Гришу в булочную не посылали.
Пришлось собираться Гале.
— Ещё купи песку и масла топлёного, — сказала на прощание мама, — и пальто застегни.
Мама закрыла дверь, а через минуту — стук.
Это была Галя.
— Я сетку забыла.
Галя прошла в кухню, простояла там несколько минут и снова ушла.
И сейчас же снова постучалась назад.
— Ты что? — удивилась мама, потому что Галя тяжело дышала, словно успела пробежать уже километр.
— Да я… — сказала Галя растерянно, — я деньги забыла.
А на самом деле по двору ходил Кармен. Встал в такую рань, чтобы прийти к Гале во двор. И Галя, как видела его, так бежала назад в квартиру. А Кармен ходил кругами, не прячась, около парадной, и его было не обойти.
— Как же ты забыла, если деньги у тебя в руке? — спросила мама.
— Я помру с голоду, — крикнул папа из комнаты, — или сам сейчас соберусь!
— Нет-нет, я уже пошла, — испугалась Галя.
— И больше не возвращайся! — это сказала мама, закрывая в третий раз дверь.
И Галя вдруг ужасно разозлилась на этого Кармена. Она пошла по коридору к парадной, громко топая, а потом звучно стукнула уличной дверью.
Кармен стоял к ней спиной. Галя со злостью взглянула ему в спину, и когда он повернулся, посмотрела ему в глаза.
Так, ни слова не говоря, она и пошла на него, глядя в глаза не мигая. И он не засвистел, как обычно, хулиганскую свою песню, он вдруг сам отвёл взгляд, потом шагнул к стене, повернулся лицом к выбеленной штукатурке и стал делать вид, будто рисует на этой стене.
А Галя прошла мимо, глядя вперёд, только вперёд, высоко подняв голову, ни на что не отвлекаясь и чётко делая шаг.
Когда она возвращалась назад, Кармена во дворе не было.
Девочка Оля Сорокина
На киноутреннике можно встретить знакомых со всех соседних школ, с кем был в лагере или на городской летней площадке.
С двух сторон по Невскому к кинотеатру «Призыв» шли, бежали, перебегали из кучки в кучку мальчики и девочки разных дворов.
Гриша, Галя и Серёжа Костровы пошли вместе. Папа Костров дал Серёже бумажный рубль, чтобы, кроме билетов, они купили бы ещё и мороженое. Им невольно теперь приходилось идти вместе.
В это воскресенье перед началом фильма на втором этаже играл духовой оркестр.
Он играл военные марши, и всем людям, только ещё входящим в вестибюль, показывающим контролёру билет, всем этим людям хотелось топать в такт музыке, размахивать руками, куда-то маршировать. И они поднимались по лестнице на второй этаж чётким солдатским шагом, а там, наверху, они вдруг удивлялись: за трубами, за басами, даже за барабаном сидели пионеры, нормальные школьники.
Оркестром управлял высокий человек с длинными развевающимися кудрями. Он низко пригибался, притоптывая ногой, сильно махал руками, а пионеры-оркестранты сидели с серьёзными непроницаемыми лицами.
Серёжа купил три порции мороженого. Костровы поднялись на второй этаж и сразу разошлись. Серёжа увидел своих одноклассников и пошёл к первому ряду. Галя увидела знакомых девочек и осталась в конце. Гриша никого не увидел и встал рядом с Галей.
Все сидели, слушали духовую музыку. У кого было мороженое — тот ел мороженое. А кто не ел — тот смотрел по сторонам.
Когда оркестр смолк, Серёжа увидел девочку с красным шарфом. Она стояла почему-то на сцене, пряталась за занавес и была сейчас не с шарфом, а просто в школьной форме — в платье и в белом переднике.
Серёжа хотел вскочить и убежать, чтобы она не увидела его так близко. Он ведь сидел в первом ряду. Хотел спрятаться где-нибудь, но так и остался на стуле, потому что длинный дирижёр поправил волосы, повернулся к Серёже лицом и сказал:
— А сейчас выступит пианистка Оля Сорокина.
Если бы Серёжа побежал, всем бы стало ясно, от кого он убегает, и поэтому он остался сидеть.
Все захлопали, девочка подошла к роялю, села, подвинув под себя стул. Дирижёр открыл перед нею ноты. Она взглянула в зал, и Серёжа почувствовал, как и на него она тоже поглядела. Он этого не видел, просто почувствовал. Он сидел пригнувшись, лицо закрыл ладонями, как будто зевал, и глаза тоже спрятал. Так он просидел, закрывшись, в своём первом ряду до тех пор, пока девочка не закончила игру и не ушла за занавес.
Кто же такой Кармен?
Вечером Галя включила радио и вдруг услышала хулиганскую песню. Эту песню по радио пел артист, эту песню играл оркестр. Эту песню всегда свистел Кармен. Галя быстрее выключила радио: вдруг подумают, что она любит слушать хулиганскую музыку. Потом, минут через двадцать, она снова включила, и диктор вдруг сказал:
— Мы передавали оперу «Кармен».
А потом он стал говорить дальше — обычные слова.
Радио у Костровых стояло на полке в большой комнате. Сейчас в этой комнате сидел ещё Серёжа. Он читал книжку. Вернее, он не сидел, а полулежал на диване.
Галя посмотрела в зеркало. В зеркале отражался Серёжа. Нет, в самом деле читает, не подслушивает, что она там делает.
Галя походила вокруг него, не решаясь спросить про Кармена.
Но вот он перевернул страницу и потянулся.
— Про какого Кармена опера, а? — спросила вдруг Галя.
— А кто это Кармен? — удивился Серёжа.
— Ну, хулиган такой.
— Хулиган? Про хулиганов оперы не пишут. Не знаю я Кармена.
«Может, мне послышалось? — подумала Галя. — С чего это вдруг про Кармена и опера. А как же песня? Его же песню пели».
Гриши дома не было. Он пропадал у соседа сверху, у старика Бовина. В маленькой комнате папа делал модель самолёта. Он не любил, когда ему мешали работать.
Галя пошла на кухню. На кухне мама варила бульон. Ещё она чистила картошку.
— Помогать пришла? — спросила мама и подвинула Гале миску с грязной картошкой.
— Мама, — спросила Галя, — про хулиганов пишут оперы?
— Хулиганов сдают в милицию. — Мама подошла к бульону и стала снимать пену.
— «Кармен» — это про кого опера? — снова спросила Галя.
— Кармен? Где ты услышала?
Галя смутилась и подумала: вдруг ей в самом деле по слышалось.
— По радио… — сказала она неуверенно.
— Такая опера есть, — мама немного помолчала, — но тебе ещё рано про неё знать.
Больше мама ничего не сказала. Резала овощи, резала картошку, которую чистила Галя, а разговор не продолжала.
И Галя тоже не стала больше расспрашивать.
Одно стихотворение
Однажды Серёжа написал стихотворение. Сидел, сидел и вдруг написал.
Но сначала об орхидеях.
Орхидеи растут в тропиках, там, где всегда тепло и сыро. Это редкие растения, и за ними в прошлом веке отправлялись бригады охотников. Так и называли тех людей — охотники за орхидеями. Многие богатые люди Европы хотели видеть в своих домах орхидеи и платили за них большие деньги. Дороже стоили те растения, которые почти не имели корней. Они могли присосаться к стене, к потолку, к оконному стеклу, а всю пищу и влагу брать из воздуха листьями. А потом они распускались удивительными цветами. Вот какие редкие растения — орхидеи. Конечно, такие дорогие цветы могли разводить лишь очень богатые люди. Но произошла Великая Октябрьская революция, и вот выращиванием орхидей стал заниматься простой советский школьник — Серёжа Костров. Он выращивал их в школьном ботаническом кружке.
Выращивать орхидеи нелегко. Например, не все знают, что есть орхидеи, которые питаются мухами. Осенью, когда было ещё тепло, мухи летали всюду и доверчиво попадались в руки. А зимой? Зимой Серёжа обходил вокзалы, папа Костров звонил знакомым, весь класс искал мух для Серёжи. Серёжа завёл специальный коробок, и ежедневно кто-нибудь клал туда аккуратно завёрнутую в бумажку муху. А однажды папин знакомый привёз несколько комаров. Вот был настоящий праздник!
И орхидеи сумели прожить всю зиму.
На показательной выставке Серёжины орхидеи заняли третье место, об этом написано в грамоте, которая висит на стене в большой комнате. Все гости, приходя к Костровым, сразу читают эту красивую грамоту, вставленную в специальную рамку под стекло. А рядом — папина грамота за соревнования по самолётным моделям.
И вдруг Серёжа написал стихотворение. Сидел-сидел, грустно ему было, и он неожиданно написал:
Почему Серёже было грустно
Девочку в красном шарфе Серёжа встретил случайно.
Летом Костровы были на даче в посёлке Разлив. Близко от того места, где когда-то в исторические времена скрывался Владимир Ильич Ленин.
Лето кончилось, и Костровы поехали домой. Они ехали на грузотакси. В кабине сидели мама с Галей, а мужчины ехали в кузове. В кузове ехали ещё раскладушки, стол, стулья, матрасы и всякие вещи. Мужчины: папа Костров, Серёжа и Гриша — сидели на мягких матрасах обнявшись и пели солдатские песни.
Один раз шофёр даже остановил машину, потому что они громко топали ногами по кузову в такт песне.
Приехали в Ленинград, проехали по улицам мимо трамваев и удивлённых прохожих, подъехали к дому, остановились. Все вышли из машины и стали вытаскивать вещи. Им на помощь выбежала из дома тётя Надя — дворник. Она очень обрадовалась Костровым и всех перецеловала.
И вот, когда вещи стояли у парадной, шофёр получил с папы деньги, сказал «спасибо» тронул машину, мама Кострова спросила папу:
— Ты не забыл ключ?
— А ты не забыла? — ответил папа.
Мама сказала:
— Я не шучу.
— Я тоже не шучу, — подтвердил папа.
Они оба не шутили.
Ключи от квартиры остались на даче. Они висели на специальном гвоздике, и папа подумал, что возьмёт их мама, а мама — что возьмёт папа.
Так получилось, что Серёжа впервые в жизни поехал один в поезде, назад на дачу, в исторический посёлок Разлив.
Поезд был обычной электричкой, и ехать до посёлка было меньше даже, чем в троллейбусе от кольца до кольца — сорок минут, но всё же это было загородное железнодорожное путешествие.
Серёжа подошёл к даче и увидел хозяев, с которыми совсем недавно простился.
Хозяева громко говорили друг с другом и Серёжу не замечали.
И он ходил вокруг дачи минут пять, не решаясь войти.
Потом открыл, наконец, калитку, и когда хозяева его увидели, вдруг странно заулыбались.
Серёжа тоже улыбнулся и тихо сказал:
— А мы ключ оставили.
Хозяева продолжали стоять на месте и только смотрели удивлённо то на Серёжу, то друг на друга.
Потом хозяйка пошла всё-таки в дом, за нею пошёл Серёжа; в комнате хозяйка сняла ключи, которые спокойно висели на гвоздике, и во второй раз за этот день Серёжа стал прощаться.
В первый раз хозяева его целовали и звали в гости, а сейчас они коротко сказали ему прощальные слова и сразу отвернулись.
На электричку Серёжа едва успел. И вот тут-то он увидел девочку с красным шарфом.
Она тоже ехала одна. Рядом на полу лежали большие оленьи рога. Серёжа и девочка сидели друг против друга у окна и смотрели в это окно.
И как-то нечаянно получилось, что они встретились глазами.
И потом все сорок минут они не разговаривали друг с другом, нет. Только иногда Серёжа поворачивался к девочке, и она сразу отводила глаза, потому что разглядывала его. Потом наоборот: он смотрел на неё, и когда она поворачивалась к нему от окна, он отворачивался и начинал суетиться, делать что-то руками, хватал себя за нос, стучал по стеклу пальцем.