Рубеж-Британия (книга 4)

— Отец! Кто это⁈ — Раздаётся со стороны сада.

Голос Татьяны я узнаю легко. И она поспешила на аллею. Да с такой прытью, несмотря на платье до пят, что быстро преодолела остаток сада.

— Никто доченька, простой посыльный! — Ответил граф суетливо, направляясь к ней навстречу, дабы отвлечь от меня.

— Стойте, сударь! — Вскрикнула девушка. — Я вас узнала!

Понимая, что поздно скрываться, остановился. Я не тот человек, кто бежит от женщины, с каким бы гневом она не обрушилась.

Обернулся, чтобы предстать перед Татьяной. Двое слуг верхом подступили, смотрят недобро. Хотели, видимо, гнать до самых ворот. Садовник ещё страхует с лопатой.

После рейда по Америке не могу избавиться от остроты восприятия опасности. И готов в любой момент действовать. Страшно самому от мысли, что могу вынуть из кобуры револьвер и перестрелять всех до того, как начну думать.

Татьяна замирает на миг, будто не верит собственным глазам.

Наши взгляды встречаются.

Она в лёгком светлом платье и белой шляпке, светло–русые волосы распущены и доходят до самого пояса, голубые глаза завораживают своим блеском и сочностью. Даже когда она серьёзна, они улыбаются и сияют. Наряду с образом ей очень идёт румянец, который она отчасти заработала, потому что бежала.

Вопреки всему сердце задолбило чаще.

Сразу вспомнился Дом офицеров во Владике и те тоскливые чувства. Та горькая мысль, что она не моя. Тогда я был юнкер, а теперь целый штабс–капитан меха–гвардии. Тогда я просто огрызался, а теперь лишил её брата.

Даже если я прав. В её глазах всё иначе. И она верит в это беззаветно.

— Здравствуйте, сударыня, — поздоровался первым.

Рассматривает меня с вызовом во взгляде. Сложно устоять перед такой красавицей. Но я держусь.

Лицо моё серьёзно и сосредоточенно.

— Здравия и вам, Андрей Константинович. Не думала, что осмелитесь явиться, сударь, — выдала официозно. — И по какому же поводу почтили своим присутствием наше именье?

Её отец то на неё, то на меня посматривает, вероятно, растерявшись.

— Сущая мелочь, дочь, — выдаёт он. — Князь уже уходит. Ему срочно нужно отбыть.

— Что за глупости, папенька. Видно же, что вы сами его прогоняете, — говорит и приближается. — Останьтесь, сударь. Вы явно с дороги, погостите у нас. До семейного обеда не так уж и долго ждать.

Чувствуется в голосе издёвка.

— У меня срочные дела, вынужден отказаться, — обрубил. — Честь имею.

Развернулся и двинулся с территории спешным шагом.

— А где же ваш мехар, товарищ штабс–капитан? — Продолжает Татьяна и идёт за мной! — Вы же на нём прибыли? Брат всегда садился у берега, там до сих пор содержится оборудованная для него площадка. И на ней всё ещё убирает траву матушка, не доверяя это слугам.

— Дочь, стой. Я кому сказал! — Прогремел граф.

— Не повышайте на меня голос, граф, — выдавила зло. — Больше нет у вас такого права.

— Пока ты в моём доме…

— Сейчас с лёгкостью это исправим, — перебила отца, меня нагоняя.

— Дочь, прошу тебя, — взмолился мужчина.

— Я всего лишь провожу офицера, — ответила ему. — Целый год я спрашивала вас и саму себя. А тут такая возможность поговорить.

— Не позорься! — Закричал граф, скорее уже сдаваясь.

Пройдя ворота, я остановился. И развернулся. От неожиданности Татьяна отшатнулась, когда застал её в трёх шагах от меня.

Наши взгляды вновь встретились. В её голубых океанах бушевало отчаяние. И немного сумасшествия. Сердце взвыло. Да и как я могу позволить ей бежать за мной. Так же нельзя.

Подаю локоть.

— Немного прогуляемся, сударыня.

Секунды две смотрит ошарашено, затем с подозрением. Но комментирует спокойно:

— Вы не терпите, когда девушка унижена? Или просто снизошли до меня, князь?

— Оставь её! — Прогремел граф, встав на коне у ворот.

Вероятно, это и подтолкнуло Татьяну податься вперёд и уцепиться за меня со словами:

— Хорошо, Андрей Константинович, погода славная.

Проигнорированный граф отступил. Похоже, Татьяна давно перестала его слушаться. А он не пожелал позориться передо мной, развивая скандал.

— Я тебе голову оторву, — раздалось от него вслед негромкое, явно адресованное мне.

Как только мы пошли вместе, что–то изменилось. Татьяна будто успокоилась, затаилась. И потянула меня с основной просёлочной дороги, ведущей в село, на тропку в рябиновую рощу с сосной. Где меж стволов виднеется синий просвет Амура дальнего более густого берега.

Немного помолчали. Напряжение между нами стало только нарастать.

— Зачем явились, скажите честно, — первое, что сказала Татьяна, оставшись со мной наедине.

— Я передал письмо вашему отцу от своего боевого товарища и друга, — ответил.

— Вот как? И что за друг?

— Сергей Илларионович вам расскажет, если посчитает нужным.

— А что не посыльным передали? Вы ж бежали с именья, как ошпаренный, — начала язвить, но не расцепилась.

— Последняя просьба погибшего в бою, — ответил жёстко.

Татьяна явно растерялась от такого ответа. И не сразу спросила.

— Неужели во Владивостоке вновь разбушевалась война?

— Нет, будьте спокойны, Татьяна Сергеевна. Война была далеко отсюда, но мы одержали окончательную победу.

— И вы теперь герой? — Спросила с нотками иронии.

Не хочу отвечать на это, поэтому молчу.

Чувствую, что пробует меня кусать по–всякому. Потому что искренне ненавидит.

Пауза затянулась, вскоре мы вышли к облагороженному берегу, где слева продолжали возиться крестьяне, расчищая пляж.

— Вы хотели поговорить, — прерываю затянувшуюся неловкую паузу. — Вероятно, что–то спросить.

— Я думала, что презираю вас, — заявляет. — Сколько раз жаждала вцепиться в ваше горло и расцарапать горделивое лицо в кровь. Я даже нашла револьвер, чтобы покончить с вами. Но его отобрал отец, опасаясь, что хочу покончить с собой.

Не очень хочется это слушать. Но я держусь и тактично молчу, сопровождая горем убитую девушку по высокому пляжу.

Спокойствие Татьяны при её словах поражает. И настораживает вдвойне.

— Скажите, сударь, почему вы подошли ко мне в тот роковой вечер в Доме офицеров?

Вопрос в лоб обескуражил. И мне вдруг стало её жаль. Потому что она живёт, похоже, только прошлым.

— Вы мне понравились, и я решил заговорить с вами, — ответил честно.

— А на танец позвали зачем? Я давала повод?

— Я подумал, что тоже нравлюсь вам.

— Я давала повод⁇ — Повторила вопрос.

— На присяге вы так смотрели на меня…

Усмехнулась вдруг резко, и я замолчал.

— Юнкер с необычным цветом волос и глаз, — начала с иронией. — Вы отличались от прочих и привлекали внимание. Но это не повод!

— Я виноват, что подошёл к вам. Что стал одной из сторон конфликта. Я защищался. И я жалею о том, что вам пришлось испытать, — проговорил быстро. — Вы хотели услышать мои извинения? Да, я раскаиваюсь, что Румянцевы потеряли достойного офицера. Но не жалею, что отстоял свою честь и не дал запятнать доброе имя отца. Мой отец был лучшим меха–гвардейцем Империи, и кому, как не Олегу было это знать. У меня не оставалось выбора, ваш брат не дал мне его.

Отцепилась с заметной нервозностью. И двинула вперёд. Несколько шагов и притормозила у крутого края.

А я дёрнулся вперёд, спохватившись. И ухватил его под локоть, предотвращая беду.

— Что вы сударь, здесь не высоко, — усмехнулась. И обернулась ко мне.

Это взгляд исподлобья завораживает и одновременно пугает. Её глаза блестят одержимостью. А скорее просто их жжёт от горя.

И я не смог удержаться. Подтянул на себя и обнял. Татьяна успела выставить руки, но прижалась без сопротивления к моей груди. Не знаю, что нашло на меня.

Олег Румянцев мой враг. Подлец, стрелявший в спину. В нём нет чести.

Но не могу позволить себе сказать им правду. Я восхваляю его перед отцом, я говорю, что мне жаль перед его сестрой.

Утешаю её, осознавая, что рад его смерти. Он её достоин. Но ведь Татьяна не заслужила таких потерь.

— Мне искренне жаль, что вы потеряли брата, — шепчу. — Но жизнь продолжается. Вы так молоды и красивы. Подумайте о себе и родителях, которые сильно переживают, глядя на ваше состояние. Подумайте о живых.

Татьяна не слушает меня, продолжая о своём.

— Вы… — снова заговорила ожесточённо в моих объятиях даже сквозь слёзы. — Вы напоминаете мне брата. Вы украли его у меня, вы украли этот мундир и эти погоны. Вы украли… мир в нашем доме.

Схватила руками за грудки, сминая китель, отпряла. Смотрит хмуро, вся в слезах. Мой китель от них мокрый.

В этот момент мне хочется сказать ей. Что её брат пал не от моей руки! Но я мужчина, который пришёл сюда принять удар на себя.

Отпустил её. Татьяна отступила в сторону, отвернулась, будто ей вдруг стало стыдно за своё поведение. Достала платок.

— Я больше не хочу быть в этом именье, — начала спокойно, вытирая слёзы. — Здесь всё напоминает о нём. Вы правы. Мне нужно думать о будущем. Простите мне мою истерику. Последние три месяца я держалась. Но вы своим присутствием растревожили раны.

— Мне жаль.

— С другой стороны, я посмотрела вам прямо в глаза и свершила мою навязчивую идею спросить с вас за всё. Теперь мне легче.

Повернулась. Посмотрела на меня.

— Больше не держу вас, сударь, — произнесла и исполнила реверанс.

— Честь имею, — откланялся.

Не думал, что теперь мне станет вдвойне тяжелее. Похоже, свой камень с души Татьяна переложила на мою.

У мехара в селе люд собрался на диковину посмотреть. Видимо, им появление боевой машины — целое событие. Меня увидели, шарахнулись в разные стороны. Барышни нарисовались красивые, глазками в меня стреляют, смущая.

И отчасти отвлекая от тяжёлых мыслей.

Залезаю в кабину ловко под пристальным вниманием собравшихся. Щёки горят!

Но стоит крышке закрыться, заключая меня в Медведя, слабостей больше нет.

Я — боевая машина.

Мысли теперь о сестре, которая должна быть в Иркутске с Третьяковыми. Её срочно нужно найти. А для этого придётся напроситься на Императорский остров, где Анну видели в последний раз.

Помимо прочего, следует заняться и благоустройством моего поместья в Слюдянке. Там ничего не будет напоминать мне о плохом. Тихое и спокойное место пусть станет моим новым домом.

Взлетаю… руки чешутся. Хочется рвать, крушить, уничтожать.