Диктиона и планета баларов

— Беда нашего века, — грустно улыбнулся он. — Мы слишком заняты. Теперь мне кажется, что ты правильно сделала, что улетела. Я б всё равно не сумел дать тебе столько, сколько дал он.

— Я очень любила тебя, Саша. Это было настоящее чувство, поверь мне.

— Я никогда в этом не сомневался, Дашенька. Никогда. Я очень люблю тебя и не забуду, что бы ни случилось. Только теперь мне придётся привыкнуть жить без надежды. И без тебя. На это, видимо, уйдёт какое-то время, но, в конце концов, сейчас распадаются многие старые прочные браки. Вечная молодость ставит новые проблемы. Правда, не хочется, что б эти проблемы коснулись тебя лично.

Он помолчал несколько минут.

— Ты, и правда, собираешься на опасное дело?

— Я вернусь. Это не вызывает сомнений. Дело только во времени.

— Понимаю. На Земле время сейчас идёт странно. То кажется, что оно бежит, когда смотришь, как растут дети. А взглянешь на себя… Стоит. От этого можно сбежать. Только мне нельзя.

— И не нужно. Тебе тяжело сейчас, но всё наладится. Твоё место здесь. Ты нигде не принесёшь больше пользы и нигде не будешь чувствовать себя более нужным.

— Может быть, ты и права, — он поднялся и посмотрел на меня. — У Славы во флигеле Настя приготовила для вас комнату. Она спит сейчас рядом с детской, да и Слава на эту ночь перебрался туда же, так что флигель в вашем распоряжении.

— Спасибо, — произнесла я.

Он кивнул и спустился вниз. Я немного постояла, осматриваясь по сторонам, а потом вспомнила, что не нашла нужного мне «Вестника». Однако искать было уже поздно. Я решила, что завтра спрошу у мальчиков.

III

Я не знала, где мне искать Кристофа, но увидела его, едва спустилась в холл. Он сидел на крыльце, и с ним рядом лежал Кентавр. Тихонько подойдя к двери, я приоткрыла её и услышала голос мужа. Он говорил с собакой.

Ты тут пригляди за Джейми, ладно, старик? — негромко произнёс он, потрепав Кентавра по уху. — Он молодой, глупый, а ты умный и опытный, к тому же ты тут лучше всех его понимаешь. Научи его быть хорошим другом и защищать себя. Он потом поможет Алу, если что. И ещё, когда Ал подрастёт… Если я ещё не вернусь, ты научи его смотреть на звёзды. Они тут все хорошие ребята, но слишком уж практичные. О душе нужно ведь постоянно помнить. И о звёздах тоже. Я могу на тебя положиться?

Кентавр поднял большую голову и посмотрел на него своими светящимися зелёными глазами. Я открыла дверь и вышла на улицу.

— Поздно, — произнёс он, обернувшись ко мне. — Пора спать.

Флигель оказался той самой радужной башенкой, которую я заметила ещё днём. Нам была приготовлена просторная спальня с круглым окном, выходящим в сад. Я сразу же притушила лампу, чтоб был виден свет звёздного неба. Деревья тихонько шелестели за стенами флигеля, и их шёпот казался мне печальным. Кристоф стоял у окна и смотрел в небо.

— Когда ты улетишь? — спросила я.

— Завтра, — тихо ответил он. — Жаль, что даже не успею заскочить в Париж. Очень хотелось бы его увидеть, но… я, итак, в жутком цейтноте… Посмотри. Вот наш Тейли!

Я подошла к окну, стараясь разглядеть в небе Фомальгаут, или, как его называют на Рокнаре, Тейли. Доброе кроткое солнце, освещавшее нашу любовь. Кристоф обнял меня сзади и прошептал:

— Я же просил не плакать.

Я усилием воли заставила себя унять слёзы.

— Куда ты летишь? — умоляюще произнесла я. — Пожалуйста, Кристоф. Я должна знать. Иначе я сойду с ума от беспокойства!

— Не думаю, что мне нужна сумасшедшая жена, — задумчиво произнёс он.

— Если я сойду с ума, ты меня бросишь?

— Господи, какие глупости ты говоришь… — он развернул меня к себе лицом и прижал к груди. — Как же я люблю тебя, ангел мой! Я раньше думал, что про такую любовь пишут теперь только в романах. Что она осталась где-то там, за дымом костров и войн, в эпохе роз и соловьёв. А теперь неизбежно ко всему привыкаешь, но я к тебе не привык. Это чудо. Я каждый день заново в тебя влюбляюсь. Ты день ото дня всё краше, всё милей… Мне тоже нелегко, но я ж не пугаю тебя своим безумием, хотя… Наверно, тоже буду сходить с ума.

— И что нам делать, любимый? — я взглянула ему в лицо.

— Что можно сделать? — он улыбнулся: — Любить друг друга назло всему. Думай обо мне. Думай, если плохо, если одиноко, если грустно. Думай всё время. Я тоже буду думать о тебе. И мы будем как бы вместе. Конечно, этого мало, но это уже что-то. И вот увидишь, мы победим разлуку и наших врагов. И всё будет хорошо.

Я снова прижалась к его груди, а он обнял меня.

— Мне трудно смириться с этим, — призналась я. — Мне очень трудно отпускать тебя. Эти расставания не приводят ни к чему хорошему.

— Перестань! — перебил он. — Мы же не просто люди.

— Ну, конечно. Наш долг, предназначение, путь… Громкие и красивые слова, а для меня главное другое. Я хочу быть с тобой.

— Я тоже хочу.

— Ты будешь беречь себя?

— Конечно.

— Будешь, сдержан и благоразумен?

— Без сомнения.

— Не будешь бросаться на мечи и позволять наносить себе телесные повреждения?

— Клянусь!

— Ладно, отпускаю, — вздохнула я.

— А ты не будешь доверять каждому, кто тебе понравится?

— Постараюсь.

— Не будешь щадить негодяев и оставлять за своей спиной боеспособных врагов?

— Сделаю всё возможное.

— И будешь надевать перчатки, когда фехтуешь.

— Но я же должна чувствовать эфес! — воскликнула я.

— Ты можешь чувствовать его и через перчатки. Руки нужно беречь. У тебя слишком нежная кожа, а если долго махать мечом, то появляются мозоли.

— Ты думаешь, мне придётся столько махать мечом? — усомнилась я.

— Кто знает… Но привыкнуть к перчаткам не мешает. Советую тебе, как профессионал.

— Ладно, я попробую

— Прекрасно, а теперь давай просто помолчим.

Я не возражала. Я ещё теснее прижалась к нему, чувствуя тепло его тела, упругость мускулов и слыша биение сердца. Ещё немного и я вдруг почувствовала слабый ток, исходящий от него, лёгкое покалывание во всем теле и слабое головокружение. Я медленно отрывалась от пола, от своего замершего тела и выскальзывала вверх, к звёздам, к серебряной луне, сияющей над деревьями. Я летела над гладью пруда к нему, к его душе, летящей навстречу мне. Мы встретились в сиянии лунного света, и я почувствовала, как он окутал меня прозрачной дымкой своей нежности.

В синеватых лучах звёзд мы кружились, переплетаясь, как ветви плакучих ив на ветру, как стебли травы, как водоросли на дне пруда. Я чувствовала его так близко, как никогда, мы мчались ввысь к алмазным россыпям Млечного пути, постепенно сливаясь, как языки пламени двух свечей, когда уже неясно чей фитиль горит ярче. Наши души слились в древнем таинстве звёздного венчания, без слов, без клятв, в едином порыве любви, мы превратились в одну ослепительную вспышку страсти. И всё померкло.

Я лежала на руках у Кристофа, обнимая его за шею. Он поцеловал меня в лоб и отнёс на постель.

— Пора спать, — прошептал он, ложась рядом и обнимая меня. — Завтра будет трудный день.

— Я люблю тебя… — засыпая, прошептала я.

К ДИКТИОНЕ

I

Не знаю, с чего я решила, что он хочет слетать в Париж. Может быть, потому что, когда я услышала его голос, было ещё слишком рано, и мне подумалось, что он хочет всё-таки увидеться со своим кузеном Арчи, единственным близким человеком, оставшимся у него на Земле. Так или иначе, но услышав его вопрос о том, можно ли ему взять мой катер, я пробормотала: «конечно» и перевернулась на другой бок. Он нагнулся ко мне, тихонько поцеловал и ушёл, а проснувшись через час, я вдруг почувствовала, как пусто стало вокруг. Он улетел, и не в Париж. Он отправился выполнять свою миссию, и я осталась одна.

Невозможно объяснить каким кошмарным было это чувство пустоты. Его не было рядом. Я кожей ощущала подступивший холод одиночества. У меня больше не было защиты, не было привычной поддержки, не было между миром и мной той надежной каменной стены, к которой я привыкла за год. Мне не к кому было уютно прижаться, не кому было твердить бесконечные «люблю», некому было доверять решения проблем. Он улетел. Я свернулась под одеялом, размышляя, как теперь жить, но в голове почти не было мыслей. Только одна, печальная «он улетел» вертелась бесконечно.

Я повернула голову в ту сторону, где он спал рядом со мной ещё несколько часов назад. На подушке лежал продолговатый предмет в замшевом футляре. Это был мой лучевой клинок Налорант. Рядом я увидела пару тонких чёрных перчаток из прочной эластичной кожи с лёгкими защитными пластинами из тиртанской стали на тыльной стороне ладони. Перчатки были изящные и маленькие. Я подумала, что он наверняка собирался подарить их мне на какой-нибудь праздник. Примерив одну, я убедилась, что она сшита как раз по моей руке. Во второй оказалась записка. Я сразу узнала его мелкий твёрдый почерк.

«Не грусти и береги ручки. Кстати, обе твои невестки чем-то похожи на тебя. Как ты думаешь, что это значит? Наверно, у твоих сыновей вкус не хуже, чем у меня».

Я улыбнулась и решила, что пора вставать.

За завтраком Саша-старший сообщил мне, что Кристоф улетел рано утром. Он на несколько минут зашёл к сыну, потом поговорил о чём-то с Кентавром и попросил Сашу переправить в Париж письмо какому-то родственнику. К тому же он сказал, что мы простились ночью, и ему жаль меня будить. Заметив мой расстроенный вид, мама поинтересовалась, в чём дело, и я сокрушенно посетовала на странную мужскую логику, согласно которой жаль прервать сон любимой женщины, но не жаль лишить её возможности ещё раз увидеть мужа перед разлукой.

— Когда ты собираешься улететь? — спросил Саша-младший.

— Сегодня, — ответила я.

— На чём?

— Понятия не имею.

Он взглянул на Славу, тот — на Глеба, а тот — за спину, на Кентавра.

— Сейчас относительное затишье… — проговорил Слава. — Работы мало. «Супербой», «Спарта» и «Юнец» загорают в ожидании заданий. Ещё пять поисковиков катаются по мелочёвке… Думаю, недельку Громов без нас перекантуется, а?

— Только обо мне ему ни слова! — потребовала я.

— А мы вообще не обязаны докладывать ему, куда летим, — проворчал Глеб.

— Правильно, — кивнула я. — Он мне не больно докладывал.

Мы неожиданно расхохотались.

Самым сложным для меня оказалось прощание с Аликом. Я ещё какое-то время смотрела на него, надеясь, что он откроет глазки, но его сон был крепок. Я вспомнила, что родился он сероглазым, и, хотя это удовлетворило папу, я была немного разочарована, но, когда через несколько дней его радужка чуть позеленела, а позже стала светло-карей, моей радостине было предела. А уже через месяц стало заметно, что и разрез глаз у него, как у Кристофа, и такие же длинные ресницы, и даже иногда проскальзывало то же чуть ироничное выражение. Впрочем, последнее мне, может, лишь казалось, но смотреть в его карие глазки было для меня ни с чем несравнимой радостью. И сейчас мне хотелось увидеть их хоть разочек, но он спал и его не слишком интересовали мои желания.

Я наверно полчаса простояла у колыбели, усиленно убеждая себя, что скоро вернусь, и всё будет в порядке. Но вместо этого мне вдруг пришло в голову, что утром улетел Кристоф, а теперь я сама улетаю и оставляю здесь мою последнюю отраду. Наконец я собралась с силами и, поцеловав ещё раз своё золотце, вышла из детской. Простившись с родителями и Сашей-старшим, я села во флаер Глеба, и мы отправились на Байконур. Мальчики летели следом на своём флаере.

II

По дороге на космодром Глеб попытался было выяснить какого чёрта мне нужно на Диктионе, но я была слишком занята своими мыслями, чтоб хотя бы попытаться ответить. Я сидела рядом с Кентавром и задумчиво перебирала его косматую шерсть. Вещей у меня было немного, только то, что я заранее сложила в дорожную сумку, которую Кристоф предусмотрительно перенёс из катера в дом. Я даже представить себе не могла, что может понадобиться для того, чтоб остановить тысячелетнюю войну, но брать слишком много вещей не хотелось. У меня был мой меч, мой старый верный бластер «оленебой», пара дешифраторов, портативный анализатор и ещё кое-что из мелкой электроники, что, может, и не подходило для оснастки странствующего рыцаря, но вполне могло помочь мне выжить. В сумке лежал свеженький комплект десантного комбинезона «хамелеон». Возможно, там мне и придётся переодеться, но начинать лучше в привычном костюме. А вообще, у меня было такое чувство, что этот прохвост Кларк швырнул меня под танк, потому что я понятия не имела, что я могу сделать в такой ситуации.

— Вот чёрт! — фыркнул Глеб, выглядывая через окно вниз. — Опять этот пижон занял всю площадку! Придётся пешком до поля идти.

Оказывается, мы уже летели над Байконуром, только стоянка для личного транспорта членов экипажа оказалась занята огромным аппаратом, похожим на свихнувшийся истребитель, вообразивший себя рождественской ёлкой. Это уникальное творение, увешанное сигнальными огнями и декоративными деталями в виде бутафорских орудийных башен, принадлежало одному из курсантов-стажёров,

Нам пришлось приземлиться на промежуточной стоянке. Выбравшись из салона, Глеб даже не стал запирать дверь, только подождал, когда сядет второй флаер, и он сможет очень выразительно посмотреть в глаза командиру корабля.

— Я заметил, — раздражённо фыркнул Слава, и мы пошли по широкой ленте пешеходной дорожки, бегущей мимо взлётно-посадочных полей, восхитительных новых звездолётов, огромных и мощных, и изумительно красивых.

На самом деле это были хорошо знакомые мне старые соседи по космодрому, но, как оказалось, я начисто отвыкла от вида современных космических кораблей, выполненных в традициях земного звездолётостроения. Я шла, любуясь их совершенными формами, отлично подобранными цветами раскраски, выразительными линиями корпусов. Меня восхищали смелые идеи проектировщиков, на которые я раньше даже не обращала внимания. Оказывается, большая часть моделей была создана на основе внешнего вида природных объектов, зверей, птиц, насекомых. При этом они не выглядели ни инфантильно, ни грубо. Только сама идея, воплощённая в металле и полимерах.

Я шла едва не с открытым ртом и не замечала ничего, кроме звездолётов. Но неожиданно совсем рядом раздался истошный вопль «Лора!», перекрывший привычный шум большого космодрома. Я встала как вкопанная, начав настороженно озираться по сторонам. Мои спутники изумлённо смотрели на меня. Ведь я не говорила им, что сменила имя. Наконец, я увидела возмутителя спокойствия.

Ко мне во весь дух мчался тоненький щенок анубиса в синем потрёпанном комбинезончике. Глаза у него тоже были синие и очень большие. И весь он был такой изящный и симпатичный от стоячих ушек над красновато-бурой макушкой до начищенных сапожек.

— Привет! — гавкнул он, остановившись в тот самый момент, когда я уже думала, что он сейчас сшибёт меня с ног. — Ух, ты! Какая собака! — это уже о Кентавре. — А ты чего тут делаешь? — это снова мне. — Я тут на экскурсии от колледжа. Меня наградили за победу в астронавигационной олимпиаде. Клёвые корабли, да? Эй, парни! — это моим спутникам. — Да вы с «Эдельвейса»! Умираю, хочу посмотреть какой он внутри! Посодействуй! — это уже опять ко мне.

Ребята смотрели на этого красавца, трещавшего по-английски без малейшего акцента, с крайним изумлением. Всем известно, что анубисы — деградирующая раса, и трудно найти кого-нибудь уродливей, агрессивней и тупее их. Но мой маленький приятель гордо носил на груди значок одного из самых престижных закрытых колледжей просвещённой Пеллары.

— Это кто? — наконец, спросил Слава.

— Я? — щенок был страшно удивлён, что кто-то может его не знать. Вернее, он делал вид, что удивлён. — Я Тахо, сын Хета. Моего папу убили бандиты, но у меня остался дядя, в прошлом самый опасный пират в области Объединения, сейчас жрец в храме Тьмы. Он, кстати, тоже всегда был в отпаде от вашего корытца. Говорил: «Уж ежели чего угонять, так „Эдельвейс“!

— Заливает? — спросил Слава.

Я пожала плечами.

— Чего ты такой недоверчивый! — воскликнул Тахо. — Я правду говорю! Если б я врал, я б чего-нибудь покруче придумал!

— Да покажите вы ребенку «Эдельвейс», — не выдержала я. — Убудет что ли?

— Великий Анубис! — воскликнул щенок, в драматическом жесте вскинув лохматые ручки. — Я же не вор! Не нищий! Я богатый наследник. Да у меня свой звездолёт на Пелларе стоит! Ничего с вашим «Эдельвейсом» не случится.

Ребята с усмешками переглянулись. Кентавр подошёл и понюхал нового знакомого. Тахо моментально оскалил белые остренькие клыки, и на его гладенькой макушке вздыбился шерстяной гребешок.

— Ладно, нечего скалиться, — произнёс Глеб. — У самого уши домиком, а туда же, строит из себя волкодава. Пошли, а то до отлёта не успеешь корабль осмотреть.

Вопрос был решён, и мы уже вшестером двинулись дальше.

— А вы куда летите? — спросил Тахо, уцепившись лапкой за мой локоть.