело в долгий ящик я не стал. И первым прибором, который я решил создать, был показатель уровня топлива. Часы — это хорошо, но видеть наглядно, сколько у тебя топлива в баке осталось гораздо лучше. Ведь бак и прохудиться может. Да и идея тут простая — подвести стеклянную трубку в кабину пилота и сделать на ней насечки. Главная сложность — сделать так, чтобы топливо в трубке поднималось ровно на столько, на сколько заполнен бак.
— Идея интересная, но сам я помочь тебе с ней не могу, — сказал мне Михаил Александрович, когда я подошел к нему и рассказал о своей задумке. — Однако обращусь к кому следует, а там посмотрим, получится ли что-то.
«К кому следует» оказался профессор физики Московского университета. Только благодаря его расчетам удалось выполнить мою задумку «в металле». Тут уж и я без дела не сидел. Правда был у отца больше на подхвате, чем самостоятельно что-то делал.
При первой проверке моей «прибора» бак заливали чуть ли не всем цехом сборки. Я же с замиранием сердца смотрел на стеклянную трубку, мысленно скрестив пальцы.
— Ну чего там? — просипел Петр Дмитрич.
Он как раз лил бензин в бак, и с его места трубки не было видно.
— Пока не видать, — был ему ответ.
— Пошла родимая! — не удержался я, когда низ трубки потемнел от поступившего в нее топлива.
Миллиметр. Второй. Вот уже половина трубки заполнена…
— Все, полный, — выдохнул Петр Дмитрич.
— Калибровать надо, — задумчиво почесал подбородок Михаил Александрович. После чего повернулся ко мне и протянул руку. — Поздравляю Сергей. Пусть и с огрехами, но твой прибор работает. Быть тебе конструктором!
Глава 4
Лето — осень 1919 года
Мой первый придуманный прибор мы с семьей все же отпраздновали. Правда своеобразно. Благодаря тому, что теперь я одевал себя сам, отец сумел подкопить деньжат и решился вывести всех нас в кинотеатр. Мне было любопытно, что показывают в кино в нынешнее время, да и как вообще выглядит картинка, и потому я тут же согласился. Мама сомневалась, но и ей стало интересно. Да и похвастаться в бараке перед соседями о походе в такое заведение — первое дело. В общем, в ближайшее воскресенье мы пошли в кинотеатр «Арс», который располагался на Тверской улице.
С первых минут показа фильма отцу стало неудобно. Просто потому, что само кино было не просто черно-белым, а еще и немым. С длинными полотнами текста между картинками. Он тут же стал коситься на меня — а ну как я не понимаю, что на экране происходит? Пришлось вслух зачитать то, что я видел на экране, чтобы его успокоить. А потом и вовсе зачитывать каждое такое «полотно» — оказалось, что мама неграмотная. Не на того отец косился.
Сам фильм назывался «Всеобуч» и был по сути пропагандистским. В нем призывали обучаться военному делу, показывая фотографии соответствующей тематики, а между ними вставляя стихотворения о пользе военной службы и обучению этому делу. Я больше смотрел на качество картинки, снова отметил отсутствие звука и необходимость работы в этом направлении, да попытался понять уровень подготовки местных солдат. Ну из того, что показали — так себе подготовочка. Надеюсь, тут не лучшие из лучших показаны, а то грустно становится за Красную армию. А вот маме понравилось. Особенно скорость моего чтения. Да и картинки ей тоже были по душе. Глаза горят, щеки раскраснелись. Отец даже слегка ревниво стал на нее посматривать.
— Сережа, как ты уже здорово умеешь читать, — восторженно сказала мама, когда мы вышли из кинотеатра. — Ученым человеком растешь.
В ее голосе была неподдельная гордость и счастье за сына.
— А то! Сергуня у нас инженером будет, — убежденно заявил отец.
И тут же приобнял маму, словно убеждаясь, что та никуда от него не денется.
Через неделю о моем приборе написали в газете. Статью мне показал сам Михаил Александрович.
— Вот, гляди, Сергей. Заметили твой прибор, — усмехаясь, заявил он.
— А чего это тут я как соавтор помечен? — поднял я на него обиженный взгляд.
Первым именем в статье стоял тот самый профессор физики. И судя по тону статьи, изобретение прибора приписали ему, а меня упомянули мимоходом. Стало до жути обидно.
— Так все расчеты-то он вел, — пожал плечами начальник цеха сборки.
Для него ничего удивительного в статье не было. Наоборот, все закономерно. А вот мое возмущение как раз и вызвало его недоумение.
— В следующий раз все сам делать буду, — пробурчал я, но так, чтобы Михаил Александрович не расслышал.
В этой ситуации в меня вселяло надежду на то, что и следующее мое изобретение не присвоят, лишь тот факт, что меня все-таки упомянули. Если все сам сделаю, вписать свое имя другому профессору будет в разы сложнее. Уж я постараюсь.
Наш завод «Дукс» все же национализировали. Теперь он стал называться «Государственный авиационный завод № 1». Но для рабочих мало что поменялось от этого. Хотя вру. Теперь отчитываться стали в первую очередь не только перед директором завода, но и перед секретарем партии, если тот потребует. Этих секретарей развелось, что блох на собаке. В каждом цеху обязали назначить из числа рабочих, состоящих в партии, человека секретарем. Над всеми ними поставили секретаря завода. А уже тот должен был отчитываться перед секретарем нашего города.
Свою идею о новом приборе для самолета я не оставил. На этот раз решил взяться за измеритель скорости. Первой мыслью было поставить небольшой пропеллер и считывать его скорость вращения. Однако когда взялся продумывать детали, то понял, что получается слишком сложно. И ненадежно. Конечно логично считывать скорость самолета с помощью встречного ветра. Чем сильнее лобовое сопротивление, тем выше скорость. Но пропеллер тут не поможет.
На какое-то время работа с новым прибором у меня застопорилась. Не было идей, как его сделать. Лишь была твердая уверенность — это возможно, причем что-то подобное сделают в скором времени. Надо быть первым.
Школьные будни отступили на летнее время, зато вместо них пришло новое увлечение. Боря с местной пацанвой постоянно стали бегать на речку — купаться, да кататься на лодках. Лодки дети брали на время у родителей, к тому же пошел слух, что скоро откроют клуб гребли. Короче, Боря и меня втянул в это занятие. Оказалось на удивление интересно. С отсутствием интернета-то и телевизора, чем еще заниматься? Игры в «красных-белых» как-то поднадоели. Вот теперь я по полдня и зависал на речке, если погода позволяла. Именно тогда, в очередной раз опуская весло в воду и ощущая чуть ли не всем телом, как вода тормозит лодку трением о ее дно, мне и пришла идея, как все же создать нужный прибор.
Все оказалось и просто и сложно одновременно. Простота заключалась в том, что встречный ветер должен давить на прибор. Подсоединить к прибору стрелку, которая будет отклоняться в сторону, и чем сильнее давление — тем значит выше скорость. Но на что конкретно будет давить ветер? Как подсоединить стрелку? И главное — как определить, с какой силой давит ветер, а значит какова скорость самолета? Тут без знаний физики не разберешься.
— Хрен тому физику, а не новая идея, — процедил я себе под нос, когда дошел до такой мысли. — Сам во всем разберусь.
С этого момента я стал посещать публичную библиотеку, которая работала даже летом, да брал себе книги по физике, что очень удивило библиотекаря Тамару Васильевну. Но отговаривать и предлагать что-то иное она попыталась лишь раз — в самое первое мое посещение, когда мне завели карточку посетителя. А после лишь смотрела, чтобы я не шумел, да книги не портил.
Боре пока сложно было разобраться в хитросплетениях формул, но он честно старался. И не стеснялся у меня спросить, когда ему что-то непонятно было. А я по большей части использовал книги, чтобы вспомнить университетский курс из прошлой жизни. И ведь пригодилось! Как только дошел до определения упругости тел, меня как осенило — а ведь прибор-то должен быть похож на воздушный шарик! Только из металла. Пусть не шарообразный, а трубка металлическая, зато теперь понятно, как примерно он будет работать. Встречный поток воздуха попадет внутрь некой «колбочки» и станет «раздувать» трубку. Ее стенки пойдут в стороны и надавят на штырек, который к этой трубке можно приварить. По отклонению «штырька» и можно будет определить величину скорости самолета. А когда скорость упадет, согласно «упругости» металла, тот придет в исходное состояние.
Как только я дошел до такой, не побоюсь этого слова — гениальной — мысли, то сразу кинулся чертить эскиз будущего прибора. И уже с ним пошел в цех к отцу.
— А ты с Григорием Фомичем говорил? — первым делом, как выслушал меня, спросил отец. — Он расчеты провел? Какой толщины стенки должны быть? Колба эта — какая по размеру? Куда твой «штырек» приваривать?
— Не ходил я к нему, — насупился я.
— И почему же? Я что? На глазок все должен делать? А если эта твоя затея — пустышка?
— Не пустышка! — воскликнул я, с гневом посмотрев на отца. — А к Григорию Фомичу я не пойду. Он снова изобретение себе припишет. А я — так рядом постоял.
— Эт ты чего? — нахмурился отец. — Никак гордыня взыграла?
— Да ты сам вспомни, как тот же дед Демид посмеивался, когда я сказал, что датчик топлива — мое изобретение. И даже тебе не поверил! И другие — все решили, словно я там на подхвате был. Даже удивлялись, почему меня вообще в статье упомянули.
— Но ведь без расчетов профессора и твоего прибора не было, — заметил отец.
— А без моей идеи, ему и считать бы нечего было! — парировал я.
— Эт что у вас тут происходит? — подошел на шум Митрофан Иванович.
Вникнув в наш разговор, начальник слесарей согласился, что я прав. Повертел мои «эскизы», но все же тоже посоветовал снова обратиться к профессору из института.
— А про статью не беспокойся. Уж мы позаботимся, чтобы про тебя там написали с учетом твоих заслуг, а не как в прошлый раз. А такой прибор стране нужен! Вон, твой датчик уже пользу принес. Не заметили мы перед вылетом, что бак течет. Зато Николай в полете увидел, что у него топливо дюже быстро уходит. Решил приземлиться — и правильно сделал! Иначе бы грохнулся, костей бы не собрали потом. Погода уж больно ветреная была. Он кстати хотел тебя поблагодарить, как увидит.
В итоге отец с Митрофаном Ивановичем меня убедили и уже на следующий день на завод приехал Григорий Фомич. И тут же указал мне на ключевую ошибку в моем приборе, из-за которой он не будет работать.
— Смотри — у тебя в эскизе просто трубка показана. А как в нее поступать воздух будет?
— Сам залетать, — буркнул я, все еще с негативом смотря на профессора. — На нос самолета ее поставить и всех делов.
— И с чего она выгибаться должна? Чтобы ее «раздуло», снаружи ветра быть не должно. Лишь когда в трубке будет динамическое давление, а снаружи — статическое, тогда и произойдет выгибание. У тебя же ветер будет обдувать ее и снаружи тоже. Понимаешь?
Пришлось признать, что о таком моменте я не подумал. Но в остальном Григорий Фомич признал мою идею годной и пошел процесс обсчета параметров для будущего определителя скорости.
— Конечно, все равно точную скорость самолета так не определишь, — вздыхал профессор, — но начало будет положено.
— Почему не определишь? — тут же навострил я уши.
— Так на высоте плотность воздуха ниже. Не знал? — усмехнулся он. — Значит, и давить встречный ветер на стенки твоей трубки будет слабее. И скорость показывать ниже. А вот из-за уменьшения силы трения скорость у самолета наоборот — возрастет. Смекаешь? Ну и не забываем, что есть такой фактор, как встречный или попутный ветер. Из-за которого самолет может лететь как быстрее относительно земли, так и медленнее. Но над этим потом можно будет подумать. Как и сказал — начало положено, дальше легче будет.
Прибор мы закончили лишь через месяц. Сами-то первичные расчеты профессор сделал за два дня, а вот потом начались наши мучения. Как определить скорость, чтобы сделать разметку на шкале прибора. Какой толщины выточить стенки трубки под скорость наших самолетов. Как расположить прибор на самом самолете. Короче, пришлось помучиться. На фоне этих работ я даже про свое восьмилетие забыл. Если бы не сюрприз от отца, так и не вспомнил бы. Что и не удивительно. В теле Сережи я меньше года, вот еще и не привык к новой дате. А сюрприз вышел что надо. Мне понравилось.
В тот день я как обычно пришел с утра на завод. Мой рабочий график начинался около восьми утра и заканчивался в обед. После чего я был свободен и отправлялся на речку, где уже собирались наши пацаны со дворов. В этот день все было также. Вот только стоило мне зайти в раздевалку, где у меня лежали сменные «рабочие» штаны и рубашка, как меня остановил Михаил Александрович.
— Серега, вот ты где! Бросай свои тряпки, иди за мной.
Тон бригадира сборщиков не предполагал отказа, и я тут же повиновался, гадая, что случилось. Привел он меня на летное поле, где уже стоял готовый к взлету «Ньюпор» — одномоторный биплан. Рядом с ним в кожаной куртке и с шлемом на голове уже курил Николай Патрушев.
— О-о-о, изобретатель! — заулыбался он, заметив нас с Михаилом Александровичем. — Только тебя и жду.
Тут он заглянул в кабину и достал оттуда небольшое пальтишко, как раз примерно под мой размер.
— Лови!
С трудом поймав обновку, я с недоумением уставился на летчика.
— Ну чего смотришь? Со мной полетишь! Собирайся быстрее, без пальто на высоте задубеешь.
Больше я вопросов не задавал, хотя их было море, и сноровисто одел пальтишко. Николай забрался в кабину, после чего Михаил Александрович подсадил и меня. Усевшись на колени к Патрушеву, я все еще не верил, что сейчас полечу, и до последнего думал, что меня разыгрывают. Понимание, что все взаправду пришло, когда шасси самолета оторвалось от земли и «Ньюпор» начал набирать высоту.
Поделиться книгой: