Помоги проекту - поделись книгой:
Господи, скажите, что мне это послышалось, что это слуховые галлюцинации.
Это ведь не может быть правдой.
Он не мог так поступить. Игорь не мог.
Находясь в здравом уме, ни одному человеку подобное в голову не придет. Нормальному человеку, а мне хочется верить, что муж все же нормальный, несмотря на то, как гадко со мной поступил.
Это ведь наша дочь, наша с ним. А его Дарина — это любовница. Та, которая строит на него свои планы, та, которая хочет забрать у меня ребенка.
Это ведь Надя, наша Надя, которая боится новых людей, которая, несмотря на свою приветливость, тяжело остается надолго с кем-то, кого знает, что говорить о незнакомце. Да, в обществе она не прячется за мои ноги, не ищет укрытия, она стойко держится, принимая новых людей, но вот так остаться с кем-то наедине, это не про нее.
Я с помощником мужа ее оставила только потому, что его она знает. Олег бывал у нас дома, когда Игорю приходилось работать сверхурочно, но не хотелось ехать в офис. Лучше бы Игорь с ним ее оставил.
Нет, ну правда, ну скажите, что это шутка.
Сжальтесь надо мной, кто-нибудь, пожалуйста.
Пожалуйста, я вас умоляю.
Чувствую, как по щекам катятся слезы, а у меня нет сил поднять руки и стереть их, настолько обессилила.
В таком отчаянии я еще ни разу не была. Я не знаю, что делать, не знаю, что говорить. Мне хочется бежать, бежать за Надей, найти ее, вырвать из лап той, что посмела разрушить нашу семью. Хочу прижать малышку к себе и никогда не отпускать. А главное никого к ней не подпускать, чтобы не смели даже подумать, что могут забрать ее у меня. Она моя дочь, только моя.
— Скажи мне, что ты пошутил, Игорь. Я прошу тебя. Скажи. Что. Это. Глупая. Злая. Шутка, — каждое слово говорю отдельно, у меня не хватает сил говорить связно, но он лишь смотрит на меня равнодушно.
— А что я должен был по-твоему, делать, тащить ее сюда, в больницу? Ты уверена, что для нее это лучше? Наде всего пять, и ты прекрасно знаешь, как она боится больниц, как она в них начинает плакать, а потом дома закатывает истерику, потому что в обществе не делает этого.
Знаю я какая у нее после больниц истерика, но раз его родители уехали отдыхать, мои за сотни километров, надо было брать с собой.
— Я вообще-то позаботился о своем ребенке, а ты мне сейчас говоришь, что должен был сделать ей больно. Ну и что за мать то тогда такая? — скрестив руки на груди, начинает муж, а мне так и хочется покрутить у виска.
— Да что угодно ты мог сделать, Игорь. Ты мог попросить Олега посидеть с ней, — вспоминаю еще один вариант выхода из сложной ситуации. — Да, я знаю, у него есть личная жизнь, что него есть девушка, и он собирается ей сделать предложение, я помню, что ты мне рассказывал, но ты мог его попросить. Один вечер! Всего один. Он бы тебе не отказал, не отказал бы.
— Лилль, прекрати эту истерику. Я сделал, так как было проще. Я сделал так, чтобы никого не обременять, — нет, я все же поражаюсь степени его спокойствия и нежеланию признавать свою ошибку.
— Игорь, это не истерика, это крик отчаяния. Ты оставил ее с любовницей! С той, которая хочет отнять у меня мужа, а теперь еще и ребенка. Все отобрать! Ты понимаешь, как ты сделал мне больно, понимаешь? Ты уничтожил меня сейчас.
Кажется, не понимает. Чтобы я не говорила, он остается все таким же невозмутимым.
— Игорь, верни ее, верни, не оставляй ее с ней. Я тебя прошу, не позволяй ей приближаться к моей дочери. Не будь таким чудовищем, Игорь. Забери, не позволяй, не позволяй ей забрать ее у меня.
Я реву, не стесняясь реву, потому что мне нужен выход эмоциям, я не могу держать их в себе. Они рвут меня изнутри, причиняя нестерпимую боль.
Господи, моя девочка, ей по любому сейчас страшно. Одна, у незнакомой женщины в гостях, рядом ни мамы, ни папы. Что она сейчас думает: что ее бросили, что ее предали?
А если она начала плакать, и эта Дарина, не дай Бог ее наказала, накричала? Это ведь такая травма для ребенка. Что же он сделал? Как он мог это сделать? Меня разрывает сейчас на части. Я не знаю, что мне делать, не знаю.
— Ты забываешь, что Надя и моя дочь тоже, и я тоже могу решать, где и с кем ей проводить время. Я не отдал Надю ей. Я попросил за ней присмотреть. Они сейчас дома, все в порядке.
— Что? У нас дома? — не могу в это поверить. Но Игорь игнорирует мой вопрос, продолжает свою речь.
— Надя, в знакомой обстановке, просто новый человек в ее жизни, но она дома, и это вселяет ей чувство безопасности. Успокойся. К чему вся эта паника? Только зря суету наводишь. Лиль, тебе должно быть стыдно. Взрослая женщина, а думаешь лишь о себе.
— Я эгоистка? Не могу в это поверить. Любовница в нашем доме, а эгоистка я. Может быть, она еще и ночевать останется, и в постель нашу ляжет? Игорь, ты понимаешь, что ты… Это уже перебор, Игорь. Хотя нет, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, насколько больно мне делаешь, как сильно предаешь нашу семью.
И снова этот холод, это равнодушие. Он не здесь, не со мной. Он где-то там мыслями, возможно даже с ней.
— Неужели все, что было между нами, для тебя не имеет никакого значения? Хотя нет, знаешь, — осекаю сама себя. — Похоже, это глупый вопрос. Я не хочу знать на него ответа. Просто выгони ее, выгони и не подпускай ее к ребенку, а потом, когда я выйду из больницы, давай разведемся. Давай, прошу тебя. Я не смогу жить вот так, тем более в доме, куда ты ее привел.
— Так, все, тебя истерика накрыла с головой, прекрати. Я сейчас вызову врача, тебе вколют успокоительное, снотворное, не знаю, что там можно и ты поспишь. Обо всем, поговорим позже, когда ты восстановишься, а я, пожалуй, поеду домой к Наде и передам ей от мамы «привет». Если возьмешь себя в руки, завтра привезу с собой дочь, чтобы она тебя навестила, и вы обе успокоились.
— Ты бесчувственный монстр. И как я этого не замечала раньше, — говорю ему безжизненным и отчаянным голосом.
— Я тоже тебя люблю, родная моя, — оставляя короткий поцелуй на губах против моей воли, мерзавец уходит. — До завтра, Лиля.
Глава 8
— Тамара Петровна, отлично, как раз хотел с вами поговорить, — едва выхожу из палаты, вижу лечащего врача Лили.
Жестом прошу женщину отойти подальше от палаты, чтобы спокойно поговорить. Она верно понимает мой намек, и мы направляемся к ней в кабинет. Что ж, это даже лучше, без посторонних ушей как-то легче.
— Ну и о чем вы со мной хотели поговорить? — начинает Хомова.
Смотрю на нее и думаю, она так шутит, что ли? Она гинеколог моей жены. Жена сейчас лежит на сохранении, о чем я могу с ней поговорить? Естественно, о состоянии любимой женщины и о помощи с восстановлением. Но у меня такое чувство, как будто она думает, я пришел за другим.
— О Лиле. Меня беспокоит ее душевное состояние, и я бы хотел, чтобы к ней пришел психолог, помог восстановиться, ее истерика ненормальна. Раз даже легкий стресс способен привести к вот таким последствиям, вам не кажется, что это слишком? Как по мне, то это все не очень хорошо. Вы, я, никто из нас не поможет. Здесь нужен специалист.
Пытаюсь говорить, как можно спокойнее и расслабленнее, но почему-то ехидный взгляд женщины с нотками осуждения выводит из себя. Хочется рявкнуть на нее, приструнить, но я понимаю, что этого лучше не делать. Все же от нее зависит жизнь и здоровье Лили и нашего будущего ребенка.
Казалось бы, прошло уже несколько часов, и у меня было время прочувствовать всю радость от этой новости, но радости нет. Во мне дикий страх, мне страшно, что малыш, которого мы так долго ждали, может не появиться на свет. Лилия должна его выносить, обязана. Это то, чего мы так долго хотели, то, к чему мы стремились. Мы не можем вот так все потерять.
Не знаю почему, но беременность для нас — это проблема. Надя была нашим чудом. Мы искренне надеялись, что у нас появится хотя бы один ребенок. Надежда была с нами каждый день, именно поэтому не сговариваясь, мы решили так назвать дочь.
Очень символично.
Я каждый день, заглядывая в Надюшкины глаза, заряжаюсь надеждой, верой и любовью. Дочка — моя отдушина, единственная радость в этой жизни. Кроме нее, никто сейчас меня так не радует.
Но сейчас я остро нуждаюсь в вере. Я буду очень рад, если у нас родится дочь, я верю, что у нас будет девочка. Не знаю, может быть, для кого-то из мужчин и принципиально рождение сына, а я буду рад дочери. Серьезно. Мне абсолютно не важен пол.
С девочкой даже интереснее. Ее можно любить, ее можно баловать, ее надо защищать. Дочка — это твоя маленькая принцесса, и ты все ради нее сделаешь. А сын это уже другое. Нет, я бы не отказалась и от него, но, если мне суждено воспитывать только дочек, ни дня об этом сожалеть не буду.
Еще бы, взрослая королевишна в себя пришла. Она ведь даже не понимает, почему все это произошло, и не поймет.
Развод, развод… не получит она его, ни за что и никогда, потому что я ее люблю, и жизнь свою связывать ни с кем, кроме нее не собираюсь. Она свет моей жизни, она мой маяк в этой кромешной темноте, она мое вдохновение и моя сила.
А любовница, любовница нужна для другого. Любовница дает мне то, что перестала давать Лиля. Мне очень жаль, что так получилось, но раз уж я могу себе ни в чем не отказывать, и закрыть потребность с другой женщиной, почему бы нет, если это спасает брак?
— Знаете, я наблюдаю Лилию Алексеевну уже довольно долго, вам прекрасно известно, сколько лет, — зачем-то уточняет женщина. — Ее психологическое состояние в норме. Я не вижу поводов вызывать психолога. Это скорее у меня вопрос к вам.
Врач говорит так, словно что-то знает, но я уверен, ей ничего не может быть известно, потому что пока Тамара Петровна спасала жизнь Лили, и жизнь нашему будущему ребенку, там явно было не до разговоров.
— Что же такого случилось, что у пациентки ни с того ни с сего случился нервный срыв? Что послужило его причиной, тем самым толчком? Почему-то мне кажется, что ее могло потрясти только что-то с вашей стороны, — хм, возможно, просто женщина уже в возрасте с солидным жизненным опытом, поэтому что-то подозревает. Но
— Тамара Петровна, вам не кажется, что это явно не ваше дело? Ваша задача спасти мою жену и моего ребенка. А психолог ей нужен, обязательно нужен. Я надеюсь, что вы обеспечите его ей, если нет, значит, я попрошу через главврача его назначить.
— Это все, что вас волнует? — не давая никакого ответа, говорит женщина, а я вижу в ее глазах: «говори, что хочешь, а я сделаю все по-своему, и мы потом посмотрим, кто из нас выиграет».
Но она ошибается, победителем выйду я. Я не шутил, если она не назначит Лиле психолога, тогда его назначит другой. Нет, дело не в том, что я хочу выставить жену психически неуравновешенной, я хочу, чтобы ей кто-то наконец-то поставил мозги на место.
— Да, пока на этом все, — коротко отвечаю и она кивает.
— Тогда позвольте я пойду, навещу свою пациентку. Вам уже, в принципе, здесь не нужно быть. Уверена, часы посещений вам озвучили, и сейчас они уже истекли, поэтому будьте так любезны, покиньте больницу, — язва старая, ведьма.
По любому сейчас с Лилькой поговорит, во врачихе включится женская солидарность, и дело труба. Не люблю врачей, которые лезут не в свое дело, очень не люблю, а эта одна из них. Не будь она лучшей в своем деле, уже бы попросил замену, а так, приходится терпеть.
Врач встает и выходит из кабинета. Иду вслед за ней и прохожу чуть дальше по коридору и жду, когда она выйдет из палаты. За огромным раскидистым фикусом меня не видно. И нет, я не прячусь, как школьник. Скорее, выжидаю.
Не могу доверять им. Хочу убедиться, что действительно успокоят и не сделают хуже. Да, это глупо, но вот такие мысли в голове. И когда через полчаса женщина с медсестрой выходит, захожу в палату.
Лиля спит. Такая красивая, безмятежная, и впервые без улыбки за долгие годы. Нахмурилась, я бы даже сказал, что лицо искажено легкой гримасой боли. Даже во сне не может расслабиться. Ну и как ее можно оставить здесь без помощи? Психолог ей жизненно необходим.
— Все будет хорошо, Лиля, я тебе обещаю, — сжимая ее ладонь, говорю жене, которая ничего не слышит. — Отдыхай, а завтра я приведу Надю. Люблю тебя родная моя.
Прощаюсь с ней на сегодня, оставляю короткий поцелуй на губах, и отправляюсь домой. К Наде.
Глава 9
— Лилия Алексеевна, это все для вашего же блага. Не воспринимайте меня, как врага. Я здесь для того, чтобы помочь вам во всем разобраться и восстановить душевное равновесие. Мы должны с вами понять, почему вы так отреагировали, и почему произошедшее привело вас к тяжелому нервному срыву, — повторяет мне одно и то же психолог, а я смотрю на мужчину и думаю, а не засланный ли он Казачок?
Я просто не могу поверить, что врач, который должен помочь мне успокоиться, прийти в себя, наоборот, распаляет, все во мне провоцирует, заставляет впадать в истерику своими вопросами. Он не успокаивает меня, он делает только хуже.
И самое страшное в том, что я прошу его остановиться, а он не останавливается. Он давит, и давит то на чувство вины, то на эгоизм, то еще на что-нибудь. При этом не забывает угрожать, что напишет заключение, в котором потребует оградить меня от ребенка, чтобы я не наносила своим состоянием ей психологическую травму.
Нет, я понимаю, что он врет, понимаю, что он не может этого сделать, и говорю ему об этом, но он лишь усмехается.
Не знаю, может быть, я, конечно, и не права, и действительно воспринимаю его в штыки, не понимая, как правильно работают психологи, но разве так все должно быть? Не понимаю, не понимаю ничего.
Я просто хочу увидеть свою дочь, хочу услышать ее голос, но Игорь утром не взял трубку, не дал мне с ней поговорить.
Я не знаю, как там моя девочка, как она себя чувствует. Я не знаю, что в ее бедных детских мыслях. Вдруг она считает, что я предала ее, бросила. Как мне потом ей все объяснить?
— Давайте начнем сначала, Лилия Алексеевна, я вас прошу, сосредоточьтесь. Почему вас так задела вся эта ситуация?
— Пожалуйста, давайте прекратим. Вы понимаете, что из-за вас я могу потерять ребенка? Вы мне все нервы уже вымотали. Вы не врач, вы коновал. Вы живодер. Уйдите, я вас прошу, уйдите и не трогайте меня. Я хочу увидеть свою дочь, а разговоры с вами они мне не нужны. Это Игорь вас попросил, да? Да, о чем я, конечно, он, вы ведь не смотрите на проблему, вы издеваетесь надо мной. Вы изводите меня, или…
В сознании проскальзывает мысль, от которой все внутри холодеет.
Нет, не может быть. Это уже слишком, это переходит все границы. Это немыслимо. Господи, пожалуйста, пусть я ошибаюсь. Пусть это все мне просто кажется.
— Что «или» продолжайте, Лилия Алексеевна, я вас внимательно слушаю, — делая какие-то пометки на листе, спрашивает Дмитрий Павлович.
Смотрю на него и молчу, понимаю, что если произнесу вслух это, то он точно меня в сумасшедшие запишет, и мне уже от этого не отмыться. Я не могу ему прямо сказать, вернее, спросить, сколько ему заплатили за то, чтобы я потеряла ребенка. Происходящее, похоже именно на попытку довести выкидыш до конца.
Ну, сами посудите, у меня сейчас угроза, мне надо беречься, быть спокойной, и даже ходить разрешено только в туалет, который в палате, а он уже больше часа завел свою шарманку и крутит ее по кругу. Все пытается что-то расковырять во мне.
Я уже успела и поплакать, и нажимала кнопку вызова врача, но никто не пришел. Теряюсь в догадках, то ли кнопку отключили, то ли гинеколог в сговоре. Я не знаю, что мне думать.
— Лилия Алексеевна, ну же, не молчите. Я здесь ради вас. Почему вы не хотите в это верить?
— Дмитрий Павлович, — все же начинаю с ним разговор. — Пожалуйста, я вас очень прошу, уйдите. Мне правда, хочется сохранить эту беременность. Вы знаете, с чем я лежу? Вы понимаете, как мне нужен душевный покой? Вы понимаете, что мне нужно успокоиться?
Плевать, говорю все, что думаю. Мужчина на это никак не реагирует, его лицо остается беспристрастным, и это на самом деле пугает.
— Вы все делаете, чтобы я потеряла этого ребенка. Оставьте меня, я вас прошу. Не знаю, почему вы это делаете, и знать не хочу, но прошу вас, проявите человечность. Что если бы на моем месте была ваша дочь, вы бы хотели, чтобы над ней также издевались? Вы бы хотели, чтобы из-за какого-то врача она потеряла ребенка?
— Для того, чтобы вы выносили этого ребенка, я как раз-таки и здесь. Я пытаюсь вам помочь, но вы не хотите этого. Работа с психологом — это не всегда так легко. Порой это слезы, переживания, но, если мы сейчас с вами не проработаем, это, вы точно потеряете малыша.
— Вы говорите ужасные вещи и настраиваете меня ан них. Как вам не стыдно?
— Мы должны докопаться до корня вашей проблемы, чтобы вы вздохнули спокойно, чтобы вы поняли, насколько неправильной была ваша реакция, — и снова продолжает, игнорируя мои слова.
— Вот вы снова за свое вы пытаетесь мне навязать, что моя реакция была неправильной, но повторюсь, я не хочу об этом сейчас говорить. Я быстрее потеряю ребенка с вашей помощью, чем сохраню его. Я не буду ничего говорить, сидите здесь сколько хотите. Я вас просто не буду слушать.
— Так, ладно, я вижу, вы заняли абсолютно детскую позицию поведения и сейчас не готовы ее менять. У меня есть и другие пациенты. Вы не единственная, кому нужна помощь. Я не могу бесконечно сидеть и ждать от вас взрослых поступков.
Хочу возмутиться, даже рот открываю, зло глядя на него, а потом понимаю, что это попытка разговорить меня, поэтому скрещиваю руки на груди и продолжаю молчать.
Не дождется, я не буду играть по его правилам, не буду, пусть что хочет со мной делает.
— Мы встретимся с вами завтра. Я буду приходить к вам каждый день до тех пор, пока дело не сдвинется с мертвой точки. И пока меня не будет, я хочу, чтобы вы подумали вот о чем. Какая травма заставила вас так отреагировать? Я понимаю, вам изменил муж. Вы увидели его с другой.
Усмехаюсь и ничего ему не отвечаю. Сегодня я не настроена на эти разговоры.
— Но вы взрослая, самодостаточная женщина, вы должны знать себе цену, вы должны понимать, что муж вас любит и никуда от вас не собирается уходить. А раз это так, то к чему волнение? Ваш муж возвращается к вам домой, значит, ему с вами хорошо. Зачем нужна была такая истерика?
Если я ему сейчас скажу, что проблема в том, что муж мне изменил, отсюда такая реакция, и значит, что-то было в нашей семье, не так, психолог ведь не будет выяснять что, он скажет, что муж просто пошел налево. И после этого он продолжит дальше копаться во вме.
— Попробуйте ответить самой себе на эти вопрос, и завтра мы вернемся к этому.
Не хочу я к этому возвращаться. Я хочу забыть об этом всем. Я хочу начать новую жизнь. Это не травма, это просто проблема в муже.
— До завтра, Лилия Алексеевна, подумайте над моими словами, — еще раз говорит врач, и отставив стул, выходит из палаты.
Поделиться книгой: