Шоколад (СИ)

Тася Тараканова

Шоколад

Пролог

Знала ли я что-нибудь об аномальных зонах? Нет. Этот вопрос меня не интересовал. Знала ли я что-то о женских колониях? Тоже нет. Зачем законопослушной домохозяйке, матери шестилетнего сына думать об этом.

Я — домашняя девочка из благополучной семьи, любительница средневековых английских романов, укрытая супругом от финансовых проблем, спрятавшаяся в скорлупе семейной жизни, попала в колонию — поселение, расположенную в окружении тайги и болот. Теперь я знаю, что аномальная зона — это ни рассказ из журнала «Чудеса и приключения», которые выписывали родители много лет подряд, ни выдумки телевизионщиков, из пальца высасывающих сенсации про необычные места и явления. Это страшное место, а я та про кого говорят, не боец.

Ради кажущейся безопасности много лет я терпела властного супруга, чтобы в одночасье по его же воле очутиться в преисподней. Муж заплатил за этот лагерь, чтобы срок с двух лет уменьшился до двух месяцев. Дома ждал сынок, и я, конечно, согласилась. Два года без матери для ребёнка могли превратиться в два года кошмаров и слёз. С таким как у него отцом и врагов не надо.

Два месяца в особом лагере — это недолго, уговаривал он меня, уговаривала я себя. Всё это ненадолго. Увы, я не знала, на что подписалась. Как шепнула мне мрачная женщина, покидающая колонию.

— Добро пожаловать в Шоколадный ад!

Глава 1. Знакомство

Шел четвертый день пребывания в лагере. Меня немного успокаивало то, что здесь отбывали наказание женщины, совершившие преступление по неосторожности, а также те, кто впервые совершил преступления небольшой или средней тяжести. Такие дуры, как я, наверное, тоже были, но разговаривать и делиться своими историями у нас особо не было возможности. Через два месяца я покину это место, надо немного потерпеть. Мысли сворачивали к сыну, ради благополучия которого я очутилась здесь.

В окрестности лагеря нас доставили на вертолёте, что сразу заставило насторожиться. В пассажирском отделении было примерно тридцать женщин и три охранника с автоматами. Разговаривать при шуме винтов было невозможно, поэтому я закрыла глаза и постаралась уснуть, как и все другие. Не познакомиться, не рассмотреть друг друга — все женщины казались серыми и утомлёнными.

Вертолёт приземлился, и мы, подгоняемые окриками, вышли на небольшой аэродром — брошенную взлётку, на краю которой приютилось древнее строение. Между бетонных плит повылезла трава, деревья подступали со всех сторон к взлётной полосе, и никакого ограждения вокруг.

Нас встречала группа женщин в сопровождении трёх человек и черный автомобиль тойота тундра. Машину подогнали к входу вертолёта, откуда в открытый кузов пикапа парни слаженно начали выгружать коробки с продуктами. Женщины остались без охраны, и две группы неожиданно смешались друг с другом. Охранники закричали на нас, требуя разойтись.

Сердце сжалось от вида женщин, покидающих это место. Они выглядели какими-то потухшими, словно ещё не осознали, что летят на свободу. Охрана из вертолёта выгрузила коробки и принялась за узниц. Женщины торопливо исчезали в черном брюхе самолёта, я с тоской провожала каждую, мечтая очутиться на её месте.

Наша группа сбилась в кучу, жадно наблюдая за молодыми парнями в черных куртках с нашивками ФСИН на груди, распределявшими коробки в кузове. Они помахали командиру вертолёта, двое из них сели в машину, и она отъехала на безопасное расстояние. Мы, подгоняемые третьим охранником, двинулись вслед за автомобилем. Не успели оглянуться, как вертолёт взлетел над лесом, увозя счастливиц на волю.

Охранник велел построиться парами. Я оказалась в последней паре с высокой брюнеткой примерно моего возраста с огромными наращенными ресницами, широкими модными бровями и надутыми губами. Меня она игнорировала, пытаясь привлечь внимание охранника.

— Скажите, — крикнула она ему, — а рюкзак можно в машину? У меня очень тяжёлый.

Другие женщины тоже забеспокоились. Многие были навьючены рюкзаками и сумками, не хуже ослиц.

— Нет! Там некуда. Несите сами.

Охранник глумливо ухмыльнулся, оглядев наши разочарованные лица.

— Не можете нести, выкидывайте на дорогу.

Девушка рядом со мной что-то прошипела сквозь зубы. Её крупные черты лица дрогнули, губы недовольно скривились, а черные ресницы захлопали как опахала.

Мы вышли на грунтовую дорогу и потопали к лагерю. Моей напарнице приходилось туго, она то и дело поправляла лямки, поддёргивала рюкзак, стирала пот с лица, натужно дышала. Мне хотелось рассматривать её долго, как интересную картину, тянуло познакомиться, поговорить пусть и о пустяках. Мы так долго летели в молчаливом сумраке под грохот винтов, что моя нервозность превысила все допустимые пределы. Услышать доброе слово, успокоить растревоженный разум, почувствовать отклик в человеческом сердце — я хотела совсем немного.

— У вас такие духи приятные. Стойкие. Иду и всё время принюхиваюсь.

Морщинки на лбу девушки разгладилось, она улыбнулась хоть и через силу.

— Спасибо.

— Меня Майя зовут. А тебя? Можно на ты?

Выражение лица напарницы смягчилось на секунду.

— Романа.

Ей не хотелось общаться, но от меня не так просто отделаться, когда я на нервах и хочу поговорить. Значит, Романа будет первая, с кем я сведу знакомство.

— Ох, какое необычное красивое имя. Это родители придумали? У меня в подъезде живёт пенсионерка Альбертина Афанасьевна, её мама — деревенская женщина придумала такое имя. Не подумай, не в честь кого-то, а просто захотелось красоты, чтобы не Маша и не Катя.

— Романа — французское имя.

— А я думала оно производное от Рима. Итальянцы же говорят Рома, это женское имя.

Люди почти всегда охотно рассказывают о себе, отвечают на простенькие вопросы, поддерживают беседу, при этом совершенно не интересуясь личностью собеседника. Но сегодня Роману я не смогла разговорить, видимо, из-за её слишком большого рюкзака, давившего на плечи. Моя нервная болтовня только добавила дровишек в костёр её злости. Наша пара отстала от группы. Я могла бы идти быстрее, но чувствуя себя чем-то обязанной (интересно чем), плелась рядом с Романой.

— В кузове авто было место для рюкзаков. Они специально не взяли. Хотели показать, что мы не на курорт приехали. Нас тут за женщин не считают, а многим ещё рожать. У тебя есть дети?

Риторический вопрос повис в воздухе.

— У меня сын. В сентябре в первый класс пойдёт, я как раз успею…освободиться.

— Привал! — закричал сопровождающий. Все остановились, а он неторопливо двинулся к нам, подошёл и посмотрел на Роману. — Выброси, если не можешь тащить, и не отставай от колонны.

— А то что?

Романа ожгла парня злостью из-под густых ресниц, на что он ответил наглым похотливым взглядом, оценив её грудь и бёдра.

— Придётся наказать, — ухмыляясь, растягивая слова, словно предвкушая наказание, ответил охранник.

— И как строго?

Романа презрительно скривила губы.

— Ну, тебе может и не понравиться. Сначала.

Сначала? У меня сердце дрогнуло и забилось трусливым ритмом. Зачем она его провоцирует? В закрытой зоне нас так мало, все на виду, не спрячешься за спины.

— Её Романа зовут, меня Майя. А вас? Как к вам можно обращаться? По имени или по званию? Я, правда, не знаю, как сказать правильно и какое у вас звание. Эти две звёздочки, что значат? Совершенно не разбираюсь.

Почувствовав угрозу, исходящую от охранника, моя торопливая речь вылетела из меня словно автоматная очередь. Заболтать, перевести внимание, отвлечь, спустить на тормозах и трещать до победного. Этот способ хорошо нейтрализовал подступающую агрессию мужа.

Охранник повернул ко мне голову и скривился. Внутренне я перекрестилась — не понравилась. Слишком говорливая бледная не накрашенная моль с выбившимися из косы русыми волосами, обыкновенными губами, короткими ресницами и невыразительными бровями — можно не заметив, пройти мимо. Мимо — самый лучший вариант для меня.

— Я прапорщик. Разрешаю обращаться ко мне Кирилл и на вы.

— Хорошо, что мы под вашей защитой, Кирилл. Ведь кругом лес…

Проговорила уже машинально в затылок охраннику, он повернулся к Романе.

— Не отставать.

Около часа, а может и больше, мы топали по грунтовой дороге. Раздражение и молчание Романы разозлило меня, и я ушла от неё, присоединившись к колонне.

После знакомства с Кириллом мне вспомнились слова мрачной женщины. Как ни старалась, я не могла понять, что она хотела сказать. Выкинуть из головы её гнетущий образ не получалось. Почему женщины выглядели как зомби? Ни улыбок, ни предвкушения в глазах. Их отправляли на свободу, а они вели себя так, словно их перевозили в другую колонию. Только тётка, произнесшая предупреждение, смотрела злобно и осмысленно.

Лес по сторонам дороги казался мрачным, прапорщик опасным, женщины подавленными. Хотелось пить, плечи занемели от рюкзака, ноги в кроссовках горели, и чем дальше мы шли, тем сильнее хотелось плакать. Бурное воображение рисовало нерадостные картины неволи, я ощущала себя жертвенной овцой, по доброй воле, идущей на заклание.

Когда мы добрались до ворот лагеря и вошли внутрь через высокие ворота, мне показалось, что мы попали в прошлый век на заброшенную производственную фабрику. Территорию делила железная сетка — забор, тянущийся через просторную площадь. В администрацию, куда нас сразу завели, мы под опись сдали паспорта и ценные вещи. У меня из ценностей были только карта и телефон.

Кирилл провел нас через внушительную калитку в заборе, построил, и вкратце объяснил, что и как.

Персоналу лагеря принадлежали два здания: административный корпус и общежитие для сотрудников, утоптанная площадка с турниками, брусьями и небольшой кучей автомобильных покрышек, гараж на пару машин. На нашей половине стояло здание столовой напротив через площадь медицинская часть попросту медпункт. Вдалеке виднелось трёхэтажное здание, как оказалось общежитие. С ним мы познакомились позже, как и с пустырём для прогулок с беседкой, баней и несколькими одноэтажными нежилыми строениями с облупленной штукатуркой.

Лагерь по периметру огораживала такая же железная сетка и никаких сторожевых вышек. С виду серьёзных охранных мер в колонии не наблюдалось. Подкоп под сетку я бы вполне могла совершить. А куда бежать, если вокруг на много километров непроходимые леса и болота? Хотя дорога, от взлётной полосы (язык не поворачивался назвать это место аэродромом) вела в две стороны — в лагерь и ещё куда-то, значит, в другой стороне находилось поселение, за взлёткой явно кто-то смотрел.

Дурацкие мысли крутились в голове. В принципе, убежать можно, только когда поймают, отправят в колонию с более суровым режимом, где мне придётся отбыть два года от звонка до звонка. Об этом нас предупредили заранее. Подробный инструктаж был переполнен зловещими предупреждениями, но я бы и без этих пугалок никуда не сунулась.

Когда мы заходили в ворота поселения, нас встретил небольшой отряд охранников. Мужчины в чёрной форме и высоких берцах не понравились мне от слова совсем. Они оценивающе и внимательно рассматривали каждую из нас. В затылок ударил шепот.

— Ничё так бабы.

Я похолодела от ужаса.

Среди новой партии заключённых все женщины оказались достаточно молодыми, пожилых и пенсионерок среди нас не было. Ещё на этапе подготовки мы заполнили анкету с вопросами о здоровье. Как нам объяснили, лагерь далеко от населённых пунктов и женщины с проблемами здоровья в колонии не нужны. Также нам пояснили, что лагерной формы не будет, на такой короткий срок она не предусмотрена.

Нас разместили в трёхэтажном корпусе. Предположение, что нас поселят в одной общей комнате, не оправдалось. Каждую узницу охранники довели до индивидуальной комнаты, похожей на одиночную камеру, с кроватью, столом, стулом, зоной с унитазом и раковиной. В углу комнаты расположился глазок видеокамеры, над решетчатой железной дверью красовалась полукруглая красная лампа в металлической оплётке и ещё пара каких-то небольших датчиков.

Странно, что нас расселили вдали друг от друга. Шли вместе строем, и вдруг я оказалась в изоляции, и вокруг выросла пустота: ни одного постороннего звука, ни голоса, ни шагов, ни окрика охранника. Одно за другим рушились мои ожидания, погружая в растерянность и страх перед неизвестностью. В тот момент, как ни храбрилась, я окончательно упала духом. Тоскливая, мрачная обстановка заставила трепетать каждой клеточкой тела.

Шёл четвёртый день пребывания в поселении. Все дни шёл дождь, солнце нас встретило только по прилёту, потом его не было ни разу. Через серые низкие тучи не пробивался ни один луч, не было минуты без хмари и противного мелкого, сыпавшего как сквозь сито, дождя. С наступлением вечера дождь обычно прекращался, и до утра наступало время тумана.

На третий день сильно разболелась голова, что означало скорое наступление месячных. На четвёртый боль скрутила так, что я бросила ненавистные простыни и пододеяльники (мы обязаны были целый день строчить на швейной машинке) и легла на застеленную кровать. У меня не было средства, снимающего спазмы, как не было тёплой ванны и горячего чая, а лишь раковина для умывания и ржавая вода из-под крана.

Словно в первый раз, увидев убогую комнату, я некрасиво всхлипнула. Внутри кипела злость пополам с обидой. Как он мог отправить меня сюда, где нет нормальной еды, удобной кровати, элементарных бытовых условий? Окружающая обстановка усугубляла мои страдания, заставляла бешено желать свободы и обычного человеческого уюта.

Я скулила как щенок, размазывая слёзы, свернувшись на боку калачиком, прижав колени к животу. За что? За что со мной так? Слабая, никчёмная жена, которую муж с лёгкостью отправил в колонию. Я рыдала над своей незавидной судьбой как семилетняя девочка, которая больше не могла держать в себе боль.

Лицо от слёз, наверное, стало похожим на расплывшуюся медузу. Колония нарушила даже не равновесие, его давно не было в моей жизни. Она выбросила меня на обочину, заставив почувствовать весь ужас полу животного существования. В таком настроении я не протяну два месяца, если развалилась всего-то от наступления месячных, боль от которых надо перетерпеть без таблеток.

С истерикой выплеснулось из души что-то скользкое и противное как холодная жаба. Хорошо, что ничего не может длиться вечно. Оказалось, я способна вытерпеть боль, порыдать и успокоиться. Да, я слабая, я плакса, размазня и тряпка, но в моей ситуации биться головой о стену себе же хуже.

Ближе у вечеру, я решила всё-таки пойти в медпункт — небольшой домик через площадь от столовой. Нам позволяли самостоятельно ходить по территории. Дождь закончился, туман быстрым темпом начал захватывать пространство. Эх, надо было выйти раньше. Топая в серой клочковатой мгле, я чувствовала себя словно в другой реальности. Вокруг проявлялся новый мир, который начал проникать в моё сознание пугающими видениями. В колышущейся пелене ощущалось присутствие чего-то жуткого и враждебного.

Мне даже почудилась музыка, мужские выкрики, женский визг, но галлюцинации исчезли так же быстро, как и появились. Туман растворил их. Внезапно я наткнулась на фонарь, который неожиданно вырос из пустоты. Вечером их включали, но тусклого света хватало лишь на то, чтобы не удариться лбом о возникшую опору.

Гадское место. Гадское! Оно пугало меня сырым могильным холодом, пробирало до костей, до дрожащих коленей, до кошмарных образов в голове. Тусклый свет фонаря рисовал в моём воображении чудовищные картины, ледяную тьму и глубокий провал, полный ужаса и смерти. Я с детства была слишком впечатлительным ребёнком, долго не могла уснуть, представляя, что будет, когда я умру, и меня глубоко закопают и сверху насыпят огромный слой земли.

Но ведь я здесь ради семьи!

Кого я обманываю? В этом жутком поселении иллюзии спадали как осенние листья со стылых веток. Сын будет в постоянном стресса с отцом, воспитание которого заключается в криках и раздражении от просьб ребёнка. В нашей семье благополучие было лишь внешней глянцевой картинкой, на самом деле иногда я с трудом заставляла себя идти домой. Зачем я вышла за него замуж, надо было бежать без оглядки, как только случился первый секс. Первый отвратительный секс в моей жизни. Последующие были не лучше.

В школе я не пользовалась успехом у мальчиков, заявляя маме, что в классе одни дураки. Когда в 18 лет поступила в академию, меня вынесло на совершенно новую орбиту, так я восприняла мужское внимание к своей персоне. Второкурсник пригласил меня на приключенческий фильм, недавно появившийся в прокате. Маленький зальчик кинотеатра располагался в глубине мультиплекса. Когда начался фильм, мой визави взял меня за руку, и я в прямом смысле вылетела в открытый космос. Фильма на экране, словно не было, я — заядлая киноманка не видела его, потому что очутилась внутри собственного кино в другом измерении. Был ли в этом сексуальный аспект? Нет. Никакого. В тот момент моё тело ещё не воспринимало сигналов из того самого «сектора». Похоже, я сильно запаздывала в развитии.

Пару месяцев мы дружили, целовались в карманах общаги, где он жил, а потом расстались. Почему? Он сказал, что ему еще рано вступать в отношения. Моя самооценка с космической скоростью улетела в чёрную дыру, а на горизонте появился новый ухажёр. Глупая девушка, не знавшая толком мужчин, оказалась в кровати и забеременела. Случилась свадьба по залёту, полгода учёбы с пузом и закономерный финал. Я бросила академию, чтобы стать мамой и бесправной домохозяйкой.

Мысли откидывали меня в прошлое, мучили не только душу, но и тело. Я вязла в воспоминаниях, чувствуя отвращение к себе за глупость и беспомощность, боль в животе отвечала взаимностью.

Дождь оставил после себя многочисленные лужи, я то и дело наступала в тёмные масляные пятна — словно в доказательство нереальности этого мира. Днём я сидела за швейной машинкой на неудобном стуле и строчила постельное бельё при свете пыльной потолочной лампы, представляя, как в своих комнатах такие же серые женщины, чьи лица сливались со стенами, строчат на машинке. Можно было шить, можно не шить. Никто не контролировал работу, не назначал план. Шитьё появлялось и исчезало, когда я уходила на завтрак. Уроки домоводства, полученные в школе, помогли справиться со швейной машинкой.

Я потерплю. Два года по сравнению с укороченным сроком — это ничто. Хотя нормально выспаться мне здесь пока не удавалось. На прогнутой сетке с жидким комковатым матрасом спина заныла уже в первую ночь. Дома у меня был ортопедический матрас, я знала, что буду в колонии мучиться. Ночи на ужасной постели и дни за работой сделали своё дело, я еле выдержала третий день. Прошло всего четыре дня, а я разваливалась на глазах. К ломоте во всём теле, добавилась голова, а потом женские боли.

Как же супруг уговаривал меня.

— Всего два месяца и ты на свободе. Без меня ты не сможешь прокормить ни себя, ни сына. Ты всё время сидела за моей спиной, тебя одурачит и использует первый же работодатель. Ты не приспособлена к жизни, ничего не умеешь.

Ты никто и звать тебя никак — такую мысль он вдалбливал мне день и ночь. За словами мужа крылся страх за себя любимого. Только сейчас до меня стала доходить вся лживость его аргументов. Он не пожалел меня, он думал о себе. Сколько слёз я пролила, отказывалась, умоляла подумать о моём слабом здоровье. Муж был то мягок, то груб, то орал на меня, то был нежен. Ради ребёнка я согласилась, поэтому теперь плелась в густом тумане, страдая от боли и жалости к себе.

Через полчаса блуждания по территории я всё-таки наткнулась на медпункт, чтобы постучать в закрытые двери. Мне требовались обезболивающие таблетки. В окнах не было света. Настойчиво долбить в двери я не решилась, побоялась потревожить медика. На территории колонии персонал состоял сплошь из мужчин, я не сомневалась, что врач тоже мужчина.

Тихо постанывая, я поплелась назад. Слёз не было. В душе поднималась муть, злость на себя и свою бесхребетность. Куда делась весёлая беззаботная девушка? Как быстро я превратилась в забитую, пугливую домохозяйку с нулевым ай — кью и самооценкой ниже плинтуса. Я стала ничтожеством, сжилась с добровольно взятой на себя ролью — во всём следовать за мужем и оправдывать его ожидания.

Муж был далеко, сейчас он не влиял на меня, а я упорно думала о нём, спорила, злилась, доказывала свою правоту. Муж занял все мои мысли, оплёл их паутиной, проник в глубину, вгрызся в подсознание и поселился там. Я осознавала этот ужас и жаждала освободиться. Мечтала сбежать, не вздрагивать при его появлении, не лить слёзы, не целовать украдкой сына, когда отец не видит, не слушать часовые нотации о воспитании ребёнка, о том, как мало моей заботы достаётся ему — мужу, и как много той заботы достаётся от него жене и сыну.

Я не сбежала, меня изолировали в колонии. Мечта сбылась.

— Стой!

Окрик колючим ознобом прошёлся по позвоночнику. Молодой охранник крепкого телосложения в тёмной форме материализовался из тумана, словно соткался из демонической черноты. Как он увидел меня? Сердце мгновенно сбилось с ритма, интуиция взвыла сиреной. В детстве у меня была рыжая кошка и рыжая собачка — шпиц, но рыжих мужиков с рыжими бровями и белёсыми ресницами я не любила.

Шаг назад. Рыжий схватил за рукав ветровки, похотливо оглядел меня. Говорящий взгляд о жжении в штанах не понял бы только мёртвый. Мой жалобный писк:

— Я в медпункт ходила.

Охранник плотоядно усмехнулся. Возможно, он стоял у дверей общежития, когда я проходила мимо, и пошёл за мной. Сердце сорвалось в дикую пляску, ноги приросли к земле, я чувствовала себя полудохлой рыбой, готовой к употреблению.

— У меня… женские дни, мне нужны таблетки.

Рыжий скорчил недовольную рожу. Его лицо показалась в сто раз омерзительней, чем минуту назад. Поблизости никого, да и откуда мне знать, может у них это постоянная практика. Он хотел меня, а теперь обломись — поняла это по его брезгливой ухмылке. Отстанет?

— Вот сейчас и полечим тебя…

Он грубо схватил меня за шею, и подтащил к себе. В лицо пахнуло селёдкой с луком от недавно съеденного ужина.

— Какая цыпочка!

Рыжий убрал пальцы с шеи, надавил на плечи. Взвизгнув, я свалилась на колени. Мелкие камушки больно впились через спортивные хлопковые штаны. Охранник одной рукой до боли ухватил за щёки, другой вцепился в гульку на голове.

— Только попробуй, укусить.