Останься в Вейзене

Я проснулась.

В этот раз просыпаться совсем не хотелось. Явь изо всех сил тянула меня в свой мир, а я также усердно сопротивлялась. И это, как ни странно, был хороший знак: я в своей привычной комнате, на привычной кровати. Пора бы уже вставать, не так много времени остаётся до работы… Фиксированного графика у меня нет, но я все-таки стараюсь приходить на работу в одно и то же время, к девяти.

А в воздухе пахнет цветущим персиковым деревом. У мамы когда-то была туалетная вода, на этикетке которой раскинулись волшебные розовые ветви. Я долго считала это дерево сакурой, пока мама не объяснила мне, что персики тоже предпочитают розовый цвет.

В моей привычной комнате по утрам пахнет лавандой, как мы уже выяснили.

И ещё: в моей привычной комнате никто не стоит надо мной и не повторяет моё имя. С моей привычной соседкой у нас давняя договоренность — не вмешиваться в распорядок дня друг друга.

— Варвара, просыпайтесь. Варвара, может быть, вы плохо себя чувствуете? Я могу вам помочь?

Надо мной стоит женщина лет шестидесяти, бодрая и подтянутая. Наполовину седые волосы собраны в пучок на затылке, глаза тёмные и внимательные, на груди — пёстрая вышивка, навевает индийские мотивы.

В углу примостилось зелёненькое кресло, и лампа над ним подмигивает, коварно посматривая на меня.

Надо же, я ещё не проснулась.

Ну ничего.

— Со мной всё в порядке, я так… — начала оправдываться я. Опомнилась: — Здравствуйте…

Сомнений не возникает, это моя соседка. Только я вновь забыла, как её зовут.

— Ирмалинда, — представилась она. Улыбнулась. — У такого непростого имени есть свои преимущества: первый вопрос, который я задаю нашим академистам — это как меня зовут. И только потом допускаю к сдаче моего предмета… Если всё хорошо, тогда я вас оставлю, дам вам время на сборы. Меня попросили отвести вас на завтрак и показать зал, где пройдёт ваше первое занятие.

— Завтрак?

— Само собой, — она кивнула. — Грамотный завтрак — основа хорошего дня.

— Я ведь… Ведь только недавно было утро, и уже наступило новое?

Ирмалинда медленно кивнула.

— Вы долго спали. Устали с дороги, так что тут ничего удивительного… Поэтому вам тем более стоит подкрепиться и восстановить запас сил. — Она шагнула за порог и уже оттуда добавила: — Я жду.

Впрочем, не прошло и минуты, как мы встретились вновь. Очень уж мне захотелось в уборную.

Вернувшись в свою ненастоящую комнату, я, ни на что особо не надеясь, распахнула шкаф. И удивилась наконец… Если это подарок от Феранты, то ей все-таки удалось меня удивить.

В шкафу оказалось черное платье, не слишком, быть может, вычурное, но вполне себе вписывающееся в окружающую обстановку: прямая юбка в пол, длинные рукава, на плечах раздутые до фонариков, высокое горло и три белые пуговички в ряд на спине. В дополнение — уже привычные туфли, чулки из плотной серой ткани и даже комплект нижнего белья.

Аванс, видимо, ждать сегодня не стоит. Кто-то съездил в Вейзен за меня.

По размеру подходит, и спасибо на том. Джинсам достанется меньше недоумевающих взглядов.

— Прелестно, просто замечательно! — выдала Ирмалинда, завидев меня. — Вам очень идёт этот фасон.

Усомнившись на мгновение, я всё же решила задать вопрос — вроде как, ничего провокационного в нём не было:

— Существует ли регламент для преподавателей? Мы не должны носить форму?

— В таком случае, я бы каждый день получала выговоры, — Ирмалинда рассмеялась. Смех оказался звонким, как перелив колокольчиков. — Это я ещё сегодня скромно одета… Как вам моя блузка?

Я ещё раз вгляделась в вышивку. Косы из нитей сменялись полосами из бусин, за ними следовала россыпь бисера, затем вновь нити и бусины… Охра, коралл, хризолит.

— Что-то в ней есть. Народные мотивы. Буйство красок, которое складывается в выверенный узор.

— Как вы красиво сказали! — обрадовалась Ирмалинда. — А теперь идём.

Она первая покинула нашу квартирку и закрыла её на ключ. Второй, точно такой же, протянула мне, подмигивая:

— Я видела, что в вашем платье есть карманы.

Я хлопнула по бедрам. И впрямь есть. А я и не заметила…

Столовая располагалась совсем рядом. Не столовая даже, язык не повернётся её так назвать. Скорее, трапезная. Высокий потолок с многоярусными люстрами. Картины на стенах. Пять длинных столов, и каждый накрыт шелковой скатертью. Над поверхностью стола возвышаются золотые подсвечники — три высокие белые свечи с левой стороны и три с правой, каждая зажжена.

На столы уже водрузили строго выверенное число тарелок и блюдец. Одно большое — на нем нечто, напоминающее яичный омлет и украшенное зеленой ветвью базилика. Ещё одно поменьше — с кусочком масла и ломтиками сыра. Глубокая миска с двумя вареными яйцами. Пиала с насыщенно-красным джемом. Общая корзинка с ломтями белого и ржаного хлеба. Только чашки пока пусты, зато в центре каждого стола устроен островок из турки, чайника, сливок и сахара. Уголок самостоятельности, скажем так.

Народу пока немного. Но все, кто есть, точно старше меня.

У академистов, догадываюсь, комната для приёма пищи организована куда проще. Может быть, они даже стоят в очередях. Ну и хорошо, что их здесь нет, не то чтобы мне слишком хотелось опозориться перед будущими учениками из-за отсутствия манер. Успею ещё показать свою профнепригодность во всей красоте, когда меня приведут на занятие.

— Занимать можно любое место. Здесь только некоторые закреплены за определенными людьми, и то… переживут. Посуду убирать не нужно, её унесут.

— Я бы предпочла сесть рядом с вами, — призналась я.

— Отлично! — Ирмалинда воодушевилась. — Заодно познакомлю вас с нашими девочками. Девочки эти, правда, скорее мои ровесницы, чем ваши, но вот так уж собрались! Всегда радуемся, когда молодые приходят учить. Все-таки, вы с учениками говорите на одном языке.

Особенно я, подумалось вдруг. На одном из трёх.

Приятельниц у Ирмалинды оказалось не меньше десятка. Они окружили нас стайкой щебечущих птичек — похожие друг на друга, но разные, все какие-то яркие и бесконечно энергичные. Друзей ведь под стать себе выбирают… Каждая из них представилась и даже сказала пару слов о своей жизни или предмете, но не то чтобы я что-то запомнила.

Весьма скоро внимание переключилось с моей скромной персоны на последние новости. Я попыталась вслушаться, но мало чего поняла — слишком много незнакомых названий и ситуаций, с которыми прежде мне сталкиваться не приходилось. Я сидела, зажатая с двух сторон, и взглядом пыталась отыскать хоть ещё какое-нибудь знакомое лицо: Феранты или Гетбера. Но не разглядела ни одного, ни другого. Впрочем, это типичная особенность людей из сна — они исчезают так же внезапно, как и появляются.

— Вам нужно в комнату? — спросила у меня Ирмалинда, когда завтрак закончился. — Я хочу захватить пару бумажек, и идём. Либо подождите меня здесь. Все равно возвращаться через этот коридор.

Я осталась ждать. Верный стражник входа (и выхода). Некоторые входящие кивали мне, и я кивала в ответ. Но больше имя моё никого не интересовало.

Гетбер все-таки появился. За мгновение до того, как Ирмалинда взяла меня за локоть и заявила, что мы наконец-то идём к академистам. Мы пересеклись взглядами, и он попытался, что ли, усмехнуться — приподнял левый уголок губы. Я отвернулась.

А здесь я уже была. Вчера. Это тот самый холл, из которого можно попасть в лекционки, пусть их здесь так и не называют. Группки студентов снова обсуждают животрепещущие темы. И тоже бросаются незнакомыми словами. Прежде чем преподавать им что-то (объяснили бы ещё, что), мне самой не помешает пройти языковые курсы и подробнее изучить имперский диалект.

* * *

Я почему-то думала, что сейчас мы просто полюбуемся на экспонаты и пойдем дальше, в чуланчик, где помимо меня в лучшем случае поместятся студента три. Но Ирмалинда распахнула передо мной двери высотой с три моих роста и такой шириной, что пройти через них одномоментно может человек пять. Я с опаской заглянула внутрь. Преподавательский стол и огромная меловая доска расположились прямо напротив, на самом нижнем уровне. А вверх уходит лестница с широкими ступенями, и на каждой расположен ряд парт. Таких рядов здесь не меньше пятнадцати, и они будто бы даже слегка закругляются в направлении преподавательского подиума, как в амфитеатре.

— И сколько у меня сегодня… академистов? — Посмотрела на Ирмалинду широко распахнутыми глазами.

Она профессиональным взглядом окинула аудиторию и ответила:

— Когда под завязку, то пятьсот вмещается. Но вы так не переживайте, наборы у нас не такие большие, да и треть юных дарований обычно занята куда более интересными — по их, разумеется, мнению — вещами. Так что, думаю, наберется около сотки.

Сто человек! На одну-единственную недоумевающую меня!

— Занятие начнётся после звонка. Вы услышите.

— Да, я уже слышала…

— Если по правилам, то продолжается оно ровно час и пятьдесят пять минут. Но многие устраивают перерыв в удобное время, которое не слишком вредит учебному процессу. Без перерыва совсем туго, — шёпотом добавила Ирмалинда. — Не выдерживают такой мыслительной нагрузки. Не будьте слишком строгой, к ним надо ласково, а иначе вредничают…

Кому ещё нужен перерыв и с кем лучше быть поласковее — это отдельный вопрос.

— И удачи, — пожелала она. Затем тоже заглянула внутрь аудитории и взглянула на часы (клянусь, вместо стрелок у этих часов ветви дерева, не отличимые от настоящих, даже распускающиеся лепестки на них есть). — Главное, ничего не бойтесь. До занятия всего семь минут осталось. Сейчас начнут приходить ваши благодарные слушатели.

Вот так напутствие. Как будто не на занятие отправляют, а на поле боя.

Я кивнула и послушно прошла внутрь. А преподавательский стол здесь не хуже того стола, который занял место в кабинете Феранты. Будто бы взяли спил дуба, который спокойно себе рос несколько тысячелетий, и вырезали всё лишнее, чтобы получить нечто вроде ножек и гладкой столешницы. Доска тоже необычная. Я привыкла к темно-зеленым (говорят, успокаивает нервную систему) или к черным, позволяющим получить максимальный контраст. А здесь синяя, как… даже не знаю, с чем сравнить. Если представить себе безоблачный апрельский день после полудня, когда небо насыщенное-насыщенное, ничем не разбавленное, то получится примерно увидеть цвет этой доски.

Красиво, что уж таить. Стены оранжевые, как янтарь, столы насыщенно-коричневые, а доска синяя. Ещё бы проектор повесить, но, раз уж здесь даже кино ещё не изобрели, то о проекторах не стоит и заикаться.

Я опустилась на стул. Прекрасный стул, с мягкими подушками, очень удобно сидеть… И принялась уныло вертеть в руках обнаруженный на столе карандаш. Бумага здесь тоже была, целая стопка. Чуть-чуть желтоватая и очень плотная.

Студенты не заставили себя долго ждать. И стали появляться один за другим, строго выдерживая интервал. Косились на меня, бурчали что-то невнятное и занимали места. Первый, второй, третий. Тридцатый, пятидесятый. Сто двадцать шестой. Ирмалинда почти угадала.

Звонок прозвучал неожиданно, возвращая из мира арифметики… куда? Сама хотела бы знать. Я поднялась со стула, и студенты подскочили следом. Здесь тоже есть традиция приветствовать преподавателя, или это они невольно повторили?

Стоят теперь и смотрят на меня, как совята. Различимы только черные мантии и круглые глаза.

— Здравствуйте, — произнесла я. Думала, что никто меня не расслышит, но звук резво долетел до противоположной стены. Хорошая здесь акустика, в самом деле, можно ставить спектакли. — Присаживайтесь, пожалуйста. Рада, что мы сегодня собрались все вместе. Поскольку мы видимся в первый раз, позволю себе представиться. Меня зовут Варвара. Сейчас напишу на доске.

Я взяла меловой кубик — здесь для мела выделили целое фарфоровое блюдце. И принялась выводить имя, которое писала уже тысячи раз: Варвара. Я могла бы написать его с закрытыми глазами, поскольку точно помнила, когда мне надо вести руку вниз, когда вверх, где идёт петля, а где закругление. Однако вот какой диссонанс: на доске вырисовались знакомые буквы, однако рука шла каким-то совершенно непривычным образом.

Когда имя было написано, я отшагнула назад. Моргнула, и на мгновение мне показалось, что вместо привычной кириллицы на доске значатся неизвестные символы, что-то вроде упрощенных иероглифов. Вернула ещё раз, и поверх низ возникли буквы: В, а, р… Как в приложениях для перевода, которые накладывают на фото свой текст.

Непонятное что-то, позже разберусь.

Я повернулась к моим несчастным студентам и попыталась улыбнуться:

— Итак, начнём мы с вами с простого. Как называется предмет, ради которого мы здесь собрались?

Сидят, смотрят и молчат. Ну что же это такое.

Небольшой, но опыт в преподавании у меня есть. Два года, во время собственного обучения в магистратуре, вела у бакалавров лабораторные работы по неорганической химии, попросил мой тогдашний научный руководитель. Правда, под мою ответственность попадало одновременно всего десять студентов. Каждого успевала вдоль и поперёк изучить, пока они мне отчёты сдавали…

— Я буду рада, если вы станете отвечать немного активнее. Поскольку мы не виделись с вами прежде, мне нужно понять, какой у вас сейчас уровень знаний. Поэтому, как я уже сказала, начнём с простого. Как называется наш предмет?

Вот бы преподавание во сне засчитывалось за трудовой стаж. Сил уходит — как на настоящих студентов. Главное, чтобы я проснулась до того, как решу придумать для них контрольную, у меня на них отдельный пунктик. Своим прошлым подопечным сочиняла индивидуальные варианты. Здесь рехнусь.

Смельчак все-таки нашёлся. Симпатичный светловолосый мальчишка. Поднялся над одной из задних парт и ответил:

— Применение кристаллов для концентрирования и усовершенствования магических заклинаний.

Неудивительно, что смельчаков оказалось так мало. Попробуй запомни эту нудятину.

— Угу, — я кивнула, как будто бы всё идёт так, как задумано. Но нет, такого точно не задумывалось. Они там вообще в своём уме? Как я должна преподавать магию, хотя сама ей никогда не занималась? Нет, даже по-другому поставим вопрос: как я могла ей заниматься?

Вот же дуристика. Даже во сне, где всё такое красивое и удобное (особенно стулья), начальство требует от тебя невозможного. Слетай в космос за материалами марсианских горных пород, проштудируй все экспонаты в наполовину развалившейся библиотеке и найти единственное за триста лет упоминание химического соединения, научи сотню студентов применять кристаллы во благо их магии.

Если я получила степень магистра по химии, это ещё не значит, что я могу переложить её на области, в которых совсем ничего не смыслю. Надо срочно найти Феранту и высказать ей все свои претензии. Только пару сначала закончу.

Так. Выкручиваемся. Впервые, что ли, было не до того, чтобы ознакомиться с темой занятия?

— Угу, — повторила я. — Отлично. Садитесь. Как вас зовут? Поставлю вам плюс, и, само собой, это даст некое преимущество, когда дело дойдет до подведения итогов.

— Вилсон, — ответил он, улыбнувшись. У нас в универе тоже такие мальчики были, улыбчивые. — Я один Вилсон на потоке.

— Здорово, — покивала я. И в самом деле выписала его имя на чистеньком листочке. Ну ведь совсем не так движется ручка, когда мы пишем букву «В». Что ж они все держат меня за глупую? — Итак, смотрите. Что такое кристаллы?

Тишина. Казалось бы, не совсем уж маленькие, курс третий-четвертый по нашим меркам, а молчат, как первоклассники.

— Что-то вам точно должно быть известно. Вы ведь сталкивались с ними прежде? Девочки, да и мальчики тоже, посмотрите на свои прекрасные ладони. — Я и сама вытянула руку вперёд и взглянула на тонкие пальцы, ничем не украшенные. — В ваши колечки тоже вставляются кристаллы, правда, ограненные. Кто-нибудь когда-нибудь участвовал в магических поединках?

И что несу? Наверное, моих студентов посетила аналогичная мысль, потому что все сто двадцать шесть пар глаз посмотрели на меня, как на несмышленую. А потом одна девушка с подведенными глазами и ассиметричным каре ответила:

— Иногда хочется, но они все ещё запрещены.

Я покивала, будто и сама была прекрасно осведомлена об этом запрете. Хорошо, что я хотя бы угадала их гипотетическое существование.

— А если бы их вдруг разрешили, — отозвалась я, — то на поле поединка надо было бы выходить, сняв с себя все украшения. Поскольку даже маленький безобидный камешек может оказать вам преимущество. — Наверное. Иначе меня бы не заставили вести этот предмет. Я посмотрела на девушку: — Как вас зовут? Можно просто имя.

— Директрисе пожалуетесь?

Само собой, пожалуюсь. Но только не на эту девчонку.

— Поставлю вам плюс. За смелость и честность.

Она хмыкнула, но все-таки ответила:

— Грета.

Я послушно вписала её имя в листок. У меня фамилия начинается на букву «Г», и над её написанием уж точно не надо долго задумываться — нарисовал прямой угол и радуешься. А я эту несчастную букву выводила секунд тридцать.

Повернувшись к доске, я изобразила нечто вроде октаэдра: атом в центре, который соединен ещё с четырьмя атомами через одинарную связь. Типичный углерод… Три нижних атома служили верхушками для ещё трех октаэдров. И так три ряда. В итоге у меня получилась сеть шариков и линий, издали напоминающая треугольник.

— Похоже на камень в колечке, так? Особенно если снизу вверх смотреть. Не хватает цепких лапок, которые ухватятся за эту тонкую часть. И можно вставать на правое колено перед любимой девушкой. — Что я несу?.. — Кто догадается, что за камешек мы с вами изобразили?

Я наконец посмотрела на свою аудиторию. В их глазах я всё ещё была сумасшедшей, и все-таки многие начали заинтересованно меня слушать. Это хорошо. Захватить внимание — самое сложное, поэтому иногда приходится идти на нечто такое… пусть будет нелепое.