Марина Цветаева. Письма 1937-1941
1937
1-37. В Союз русских писателей и журналистов в Париже
В Союз писателей и журналистов
Покорнейше прошу Союз Писателей и Журналистов уделить мне что-нибудь с писательского новогоднего вечера[1].
С благодарностью заранее
Марина Цветаева
Vanves (Seine) 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin
2-го января 1957 г., суббота
Впервые — ЛО. 1990. С. 107. СС-6. С. 664. Печ. по СС-6.
2-37. В.Н. Буниной
Vanves (Seine) 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin
2-го января 1937 г., суббота
С Новым Годом, дорогая Вера!
Мы очень давно с Вами не виделись, и я слегка обижена, ибо зов, всегда, исходит — от Вас, — и уже давно не исходит.
Милая Вера, мне необходимо устроить свой вечер — прозу: чтение о Пушкине, называется «Мой Пушкин» (с ударением на мой). Я его как раз кончаю.
Я совсем обнищала: Совр<еменные> Записки (НЕГОДНЫЕ) не́ дали мне на Рождество даже 100 фр<анков> аванса — под моего Пушкина[2], под предлогом, что им нужно достать 5 тысяч (чего проще: 5.100!).
Словом, вечер мне необходим.
Хочу повидаться с Вами, чтобы посоветоваться, когда, мне бы хотелось — поскорей, но не знаю (столько было вечеров)[3] — осуществимо ли уже в январе.
Словом — зовите, и я приеду.
Обнимаю Вас. Вам и Вашим мои самые сердечные поздравления и пожелания.
МЦ.
P.S. Можно Вас попросить передать или переслать Б<орису> К<онстантиновичу> Зайцеву мое прошение о чем-нибудь с новогодн<его> писательского вечера?[4]
_____У меня занят, пока, только четверговый вечер первого дня Русского Рождества (7-го).
Впервые — НП. С. 506–507. СС-7. С. 295–296. Печ. по СС-7.
3-37. А.А. Тесковой
Vanves (Seine)
65, Rue J<ean-> B<aptiste> Potin
2-го января 1937 г.
С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна!
Вам эту дату пишу — первой.
Дай в нем Бог Вам и Августе Антоновне[5] и всем, кого Вы любите, здоровья и успешной работы, и хороших бесед, и верных друзей.
Не поздравила Вас раньше потому, что болела, обычный грипп, но при необычных обстоятельствах нашего дома — несколько затянувшийся. Но елка, все-таки, была, и Мурины подарки (благодаря Вашему, за который Вас горячо благодарю) — были. Получил книжки: «Les Contes de ma Grand-Mère»{1} (Жорж Занд) — «L’histoire merveilleuse de Peter Schlehmil»{2} (во французском переводе самого Chamisso — кстати, был француз (эмигрант) — и себя на французский — переводил!!)[6] — и цветную лепку, из которой отлично лепит.
Я, как встала после гриппа, так сразу засела за переписку своей прозы — Мой Пушкин[7]. Мой Пушкин — это Пушкин моего детства: тайных чтений головой в шкафу, гимназической хрестоматии моего брата, к<отор>ой я сразу завладела, и т. д. Получается очень живая вещь.
Не знаю — возьмут ли Совр<еменные> Записки, но во всяком случае буду эту вещь читать вслух на отдельном вечере[8].
_____Да, та «Dichterin»{3}, о к<оторой> Рильке пишет Пастернаку[9] — я. Я последняя радость Рильке, и последняя его русская радость, — его последняя Россия и дружба.
Как мне бы хотелось с Вами встретиться. А вдруг — в этом году?? Давайте — подумаем. А м<ожет> б<ыть> — и решим??
Обнимаю Вас, сердечный привет сестре.
Всегда любящая и помнящая Вас
М.
От С<ергея> Я<ковлевича> и Мура сердечный привет и лучшие пожелания.
Аля — из моей жизни совсем отсутствует: у нее — своя, мне совсем чужая: всё, чего не только любила, но никогда не переносила — я. Ей уже 23 года[10], и это человек сложившийся.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 148 (с купюрами); СС-6. С. 447–448. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 267–268.
4-37. А.С. Штейгеру
4-го янв<аря> 1936 г. <1937 г.>[11]
Мой первый ответ: не узнавать — себя. Я от человека всегда терплю до предела, пока не затронуто что-то для меня священное, намеренно — не затронуто, с злостным умыслом мною любимое — унизить. <зачеркнуто: В частном порядке> Вы порвали не только не попытавшись выяснить, <зачеркнуто: после моего полного и терпеливого выяснения: «не могу видеть Вас в»> а — не дождавшись моего выяснения, не оставив для него адреса — раз — и уже с моим полным и терпеливым выяснением в руках — два. «Не могу видеть вас в ничтожестве». <зачеркнуто: значит можно сказать тому человеку, от которого ждешь большего> есть именно доказательство, что человек для тебя не ничтожество.
Спросите любого и любой Вам истолкует — так.
Но не будем углубляться. Мне слишком легко разбить карточку Ваших доводов.
Но Вы даже этим любимым быть не захотели: Вам надоело быть любимым и Вы уцепились за первый предлог, как с другим, к<отор>ым Вам бы хотелось быть любимым, <вариант: в другом случае (хотели быть любимым)> уцепились бы за первый обратный благоприятный предлог.
Вы не посчитали, что перед Вами живой человек.
<Зачеркнуто: От начала до конца все это было каприз — может быть больного>
Мой друг, меня часто оскорбляли, но <зачеркнуто: все это всегда «любящие», никогда — друзья. Всегда — женщину, никогда — человека. Никогда — поэта> что в этом отношении были не только Вы, но еще — я, Вы ни на минуту не задумывались, каково мне без Вас будет (не на свете! внутри меня)
Вы <зачеркнуто: подразумевали> первую помнившую от меня обиду положили на весы <зачеркнуто: (всего моего сердца)> и она перевесила — всю меня. Ваше самолюбие Вы предпочли моей любви.
Больше Вам сказать нечего. Все это — явно: спросите любого
Как я бы поступила? Выяснила бы
_____Если же Вы и последнего моего черным по белому выяснения[12] <поверх строки: по той или иной причине> все же решили порвать, Вы должны были бы сказать мне это сразу — так же черным по белому, и еще лучше — устно, в первую нашу встречу: По той или иной причине, с вовсе без причин — Вы мне больше не нужны…
<Зачеркнуто: а не «изъявлять благодарность» и так далее. Это — либо
Вы меня — зря мучили>
а не делать это — молча, не тянуть, <сверху: отталкивать>, не отписываться, не приезжать ко мне и не звать к себе <зачеркнуто: Есть вещи серьезнее чувства <нрзб.>> на три дня, «отдохнуть» и так далее.
_____Если Вы после моего последнего письма могли думать о себе, о какой-то моей воображаемой обиде, если Вы после тех стихов могли думать только о себе и своем самолюбии
— Бог с Вами. Нам не по дороге
_____Мой друг! Когда человек идет в болото — не считаешь до́ ста, а кричишь, либо хватаешь за руку — или за ногу (Монпарнасы) — или за голову.
Не считала я до́ ста и после первого Вашего письма и поступка
<зачеркнуто: От человека же так всем собой отозвавшегося можно было ждать> я никогда не считаю до ста.
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 106–107 об.).
5-37. А.С. Головиной
5-го января 1937 г.
Моя дорогая деточка[13], как хорошо, что Вы меня сразу стали звать Мариной, просто Мариной, без всякой моей просьбы или предложения (когда приходится просить — <нрзб.>). А я Вас, внутри себя, перейдя Ваш порог и пройдя Ваш путь сразу назвала Конcуэлой — но не то́й, романа Жорж Занд[14] (хотя и той!), а той — огаревской Наташи, которую старшая Наташа герценовская, после первой встречи, прощаясь с ней не дожидаясь назвала — Конеуэлой[15] <над этими словами: и которая Конеуэлой оказалась и осталась>. (Есть вещи, хотя бы сто лет спустя <над этими словами: с <нрзб.> сто лет назад произошедшие> которые в нас произошли. Так вот те две Наташи во мне произошли (и вчера я — просто вспомнила). Но не будем сейчас о Наташах, будем о Вас.
Вы сказали — «как сделать, чтобы, когда Вы придете — не было других». Отвечаю Вам сейчас.
— Пусть другие будут: все равно их не будет, то есть Вы будете знать, что все равно я с Вами, и все что я говорю, будет к Вам, и для Вас.
Другие никогда ни понимать / понять ни помогать / помочь не будут <над этим словом: не могут>. Не бойтесь если это Ваши друзья — я буду с ними мила, и никакого неуюта не будет. Просто, Вы будете знать: я каждую секунду и всей собой — с Вами. Будете знать это абсолютно — надежно и спокойно. (Посмотрите, сколько будет в последних строках, я этому рада, это не мой глагол. Так от «было» — Наташ — до будет нашего. (Да будет!)
Этим летом мне из Швейцарии <над этим словом: в которой я бывала часто> пришлось написать такую открытку[16].
Никогда еще <над этими словами: я думаю, что>, со времен Огарева и Герцена и их Наташ, из Швейцарии в Швейцарию же с такой горечью не посылалось привета.
И вот, <зачеркнуто: сбылось, моя Наташа> вернулась, но совсем иначе, то есть Наташа.
Может быть тем косвенным и множественным <над этим словом: (Наташ)> упоминанием я Вас в свою жизнь — <зачеркнуто: назвала> <над этим словом: вызвала>, в Вашу — вошла. Словом, я в нас с Вами вчера, что-то узнаю, пока еще — как сквозь сон, знаете — сквозь ресницы сна. И чтобы Вам это не показалось «поэзией» (хотя вся моя поэзия — только достоверность и очевидность моего до-семилетия) — мне с Вами, я с Вами вчера была на полной свободе, вчера была совершенно — свободна, совершенно. По-моему, совершенно я с Вами вчера была на полной свободе сна, мое любимое состояние, я все время узнавала как во сне знаешь, что будет дверь, что улица загнет, что человек скажет то-то… Вы все время говорили «то-то».
А в общем не Вы и не я говорили, нами говорило <над этими словами: нам говорилось>, и Вы напрасно не захотели выслушать моего рассказа всем и каждому — 2 года назад — о Вас. Не я говорила и не о Вас говорила, а то лицо, по недоразумению, заместившее меня в моей комнате под ёлкой — о том лице, по недоразумению, заместившему на диванчике — Вас.
Вы никогда от меня не будете больны как бы Вам этого не хотелось.
_____О другом. Нужно все-таки выяснить Вам Швейцарию[17], то есть чтобы я хорошенько поняла, в чем, в точности препятствие в Вас самой. Потому что — предупреждаю — я буду работать против себя, против нас — для Вас и для Вашего сына[18] и для Ваших легких, которые нужно вернуть.
Я из Вашего рассказа поняла такое странное, что Ва́м рассказывал он повторно: что для того, чтобы Вас бесплатно (и лечить Вашего брата[19] по-настоящему в санатории) Вам нужно сделать Вашего сына швейцарцем и вдобавок не видать его до 19 лет. Этого же быть не может. Вы (как я) беды заостряете и сгущаете. Потому-то я начну приятельски с Маргариты Николаевны[20], что она полна глубочайшего понимания и считается с особостью человека, человек — трезвый и не подается, как я, <зачеркнуто: мрачным видениям> крайностям Вашего зрения.
Напишите мне записочку, когда Вас на этой неделе заведомо — не будет (надолго) дома, чтобы мне с Маргаритой Николаевной не одной не попасть именно в этот день и час.
Простите, что я вчера так крепко взяла Вас за́ плечи. И еще буду работать — против нас — <зачеркнуто: для Вас> <над этим словом: сейчас>, чтобы без всякого страха и щемления сердца, смогла Вас крепко <зачеркнуто: по-своему> <над этим словом: всей собой> обнять.
