Солнце в руке

— Так вот что вас, крестная, пугает! Ну да, видел пару-тройку. Они подплывают, останавливаются, и мы смотрим друг на друга. А потом они исчезают. Ты даже понять не можешь, видел их или тебе показалось, так они быстро удирают.

— Крупные? Жан-Мари, прошу тебя, не смейся! Пойми, я стараюсь быть там с тобой!

— Да я вижу, вы это от доброты. Но не придумывайте то, чего нет. Как вам объяснить? Там, на дне, вы не перед аквариумом стоите и рассматриваете, что тут рядом, а что подальше… Раз уж вас так волнуют рыбы, то вот, например, вдруг вы видите рыбину прямо у себя под носом, то есть я хочу сказать, сразу за стеклом маски. Она как будто в упор на вас смотрит, а потом — раз! — и ее уже нет. Там все время что-то шевелится, но только вы не видите, что именно, а видите как бы само движение. И даже не движение, а его тень. Как будто проводите фонарем перед зеркалом. В море — другое дело, там видишь рыб стаями, целыми косяками. А в озере все не так. Тут каждый сам по себе. Съедобных водорослей нет, значит, им приходится все время охотиться, чтобы прокормиться. Они видят, как ты выпускаешь пузырики газа, и сразу мчатся проверить, что это такое. Во всяком случае, я именно так это понимаю. Но главное, что там чувствуешь, — ужасное одиночество.

— Бедный малыш, — шепчет Армель.

Неожиданно она сжимает его руку, а он с удивлением смотрит на нее. Он не привык к таким знакам внимания.

— Будите меня, не стесняйтесь, — говорит он. — Я могу и обед проспать. Если ваша тетя будет спрашивать, куда я подевался, можете ей сказать, что я пошел поработать на старый катер.

— Хорошо. Спасибо тебе за все, что ты делаешь для нас. Не думай, я тоже не сижу без дела. Когда-нибудь я тебе расскажу. Ну, иди отдыхай!

У нее созрел план. Она обдумывает его с того дня, как уехал Ван Лоо. Но сначала — позвонить. Она идет в кабинет. Чек заперт в правом ящике стола. Она достает его и перечитывает еще раз.

«Жорис Ван Лоо, 35, авеню де Мессин, Париж-8».

Достаточно пойти на почту, и она узнает номер его телефона. Название улицы ни о чем ей не говорит. Она слишком мало была в Париже, и это было так давно! Впрочем, она готова спорить, что Ван Лоо живет где-нибудь в районе Елисейских полей. А нужные сведения можно получить через банк. На первый взгляд что может быть общего у «Креди Агриколь» с фирмой «Кинокомпания Ван Лоо»? И чем мог привлечь голландца сельскохозяйственный банк? Это само по себе выглядит подозрительно. Она выписывает адрес филиала: бульвар Османн, дом 89. Это легко проверить. Набирает номер и просит к телефону Гастона Морена, кассира. Она получила чек, но не уверена, что он обеспечен. Гастон Морен — стародавний ее знакомый, и он обещает, что выяснит все сейчас же. Действительно, вскоре он уже готов поделиться с ней информацией.

— С компьютером, — объясняет он, — никаких проблем. Можете быть спокойны. Чек хороший.

Армель одевается. Черный костюм, черная шляпа, черные перчатки. Траур по Ронану она будет носить долго, и пусть за спиной ее шепчут: «Бедный Жан-Мари! Невесело ему живется!» Нотариус живет возле самой церкви, в красивом старинном доме, похожем на резиденцию епископа. Вход скромно прячется среди деревьев сада — людям незачем знать, кто ходит к юристу. Ее принимает первый помощник и сейчас же ведет в кабинет. Он суетится вокруг нее, как если бы она была крупной и важной клиенткой: здесь имя пока еще значит больше, чем состояние. Армель сообщает ему о цели своего визита, и юрист не может скрыть удивления.

— Видите ли, мадемуазель, нам не часто задают вопросы на подобную тему. Впрочем, думаю, что смогу просветить вас со всей возможной точностью. Сейчас посмотрим соответствующую статью кодекса…

И не прекращая беседы, торопливо листает книгу, похожую на церковный требник.

— Мадам, ваша тетушка чувствует себя хорошо?.. Я так понимаю, что вы случайно наткнулись в замке на какие-то ценные вещи? Во время войны многие старались получше спрятать свои ценности, и до сих пор еще люди часто находят всякие тайники в каминах, в стенах, даже в семейных склепах… Так, что же это я, все болтаю и болтаю, а сам в своем родном Гражданском кодексе не могу разобраться… Ах! Вот оно! Статья не очень длинная, смотрите!

«Собственником клада является лицо, нашедшее его в собственном владении». — Он поясняет: — Это очевидно! Думаю, что это именно ваш случай, поскольку замок Кильмер по праву принадлежит семье Кильмер. Но вот дальше уже интереснее. — Голос его меняется и приобретает налет торжественности. — «Если клад найден на территории, принадлежащей другому лицу, половина его — обратите внимание: половина — принадлежит лицу, обнаружившему клад, а другая половина — владельцу территории. Кладом является любой спрятанный или закопанный в землю предмет, на который никто не может предъявить права собственности и который был обнаружен случайно».

Он улыбается, снимает очки и говорит:

— Это напомнило мне одну забавную историю…

— Извините! — прерывает Армель. — Дело в том, что меня ждут…

— О, это вы меня извините! Понимаете, во всех историях, связанных с кладоискательством, всегда есть нечто таинственное. Фей у нас больше нет, зато остались такие вот неожиданные подарки судьбы… Впрочем, я отвлекся. Продолжаю. «Право на предметы, брошенные в море или выброшенные морем на берег, какой бы природы они ни были, определяется специальным законодательством. То же самое относится к утерянным предметам, владелец которых не установлен».

— Это все?

— Да, это все. Но уверяю вас, при всей кажущейся простоте это совсем не так просто. В этом и заключается вся прелесть права… Мы не будем обсуждать того, что касается предметов, брошенных в море. Это несерьезно, хотя в данном случае слово «море» обозначает любой водоем вообще — реку, озеро и так далее.

— Минутку, — говорит Армель. — Предположим, что… О, разумеется, это не более чем предположение… Предположим, что при эвакуации немцы бросили в озеро некие компрометирующие их вещи…

— О! — говорит клерк. — Либо владелец заявляет о своих правах, либо он о них не заявляет. Если он выдвигает какие-либо претензии, тогда начинается судебный процесс. Но в случае, на который вы намекаете, я что-то не вижу, кто мог бы доказать, что является собственником данных предметов. Я поговорю об этом с господином Бертаньоном.

— О нет, не стоит! Речь идет о небольшом споре, который затеяла моя тетя. Голова у нее постоянно занята проблемами наследования. Ей это заменяет кроссворды.

— Ну что ж, в таком случае вы можете сказать ей, что тот, кто обнаружит клад, имеет законное право на его половину — разумеется, если объявит о своей находке. Однако чаще всего лицо, обнаружившее клад — таково официальное наименование, — старается сохранить свою находку в тайне. Между нами говоря, это более чем понятно! Государство готово наложить лапу на все, до чего в состоянии дотянуться. Уж поверьте мне, я знаю, что говорю.

Он провожает Армель к выходу с подчеркнутой учтивостью, в которой сквозит врожденное уважение законника к иерархии. Армель мучительно размышляет. Все-таки придется заявить об этих миллионах. Наверняка найдется кто-нибудь, кто начнет удивляться: а зачем это Жан-Мари каждый день плавает на лодке в одно и то же место на озере? Это загадочно! Но может быть, все-таки есть какой-нибудь способ… Да, им очень пригодился бы Ван Лоо — если бы он только не был Ван Лоо! Она еще сама не знает, что будет делать, но смутно уже чувствует, что должна его использовать. Постой-ка, да ведь есть же Габриэль Кере! Вот у кого можно спросить! Надо только разузнать, где она живет. Армель немного злится сама на себя, что порвала всякие связи со своими прежними подругами. Габриэль одно время очень дружила с Маривонной Кентен. Она считалась разбитной девицей, потому что тайком курила с Франсуа — тогда ему еще не было нужды называть себя Жорисом Ван Лоо! Армель поднимается к себе в комнату и забивается в свое любимое кресло. Воспоминания вдруг обрушиваются на нее с неистовой силой. Она снова видит перед собой дружную компанию, которая собралась тогда в Жослене. Они купались, играли в теннис, плавали в лодке и распевали песенки Трене или куплеты Мирей. «Старый замок, замок, замок…» А потом по этой жизни прокатилась война. Что стало с Габриэль? Может быть, тетя знает? Ее бездонная память иногда кажется старым, вышедшим из употребления словарем! Она еще переписывается с Анной Кентен, а Габриэль точно дружила с Анной — вот и след! Надо его проверить. Если только Габриэль никуда не уехала из Франции, есть шанс, что Кентенам известно, где она. С другой стороны, совсем необязательно Габриэль сможет ей что-нибудь рассказать о тайне Ван Лоо. К кому же еще обратиться? А может, поступить проще — взять и в лоб спросить у самого так называемого голландца, когда он вернется? Но он просто соврет что-нибудь, вот и все. Соврет из предосторожности, а то и вовсе ради удовольствия. Но Армели непременно нужно узнать правду, потому что она должна защитить Жана-Мари. Она нутром чует, что все его разговоры про фильм — не более чем предлог. Потому что Ван Лоо на самом деле не кто иной, как Франсуа Марей де Галар — красавец Франсуа, который уже тогда, до войны, играл на ипподроме и без колебаний занимал деньги у девушек, стоило отцу чуть перекрыть ему кислород… И вот теперь, когда им надо поднять с озерного дна двести сорок миллионов… Случайно ли это совпадение? С одной стороны — затопленный клад, а с другой — мошенник, именующий себя Ван Лоо (только бы не назвать его случайно Франсуа!), словно добрый ангел, предлагает им организовать на озере навигацию по последнему слову техники, которую задумал еще Ронан! Наконец Армель открывает глаза. Ни в коем случае нельзя дать ему добиться своего! Потом дорисуешь свои часы! А сейчас пора идти будить тетю. И как раз надо порасспросить ее про Габриэль и Анну Кентен…

Маркиза обожает, когда ей задают вопросы из области родственных связей.

— Адрес Анны Кентен ты найдешь в моей записной книжке. Она переехала в Ренн и жила там безвылазно, рядом с большим общественным садом, который называется…

Все, теперь она застрянет надолго. Ни слова не скажет, пока не вспомнит, как называется сад. Будет наугад перебирать кучу названий, без конца повторяя: «Я никогда ничего не забываю». Как ребенок, играющий в кубики. Пока длится эта игра, Армель успевает записать номер телефона кузины Анны. Позвонить лучше из кабинета, чтобы никто не слышал, о чем они будут говорить. Она предчувствует, что этому звонку суждено стать началом бурных и, возможно, грозных событий… Она уже встает, чтобы идти звонить, как вдруг ее останавливает громкий возглас:

— «Табор»! Конечно, я знала! Сад назывался «Табор»!

— Да, тетя, я поняла.

— Скажи ей, что я ее помню. Можешь звонить отсюда. Мне не мешает.

Зато мне мешает, думает Армель. Никто не должен знать… Уже на ходу она подбирает осторожные вопросы и подыскивает обтекаемые выражения. А ведь все так просто! Надо взять и спросить: «Вы знаете, где живет Габриэль Кере?» Но боится она не вопроса, а последующих комментариев и старческой болтливости кузины, которая начнет, словно бусины на четках, перебирать древние воспоминания. Эх, была не была!

Армель вслушивается в звонки. Она почти надеется, что ей никто не ответит. И уже готова отказаться от того, что задумала.

— Алло!

— Говорит Армель.

— Ах! Неужели тетя заболела?

— Нет-нет! Просто мне нужно кое о чем вас спросить.

— Конечно, дорогая! Подожди, я возьму стул.

Теперь надо набраться терпения. И когда кажется, что больше не вынесешь, повторять себе: «Может быть, и я когда-нибудь стану такой же». «Что вы говорите? Да, теперь слышно лучше… Ах, боли ужасные…» А про себя думаешь: «Старая карга! Удавила бы тебя!» Попробовать последнее средство? «Кстати…» Иногда это помогает. Когда говорят «кстати», это может означать интересную новость. В разговоре появляется короткая пауза. Надо спешить!

— У вас есть адрес Габриэль Кере?

— Малышки Габриэль? Хотя что же это я, вы же с ней почти ровесницы… Я была на ее крещении. Бедняжка! Ей пришлось уйти на пенсию. Не повезло ей. Она ведь на костылях… Да, автомобильная авария! Представляешь…

Армель смотрит на часы. Дает себе ровно пятнадцать минут. Потом она просто положит трубку. Тем хуже для нее! А все свои вопросы задаст Ван Лоо, если, конечно, наберется смелости!

Глава 6

Чердак не узнать! Он превратился почти в жилую комнату. Армель все тут вымыла, вытерла, отчистила, все расставила по местам. Провозилась целую неделю. Остается еще отремонтировать крышу. Перекладины здорово пострадали от бомбардировок, и кровля держится на честном слове. Но ничего, скоро на помощь Кильмеру придут деньги. Армель так страстно хочет этого, что ее надежда превращается в уверенность. Жан-Мари каждое утро в любую погоду совершает по два погружения — методично и без опасной торопливости, а Армель, поднявшись на чердак и вооружившись старым биноклем Ронана, часами следит за ним и изучает вид озера, который уже, кажется, выучила наизусть: южный берег извилисто бежит до бухточки Трегантона и упирается в рощу Генегана, всю изрезанную широкими просеками; по ним, словно взявшись за руки, уходят вдаль столбы линий высокого напряжения. От напряжения быстро устают глаза. Отложив бинокль, она энергично трет их. Смотровое окно выходит как раз на озеро, а напротив она поставила небольшой столик и удобное, вполне еще приличное кресло. Время от времени она пересаживается в него передохнуть, но все равно больше нескольких минут не выдерживает. Ей непременно нужно быть на посту, когда Жан-Мари снизу махнет ей руками в знак победы. А это случится, и очень скоро. Он уже исследовал добрую половину намеченной зоны. Вода в озере от дождей стала совсем мутной. Бедный Жан-Мари! Ему приходится передвигаться узким освещенным коридором и, словно шахтер, он раздвигает своим фонарем проход в подводной галерее. Днем, после обеда, закурив сигарету, он соглашается рассказать ей о том, что видел. Каменистые участки осматривать довольно легко. Самые большие трудности таят места, в которых образовались впадины, потому что внутрь намыло песка и его нужно разгребать руками, вороша какой-то полусгнивший мусор. Он должен работать осторожно, как археолог, откапывающий всякие бесформенные обломки, которым нет цены. Если ящики за столько лет рассыпались, что вполне вероятно, то слитки могли рассеяться по всему дну. Облепленные грязью, они лежат себе как самородки, и попробуй их распознай! Вот почему работа продвигается так медленно. А времени остается все меньше.

— Почему? — недоумевает Жан-Мари.

— Потому что дней через десять возвращается Ван Лоо.

— Откуда вы знаете?

— Он прислал открытку. Разве я тебе не показала? Извини. Я просто забыла.

— А чем он нам помешает?

— Я хочу, чтобы мы закончили до того, как он приедет.

— Наоборот, он мог бы нам помочь.

Она едва сдерживается, чтобы не закричать. После того, что по телефону ей рассказала Габриэль Кере, она уж точно не желает от него никакой помощи! Армель до последнего слова помнит рассказ Габриэль.

— Ты помнишь Франсуа Марея?

— Подожди. Так давно все это было! Но я его все-таки помню… Высокий красивый парень, одевался всегда с иголочки… И вечно в долгах. Что с ним теперь?

— Это-то меня и интересует.

— Милая моя, я о нем понятия не имею! Мы совершенно потеряли друг друга из виду. Тебе не у меня надо о нем спрашивать, а у Мо. Ты помнишь Мо? Такая маленькая, черноволосая… Очень независимая… Она сейчас работает секретарем дирекции БНП[5]. Я с ней довольно часто вижусь, когда бываю в банке, но дальше этого у нас не идет. У нее была связь с Мареем. Тебе нужен ее адрес? Есть чем писать? Мо Грелье, улица Вьо-ле-ле-Дюк, дом 9, IX округ. Конечно, ты понимаешь, писать ей и расспрашивать про ее бывшего любовника — это как-то не очень. Тем более что он обошелся с ней по-свински. Он ведь настоящий авантюрист, тебе это известно? Не хотела бы тебя шокировать, особенно если он тебе нужен, но на твоем месте я бы ему не доверяла. Из намеков Мо я поняла, что он едва не угодил за решетку! Что-то связанное с мошенничеством… Сейчас он вроде бы путается с какой-то актрисой… А сама-то ты куда пропала? Я тебе писала, а от тебя — ни слуху ни духу. А потом мне сказала Маргерит Дютиль — рыжая такая, помнишь? вы еще с ней дружили, — что ты засела где-то в глуши, в Бретани… Что тебя туда занесло? Сердечная драма?

От этих слов Армель едва не подпрыгнула.

— Да нет, какая драма! Семейный траур. А потом у меня тут старая тетка, за которой нужно ухаживать. И вообще я всегда любила уединение…

— И тебе не скучно?

— Совсем не скучно, уверяю тебя. Но вернемся к Мо. Может быть, будет проще, если ты дашь мне номер ее телефона?

— Конечно. Записывай: 48-74-52-27. Сегодня суббота, так что она наверняка дома.

Армель быстро пишет. Так, быстренько взглянуть на озеро. Жан-Мари еще не поднялся. Что-то долго его нет. Она набирает номер Мо. Сердце стучит в груди все сильней. Нелегко заниматься реанимацией умершей дружбы… И вот доказательство: Мо уже не помнит, кто такая Армель…

— Кермарек? Да, что-то такое припоминаю… Пансион «Дам-Бланш»? Извини. Я стараюсь вспомнить лица…

— А фамилия Марей ни о чем тебе не говорит?

Ее голос мгновенно меняется.

— Франсуа? Почему ты о нем спрашиваешь?

— Но ты его знала?

— О-ля-ля! Подожди, я, кажется, догадалась! Он тебя тоже наколол?

— Нет.

— Значит, задолжал тебе деньги.

— Да нет же. Мне просто нужно кое-что о нем узнать. Понимаешь, я живу в одном старинном доме, в Мюр-де-Бретани…

— Неужели Мюр-де-Бретань еще существует?

— Да, и представь себе, здесь очень красиво. Так вот, летом я сдаю комнаты, и сейчас как раз сдала ему комнату на весь сезон. Но он почему-то представился под именем Ван Лоо, а я его узнала и вспомнила, что его зовут Франсуа Марей. Естественно, у меня возникли вопросы…

На другом конце провода слышен громкий смех Мо.

— Вопросов у тебя будет еще тьма! Если хочешь моего совета, избавься от него как можно скорей! Милая моя Армель, он тебя надует! Если он останется, ты глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в его постели, а потом он удерет, обобрав тебя до нитки! Я это знаю по опыту.

— Так он жулик?

Новый приступ смеха.

— Если бы просто жулик, это бы еще полбеды. Он гораздо опаснее. Я могу об этом говорить, потому что мы больше года прожили вместе.

— Давно?

— Не очень. Про прежние времена я уже не говорю. Хочешь знать, как это получилось? Мне понадобилось почистить шубу. У Марея на бульваре Рошешуар меховой магазин. Называется «У голубой норки». Мне бы сразу догадаться! Известно, кто в этом районе носит норку! Ну и вот. Уж не знаю как, но он заморочил мне голову. Сначала занял у меня денег, потом одолжил мою машину, а вскоре после этого я обнаружила в дверце дырку от пули! Он мне рассказал, что в него стреляли в районе Пигаль, где у него была назначена встреча с клиентом. В конце концов я узнала, что у него за клиенты. Меховой магазин был «крышей». На самом деле Марей — скупщик краденого. Под именем Ван Лоо он через свой магазин сбывает ворованные товары. Мне кажется, он и сейчас занимается тем же, потому что только позавчера я видела его в банке. Он был с совершенно потрясной девкой. И если сейчас он собирается зарыться в какую-то нору, значит, ему приходится лечь на дно, можешь мне поверить!

— А мне он сказал, что хочет снимать фильм!

— Да у негр вся жизнь — кино! Ты понимаешь, в конце концов он вляпается в такие дела, что… Не доверяй ему! Да, жалко, ничего не скажешь… Подумать только, ведь у него было все! Такая семья! Марей де Галар, какое имя! А внешность! И ведь неглупый. И вот чем все кончилось. Бандит он, вот он кто!

— Ты на него здорово сердита.

— Я на него сердита?! Да меня от одного его имени блевать тянет!

Голос Мо дрожит. Армель понимает, что пора закругляться. К тому же она видит Жана-Мари, который плывет к берегу.

— Спасибо, Мо. Большое тебе спасибо. Скажи, я могу тебе еще позвонить, если понадобится?

— Конечно. Звони.

— Я очень рада была тебя услышать. Если вдруг захочешь приехать в отпуск, у меня тут места много!

— Ты меня держи в курсе, Армель! А главное — не позволяй себя провести!

Лодка уже скрылась из глаз. Армель торопится навстречу Жану-Мари. Сейчас! Сейчас она наконец узнает, нашел он золото или… Потому что если он его не нашел… Тогда… тогда… Она бежит и на бегу все бормочет себе под нос. Да кончится когда-нибудь эта лестница? Жан-Мари! Куда он подевался? А, он уже в кабинете. Вид у него удрученный. Вялым взмахом руки он показывает: ничего.

И Армель понимает, что это — окончательно.

Нет! Это невозможно!

Жан-Мари все еще в своей рыбьей коже. Он выглядит так, будто сейчас потеряет сознание. Смотрит на свои руки и виновато говорит:

— Я искал… Я там все перерыл! Кроме старого пулемета — ничего.

Они оба молчат. Да, эти стены видели на своем веку немало драм, но была ли среди них горше теперешней? Жан-Мари нащупывает на груди цепочку и вытаскивает наружу. Вот он, дукат, он теперь носит его как медальон. И он крепко сжимает монету в кулаке, словно хочет убедить самого себя, что она не может лгать. Мертвенно-бледные щеки его немного розовеют.

— Иди переоденься! — говорит Армель. — Сколько можно так сидеть?

Но он ее не слышит. Мыслями он все еще там, под водой.