Начальница кивнула.
— Да, безотлагательно. Выходи на транспортную площадку.
Слегка ошарашенный таким быстрым согласием, Антон едва не бегом бросился выполнять распоряжение. Спохватился, вернулся, забрал планшет, снова побежал.
Глория Торн ждала его у глайдера. Только это была не служебная машина с вместительным салоном-кузовом и сигнальными огнями, раскрашенная в цвета полиции, а двухместная малютка для личного пользования. Корвин недоуменно огляделся.
— А опергруппа...
— Собираешься брать жилой дом штурмом? Залезай, поехали.
Антону не часто доводилось общаться с ней лицом к лицу, а наедине, в тесной кабине — и вовсе впервые оказался. Ощущал он себя неуютно рядом с её подчёркнуто сильным и агрессивным, не по-женски крупным телом. Куда там его профдопечатки в сравнении с функциональностью начальницы! Глайдер она взяла исключительно ради пассажира. Глория Торн могла обойтись собственными крыльями, сейчас компактно сложенными за спиной.
Машина пронеслась сквозь вертикальный канал, пронизывающий ярусы города, вырвалась под открытое небо, продолжая набирать высоту. Внизу остались крыши Гедонизма, неторопливые грузовики, следующие по выделенным воздушным коридорам, стада дирижаблей, машущих лопастями ветровых энергостанций. Выше них теперь были разве что облака. Но не собирается же Торн взлететь туда?!
Разумеется, до облаков глайдер не полетел, остановил подъём, лёг на курс. Послеполуденное солнце светило со стороны пассажирского кресла, а прямо перед ними за кромкой крыш появился омывающий Гедонизм океан.
— Мы не туда летим! — спохватился Антон. — Обиталище подозреваемого на северо-запад от управления!
— «Подозреваемый», надо же, — начальница ухмыльнулась.
Корвин внезапно осознал, что если откажет двигатель и глайдер упадёт с такой высоты, то ему не спастись. Зато спутнице его ничего не грозит, — достаточно выскочить из машины. И словно подтверждая страхи, запищал планшет. Обработчик запроса выдал следующее имя: «Глория Торн». Антон взглянул на него и даже не удивился.
— Что там? — спросила начальница.
Протянула руку, бесцеремонно отобрала планшет. Лицо её изменилось.
— Как ты получил эту информацию?! — гаркнула.
Пытаться соврать показалось бессмысленным. Корвин выложил всё о запросе по координатам дома-крепости. Удивления на лице Глории Торн его слова не убавили.
— Поиск без индексов? Как ты додумался? Откуда ты вообще взялся? Ты кто?
Вопрос вроде бы простой, но Корвин знал, что ответить на него не сможет. Даже под угрозой быть выброшенным из кабины.
Отвечать не пришлось, у начальницы ожил коммуникатор.
— Стоп! План меняется! — рявкнули оттуда. На Глорию Торн рявкнули?! — Тащи его сюда!
— Хорошо, Отто, я поняла.
Глайдер сделал такой вираж, что у Антона дух перехватило. Понёсся, снижаясь, на северо-восток.
О том, что они прибыли в обиталище подозреваемого, Корвин догадался, когда машина остановилась и плавно пошла вниз. Потому что сада с валяющимися в нём мёртвыми телами за шестиметровой стеной не было. Ничего не было, кроме плоской крыши, покрытой солнечными батареями.
Глайдер опустился на небольшую парковку. Их ждали. Мужчина стандартной внешности, коротко стриженный, в простой бежевой тунике и таких же неприметных сандалиях. Встретишь такого — через час вспомнить не сможешь.
— Выходи, — приказала Торн.
Корвин подчинился. Встречающий уже был рядом. Обвёл внимательным взглядом, заговорил. Голос его тоже был заурядным. В отличие от слов:
— Ну здравствуй, Антон Корвин. Не думал, что встречу тебя снова. Имя Джон Смит тебе, конечно, ничего не говорит. А Отто Шабен? Хоть что-то о своей жизни ты помнишь? О реальной жизни?
Антон угрюмо покачал головой. Он мог бы сказать, что помнит прочитанные невесть когда истории о Шерлоке Холмсе. В том числе истории о профессоре Мориарти, оживший аналог которого стоит сейчас перед ним. Но разве это важно?
— Очень плохо, что ты ничего не помнишь, — резюмировал Отто Шабен. — Но гораздо хуже, что ты вообще попал в Гедонизм.
4. ЧЕЛОВЕК, ВЗЛОМАВШИЙ МАГЕЛЛАНОВО ОБЛАКО
Нет ничего интереснее игры с информацией. Из цифровых пазлов и квантовых кубиков собирать нечто, способное менять реальность. Бартоломей Кукиш понял это задолго до того, как стать «Бартоломеем». В древние времена его посчитали бы хакером, информационным преступником. Но в Гедонизме нет законов, обитатели города-мира развлекаются, кто как может и хочет, система лишь следит, чтобы развлечения одних не заходили за грань, где они создают неудобства другим. Зайти за грань дозволенного так заманчиво!
Бартоломей придумывал разные игры с информацией. Он присваивал себе чужие имена, заводил сетевую дружбу под чужой личиной. Дальше — больше: копировал созданные боди-мастерами матрицы, выдавая их за оригиналы, а то и «дорабатывал» сами оригиналы без ведома их творцов. Весело! Но это были игры с людьми, Гедонизм оставался третейским судьёй, время от времени щёлкающим шалуна по носу, отбирающим игрушки, в наказание лишающим положенных благ. Бартоломей хотел большего. Ради этого он «образумился», долгих сорок лет вёл жизнь среднестатистического обывателя, не нарушающего правила — копил блага. А когда накопил достаточно, возжелал выделенный канал подключения к информаторию.
Должно быть, подобных развлечений прежде не запрашивали, поэтому и запрета на них не было. Канал ему выделили — узкий, с множеством ограничений. Получать информацию через общедоступные маршрутизаторы — как все! — было куда удобнее и быстрее. У выделенного канала имелось иное преимущество — им пользовался исключительно Бартоломей. А значит, он не мог помешать другим людям своими играми, — согласно установленным системой правилам.
Следующие тридцать лет Бартоломей развлекался написанием скриптов, позволяющих обойти ограничения канала. Выуживал из поисковика всё более странную и неожиданную информацию. В конце концов он добрался до ядра программного кода, написанного тысячи лет назад создателями Гедонизма. И когда ядро поддалось, понял вдруг, что в его власти не только общедоступный ресурс, но все информационные системы города-мира: транспортная, полицейская, жизнеобеспечения. Ощущение могущества кружило голову. Он мог всё: ронять дирижабли и топить ресурсодобывающие платформы, отключать от энергоснабжения целые дистрикты, заставить дроидов вытворять невообразимые кульбиты, навешать предупреждений и штрафов самым уважаемым людям, вплоть до Президента Высшего Совета Гедонизма.
У Бартоломея хватило ума не делать ничего из перечисленного. Да, он теперь Бог. Но Гедонизм тоже Бог. И кто знает, какие инструменты у него припрятаны, чтобы выявить конкурента и зачистить систему от его скриптов? Однако знать о своём могуществе и не пользоваться им — ну, почти не пользоваться — было чем дальше, тем нестерпимее. Бартоломей прикинул: а будут ли нарушением эксперименты над самим собой? Вроде бы нет. Но что можно с собой сделать? Украсть матрицу, внести в неё какие угодно доработки? Неинтересно, он это уже проходил. Бартоломею вообще было наплевать на внешность, а функциональность тела нужна минимальная — удобное подключение к сетевым интерфейсам. Приписать себе бесконечное количество благ? Он и так получил, что хотел: канал доступа без фильтров и ограничений. И тогда Бартоломею пришла в голову крамольная мысль: поиграть не с внешними гаджетами, не с телом, а со своей личностью. С резервной копией, хранимой в Магеллановом Облаке.
Взломать Магелланово Облако? Вот это вызов, так вызов! Система, обеспечивающая бессмертие обитателей Гедонизма, полностью автономна, к ней нет доступа извне. Но функционирование рекреаториев невозможно без доступа к ресурсам и управления дроидами-обслугой. Этой брешью Бартоломей и воспользовался.
Следующие годы — нет, десятилетия! — пролетели незаметно. Свою личность Кукиш нашёл легко и скопировал на внешний носитель. Куда интереснее было расшифровывать алгоритмы ММО — почему-то создатели называли Магелланово Облако «малым». Где тогда «большое»? Об этом он информации не нашёл. Зато нашёл другую, странную. Например, человеку незачем помнить свою многотысячелетнюю жизнь в мельчайших подробностях, поэтому логично, что при рекогеренции из копии в новое тело Гедонизм убирает лишние воспоминания, оставляя последние сто лет и обобщённый образ более отдалённого прошлого. Но зачем накладывать какие-то шаблоны, тем самым усложняя алгоритм? А ещё в процедуре рекогеренции имелась ветка для обработки личности, прибывшей в Магелланово Облако извне, — подгонка воспоминаний под шаблон без отсрочки в сто лет. «Извне»? То есть из-за пределов города-мира?! Может, это ветка-аппендикс, забытая разработчиками? Никогда не работавший мусорный код? Другого объяснения существовать не могло, но Кукиш всё же покопался в коде, вставил флажок срабатывания и обошёл обработку памяти: интересно же, откуда это — «извне»? Шесть лет спустя флажок упал.
К сожалению, о том, что надо бы сохранить ID пришельца, Бартоломей сообразил, лишь обнаружив срабатывание. Ничего, ему ведь известны дата и место рекогеренции. Найдёт!
5. ПРИЮТ ДЛЯ ТВОРЦА
— Приветствуем тебя в новом теле, друг! — приятный баритон разбудил, заставил открыть глаза. — Гедонизм готов выполнить все твои пожелания...
Отто Шабен поморщился. Зря он утвердил этот вариант текста, вовсе не все желания выполнит Гедонизм. Если ложь легко выявить, она бесполезна.
Он соскочил с кушетки, оглядел себя. Тело серийное, функциональности куда меньше, чем он привык. Не проблема, это легко исправить. Сунул ступни в сандалии, взял лежавшую в изголовье тунику. Тоже серийную, за столетия ничего не изменилось. Впрочем, одежда его вполне устраивала. Точно такую он носил на Земле.
Он дошёл до двери комнаты-капсулы, когда осознал — всё неправильно! Он не должен помнить о Земле, не должен знать, кто он такой на самом деле. Вместо этого в голове должна появиться совсем другая информация о Гедонизме. Не теоретическая, а практическая, «изнутри», словно прожил здесь тысячи лет.
Мысль заставила Отто остановиться. Комната-капсула, неверно истолковав его замешательство, напомнила:
— Гедонизм готов выполнить все твои пожелания, друг! Для связи с системой воспользуйся терминалом в холле...
Отто снова поморщился, шагнул в послушно открывшуюся дверь.
Холл был достаточно просторным, поэтому ощущение многолюдности, сутолоки не возникало, хоть здесь и находились по крайней мере три десятка человек. Большей частью они сидели в удобных креслах, живописным беспорядком разбросанных между бассейнами, фонтанчиками, клумбами-вазонами ярких цветов, — ожидали своей очереди на резервное копирование. Тут же сновали дроиды-стюарты с напитками и яствами на подносах. Дождавшись сигнала коммуникатора, посетитель шёл к указанной комнате-кабинке, гостеприимно открывавшей перед ним дверь. Те, кто закончил процедуру, в холле не задерживались, шли к выходу. Взамен в помещение входили другие. «Дистрикт Алиса, рекреаторий № 7» — красовались огромные лиловые буквы на стенах.
Ошибки нет, самый центр Гедонизма, он попал туда, куда требуется. Нет! Куда должен был попасть его пустоголовый двойник...
— Что, друг, не очень-то доволен своим телом? — внезапно раздалось за спиной.
Погрузившийся в неприятные размышления Отто вздрогнул. Обернулся. Перед ним стояла высокая — выше Шабена почти на голову — женщина, смотрела сверху вниз. Не просто высокая — крупная и подчёркнуто маскулинная, плечи шире бёдер. Вместо туники на ней была оливкового цвета приталенная рубаха, позволяющая рассмотреть сильные руки и ноги. Упругие высокие груди оттягивали лёгкую материю. На женском торсе среднестатистического размера они бы смотрелись излишне большими, но здесь — в самый раз. Довершало картину лицо скандинавской валькирии. Серебристо-седые волосы заплетены в косички, плотно уложенные на голове.
— И я бы расстроилась, получив такое, — продолжила незнакомка. — Потерял тело, форс-мажорное воскрешение? Ничего, к хорошему боди-мастеру можно записаться прямо отсюда, дополнительное благо тебе наверняка начислили. Помочь с выбором?
— Не к спеху. Сначала осмотрюсь, подумаю. Понаблюдаю.
Тонкие губы валькирии насмешливо изогнулись.
— Ну, понаблюдай. У меня тело тоже свеженькое, прямо со стапеля. Матрица не из новых и не под заказ, но основу линейки когда-то сам Тадеуш Ванев делал, только в другом масштабе. Я попросила увеличить, люблю быть большой. Как оно, со стороны?
— Сногсшибательно.
Такого эпитета валькирия не ожидала. Приподняла бровь удивлённо. И вдруг прыснула.
— Молодец. Люблю остроумных и находчивых.
Шабен тоже улыбнулся. Ничего катастрофически непоправимого не случилось, единичный сбой, — постарался успокоить себя. Они и не ожидали, что самоподдерживающаяся система Гедонизма будет работать без сбоев. Пусть не он, но другие апостолы попали в пункт назначения. Коллективный Интеллект заблокируют при малейшей опасности, и посмотрим, как быстро молокососы деградируют и вернутся под контроль. А он — раз уж так случилось! — насладится всеми благами Гедонизма.
— Ты так пялишься, будто хочешь увидеть, что у меня под рубахой, — прервала его мысли валькирия.
— Хочу, — честно подтвердил Отто. Женщина в самом деле выглядела шикарно и была не глупа при этом. А размер — всегда относителен.
Собеседница вновь окинула его скептическим взглядом.
— Ну, у тебя я ничего интересного увидеть не ожидаю. Но почему бы не развлечься? — Она протянула руку: — Глория Торн.
— Отто Шабен.
Рукопожатие было крепким и долгим. Женщина ждала какой-то реакции. Не дождалась, намекнула:
— Та самая Глория Торн. Ты что, не слышал обо мне? Я же двадцать лет была Президентом Совета этого дистрикта, только год назад в рейтинге проиграла. Ты что, издалека приехал?
— Очень издалека. Я надеюсь, ты расскажешь мне о местных обычаях?
— Непременно! Пошли ко мне.
Остаток дня, вечер и ночь Отто Шабен «изучал обычаи», — большей частью в постели. Валькирия оказалась поистине ненасытной. И неутомимой. Утром, вместо того чтобы отдыхать после динамичного времяпрепровождения, сбежала в фитнесс-клуб.
Вернулась Глория на удивление быстро. И не одна — приволокла с собой сутулого, неопрятно одетого парня. В буквальном смысле приволокла — за шиворот.
— Кто это? — удивился Шабен, мирно спавший на диване до этого вторжения.
— Сумасшедший. Ты когда-нибудь видел сумасшедших? Говорит, что выследил меня, просит рассказать, откуда я появилась. Должно быть, у него мозги начали распадаться от времени, надо же так себя запустить! Гуманнее всего убить его сейчас. Перезагрузится и снова станет нормальным. Но ведь это нарушение!
Парень и впрямь выглядел ахово. Тело его, некогда весьма претенциозное, оставлено было без внимания давным-давно, отчего кожа шелушилась, мимика нарушилась, мышцы потеряли эластичность. С одеждой дела обстояли не лучше: стильный чёрно-алый хитон прорвался в нескольких местах и ощутимо вонял, сандалии износились вдрызг, их попросту приклеили к ступням, чтобы не потерять.
— Я не сумасшедший, я Бартоломей Кукиш, — прошамкал он. С дикцией тоже выявились неприятности. — И убивать меня нельзя, а то я всё забуду. При воскрешении стирают лишние воспоминания, и тебе бы стёрли. Но я поставил скрипт, поэтому ты помнишь. Что ты не из Гедонизма, ты извне!
— Нет, я его всё-таки убью! А потом придумаю, как избавиться от тела, чтобы никто не узнал.
— Погоди. Убить всегда успеем. — Сонную расслабленность как рукой сняло. Отто сел, потребовал: — Ну-ка подробнее. Твой скрипт работает до сих пор?
— Нет, я его сразу убрал. Мало ли кто явится к нам в Гедонизм. Не зря ведь наше Магелланово Облако назвали Малым, а то, внешнее, — Большим. — Парень опасливо покосился на Глорию. — Если там все такие...
Шабен улыбнулся: кажется, причина сбоя нашлась. Скомандовал валькирии:
— Отпусти его. Он не сумасшедший, он гений. — Снова повернулся к парню, сообщил: — Верно, Бартоломей Кукиш, людям лучше не знать, что творится за пределами Гедонизма. Ты ошибся в одном: оттуда явился я, а не она.
Парень удивлённо уставился на него. Но его удивление не шло ни в какое сравнение с обалдевшей физиономией валькирии. Отто засмеялся, констатировал:
— Итак, в наличии гениальный хакер и амбициозный управленец. Не мешало бы добавить кого-то, умеющего работать с вещами. Глория, ты поминала какого-то Тадеуша, мастера тел. Он действительно хорош?
— Тадеуш Ванев? Был лучшим одно время, — опередил валькирию Кукиш.
Та недовольно покосилась на него, уточнила:
— Он больше не занимается боди-артом. Клепает дурацких дроидов ради собственного развлечения.
— Дроидов? Замечательно! Найдёшь его и притащишь сюда. — Тревога растаяла окончательно, уступив место осознанию своего всемогущества. Отто откинулся на спинку дивана, сообщил: — В команде Волшебника будут, как и положено, Страшила, Лев, то бишь Львица, и Дровосек. Порезвимся вволю, выжмем из этого «изумрудного городка» всё, что он способен дать.
— Какого городка? — не поняла «львица».
— Из этого, этого! — Отто развёл руки, словно охватывая комнату и всё за её пределами. — Из Гедонизма! Например, ты хочешь стать Президентом Высшего Совета?
Глория Торн справилась с изумлением. Теперь она разглядывала Шабена прищурившись.
— Хочу. Но ещё больше я хочу знать, кто ты такой?
— Разумеется. Для начала — я тот, кто... дай бог памяти... восемьсот пятьдесят лет назад придумал ваш мир.
— Как это? — не понял Кукиш. — Гедонизм существует пять тысяч...
— Не перебивай, — беззлобно одёрнул его Отто.
6. ДЕТИ ИЗ ПРОБИРКИ
Утверждать, что потенциальную опасность проекта Отто Шабен понимал всегда, было бы ложью. Напротив, предложенное Коллективным Интеллектом решение проблемы показалось единственно верным. И с тем, что сделать это надо безотлагательно, он был согласен. Иначе фиксируемое КолИном снижение скорости когнитивного прогресса сменится стагнацией и регрессом. Больше того, Отто считал, что предпосылки возникли гораздо раньше, когда с треском провалился Второй Тасманийский эксперимент. Разработка технологии, освободившей сознание от телесной оболочки, позволившей личности существовать в виде информации, и, как следствие, — возможность соединить моносознания в Коллективный Интеллект представлялись панацеей. Это действительно обеспечивало прогресс двести лет, пока интели, оценив преимущества КолИна, массово вливались в него. Но число интелей-одиночек не бесконечно, и когда поток обмелел, превратился в ручеёк, а затем и вовсе иссяк, КолИн признал наличие проблемы.
На самом деле соединила сознания малая часть обитателей Земли. Однако оставшихся КолИн не мог считать своим активом. На момент его возникновения в Большом Магеллановом Облаке хранились резервные копии сознаний пятидесяти миллионов: правящая элита мира, их дети, супруги, любовники, друзья, охрана и обслуга. Интеллектуальная обслуга в том числе — около ста тысяч человек. Только эти сто тысяч занимались чем-то реальным: расширяли границы познания, двигали когнитивный прогресс. Остальные... За столетия, прошедшие после ухода избыточного человечества в Гедонизм, миропорядок настолько стабилизировался, что более не нуждался в оперативном управлении и защите. Стабильность эффективно обеспечивали искины, они же организовывали, контролировали и модернизировали материальное производство. Дроиды заменили людей во всех сферах деятельности, оставив тем лишь досуг. Экс-элита, её охрана и обслуга теперь отличаются единственным: игровыми ролями. Первые придумывают правила игры, вторые следят за их соблюдением, третьи безропотно выполняют. Мир «Большой Земли» шёл по стопам Гедонизма. Разве что в последнем не было интелей, обеспечивающих когнитивный прогресс общества. С каждым столетием они всё больше обосабливались от развлекающегося человечества, постепенно избавляясь от статуса «интеллектуальной обслуги властей предержащих». И когда возник Коллективный Интеллект, он сам сделался властью, единственной и абсолютной. Экс-элита, намертво сросшаяся с верой в свою исключительность и всемогущество, этого не заметила.
Отто Шабен и команда его единомышленников — заметили. Они приняли меры, чтобы абсолютная власть КолИна не оказалась властью бесконтрольной. Вечные предпочитают не вспоминать о «тасманийском крахе» и продолжающем существовать экспериментальном анклаве? Замечательно. Значит, тамошние искины — идеальное место для внедрения троянского кода, дающего удалённый доступ к ресурсам КолИна.
Перемещение в анклав они замаскировали в стандартной, сотни лет не использующейся процедуре переноса копии личности из Большого Магелланова Облака в Малое. Сработает этот вкладыш, разумеется, не для каждого. Двенадцать членов команды, «апостолы», как они себя называли, будут «раздвоены» при переносе. Одна копия уйдёт в Гедонизм, вторая — в Тасманийский анклав. Теорема о запрете квантового клонирования, не позволяющая дважды рекогерировать одну и ту же личность, обходилась легко. Алгоритмы Гедонизма, подменяющие истинные воспоминания шаблонными, создавали двойника, но не копию. При малейшей опасности апостолы сбегут в Тасманийский анклав, активируют троян, возьмут КолИн под контроль и ограничат его власть над миром.
Впрочем, «предохранителем» воспользоваться не пришлось. За пять столетий существования Коллективный Интеллект не перестал быть человеческим, количество не перешло в качество. Это было хорошо, но и плохо одновременно. Даже соединённые в одно целое, сознания интелей исчерпали свой инновационный потенциал.
КолИн принялся решать задачу «в лоб». Если соединение ста тысяч лучших умов человечества недостаточно для качественного рывка, то нужно добавить ещё больше умов! Где их взять, учитывая, что последний человек родился на Земле семь веков назад? Это задача чисто техническая, значит, не сложная. Вновь синтезировать человеческое ДНК, собрать эмбрионы, построить маточные репликаторы и дроиды-няньки, подготовить воспитательные и обучающие курсы.
Когда Землю огласили крики первых тысяч младенцев, Отто Шабен не ощутил угрозы. Тревога появилась позже. Дети подросли, усвоили базовые знания. Им требовались кураторы, чтобы осознать свой долг перед человечеством: влиться в Коллективный Интеллект, добавить ему «свежей крови». Соединившие сознания интели не хотели — не могли? — отделиться, поэтому роль кураторов КолИн предложил нескольким сотням оставшихся интелей-одиночек, «маргиналам», как их называли прежде. В этом просматривался некий сбой логики. Тем не менее Шабен взялся за поручение с энтузиазмом.