Золото Саарал-Тау

Святослав Логинов

Золото Саарал-Тау

Резной трон, украшенный яшмой и перламутром, на широком сиденье мягкие подушки, а на подушках восседает Байон-хан — владыка сущего. Так правильно и красиво, так и должно быть.

Саркон стоял перед повелителем, согнувшись в поклоне. Саркон — богатый купец, будь он простолюдином, он бы лежал на лице своём, а в спину ему упирался бы тупой конец копья. Это тоже правильно, так было, есть и будет вовеки.

— Значит, ты ездишь торговать с заречными варварами?

— С вашего позволения, повелитель.

— Сколько же ты берёшь с собой охраны, когда отправляешься за реку?

— Нисколько. До переправы караван сопровождает охрана. Когда мы возвращаемся, охрана там же встречает нас.

Байон-хан нахмурился. Что-то ему в этом рассказе не нравилось.

— Вы, что же, в варварских землях ходите без охраны?

— Народ там не воинственный, разбойников нет. А тигр или волки, которые опасны одинокому путнику, не станут нападать на караван.

— Ты хочешь сказать, — распаляясь гневом, начал Байон-хан, — что в наших землях ходить опаснее, чем в диких лесах?

— Пусть отсохнет мой язык, если я скажу такое! Солдаты сопровождают купцов исключительно во исполнение вашего указа, чтобы у всякого путешествующего было соразмерное его званию количество охраны.

— А по ту сторону реки наш купец, значит, должен пробираться, как безродный бродяга. Хорошо же ты способствуешь прославлению нашего величия.

— Осмелюсь заметить, что если я пересеку границу с отрядом солдат, это будет означать объявление войны. Могу ли я пойти на такое? Начинать войну имеет право лишь истинное величие, каковым являетесь вы.

— Ты ловко отвечаешь на вопросы. В таком случае, скажи, что покупают варвары у наших купцов?

— У них есть огороды, но нет хлебных полей. Я везу на продажу белый рис, жёлтое сорго и коричневый гаолян. Кроме того, у варваров в цене крашеные шёлковые ткани, чай и серебряная посуда.

— Так торгуют с ханами, а не с грязными лесовиками. Что могут они дать взамен изделий наших мастеров?

— Прежде всего, это пушнина: соболь, горностай, куница… Панцуй приносят, корень жизни, но немного, он в этих краях редко растёт. Местные мастера ножи неплохие делают, не охотничьи, конечно, а кухонные. Женщины их хорошо берут. Ювелиров у них вовсе нет, а если есть, то самые негодные, поэтому серебро они берут обработанное: чаши, блюда, ляганы, подвески, женские шапочки. А в обмен золото приносят в слитках, а верней, в самородках, потому что обрабатывать его в тех краях некому.

— С этого надо было начинать. Много у них золота?

— Много. На продажу приносят по несколько лён зараз. Но иной раз высвобождается до полуданя самородков.

— И об этом, что же, никто не знает?

— Варвары золота не ценят. Считается, что оно приносит несчастье. Копают золото они только в те годы, когда им больше нечего вынести на продажу.

— Где они его копают?

— Не знаю, повелитель.

— Тебе придётся это узнать. Я сам поведу солдат, и пусть дикари только попробуют назвать мой поход объявлением войны. В этом случае, они узнают, что такое настоящая война. Но, как бы поход ни назвать, золотые копи должны принадлежать царству.

* * *

Великая Северная река издревна считалась границей царства. Дальше на юг раскинулись земли Поднебесной империи, а здесь царил Байон-хан, при упоминании которого, дрожали жители всех земель. По левому берегу тянулась непроходимая тайга, где обитало множество самых ничтожных народцев, с иными из которых торговал Саркон.

На правом берегу тайга также имелась, но изрядно прореженная лесорубами. Вырубки были распаханы, смиренные жители выращивали здесь пшено и ещё что-то, названия чему государь не считал нужным знать.

На самом берегу не то, чтобы деревни были, а толпились рыбацкие балаганы, а на воде покачивались утлые лодчонки, рассчитанные на двоих ловцов. Один — сетку бросает, другой удерживает лодку, чтобы течением не завертело.

— Почему никто не работает? — грозно вопросил Байон-хан.

— Не время. Пойдёт на нерест горбуша, начнётся путина, — пояснил купец. — А сейчас на реке делать нечего.

— Что же получается? Они весь год бездельничают?

— Я не знаю, повелитель.

— А лодки? Кто позволил их иметь? Рыбак, имеющий лодку, может легко сбежать на тот берег и не платить никаких налогов!

— Без лодок они не смогут ловить рыбу.

— Я с ними разберусь! Мужичьё думает, что здесь, у самой границы можно не исполнять законы? На границе законы должны исполняться строже, чем где бы то ни было! — Байон-хан повернулся к начальнику стражи: — Лодки сжечь!

— Слушаю и повинуюсь!

— Поеду назад — проверю. А пока докладывай, как будет организована для нас переправа через реку.

Начальник стражи повернул непреклонное лицо в сторону Саркона.

— Это должен знать купец. Он каждый год ездит туда и обратно.

— Как ты перебираешься через реку? — потребовал ответа хан.

Больше всего хотелось Саркону в эту минуту пасть на лицо и молить о пощаде за несовершённые злодеяния, но всё же, он ответил твёрдо и честно:

— Нанимаю для переправы рыбаков, три или четыре лодки, те самые, которые вы только что приказали сжечь. В каждой лодке — один гребец, а за ездку он перевезёт одного караванщика и, вместо сетей и улова — часть товара. Весь караван переправляется за один день. Но, если лодки сжечь, переправиться на тот берег будет невозможно.

— Ты что же, — вскипел хан, — предлагаешь нам, повелителю сущего, сидеть в джонке, наподобие пойманной рыбёшки?

Теперь оставалось только падать наземь и неубедительно молить о пощаде.

Великий государь строг, но отходчив. Не раз бывало, что казнив кого-то, он признавал, что поторопился с наказанием, и обезглавить провинившегося можно было и попозже. На этот раз он не стал предавать в руки палача своего единственного проводника, а обратил требовательный взор на начальника стражи.

— Как ты предполагаешь переправляться на тот берег?

— Можно послать людей на восток в империю Цинь в один из приморских городов, они приведут мастеров, которые построят корабль, достойный вашего величия.

— А мы, тем временем, месяц, а то и два, будем прозябать в походном шатре, словно ничтожный кочевник? Повелеваю, чтобы к завтрашнему дню переправа была готова!

— Слушаю и повинуюсь! — что ещё можно было ответить?

С утра началась переправа.

Против ничтожных лесных племён государь не счёл нужным поднимать всю армию, но двинулся словно на парад во главе трёх охранных сотен, прекрасно вооружённых, но ещё лучше наряженных. Кроме того, в путь отправился отряд городской стражи. Предполагалось, что они будут осуществлять охрану золотых копей, чтобы никто из варваров не вздумал безданно добывать принадлежащий царству металл. Судьба варвара — быть рабом на рудниках. Так должно быть и так будет.

Со всего берега согнали джонки с гребцами, те самые, что стража не успела сжечь. Первыми переправлялись солдаты и обоз. Нашлось место и для купца с его товарами. Последним отчалило необычайное сооружение. На четырёх плоскодонных лодках разом, был установлен наскоро сколоченный помост, застеленный дорогим персидским ковром. На ковре поставили резной походный трон, на котором восседал повелитель сущего.

Великая северная река течёт спокойно. Водопадов на ней нет, пороги встречаются не часто. Но течение быстрое, возле отмелей бывают водовороты, а у самого берега течение порой заворачивает в обратную сторону. Для рыбацкой лодки, да ещё с опытным гребцом, всё это не представляет серьёзной опасности, но неуклюжее изделие дворцовых мастеров, попав у самого берега в разнонаправленные течения, крутанулось на месте, слабо связанные джонки разбежались, каждое судёнышко пошло в свою сторону, помост накренился, и трон вместе с повелителем кувырнулся в воду.

Тонуть там было негде, а вот ила у самого берега нанесло порядочно. Мокрого и грязного владыку извлекли из реки. Кто-то кинулся доставать чистые одежды, кто-то ставить походный шатёр, кто-то собирать дрова и разводить огонь. Дело нашлось всем. За всеобщей суматохой забыли о лодочниках, посмевших искупать повелителя. Но сам Байон-хан такого забыть не мог. Очутившись на берегу и с трудом придя в себя, он пронзительно закричал, указывая на преступников:

— Казнить! Немедленно!

Какое — немедленно? Все четверо гребли, что было сил, стремясь уйти подальше от места неудачной высадки.

Подчиняясь приказу, гвардейцы вскинули мултуки, которыми были вооружены. Вразнобой затрещали выстрелы. Свинец всплеснул воду, не долетев до улепётывающих лодок. Стрелы городской стражи также не достигли цели. Тем и закончилось первое боестолкновение на левом берегу.

Целый день войско простояло, не двигаясь; слуги сушили промокшего господина и умащали его драгоценное тело лечебными мазями, должными предохранить от простуды.

С правого берега никто не являлся, войск там не осталось, а убогие рыбари дрожали за свои жизни и не осмеливались явиться под грозные очи хана.

Вечером Байон-хан призвал купца, не ждущего от этого похода ничего доброго.

— Завтра мы выходим в победоносный поход, — изрёк владыка. — Тебе поручается указать дорогу к столице варваров.

— У них нет столицы, — осторожно напомнил Саркон.

— А что у них есть? Города, крепости…

— Не знаю, светозарный. Я никогда не был дальше торговой поляны. Скорей всего, у них нет вообще ничего. Это же дикари, они живут подобно зверям.

— И при этом наряжаются в шелка и едят на серебре.

— Варвары любят роскошь, — вздохнул купец.

— Как же ты с ними торгуешь, если не видел ничего, кроме какой-то поляны? Кто поддерживает там закон и порядок, кто собирает налоги и в чью пользу они идут?

— Порядок поддерживается обычаем, а налоги не собирает никто, поскольку государства у них нет.

— Не умели делать сами, придётся их учить, как бы горько ни было учение, — произнёс Байон-хан, и специальный писец тут же внёс изречение в книгу мудрых мыслей повелителя, использовав для записи лучшую золотую тушь.

Наутро двор и войско направились к торговой поляне. Купец вместе с носильщиками вышел заранее, надеясь отторговать хоть что-нибудь.

Поляна была как поляна, даже не слишком вытоптанная. Посередине стоял грубо вытесанный столб с чуть намеченным бородатым лицом — знак, что в этом месте проводятся торги.

Саркон успел развести сигнальный костерок и высыпать к подножию идола горстку риса, чтобы торг был удачным. Вслед за тем появилась процессия во главе с Байон-ханом.

Светозарный покинул паланкин, ступив божественной ногой на ничтожную землю. Окинул взором поляну, ничуть не напоминающую рынки его царственных владений.

— Что мы видим? Ты приносишь жертву языческому болвану?

— Это не идол, а всего лишь торговый знак… — пытался оправдываться Саркон, но повелитель не слушал:

— Сжечь немедленно!

Непрочно вкопанный столб был вырван из земли и брошен на костёр. Сверху воины навалили хворост, заботливо собранный во время прошлых торгов. Вскоре на поляне пылал огромный костёр. Саркон обречённо вздохнул. Такой огонь может означать что угодно, но не начало торгов. Несколько человек, возможно, придёт, не столько для торговли, сколько для разведки.

Одинокий путник показался на дальнем конце поляны. С первого взгляда в нём можно было узнать варвара и дикаря. На пришедшем красовалась кухлянка, каких в культурных землях не носят. У него были меховые, несмотря на летнее время, штаны. На ногах вышитые бисером торбаза. Пухлый заплечный мешок указывал, что гость явился не пустым. Варвар с удивлением взирал на разгром, царивший на поляне.

Повинуясь мановению царственного мизинца, стражники схватили варвара и бросили к ногам Байон-хана, ткнув лицом в землю, чтобы дикарь не мог осквернить нечистым взглядом лик владыки.

— Кто таков? — вопросил Байон-хан.

Пленник забормотал что-то невразумительное. Саркон, которому судьба определила быть при хане толмачом, сообщил, что схваченный охотник из племени онча и пришёл, увидав дым, чтобы купить цветное платье жене. Он успел прийти первым, потому что живёт неподалёку.

Царственная бровь чуть приметно дрогнула. Неуч не понял бы этого знака, а то и вовсе не заметил бы его, но приближённые обязаны читать самые невысказанные мысли. Двое стражников сорвали со спины охотника заплечный мешок, распустили ремень. Внутри лежали чёрные шкуры соболей.

— Отличные меха, — произнёс Байон-хан. — Они дорого стоят. Где он их украл?

— Это охотник, — ничего не переводя, ответил Саркон. — Он сам добыл этих соболей.

— То есть, он охотился в наших угодьях, а ты покрывал его незаконный промысел?

Саркон стоял, поникнув головой. Оправдываться получится себе дороже. Хан может беспричинно взъяриться и трудно сказать, чем закончится дело.

По счастью, мысль великого обратилась на другой предмет.

— Это люди, ончи, должны платить налог в нашу казну, сдавать добытую пушнину нашим мытарям, а мы за то обещаем им защиту и покровительство. Пусть варвар приведёт сюда всё племя с дорогими дарами, и мы не станем их уничтожать.

Всё это Саркон пересказал охотнику, добавив кое-что от себя, так что освобождённый таёжник не пытался отстаивать какие-то незначащие права или защищать имущество, которое опрометчиво считал своим, а согнувшись в поклоне и пятясь, отступил к лесу, где и сгинул бесследно.

— Когда явятся посланники от народа онча с дарами и изъявлением покорности? — вопросил хан.

— Боюсь, что никогда, — посмел ответить купец. — Народец это трусливый и при виде великой мощи кинется бежать.

— Куда?

— Кто знает? Тайга большая.

— Как же они будут платить дань?

— Скорей всего, они откочуют вглубь тайги, чтобы вовсе не платить ясак. Во всяком случае, прежде они никогда и никому не платили.

— Что? Догнать сейчас же! Поймать их вождей и князьков, и пусть они клянутся своими божками, что присягают нам в вечной верности. А кто вздумает перечить, узнает силу нашего гнева!

— Слушаю и повинуюсь! — Саркон отошёл с постной физиономией.

Таёжному охотнику ханский гнев не страшен, ончу в лесу так просто не поймаешь, а Саркону свою голову надо бы и поберечь.

Войско наскоро разделилось на две части. Городская стража под командованием нескольких телохранителей, побежала по чуть заметной тропе, которой ушёл охотник. Им было приказано захватить селение ончей, не выпустив никого.