Борьба со смертью

VIII

Увы, девиз, взятый мною из книги Раймонда Перла, не больше, как проблеск отдаленной надежды. Оснований надеяться на продолжение моей собственной жизни я в нем не нахожу. А сам Перл приводит множество оснований считать срок моей жизни уже установленным.

«Чем определяется, - спрашивает Перл, - то обстоятельство, что Джон Смит умирает 53 лет; а Генри Джонс доживает до гораздо более почтенного возраста - 85 лет?» Значительную часть своей жизни Перл изучал предельную продолжительность жизни животных, низших и высших. От ничтожных жучков до высокородных принцев и герцогинь, членов королевских домов Европы. Оп складывает, вычитает, делит -и разворачивает этот клубок цифр в простое, попятное, доступное чувству изображение.

«Человечество, с точки зрения продолжительности жизни, похоже на множество часов с восьмидневным заводом, принадлежащих небрежному владельцу, который завел их неодинаково и не заботится об их сохранности». (Какой прекрасный портрет небрежного бога!)

- Некоторые, - говорит Перл, - получили полный завод, и идут все восемь дней,

Мне кажется, что под этими часами Перл подразумевает тех из моей когорты 1890 тот, которые и в 80 лет все еще будут цепляться за кривую Пирсона. Я надеюсь быть в числе их - но буду ли я?

- Другие, - продолжает Перл,-он завел всего лишь наполовину, и они останавливаются через четыре дня.

Тогда я спрашиваю: что те лежит в основе этой недобросовестности, небрежности великого часовщика вых часов? Мне отвечает старый Александр Грехэм Белл.

Этот мастер на все руки не удовлетворился изобретением телефона, запусканьем змеев и попытками летать. Приближаясь к концу кривой своей собственной жизни, оп занялся изучением продолжительности жизнь вообще. Внезапно зарылся в путаницу цифр генеалогического дерева замечательной семьи Хайд, где известны точные даты рождения и смерти 1606 мужчин и 1352 женщин. Белл все это свел к следующим унылым фактам:

Матери и отцы Хайд, дожившие до 80 лет и больше, имели детей со средней продолжительностью жизни в 52 года. Отцы и матери Хайд, дожившие до 60 лет, оставили детей, чья жизнь, в среднем, равнялась 32,8 годам, Перл резюмирует с убийственной язвительностью:

«По-видимому, подбор долголетних родителей - лучшая гарантия собственной долговечности».

Но как подобрать родителей? И каковы мои собственные шансы? Мои родители и предки оставили мне не слишком блестящее долголетия. Но ведь это только статистика. Я вспоминаю, что статистика- ложь, бессовестная ложь, и немного успокаиваюсь. Но Перл снова приводит меня в отчаяние своими опытами с маленькими, красноглазыми, коричневыми мушками Drosophila melanogaster, с этими хрупкими, безобидными, крошечными существами, которые жужжат во всех углах фруктового сада.

После куроводства Перл занялся разведением мух. Бесчисленные тысячи мух выкармливал он в бутылках с широким горлом, дно которых он покрывал питательным желе.

Есть что-то карикатурное в огромном Перле, который столько лет провел, согнувшись над этими бутылками, где заключались браки между крошечными братьями и сестрами - мушками. Но после многих лет точных расчетов и записей деторождений и смертей миллионов потомков таких брачных пар, причем Перл сводил недолговечных мужей с долговечными женами и наоборот, он вышел из своей лаборатории, уверенный в том, что... что долговечность у мух наследуется точно в трех к одному, в отношении, открытом знаменитым монахом Менделем для распределения наследственных признаков у различных сортов гороха.

Хорошо известно, что ученые наделали много ошибок, применяя к человеку данные, полученные на подопытных животных. Нетрудно изречь с важным видом, что большое расстояние отделяет человека от плодовой мушки, Все же повседневные наблюдения и здравый смысл служат основаниями для заключения, сделанного Перлом из существующего положения вещей:

«Мы можем с достоверностью утверждать, что главный фактор работы механизма живых часов, определяющий продолжительность их хода, - наследственность».

Пусть так. По Перл приводит меня просто в отчаяние своим спокойствием и покорностью.

Оп назвал меня в лицо невежественным мальчишкой, я настаивал па том, что борцы со смертью должны победить эту отвратительную неумолимость. Я знаю, что наука на стороне Перла, и все-таки хочу сделать попытку, - пускай нелепую, - подделать завещание своих предков, Не могу ли я обойти - ну, хоть немного - закон наследственности?

Если даже наследственность главный фактор, определяющий мою долговечность, то все же ведь только самый ярый педант сможет утверждать, что все зависит от исходного завода часов мол жизни.

IX

Если даже мои голландские предки оставили мне слабую надежду на продолжительную жизнь и если часы заведены не до отказа -то разве не могу я регулировать скорость их хода?

Известен жестокий остроумный эксперимент биолога Слонэкера, поставленный им белых крысах. Он поместил четырех крысят, почти сразу после их рождения, во вращающуюся клетку, вроде беличьего колеса. В клетке. был установлен точный счетчик оборотов, несчастные четыре крысы были вынуждены жить на бегу. У этих вечных марафонских бегунов было трое братьев. Эти счастливцы сидели в такой же клетке, ели точно такую же пищу и жили точно в тех же условиях, с той лишь разницей, что они вращали свою клетку только тогда, когда чувствовали необходимость в моционе.

Четыре крысы, осужденные на, вечное движение, пробежали 8715 километров и умерли, в среднем, спустя 29,3 месяцев. Три их брата, бегавшие по своему усмотрению, дожили, в среднем, до почтенного для крыс возраста- 40,3 месяца.

Может быть, лучше мне не так утомляться? Я знаю, я слишком кичусь своей физической силой. Было бы лучше уменьшить скорость трехкилометровых заплывов. Когда, озеро Мичиган вновь будет угрожать нашей плотине, - вместо того, чтобы стараться самому втащить в прибой все бревна и мешки с песком - не лучше ли мне звать на помощь своих друзей? Не должен ли я считаться со своим возрастом?

Разумеется, жестокого опыта с семью белыми крысами Слонэкера совершенно недостаточно, чтобы установить правила поведения. Но это не все, что я могу сообщить.

Я вспоминаю опыты моего старого товарища по путешествиям, Джека Нортропа, поставленные им под руководством Жака Леба, Этот Нортроп больше всего похож викинга, просто смешно представить себе его возящимся с маленькими плодовыми мушками. В глубине души он своей лаборатории придает не больше значения, чем своему огороду, и всегда предпочитает охоту и рыбную ловлю научным занятиям и разведению картофеля. Все же он служит для меня идеалом ученого.

Нортроп выращивал и выкармливал отдельные партии этих маленьких насекомых в различных температурных условиях. Население одной бутылки проводило всю свою жизнь в холодном месте, при постоянной температуре в 10 градусов Цельсия. Другие бутылки он помещал в термостат с различной, более высокой температурой, не выше все же 30 градусов Цельсия.

Стремление Жакт Леба, учителя Нортропа, доказать, что каждое живое существо является всего лишь маленькой, бездушной физико-химической машиной, доходило до маниачества. «Что же такое эти плодовые мушки, - спрашивал Леб с язвительным смешком, - если не маленькие центры химических реакций?»

Не увеличит ли жизнь при более высоких температурах скорости этих реакций, так же, как нагревание ускоряет ход реакций в пробирках?- Не будут ли эти мушки, в зависимости от все повышающейся температуры, жить все быстрее, а. следовательно- меньше?

Именно так и случилось. От выхода из яйца. до момента смерти самые северные мушки, жившие при 10 градусах, доживали, в среднем, до почтенного для плодовых мушек возраста- 127,5 дней. Это почти то же самое, как если бы удалось искусственно породу людей, живущих по 127,5 лет. Но чем теплее, тем короче мушиная жизнь, - математически точная зависимость, - и самые южные мушки, носившиеся в своих бутылках с скоростью, умирали в среднем не позднее, чем на 21,5-й день.

Автор сам указывает, что данные о прямой зависимости между температурой окружающей среды и продолжительностью жизни относятся только к низшим организмам. По отношению 5к высшим и особенно к человеку, это положение в его наиболее простой форме неприменимо, т.к. в этих случаях продолжительность жизни определяется огромным количеством взаимодействующих факторов, среди которых температура среды уже потому не может играть особой роли, что высшие животные обладают своей собственной прекрасно регулируемой постоянной температурой тела. - Прим. ред.

Хорошо, что еще сохранилась свобода личности, охраняющая нас, людей, от неистовых экспериментаторов, вроде Леба и Слонэкера, хотя я и согласен, что нелепо обобщать данные о зависимости между скоростью и продолжительностью жизни, полученные на семи крысах и нескольких миллионах плодовых мушек. Чтобы доказать, что мы, люди, можем, живя осторожно, удлинить нашу жизнь, я думаю, они бы посадили многих из нас в огромные беличьи колеса. Наше счастье, что финансовые и политические тираны еще не настолько пристрастились к научной истине, чтобы предпринять подобные исследования. Но Раймонд Перл разыскал великолепные по точности записи, показывающие, что чем тяжелее условия жизни человека, тем скорее он умирает.

В этом автор ошибся. Фашисты, например, проявляют большой "интерес" к науке, и вся построенная ими расовая "теория" представляет собой не что иное, как чисто политическое демагогическое мероприятие, направленное к достижению совершенно определенных практических целей - усилению террора и преследований в интересах финансовой буржуазии. - Прим.ред.

Перл смог сделать свою работу только благодаря статистической системе главного гражданского управления Англии и Уэльса. Английские статистики в графе смертности «работающих мужчин» отмечают род их занятий и возраст. Перл много потрудился, разбирая эти бесконечные записи обо всех работающих англичанах- от занятых легким трудом английских священников до шахтеров и молотобойцев. Перл искал ответа на вопрос: отражается ли интенсивность физического труда на продолжительности жизни?

Это нелегкая задача - разбить сотни различных видов заработка на отдельные группы по возрастающей тяжести труда. Он установил пять групп для работы в закрытых помещениях и пять групп для работы под открытым небом. Первую группу составляли люди спокойных профессий - священники и профессора колледжей, а в каждую последующую группу входили работники все более тяжелого труда и представители 5й группы буквально в поте лица добывали себе кров и пищу.

Перл исключил все смерти от профессиональных несчастных случаев - они бы только спутали общую картину, и без того очевидно, что быть углекопом не так безопасно, как занимать пост секретаря при какой-нибудь герцогине. Он исключил вообще все несчастные случаи. Если человек гибнет под колесами поезда, то совершенно несущественно, был ли он грузчиком или, как говорит Перл, физически слабым священником, чья самая тяжелая работа заключалась в выигранной с трудом крокетной партии...

Выводы из таблиц и графиков Перла неопровержимы и печальны. Не так просто уморить тяжелой работой человека до 40 лет. Но после этого возраста такая работа. стремительно ускоряет его жизнь. Сравним две крайности: членов 1-й труппы, обладателей синекур, намозоливших лишь те части, на которых они сидят, и членов 5-й группы- людей с мозолистыми ладонями. Это невыгодное сравнение для представителей 5-йi группы старше 40 лет. От сорока пяти до пятидесяти пяти лет их смертность на 13% выше смертности «трудящихся» 1-й группы. В возрасте от пятидесяти пяти до шестидесяти четырех эта разница возрастает до 19%.

Автор показывает очень отчетливо, что социально-экономические моменты - образ жизни, условия труда и т. д. - отражаются самым определенным образом на средней продолжительности жизни человека. - Прим. ред.

Очень похоже то, что, укоротив жизнь огромного большинства рабочих всего мира пропорционально тяжести их труда, мы, остальные, можем жить довольно долго. Теперь я краснею при мысли о моей войне с мешками песка и рубке леса. Мне стыдно. Я- любитель, по желанию начинающий и прекращающий работу. Теперь понимаю, почему добрый старый Джо Недервельд, -мы звали его адмиралом, - часто дулся меня, когда я молодым парнишкой работал его подручным. Мы копали и мне тогда и в голову не приходило заботиться о моей L-кривой. Я был здоровяком и кидал в воздух сразу две лопаты грязи. Я гордился своей силой и ворчал на старого Джо, который работал медленно и полегоньку.

Теперь я понимаю. Он замедлял ход часов своей жизни- инстинктивно. Он должен был провести всю свою жизнь за такой работой и, как все,- хотел жить долго. Инстинкт Джо Недервельда делает более убедительной науку Слонэкера, Леба, Нортропа и великолепную статистику Раймонда Перла.

Теперь я понимаю, почему борцам со смертью так трудно заставить L-кривую человечества в целом спускаться менее круто. Миллионы, которые в старости заниматься более-менее тяжелым физическим трудом, дохнут с голоду, эти миллионы, а не наши франтоватые тысячи понижают «средний статистический возраст».

Эти миллионы ждут долговечности не от врачей, или, во всяком случае, не столько от врачей, сколько от инженеров изобретателей, заставляющих работать машины.

Эти высказывания Де-Крюи очень наивны. Трудящиеся могут ждать разрешения основных вопросов их жизни (в том числе и проблемы здравоохранения) не от успеха техники, не от введения новых машин (появление которых в условиях капиталистических стран только увеличивает безработицу), а от радикального разрешения основной проблемы социального строя, разрешения, которое может дать только пролетарская революция. - Прим.ред.

Но все же я воспользуюсь уроками Слонэкера, Жака, Леба, Перла, и Джо Недерведьда и попробую ослабить, замедлить темп моей жизни. Я знаю, -я эгоистичен. Когда я думаю о моих братьях-рабочих, я чувствую себя подлым лентяем. Каждый должен делать свою долю тяжелой работы. Тогда, никому не придется тратить на нее всю жизнь. Эти мысли заставляют меня ненавидеть мое легкое ремесло писателя. Но, не имея сил победить свой эгоизм, я стараюсь успокоить свою совесть: я пилю и колю дрова и этим обманываю себя, воображая, будто и я делаю часть общей настоящей работы. Но даже и здесь, -эгоистически стремясь к долголетию, - я буду работать, не напрягаясь.

Чтобы дольше жить, я последую старой поговорке, сложившейся задолго до появления остроумных изысканий ученых вроде Леба и Перла: "Не надо жечь свечу с обеих концов".

X

Как бы то ни было, но, вероятно, борцы со смертью способ дать мне какой-нибудь шанс на продление моей жизни за сорок лет. Уже сделаны открытия, позволяющие победить или даже истребить некоторые из болезней, засорявших сорокалетние механизмы живых часов. Этих побед недостаточно, чтобы изменить статистику смертности, но, может быть, потому лишь, что большинство людей слишком бедно, чтобы приобрести изобретенные уже средства обманывать смерть. А частично, может быть, потому, что многим из наших врачей не хватало ни времени, ни желания следить за ходом побеждающих смерть открытий.

Но даже в утопическом мире, где каждый был бы достаточно богат, чтобы оплатить заботы одареннейших врачей, и где все врачи были бы так же талантливы и самоотверженны, как лучшие из наших теперешних врачей, насколько можно было бы продлить жизнь большинства?

Экономист, профессор Ирвинг Фишер, написал недавно книгу «Как ЖИТЬ» (как раз то, чему я хочу научиться) и разослал крупнейшим врачам список из девяноста болезней. От этих крупнейших авторитетов Фишер хотел узнать:

«На сколько процентов, по Вашему мнению, может быть снижена смертность от каждой из этих болезней?» Почтенные доктора ответили с неожиданной честностью. Они ответили на все вопросы: от трагического нуля, возможного предотвращения смерти при раке, - до удивительных, обнадеживающих семидесяти процентов удачного лечения туберкулеза легких. Тогда Фишер пригласил проворного статистика Форсайта обработать все эти оценки возможного спасения жизни. Форсайт определил их среднюю величину и вычислил, насколько может быть, в среднем, удлинена жизнь человека, больного одной из этих девяноста болезней.

Оп составил таблицы смертности на основании статистических данных США за 11 лет, предположив, что применены все указанные опрошенными врачами средства, спасения.

Увы! Все средства, в изобилии затраченные на каждого, в том (невозможном) случае, если безработный будет окружен таким же уходом, как и мистер Джон Д. Рокфеллер, увеличат только на тринадцать лет среднюю продолжительность нашей жизни.

Необходимо помнить, что пессимистические выводы автора относятся, конечно, к США. В наших условиях, особенно по разделу детской смертности, профвредностей, туберкулеза и т.д., имеется очень резкое снижение смертности и, следовательно, повышение цифр, характеризующих среднюю продолжительность жизни. Это является прямым следствием нашей социалистической революции. - Прим.ред.

Это мрачно. Особенно при сопоставлении с издевательским утверждением Перла, что можно чуть ли не на 20 лет удлинить свою жизнь, если суметь выбрать себе достаточно долговечных папу и маму, бабушек и дедушек.

И все же есть надежда. Подвиги борцов со смертью, - историю которых содержит в себе эта книга, - покажут вам это. Опрошенные Фишером крупнейшие врачи честно признали равной нулю возможность предотвратить смерть при раке. По все же они должны согласиться, что несколько жизней было спасено операциями, рентгеновскими лучами, радием. И если не сегодня, то завтра будет раскрыта тайна почему та или иная ткань нашего организма, внезапно взбунтовавшись, убивает нас. Хирурги описывают замечательные наблюдения.

Современное положение вопроса о раке Де-Крюи излагает несколько субъективно. Прежде всего, процент излечений при некоторых незапущенных формах рака является далеко же талия ничтожным, как пишет Де-Крюи. Особенно благоприятны такие формы, как рак кожи, губы, языка, грудных желез и т.д. Речь при этом идет не о случайном рассасывании опухоли, а о результате обдуманных медицинских мероприятий. Изучение биологических свойств раковой опухоли предпринимается сейчас в самых широких размерах и дало уже ряд интереснейших результатов: так, в настоящее время выделены те химические вещества, которыми может быть вызван искусственный (экспериментальный) рак. - Прим. ред.

Иногда злокачественная опухоль, которую все с уверенностью считали смертельной, вдруг начинает уменьшаться и, в конце концов, исчезает совсем, сама по себе, спонтанно, безо всякого лечения. Здесь ключ к тайне рака. Какой-нибудь простой хирург в операционной, или еще неизвестный безбородый юнец, выбивающийся из сил в лаборатории, заставят человеческое тело выдать секрет этих случайных самоизлечений от рака, Это неизбежно, как завтрашний рассвет. Найдется человек, подобный Майноту, достаточно зоркий, чтобы видеть в темноте, достаточно бодрый, чтобы знать, что нет неизлечимых болезней. Только несколько лет назад злокачественное малокровие было так же загадочно, как и рак. Вы прочтете в этих приключениях борцов со смертью, как Майнот разгадал эту загадку. Найдется борец с раком, подобный ему.

То же и с нефритом. Я знаю, что вхожу в возраст, когда смерть начинает старательно целиться в меня. Но неужели причина, в силу которой люди болеют почками именно в моем возрасте, всегда будет так же непонятна, как теперь? Неужели сохранится эта смущающая меня сейчас путаница теорий предупреждения и лечения этих болезней?

Некоторые из этих теорий похожи больше на проповеди морали, чем результаты научных изысканий. Болезни почек, - учат они, - возникают или развиваются, если вы живете в свое удовольствие. Чтобы помешать смерти целиться в мои почки, я должен сесть на диэту. Уныло думать, что после целого дня борьбы с холодным прибоем Мичигана я не получу своего стакана. виски, а вечером, играя Бетховена, не смогу выпить пива. Но я пожертвую всем и приобрету диэтические привычки коровы, если только я буду знать наверное, что это поможет мне сохранить здоровые почки. Но борцы со смертью не уверены в этом.

Несколько лет назад лечение тяжелого диабета тоже казалось безнадежным. Но Бантинг, сын фермера, неизвестный, осмеянный знаменитейшими профессорами, открыл инсулин. осмеянный Вы прочтете в этой книге как его неопытность, его полное незнание того, что теоретически возможно и невозможное привели его к цели. Другой такой же человек раскроет тайну нефрита.

Уже ночь, и неистовый норд-вест все еще сотрясает мой дом... Последние дни, пока я писал эти строки, были ужасны. 22 октября шторм отнял у нас три метра берега и в клочья разнес плотину из мешков с песком и бревен, которую мы строили целое лето. Небольшой железнодорожный паром «Мильвоки» пошел ко дну со всеми людьми. Я хотел быть оптимистичным, но сегодня ночью зловещее озеро Мичиган снова. напоминает мне о безжалостности природы, о беспомощности людей.

Наш домик дрожит от ревущих ударов прибоя внизу, я всматриваюсь в темноту и думаю, думаю о смерти, целящейся мне в сердце. Конечно, старый Джемс Мэкензи, целитель сердец, немного утешает меня. Он учит меня не бояться слабых толчков моего верного кровяного насоса, небольших неправильностей , из-за которых врачи превращают людей в пожизненных инвалидов. Если же стрелок смерти серьезно ранил мою сердечную мышцу, или если ему удалось пробить течь в моем сердечном клапане, Мэкензи научил врачей прописывать digitalis, настойку из наперстянки, которая поддает жару в старую машину; и он показал, что можно спасти сердечную мышцу, если не утомлять ее.. , Но сможет ли какой-нибудь гений, вроде Бантинга, Майнота на МНОГО лет отодвинуть постепенное утомление всякого сердца? Я сомневаюсь в этом. Но для братства борцов со смертью нет ничего невозможного.

XI

ветер перестал сотрясать дом, удары прибоя ослабели. Между стволами наших старых буков, сквозь листву молодых дубов и кленов, востоке видна узкая, бледная, золотистая полоса. Это- утро. Жизнь все-таки хороша, надежда бодрствует. Я думаю о замечательной способности протоплазмы, -- вещества жизни, из которого построено мое тело, - восстанавливаться, хотя бы частично, после нанесенных повреждений, приспособляться к опасностям. Только еще начинают исследовать природу этой замечательно приспособляемости.

Вам известны примеры этой способности. Человек заболевает туберкулезом почек. Хирург удаляет эту почку. Вторая почка поспешно увеличивается и легко выполняет двойную работу. Микробы поселились в клапане сердца. Они начинают пробуравливать его. Тогда сердечная мышца таинственным образом набухает, становится плотнее, крепче, человек доживает до самых преклонных лет. Или в нас проникли тифозные бациллы. Без помощи врачей ваше тело немедленно вырабатывает защитные химические вещества, разводит для этого большой огонь - у вас сильно поднимается температура. Так приспособляется тело присутствию микробов тифа. Веками боролись с жаром, всегда старались снизить температуру, не догадываясь, что высокая температура - иногда полезна. Страх перед повышением температуры был всеобщим. Роясь в нашем лучшем старом учебнике медицины, я не нахожу шт одного намека на полезность жара.

Мне кажется, что самый увлекательный из рассказах о борцах со смертью- это история странного, одинокого, затравленного австрийца Юлиуса Вагнер-Яурега. Он всю жизнь презирал медицинскую догму о вредности жара, и как только представилась возможность, - он ждал ее тридцать лет, - поставил решительный эксперимент. Вызывая прививками малярии сильнейший жар у больных прогрессивным параличем, он сжег в них этот страшный, неизлечимый недуг. Вы прочтете о его злоключениях и об опасности отчаянных попыток, прочтете и о том, как Уилис Г. Уитней, не врач, а инженер-физик - открыл электрическую лихорадку, безопасную и поддающуюся точной регулировке. Вы поймете, каким образом Уитней воспользовался приспособляемостью нашего организма для победы над одной из самых страшных среди терзающих нас болезней. Это только начало благодеяний повышенной температуры, которую мы умеем применять теперь во всяком случае - без вреда.

XII

Солнце уже встало; по стволу бука бегут дятлы, испуская веселый, хриплый яик-янк-янк, две синицы, играя, дерутся из-за куска сала, прибитого к дубу как раз против моего окна. Всех вокруг побуждает к жизни солнце, бледное ноябрьское солнце Мичигана. Вот где моя крепчайшая надежда, надежнейший из хирургов, терапевтов, любых борцов со смертью, лучший из лучших, старейший из врачей- старый доктор Солнце.

Я забываю свои тревожные мысли о медленном продвижении вперед ученых, объединенных в братство борцов со смертью, трудящихся над смягчением крутизны нижней части L-кривой, вычерченной для каждого нас. В это солнечное утро я вспоминаю, как трое дилетантов в борьбе со смертью, трое моих почтенных дядюшек, учили меня медленно стариться и сохранять молодость только посредством жизни солнце и свежем воздухе.

Эти простые средства борьбы со смертью основаны на инстинкте, а не на рассуждениях и не опираются на выразительную статистику. Моя надежда, достигнуть крайней точки L-кривой когорты 1890 года, оставаясь сильным, загорелым и, в разумном смысле слова, здоровым... эта надежда возникла наблюдения над жизнью этих троих людей. Каждый из них расхохотался бы, если бы услыхал, что его называют ученым борцом со смертью. Но все же они боролись с нею, ненаучно, без громких слов, но инстинктивно просто.

Эти три старика, которые оказывают мне честь, позволяя называть себя дядюшками, необычайно моложавы для своих лет. это сразу меня в них поразило, а позже я убедился в том, что они настоящие дети природы, прожившие всю жизнь на воздухе и солнце. Их предки пе отличались особой долговечностью. В детстве они не обладали исключительно могучей конституцией. Но они создали свою конституция(я знаю, вы скажете, что конституция всегда наследственна) в холодной воде, дрожа, на сыром ветру, загорая под горячим живительным солнцем.

Они редко болеют насморком. В их дыхании вы не услышите бронхиальных хрипов. Они не получают воспаления легких, даже побывав в таких переделках, после которых вы побились об заклад на сто против одного, что пневмококки их одолеют.

Возможно, что эти проклятые козявки и сейчас сидят у них в горле, но они не знают об этом, химизм их загорелых тел достаточно мощен, чтобы справиться с атакой самых вирулентных микробов.

Здесь врачи перебьют меня. Здесь они скажут, что влияние ультра-фиолетовых лучей - старая история. Я отвечу им: - Вы считаете, что это старая история. Ну, еще бы! Такая же старая, как и само человечество, когда-то свободное и дикое, которое истребляли титры, а не микробы кори или сифилиса. Врачи, конечно, скажут, что существует хорошо разработанная наука лечения ультра-фиолетовыми лучами, и что они сами посылают слабогрудых, бледных пациентов погулять в солнечный деть. Вот то-то и есть. Девяносто девять врачей из ста, всегда чертовски небрежно неточно прописывают солнце, самое сильнодействующее средство в их аптеке.

Конечно, эта книга расскажет вам чудесные подвиги борьбы со смертью волшебника Ролье, совершенные с помощью солнца Швейцарских тор; подвиги трагически погибшего Нильса Финзена, который обманул природу и дал новые силы обремененным дурной наследственностью, обреченным людям, применив в туманном Копенгагене угольную дугу, как солнцеподобный источник энергии. Но, к сожалению, научное применение естественного и искусственного солнц только еще начинается.

Все же я продолжаю учиться долговечности у моих трех неученых дядюшек. Неизвестно, насколько Джордж Корсан перешагнул за семьдесят лет. Его руки, лицо и значительная часть тела потемнели огрубели, как старая кожа. Это пловец, перед которым я краснею за свой кроль. Он легко обгоняет меня в беге на любое расстояние.

Чэз Осборн тоже давно уже перешел библейский семидесятилетний возраст. Лицо у него высохло и загорело, как у старого вождя краснокожих. С марта до ноября каждое утро, в четыре часа, он бросается с берега своего маленького острова в холодную воду реки св. Марии. Только взглянув на эту воду, вы почувствовали бы головную боль.

Джеку Майнеру далеко за шестьдесят. У него не бурое, а медно-красное, веснушчатое лицо. Он свободно везет семисот-фунтовую тележку с мокрой глиной по узким мосткам своего кирпичного завода и, пробежав на охоте несколько миль так, что я не могу за ним угнаться, дышит совершенно ровно.

Всю жизнь эти люди обновляли сопротивляемость своей протоплазмы, не подозревая этого. У них есть много друзей, живущих такой же жизнью индейцев, И во всех них еще сильно торит огонь жизни и, несмотря на их положение на кривой Пирсона. Я знаю, что старый Сэхем Осборн когда-нибудь умрет, как и Корсан и веснушчатый Джек Майнер, по они до конца сохранят молодость. Может быть, они умрут уже завтра, может быть - не доживут до восьмидесяти лет, может быть - еще девяносто лет будут дышать дымом костров срубленных ими деревьев.

Это цивилизованные варвары, редкая мутация скованной цивилизацией белой расы. Я постараюсь походить на них, Конечно, я надеюсь, что победы борцов со смертью, неукротимость которых будет описана в этой книге, дадут мне относительно долгую жизнь.

Но самую большую надежду на долговечность я черпаю в мудрости моих трех дядюшек.

Лечебное и предохранительное значение разумного пользования физкультурой, умеренного физического труда т. д. общеизвестно и не может подлежать никакому сомнению. Едва ли, однако, можно поверить в то, что разрешение гигантской задачи продления человеческой жизни может дать пропагандируемая де Крюи жизнь "цивилизованных варваров". Дело здесь обстоит много сложнее и требует комбинаций разнообразных факторов условий, в первую очередь изменения социально-экономический условий жизни трудящихся. - Прим, рев,

Книга I. Три врача.

Земмельвейс. Спаситель матерей

Разве не нелепо думать, что сражаться со смертью должны только ученые в лабораториях, а не врачи у постели больного? Простой врач Земмельвейс первый решил найти средство сделать деторождение безопасным для матерей.

Нет человека, у которого бы хватило времени и таланта написать подлинную историю подвигов всех борцов со смертью. В наиболее полных историях медицины, которые я просматривал, столько же, если не больше, внимания уделяется организаторам медицинского дела и теоретикам, сколько настоящим пионерам и борцам. Я постараюсь здесь только показать, какими людьми были некоторые из таких борцов и благодаря какой удаче или случайности и каким чертам характера каждый из этих немногих сделал возможным невозможное.

Земмельвейс - первый в этом ряду. Если вы спросите, кто же такой этот Земмельвейс, вы не обнаружите исключительного невежества. В прошлом году из десяти дельных американских врачей, спрошенных мною о Земмельвейсе, только один имел не совсем туманное представление об этом странном венгерском немце.

Это был несчастный и, пожалуй, в некотором смысле жалкий человек, но среди всех борцов со смертью несомненно один из самых оригинальных, - только врач, но горевший желанием найти верное средство сделать роды безопасными для родильниц. Отыскав его, Земмельвейс доказал,- задолго до Пастера и раньше Листера,- что не всегда смерть возникает внутри нашего тела, что она может проникать в него извне. Впервые в истории человечества он показал, как можно в некоторых случаях ограждаться от смерти.

За много лет до того, как Роберт Кох наконец обнаружил существование смертоносных микробов, Земмельвейс нашел простой способ защиты от невидимых микробов, нашел способ защиты от невидимых убийц, самого существования которых он и не подозревал.

 Величайший позор для современной медицины - бессмысленная смерть от родильной горячки более чем 7000 американских женщин в год. Именно от этой болезни нашел Земмельвейс почти совершенные предупредительные средства. Уже больше восьмидесяти пяти лет прошло с тех пор, как несчастный венгерец показал способ преграждать путь страшнейшему из микробов - гемолитичеокому сттрептококку, который до сих пор убивает одну из восемнадцати замужних американок, умирающих в возрасте от пятнадцати до сорока пяти лет.

 Во всех отношениях история Земмельвейса - печальное предостережение по адресу всех нас, обреченных доверять знаниям и могуществу медиков. Изгнание Симмельвейса из Вены за его спасительное для матерей открытие - одна из самых позорных глав в истории медицины.

 Его несчастьем были его честность и прямодушие. Даже когда он, с горечью вернувшись в свой родной Будапешт, доказал, неопровержимо доказал правильность своего метода предупреждения родильной горячки,- во всей Европе гинекологические светила продолжали издеваться над ним, и во всей Европе молодые матери продолжали бессмысленно умирать. Наконец, Земмельвейс написал замечательную, полубезумную статью, теперь забытую, кричавшую врачам Европы: «Пора прекратить убийства!» Тогда они стали прислушиваться.