Как приручить дракона – 2

Хорошо, хоть гениталии не понарисовывал, из хулиганских побуждений. Снага есть снага, даже если в хорошей семье воспитывался. Сделать гадость — сердцу радость, это точно один из ментальных столпов зеленокожего племени.

Я подпирал плечом побеленный ствол раскидистого каштана, стоял в тенечке в окружении каких-то бабушек, дядей и тетей, которые пришли проводить в последний путь… то бишь — в школу, конечно — своих ненаглядных чад. Никто не знал меня, я не знал никого, так что можно было слушать бесконечные язвительные комментарии и сплетни по поводу происходящего и почти наслаждаться жизнью. По-хорошему, я вообще мог остаться в кабинете, никто бы и не заметил. Чаю бы попил, в конце концов. Однако руку на пульсе держать стоило: публичные выступления о людях многое говорят. И о нелюдях тоже.

Солнце жарило все сильнее, ветер едва-едва шевелил листья деревьев, в голубом, ясном, без единого облачка небе носились истерические птицы и истошно орали. Джабраилов уже десятый раз крутил свой плейлист, и из колонок снова звучало бессмертное «учат в школе…» В детстве я ни бельмеса не понимал в этой песне и думал, что она про участкового. Ну, знаете: «участковый, участковый, участковый…» Хотя, может быть, причина скрывалась в том, что аппаратура в те далёкие-далёкие времена, когда я в начальных классах учился, в сферу образования поступала дерьмовенькая.

Наконец все, кроме первоклашек, оказались выстроены в свои прямоугольники. Ингрида Клаусовна несколько раз подходила к микрофону, чтобы на всех поругаться и призвать к порядку, бегали вдоль рядов классные руководители и шикали на невиновных, и хвалили непричастных. Гасан за пультом что-то подкрутил, и ведущая — одна из тех самых симпатичных преподавательниц-лингвисток — зачитала некий душещипательный стих про общее душевное единение и прекрасное стремление грызть гранит науки с небывалым энтузиазмом.

— Торжественная линейка, посвященная Дню знаний и началу учебного года, объявляется открытой! — прерывающимся голосом выкрикнула она. — Право поднять национальный стяг предоставляется учащимся десятого класса: Кузевичу Ярославу — чемпиону Великого Княжества по прикладному многоборью — и Легенькой Анастасии, дипломанту второй степени великокняжеской олимпиады по биологии!

Ничего себе у них тут звездочки водятся! Это, получается, биологичка Надеждина такие кадры готовит?.. А спортсмен — понятно, в какой-то сторонней секции занимался.

Нарядные, стройные юноша и девушка встали с двух сторон от флагштока. Грянули первые аккорды гимна. «Творение царево» — вот как он тут назывался. Автор — Иоанн Четвертый Васильевич Грозный, тот самый! Разнообразных талантов был человек… Еще и композитор, как оказалось, вот чего не знал, того — не знал. Никаких бравурных маршей: торжественная, строгая григорианская мелодия. Еще и стяг — алый, с золотым двуглавым орлом! Он взвился в воздух и заполоскался под порывом ветра… И, ей-Богу, все детишки смотрели на него, как завороженные, и не шевелились! Я такого в своей практике ни разу не видал. Конечно, и в Беларуси к государственной символике уважение прививать старались, но дети есть дети: кто-то в носу ковыряется, кто-то жука увидел на асфальте, другой — на одноклассницу пялится, глаз оторвать не может. А тут — прямо стойкие оловянные солдатики! Точно — магия.

Отзвучал гимн. Ведущая снова взяла микрофон в руки:

— Слово предоставляется Такому-то Такомутовичу, начальнику абвгджзиклмнового отдела Управления народного просвещения!

Все жидко похлопали, Такой-то Такойтович принялся пространно рассуждать о важной роли учебного процесса в процессе становления государевых верноподданных и вообще — приличных членов общества. При этом он сопел и отдувался, как паровоз. Следом за ним до микрофона дорвался представитель попечительского совета, потом — шеф из Дорожно-ремонтного управления. Солнце палило нещадно. Ораторы вещали всласть, как будто и вправду верили, что вот сейчас вот дети их словами проникнутся и ка-а-к возьмутся за ум, и как станут учиться не за страх, а за совесть со всем прилежанием.

Те, кому повезло, и их волею Коха, малевавшего те самые прямоугольники, разместили в тени деревьев, чувствовали себя более-менее прилично, но седьмые и восьмые классы стояли на самом тепленьком местечке. Конечно — без головных уборов, кто вообще знает, что это такое — головные уборы, в седьмом или восьмом классе?

— А теперь — наши первоклашки! — обрадованно заявила ведущая. — Встречаем тех, кто впервые перешагнул школьный порог! Первый «а», «бэ» и «цэ» классы со своими классными руководителями!

Изнутри школы, по ступеням крыльца на свои места под веселенькую музыку вышли хорошенькие маленькие детки: зареванные, веселые, озадаченные, растерянные — разные. Все хлопали, особенно — родители. Никто не тыкал смартфонами: в земщине почти ни у кого не было телефонов с камерами, а два-три обладателя цифровых фотоаппаратов погоды не делали.

Для того, чтобы расставить первоклашек на места, понадобилось некоторое время. Солнце жечь не переставало, ученики потели, учителя обмахивались классными журналами, обстановка накалялась.

— А-ы-ы-ык! — в три погибели согнувшись, долговязый худой восьмиклассник от всей души принялся блевать под дерево.

— Марьванна, Буровой плохо! — в этот же самый момент раздался голос с другого конца строя.

— А? — очумело мотая головой, пыталась сориентироваться немолодая уже учительница. — А ну-ка, тихо, Мурашко! Не видишь — Игнатова сейчас тошнит! Причём тут Бурова?

Бурова же — высокая девочка, которая вот-вот превратится в девушку — в этот момент уже очевидно позеленела. Я дернулся — и стремительным броском преодолел семь метров, разделявшие меня и детей. Успел! Подхватил за плечи!

— Бурова, — сказал я. — Сядь на бордюрчик, посиди, а то ты уже не Бурова, а совсем Зеленова.

— Спа-а-асибо… — девчонка и вправду была не в порядке. — У Марьванны та-а-какие духи, просто кошмар, если честно.

Она уселась на беленый бордюр и прикрыла коленки юбкой, пытаясь выглядеть пристойно. С зеленым лицом эта пристойность казалась откровенно вымученной. Наконец и Марьванна сориентировалась, и один из мальчишек побежал за медсестрой, и родители засуетились — у кого-то была вода и даже — наштырный спирт. Игнатова довольно быстро привели в порядок. Бурова, видимо, отдышавшись от зловонных марьваннских духов, тоже довольно быстро пришла в себя. Не беда — бывает. Подростки!

— … йа сиводня учи-ница

Ф первый клас и-ду учица!

И ска-жу йа в эта-а-ат де-е-ень…

Што учица мне ни ле-е-ень! — премиленькая первоклассница, у которой не хватало восемь или десять зубов, на крыльце-трибуне наконец домучила стих и сорвала бурю аплодисментов.

Эстафету подхватил лопоухий мелкий шкет в очках. Он выдернул из рук ведущей микрофон и радостно завопил так, что колонки начали фонить и хрипеть, а дети помладше — затыкать ладонями уши:

— Ланьсе мы иглали в сколу

Но законцилась игла!

Нам завидуют сиводня-я-я…

Даскалята са двала!!!

И тоже сорвал аплодисменты. Хлопали, кажется, потому, что он наконец утих.

— Слово предоставляется Ингриде Клаусовне Гутцайт, директору школы! — в неравной борьбе ведущая отвоевала микрофон у мелкого. — Прошу вас, Ингрида Клаусовна.

И похлопала. Все тоже похлопали — чуть более бодро и чуть менее жидко, чем Такому-то Такомутовичу.

Директор у нас, как ни крути, далеко не дура. Даже наоборот: Гутцайт — умная женщина и хваткий руководитель. Она долгим взглядом осмотрела свое воинство, которое постепенно теряло остатки боеспособности на жаре и в большинстве своем имело довольно бледный вид. Даже — бледно-зеленый.

— В добрый путь, дорогие друзья! Удачи в новом учебном году! Проходите в учебные классы! — сказала Ингрида Клаусовна и сделал царский жест рукой.

И овацию сорвала ничуть не меньшую, чем первоклашки. Те, у кого с собой были цветы — побежали дарить цветы, и я снова порадовался, что не классный руководитель, и вообще имею шансы прикинуться шлангом в этот период времени и сойти за случайного посетителя. Может, я чей-то папа или старший брат? Зачем мне цветы дарить. Хорошо, что меня никто пока толком не знал, потому что мужчина с цветами выглядит довольно нелепо, согласитесь? Есть, конечно, исключение — если он эти цветы идёт кому-то дарить, но мне их дарить было решительно некому. Даже гипотетически.

Все двинули в школу, ну, и я — последним. Почему? Да потому, что на часы посмотрел: линейка закончилась на пять минут раньше, чем по расписанию должен прозвенеть звонок с урока, а впереди еще — пятнадцать минут перемены… Кабинет у меня открыт, пусть старшеклассники там освоятся, проникнутся произошедшими в нем переменами, заинтересуются странными словами на доске, вообще — всей обстановкой… Может, сломают что-нибудь, например. А через десять секунд после того, как прозвенит звонок на урок — появлюсь я.

Весь рыжий, бородатый и в костюмчике.

* * *

— ДАДАХ! — ляпнула дверь за спиной, и я ворвался в кабинет.

Десятиклассники подскочили со своих мест и пожирали меня глазами. Ух, страшновато… «Раз-два-три…» — я по старой привычке дождался, чтобы на три секунды в кабинете установилась тишина, а потом взмахнул рукой:

— Здравствуйте, десятый класс, садитесь. Меня зовут Георгий Серафимович, и я к вам всерьез и надолго. Буду вести у вас обществоведение, историю и географию.

Десятый класс, как и одиннадцатый в моей прежней жизни — это уже серьезные люди. Выпускники. Они тут самые главные, в этой школе, самые крутые. Большие, красивые парни и девушки. Им море по колено и горы по плечо. Правда, стоит этим уверенным и взрослым людям выпуститься из школы и прийти на первый курс колледжа или университета, как снова по неведомому волшебству они превратятся в напуганных цыплят, но пока — пока все у них в порядке.

— Какой у нас сейчас предмет? — спрашиваю.

— Общество! Обществоведение… — откликается несколько голосов посмелее.

— Общество? А что такое общество? — продолжаю делать вид, что веду с ними непринужденную беседу.

Черноглазый пацан с задней парты — крупный, мощный — хмыкает:

— Это — люди, понятно…

— Любые люди? Какие угодно люди? Только люди? — закидываю вопросами я.

— Ну, мыслящие существа. Нелюди, понятно, тоже, — смелеет девочка с розовыми волосами. — Которые вместе.

— Ладно… Люди, которые стоят на электробусной остановке — это общество? — на самом деле я сильно нервничал, но — виду не подавал.

Расхаживал по кабинету, беседы с ними беседовал, рукой размахивал. Вторую, правда, в карман сунул, чтобы совсем дирижера не косплеить.

— Нет! — откликается тот самый Кузевич, чемпион по многоборью. — Они случайно же собрались, на остановке. И недолго там стоят. Значит — не общество. Класс — общество, спортивная команда тоже… Где у каждого своя роль и все связаны между собой долгое время, вот!

— То есть для появления общества должны сформироваться устойчивые долговременные связи и появиться распределение ролей, да? От-ли-чно! — жестом фокусника открываю доску, и они видят всю эту мешанину из слов, с факелом, фонарем, спичками, аптечкой и прочими сигнальными ракетами. — Теперь представьте: вы все, весь ваш класс летит на воздушном шаре над океаном. Шторм, буря, шар порвался, из него выходит воздух, вам нужно долететь до берега — до него километра два, там необитаемый остров. Нужно облегчить корзину, за пять минут выбросить лишнее. Давайте, быстро, быстро надо решать, а то утонете все! Что бросаем?

После полуминутной заминки понеслось:

— Ляшкова бросаем, он самый толстый! — орали наиболее маскулинные.

— Нафиг нам противогаз? — возмущался единственный снага в классе.

— Бутыль с водой кидаем! — предлагал Ляшков.

— Себя кидай, вдруг там пресной воды нет? — парировал Кузевич.

Знаете, как могут орать двадцать четыре десятиклассника? Вот так они и орали друг на друга, раздухарились. А я смотрел и замечал: Кузевича слушают, но он не очень инициативный. Черноглазый пацан на последней парте, его Вадим зовут, явно имеет группу поддержки из четырех парней из небогатых семей, они вместе стебутся над толстым Ляшковым в очках, но тот спуску им не дает, не фрик ни разу, довольно умный, веселый. Из девчонок явно выделяются две подружки: одна с розовыми, другая с голубыми волосами — интеллектом не блещут, но очевидно — активистки, артистки и все такое. А вот отличница Анастасия Легенькая, которая с Кузевичем флаг поднимала — она помалкивает и больше на меня смотрит, чем на одноклассников.

В какой-то момент этот самый Ляшков выскочил к доске и, прислушиваясь то к одному, то к другому мнению, принялся вычеркивать вещи из списка. Наконец, спустя шесть минут, на доске было вычеркнуть все, кроме спичек, радиоприемника и сигнальной ракетницы.

— Вот! — утерся вспотевший Ляшков и измазал лоб в мелу. — Нормально? Спички чтоб костёр зажечь, согреться, сигнал подадим ракетницей, ну, и радиоприемник… Тоже сигнал подадим, в эфир. Кто-то нас да заберет!

— Сигнал передаётся передатчиком, — подала голос Легенькая. — Но музычку ты послушать сможешь, Ваня.

— Блин, — расстроился Кузевич. — Это я затупил, а не Ляшков. Приемник… Передатчик. Вот блин! Георгий Серафимович, так что, нормально мы долетели?.. Мы ж и без передатчика, в принципе, в порядке будем!

— Не-а, — сказал я. — Вы все утонули, пока ругались. Шесть минут прошло. Буль-буль.

Класс загудел раздосадованно. Им явно не хотелось «буль-буль».

— А в чем смысл всего этого? — спросила умненькая Легенькая. — Получается, вообще не важно, что вы написали на доске? Могли написать вместо ракетницы и мачете, например, футбольный мяч и яблочную пастилу? Это какой-то ваш приемчик, манипуляция?

— О-о-о-о, — обрадовался я. — У нас претендент на десятку. На первом же уроке, надо же! Точно — поставлю, только доведите ваше умозаключение о конца. Итак, госпожа Легенькая, зачем я это сделал? Зачем эта игра?

— Вы хотели показать, что у нас нет согласия в классе. Что у нас не общество, а племя диких обезьян, — выдал Вадим, опережая одноклассницу. — Это мы и без вас знаем, нам классуха постоянно так говорит.

— И ошибается. Отличный у вас класс. Вон сколько ярких личностей! Но! Помните, что сказал господин Кузевич… Ярослав, да? Про распределение ролей? Вот! Именно этого вам и не хватает. Кто-то должен брать на себя ответственность, а остальные — отдать ему или им часть своей свободы, делегировать полномочия, чтобы в кризисной ситуации не сделать буль-буль… А теперь, господа и дамы, открываем свои тетради и записываем нашу первую тему… Какую?

— Государство! — выкрикнул с последней парты Ляшков.

— Ты че, толстый, самый умный? — возмутился Вадим. — Откуда ты знаешь?

— Он в учебнике первый параграф посмотрел, — в первый раз подала голос низенькая бровастенькая барышня, которая сидела рядом с Ляшковым. Наверное — кхазадка. — И умничает теперь.

— И правильно умничает. Нынче у нас эпоха информационная, можно чего-то не знать, главное — быстро понять, где найти! — усмехнулся я, и озадаченный класс примолк. Воспользовавшись паузой, я быстро стёр с доски все каракули, вооружился мелом и скомандовал: — Ну что, открываем тетрадки и записываем тему: «Происхождение государства». Число, месяц, год — на полях. А пока пишете — слушайте, а я буду говорить…

Я вдохнул побольше воздуха. Какое же счастье, что этот мир — Твердь, и мой — Земля, всё-таки были очень похожи! Не как близнецы, конечно, но как братья — точно. И многие базовые вещи тут и там оказались идентичны или очень схожи.

— В семнадцатом веке от Рождества Христова жили-были два философа: Гоббс и Локк, — эти двое тут тоже были авалонцами, правда Гоббс, кажется, гномом, а Локк — эльфом, но это не точно. — Гоббс говорил о том, что все жители нашего мира — самые настоящие негодяи, по определению. И их нужно друг от друга защищать. А Локк утверждал, что все мы — существа доброжелательные и общительные, и у нас отлично получается договариваться. Так возникли две теории происхождения государства…

В общем, нормально урок прошел. С огоньком. Когда прозвенел звонок, девочка с голубыми волосами удивлённо огляделась и проговорила:

— Что — всё? Почему всегда так: если интересно, то быстро кончается? У-у-у-у, а щас математика… — и это было для меня лучшей наградой.- А к вам «бэшки» придут.

— Не сметь рассказывать десятому «бэ» про воздушный шар! — погрозил им пальцем я.

— Пусть тоже сделают «буль-буль», — заржали пацаны. — Расскажете потом, сколько им времени понадобилось, чтобы утопиться? Уложились они или нет?

— Расскажу, — улыбнулся я. — Давайте, идите страдать на математику. Встретимся скоро, может быть, даже завтра, у нас с вами четыре урока в неделю, ещё успею вам надоесть.

Фокус был в том, что никто никогда не укладывался. За пятнадцать лет моего стажа — ни разу, ни один класс не собрался с мыслями за пять минут. Зато у меня всегда имелся рабочий инструмент, чтобы раскочегарить народ, вывести ребят на эмоцию и понять, кто что из себя представляет в коллективе. Очень удобно!

Впереди оставалось всего-то каких-то три урока. И совещаловка, куда без нее?

* * *

3. Заземление

Воду р-р-раз — и отключили. Была — и нет! Час, два, три… Все нет и нет! Вечернее время, люди приходят с работы, хотят принять душ, приготовить еду. Ан нет!

Несмотря на печальную ситуацию в сфере коммунального хозяйства Вышемира, по матерщине соседей я понял, что такое безобразие — вырубать воду без предупреждения — произошло впервые. Меня-то подобными мелочами не испугать: переодевшись в тенниску и джинсы, я закинул на плечо сумку с полотенцем и кое-чем еще и решил зайти в магазин, купить питьевой водички на запас, потом — догулять до турничков и искупаться в реке. Если ночью водопровод заработает — отлично, и душ приму еще. А если нет — всяко свежее буду, чем после линейки, уроков и странной совещаловки.

На лестнице я столкнулся с мадам Зборовской и всей командой Евгеньевичей. Четыре ребенка — это сила! Старшие мальчик и девочка явно младшего школьного возраста, меньшие — дошколята. Хлопчик в садик ходит, в старшую группу, малышечка в коляске сидит, пустышку обсасывает со всех сторон.

— Давайте, я вам хоть транспорт спустить помогу, — предложил я.

— Спасибо, но нет. Пусть вон, мои мужчины справляются, — твердо улыбнулась соседка и достала дочку из коляски. — Не расслаблялись — нечего и начинать. Хватайте, чего стоите?

Все-таки она была красивой женщиной, несмотря на четыре беременности. Статная, светловолосая, высокая, не худая и не толстая — такая, как надо. Талия, бедра, грудь — все при ней! Повезло журналюге! Или не повезло, или — сам повез, четверых детей вообще попробуй вывези! Пацаны примерно пяти и восьми лет ухватили коляску и, спотыкаясь, избивая себя пластмассовыми и железными деталями, пачкая колесами и путаясь в тряпичной обшивке, храбро поперли ее вниз. Однако, достойный пример воспитания!

— Мы пойдем на пляж, — сообщила Зборовская. — Хорошо — сентябрь теплый, так хоть искупаемся. Женя звонил, сказал — авария на подземном коллекторе. У моста через железную дорогу провал в дорожном полотне семь метров глубины, все стоки вытекают наружу, потому весь город, у кого центральная канализация, будет без воды минимум часов шесть еще, пока проблему не решат. Сейчас он материал в газету готовит, и вроде как в Сети будут размещать, но кто у нас тут в Сети что читает? Разве что молодежь… А газета — завтра. Люди ничего не понимают, злятся… Ладно — кто в частном доме, у них септики, скважины, колодцы у многих. А квартиры?

Газета тут была мощной силой. Тираж — тысяч двадцать, не меньше. Не привыкли люди к интернетам в земщине, да и скорость связи тут такая, что заплачешь, пока статью с семью фотками подгрузишь. Про видео и говорить не приходится… Тем более — не у всех «Яблочковы», как у меня. Самая популярная линейка компьютерной техники — «Алдан», у большинства — пятой модели, но встречаются и четвертые, и третьи, а там вообще седая древность, на уровне в двухмерного «Марио» погонять. Тут у них, правда, не водопроводчик Марио бегает, а некий абстрактный Опричник монстров топчет, но суть та же. Потому — газеты, радио и телевидение крепко держат позиции в земских городах, формируют общественное мнение. Выписывают прессы много, вон — в нашем подъезде почтовые ящики по утрам разрываются.

Пацаны как раз дотащили коляску и теперь выпихивали ее в двери подъезда. Я придержал створки и зашагал к магазину за питьевой водичкой. Очередь там была капитальная, брали всё, что можно пить: бутилированную, минеральную, лимонад, пиво, соки. А еще — соль, спички, гречку. Похоже, это в подкорке у нашего народа: в любой непонятной ситуации затариваться солью, спичками и гречкой. Типа — лишним не будет.

— Пракляцце на Вышемире! — уверено вещала неопрятная бабка. — То Радзивил нас прокляу! Таму, што трэба было пад яго руку…

— Говно из канализации полезло — так сразу и магия? Обязательно — проклятье? — спорил с ней дядька в очках. — Мы в земщине, сударыня, у нас чудес не случается, ни плохих, ни хороших. Это Вышемир, тут скука смертная!

— А амнистия? — парировала толстая тетка в соломенной шляпе. — А кто бандитов спалил месяц назад в хмызняке? Это что — тоже скука смертная? А психические эти, которые теперь по улицам шатаются? Вон, главный инженер у коммунальщиков шею свернул, когда в пьяном виде по лестнице спускался, на прошлой неделе. Это что — тоже совпадение? Там ни один начальник не выживает! Город зарос, в джунгли превращается, ворон уже больше, чем людей, и собак бродячих — больше, чем ворон! Я слышала, что в Зверинце какого-то алкаша уже псы эти обглодали! А вы — «не случается»! Точно говорю — надо всем нам в церковь идти и каяться, каяться, молиться и каяться! Тогда нас Господь простит, и все наладится.

— Вот и кайтесь, — отрезал дядька. — А я к сыну в Минск перееду. Давно пора.

— А подтопления? — влез благообразный дедушка с палочкой. — Я тут живу семьдесят шесть лет и никогда не видел, чтобы участки у вокзала топило. Паводок — это вдоль Днепра всегда было! А в этом году лягушки по весне у людей под кроватями квакали! Нечисто дело, что-то не так, точно вам говорю. Или власти наши земские что-то в природе нарушили, или то злонамеренность какая-то колдовская… Я вам говорю: надо нам в сервитут переходить и всем миром решать вопросы! То ли магов нанимать, а может — частное агентство, чтобы разобралось и ревизию провело, что у нас вообще происходит, и кто виноват! Может — кибургеров! У них компьютер вместо башки, все посчитают-вычислят! Это не наши вахлаки!

По итогу мне досталось две полторашки «Ессентуки». Воду давали по три литра в одни руки, дожили! Вода — дефицит, на Полесье! Какой кретин поспиливал колонки по городу? Надо вместо квартиры хатку себе покупать, скважину бурить и ручной привод к ней. И лампу керосиновую. И печь-буржуйку! И ружье, это само собой разумеется.