Красное сафари на Желтого Льва

Тысячи лет прицелы торопят остывшее время, угадал человек. Страх войны нас уплостил в тени.

Вверх со дна площади потянулся невысокий дождь. Фонарь забрел в его влагу и пустил провода в глубь асфальта.

Он так одичал, что почти ожил, опять пожалел человек.

Родился ветер, качнул фонарю глаза. Желтое сморгнуло влагу и, повернувшись, посмотрело в человека. Лампы, накалившись на миг, ярко вспыхнули живым. Стали смотреть.

В форточках тускло и тайно светился металл, и тело медленно осознало: Город выстрелит сам в себя прежде, чем солнце, упав, качнет Мегаполис.

В человеке заплакала память о будущем. Не надо, молила память, не надо больше. Мы иссякли не насовсем. Мир гложет хаос, а после нас крадется убийство.

Я же не знал, что мы так безобразно бессмертны!

Красное сафари на Желтого Льва

…бег по Саванне толкает в полет две скользящие тени небом накрыли траву он повернулся сказать под нами рождается дождь посмотри…

…бег по Саванне рядом покой и мерная сила безгривая гладкая желтая обернулась увидеть…

…навстречу ему два глубоких янтарных огня бег по Саванне…

Тьма выдернула звезды из-под лап. Изнанка тьмы обожгла наждаком. За изнанкой недвижно толпились неживые углы.

Лев замер. В лицо горячо вздохнуло пространство багровых закатных сумерек. Вспыхнули, позвав, два желтых всплеска.

Родившийся под лапами ветер качнул глаза фонаря.

Лев взглянул в плоский свет вблизи. Вселенная свернулась кольцом, чтобы вернуть его в начало пути.

Зажмуриться, чтобы не увидеть обмана. Закричать обездоленным голосом. Отвернуться во тьму — по сравнению с тем, впереди, тьма уже не бездонна.

Раздвигая гривой багровеющий воздух, Лев шагнул на асфальт.

Ослепляюще взвыли сирены. Оживший автомобиль взрыл асфальт колесом. Захохотала автоматная очередь. Грохот выгнул Город в мениск. Окна навстречу едино вспыхнули красным. Суженные зрачки бойниц прыгнули смертью.

Лев вздохнул:

— Я заблудился.

Он просил прощения у Лап, Хвоста и Кисточки на конце себя. Углы подступили к горлу. И лапы Желтого Льва коснулись Желтой Саванны.

* * *

Бордовое в окнах атомно лопнуло. Плоские лица отделились от ненужных больше прицелов и удивились началу конца.

— Господи! — взмолился человек своему сну. — Пусть лучше Город насытится мной и исчезнет!

Звезды кончились.

11

Всхрапнул Холодильник, разбудив сон в отремонтированной комнате. Человек тупо посмотрел на звучащее.

ВЕЩЬ, — немедленно включилось психорадио. — ДАВНО НАДОЕЛА. МОЖНО ДОРОГО ОБМЕНЯТЬ ЧЕРЕЗ АНТИКВАРНЫЙ ФОНД. НА НЕДЕЛЮ В ЦЕНТРЕ УДОВОЛЬСТВИЙ.

Человек представил себя ублаженным отовсюду. Обоняние. Осязание. Желудок. Все вполне подвергалось воздействию удовольствий. Не найдя в себе места, которому от чего-нибудь не могло не стать приятно, он с отвращением осознал: цивилизация всесильна.

ХОЧЕТСЯ ОСТРЕНЬКОГО? ПОЖАЛУЙСТА! ПРАВДА, ДОРОГОВАТО — ЛЮБОВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ БЫСТРО ИЗНАШИВАЮТСЯ, А ДОНОРОВ НЕ ХВАТАЕТ. ФИРМА МОЖЕТ ПРЕДЛОЖИТЬ НОВИНКУ — БЕСКОНТАКТНЫЙ СЕКС. АХ, ВАМ НЕ ТАКУЮ ЛЮБОВЬ, А ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ? ЭТО ПО ДРУГОМУ КАТАЛОГУ, ПОЖАЛУЙСТА, ФИРМА ГАРАНТИРУЕТ И ДРУГОЕ.

КАКОЕ ХОТИТЕ ИСПЫТАТЬ НАСЛАЖДЕНИЕ? ЗРИТЕЛЬНОЕ? СЛУХОВОЕ? А, ДЫХАТЕЛЬНОЕ! И ЧТОБ НЕДОРОГО. ПОНЯТНО. НЕТ НИЧЕГО ПРОЩЕ. СЮДА, РАЗ ВАМ ДЫХАТЕЛЬНОЕ. ВСЕГО ЛИШЬ В БЕЗВОЗДУШНОЕ ПРОСТРАНСТВО. ТОЛЬКО НА ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ. ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ ВЫ ВРЫВАЕТЕСЬ ОБРАТНО. И МУЧИТЕЛЬНО ПРЕКРАСНЫЙ ВОЗДУХ ВЗРЫВАЕТ ВАС ИЗНУТРИ. ЗАПАХИ ПОМОЙКИ РАДУЮТ, КАК ВНЕЗАПНО ЖЕЛАННАЯ ЖИЗНЬ, ВЕРНУВШАЯСЯ ПОСЛЕ ОБМАНУВШЕЙ СМЕРТИ. ВЫ СЧАСТЛИВО ДЫШИТЕ МИНУТУ, ДВЕ, ЧАС И ДАЛЬШЕ, ВЫ СЧАСТЛИВЫ НА ВСЕ ДАРОВАННОЕ ВАМ ВРЕМЯ.

ЗДОРОВЬЕ? НУ ЧТО ВЫ! ФИРМА ГАРАНТИРУЕТ ВАМ ТЕЛО ОБРАТНО.

Человека затошнило от сладкого бытия.

В конце концов он не один. У него есть Память. И Холодильник. И Стены с известняком.

ОН распахнул наивно тарахтящий примитивный куб. Внутри ясно и безветренно. Холодно. Погода и климат. И странно, что погода и климат никогда не меняются и не вращаются Калейдоскопом. Можно приоткрыть — ненадолго — еще один объем, малый. Там сохраняет себя морозное Нечто. Память объяснила: снег. Слово показалось неповторимым, терять его из себя не хотелось.

Нетакой человек произнес быстро вслух:

— Снег…

…снег вдоль деревьев вдоль снег вдоль дороги вдоль город забылся в снегу снег опускается в смог снег заглушает стон снег сквозь меня сквозь…

Человек вжался в объем морозильника — уместилась лишь ладонь. А хотелось полностью и навсегда.

Ему нечего положить в снег, кроме себя самого. Но явится бытинспекция, вытряхнет тело навзничь, что-нибудь из него разбив при повороте или в дверях, а комнате назначат свежее излечение. А если не разобьют и разморозят до прежнего страдания, то выселят все равно, и Старая Вещь достанется другому.

…верх поднимается снег

падает

в белой пене

плывут шорохи

тонут в белом…

Память. И ее слова. Утихают медленно, вспарывая человека. Боль, сужаясь, уходит. Нетакой плачет оттого, что она не осталась рядом. С болью можно жить. Боль в одиночестве становится другом.

У вещи скверный характер. Пока тарахтит — паралитично трясется, внезапно перегорает и внезапно самоизлечивается, рыдает время от времени под себя длинными лужами. Не имеет одного колеса из четырех. Старая вещь инвалид.

Как и я, подумал человек. В ней тоже что-то не так. Или во мне. Я ищу в этом холоде, хотя ничего не оставлял.

Но пока инвалид урчит доисторические мерные ругательства, человеку кажется, будто в нем есть необходимость.

…снег

падает

в белой

пене…

За окном — цунами. Черно-бордовое. Он предпочел бы белое. Белые шорохи. Но общественные вкусы формируются свыше. Поэтому сегодня черно-бордовое.

НеТак, отойдя в пустую от вещи сторону, провел по стене холодными пальцами, чтобы оставить влажный след своего присутствия. В руку толкнулся мягкий бугор.

Шелковистый.

Задышал небольшими легкими.

Гибко шевельнулся и выпрыгнул из стены в комнату.

НеТак вспомнил, что недавно стена была беременна.

Кошкой, подсказала Память.

НеТак отдернулся в безопасность. Не может быть. В стене только прессмусор Свалки. И ничего больше.

А откуда ты знаешь, что выбрасывают на Свалку?

Но Кошек не бывает уже тысячи лет. И тысячи лет живого не рождает ни живое, ни мертвое. И ничто не бывает на самом деле беременным.

А может быть, кошки живут в стенах. И не только кошки.

Сопротивляясь здравому, человек ощутил внезапное облегчение.

Рожденное стеной приблизилось к Холодильнику, чтобы тронуть усами вблизи. Зажмурившись, отжало усы белым холодильниковым углом и ласково мяукнуло.

— Что?.. — испугался человек.

Но это, с усами, человеческого не услышало. Затарахтело вторым голосом Холодильнику. Два доисторических существа запели хором.

Тоже мурлычет. Как Старая Вещь. Вещь. Наверное, потому и вышла, что давно не слышала похожего. Или искала, и вот нашла.

Это не просто Кошка, раз ждала тысячи лет в Стене. Это Идея Кошки. Праматерь всех кошек. И исчезнуть из мира не может.

Праматерь. Не так уж сложно. Он тоже рожден женщиной. Наверное, у родившей его вне законов тоже была Идея.

Пракошка потянулась усами в стороны, проверяя, все ли нужное для возрождения имеется рядом. Около лапы нервно подскакивал длинный хвост.

Я хотел увидеть совершенное. Снег. Или Льва. Или другое, не похожее на меня. Чтобы подошло и поверило, хотя бы во сне. Человек ощутил неловкость собственного присутствия. Я не готов к последствиям. Совершенному мне от себя предложить нечего. Она понимает и правильно не видит меня.

Пусть, согласился человек. И попросил: но пусть у Идеи будет собственное имя.

Пожалуйста, с готовностью откликнулась Память. Варвара.

— Это что-то значит?

— Значило. Чужая. Или Дальняя.

— Хорошо. Это подходит. Я позову… Варвара?

К нему не повернулись.

Хвост около Кошки существовал отдельной и вполне самостоятельной жизнью. Он изнурял себя высшим пилотажем — вверх, вниз, вбок. Стремительный танец.

— Всё? Или опять никогда? — внятно и отчетливо спросила у Хвоста Варвара.

Хвост, заблудившись в виражах, тряхнул раздраженным черным концом и указал им обратно в стену.

Неужели там есть что-нибудь еще? — попятился взглядом человек. Или даже много? Там мусор. Спрессован настолько, что все хочет вылезть обратно и соглашается жить среди Человечества. И мир скоро заполнится всяким, рожденным на Свалке.

Может быть, новое окажется спасительней для мира, чем мы.

НеТак почувствовал, как быстро устает в нем логика, чтобы освободить место ожиданию нормального чуда.