Помоги проекту - поделись книгой:
Итак, как и для Белого, важнейшим источником информации о каббале стали для Волошина книги Е. П. Блаватской, которые он также читал во французских переводах339. Волошин неоднократно рассказывает в письмах и дневниковых записях о своей работе над «Тайной Доктриной» Блаватской. Так, например, в 1905 году в дневнике и тогда же в письме к М. Сабашниковой он пишет:
Читаю «La Doctrine Secrète». Это целый океан, почти в полном беспорядке собранных сокровищ. Толкование к двенадцати «Дзянам», в которых рассказана история человека и жизни. <…> Всё в этой книге только намеки. Надо самому догадываться и строить340.
Чуть позднее Сабашникова советует ему изучать эту книгу лишь вместе с Минцловой:
Ты должен ее еще раз увидать. Только с ней Ты можешь прочесть «La doctrine secrète». <…> Не начинай без нее341.
3.2. Творение и древние миры
В своей, вероятно, первой работе, преимущественно посвященной оккультным вопросам, – лекции «Пути эроса. (Мысли и комментарии к Платонову „Пиру“)»342, прочитанной в феврале 1907 года в Московском литературно-художественном кружке, – Волошин прямо обращается к учению каббалы «Книги Сияния» (
«Пространство – праматерь и праотец Сущего – дремало в своих покрывалах, навеки невидимых. Времени не было, ибо спало оно в безысходном лоне пространства. Мрак наполнял безграничное „Всё“, ибо отец, мать и сын были едино. Не было ни звука, ни молчания, ничего, кроме вечного Дыхания, которое никогда не прекращается и само себя не сознает». Так говорит об этом моменте тибетская космогония – «Книга Джанов», книга Духов Познания. <…> «И возникает внезапный трепет, который быстрым крылом своим охватывает всю вселенную и семя, скрытое во тьме; во тьме, которая веет над спящими водами жизни. Тьма излучает свет, и свет роняет одинокий луч в воды, в утробу матери. Луч мгновенно пронзает девственное яйцо. Дрожь охватывает вечное яйцо, и оно источает смертное семя, которое сжимается в яйцо мира»344.
Объясняя «древнее» космогоническое учение, Волошин продолжает цитировать эту таинственную «Книгу Джанов»:
Возникают боги – устроители мира – сефироты, эоны, элоимы. Эти древнейшие боги по природе своей не имеют пола и потому становятся в представлении древнейшего человечества двуполыми, муже-женскими: Зевс с женскою грудью, Венера с бородой, двуполый Гор. «Праматерь-праотец Пространство развертывает ткань, один край которой исходит от Духа, который есть свет, рожденный из единой и нераздельной Тьмы, а другой край касается тени его – материи. Ткань эта – мир»345.
Как мы уже понимаем, под названием «Книга Джанов» скрываются те самые «Станцы книги Дзиан» («The Book of Dzyan») Блаватской346, которые оказываются переложением «Книги сокрытия» (
В Зогаре говорится: «Были древние миры, которые погибли, начав существовать. Они не вылились в формы. Они были искрами. Так кузнец, кующий железо, сыпет во все стороны искры. Искры – это первичные миры, которые не могли развиться, потому что священная сущность не приняла еще своей формы и не стала Царем и Царицей». (То есть духом и материей – первичное возникновение пола.)348
Этот фрагмент из книги
Эта мысль ясно выражена в книге «Зохар»: «Были старые Миры, которые погибали, как только они нарождались, они не имели форм и назывались Искрами. Так кузнец, ударяя молотом по железу, брызжет искрами по всем направлениям. Искры, первоначальные Миры, которые не могли существовать, ибо Древняя Священная (Сефира) не приняла еще своей формы (Андрогины350, или противоположных полов) Царя и Царицы (Сефира и Кадмон), и Мастер еще не начал своей работы» (Zohar – «Idra Zuta», кн. III, стр. 292-b)351.
Подобно Адольфу Франку, Блаватская ссылается здесь на конкретный лист 3‐го тома книги
Наш фрагмент из «Малого Собрания» (
3.3. Создание Первого Человека
В 1905 году в письме к Маргарите Сабашниковой Волошин рассказывает о том, сколь большое впечатление произвело на него каббалистическое учение о сотворении мира:
Я вчера наткнулся на поразительный отрывок из Кабалы о сотворении мира <…>. «Чело Господнее, венчанное пламенем, поднялось над равнинами моря и отразилось в нижних водах… Два глаза, лучащих свет, появились, и мечи пламени скрестились с лучами отражения… Чело Божье и очи его составили небесный треугольник, и отражение его составило треугольник в водной глубине. Так создалось число шесть, положенное в основу мироздания». Дальше идет история мироздания: когда показались глаза – был создан свет; когда показался рот – родились духи, и раздалось слово; голова показалась вся – первый день Творения. И по мере того, как божественный образ вырастает из вод, создается мир. И когда он вышел весь и взглянул в воды на свое отражение, то он дунул на него, и отражение в водах стало человеком. Поэтому Адам в представлении кабаллистов является гигантом, а по Сведенборгу вся вселенная имеет вид человека356.
Волошин пересказывает здесь содержащееся в книге
Откуда же взято это описание творения? Как показывает анализ текстов, оно могло быть заимствовано из «Истории магии» Элифаса Леви, который, в свою очередь, ссылается на «Книгу Сияния»359:
Начало
Именно из‐за противоборства неуравновешенных сил опустошенная земля стала пустой и бесформенной, пока Дух Божий не создал место на небесах и не понизил уровень вод.
Тогда все устремления природы были направлены к единству формы, к живому соединению уравновешенных сил, и чело Бога, увенчанное сиянием, короной света, возвышалось над бескрайним морем и отражалось в нижних водах. Два его глаза сияли ясностью, испускали два луча света, которые пересекались с отраженными лучами. Чело Бога и два его глаза образовали треугольник в небе, а их отражение – треугольник в воде. Так раскрылось число шесть, универсальное число творения»360.
Но откуда взял эту цитату сам Леви? Мы опять имеем дело с вторичным цитированием того же источника – антологии «Открытая каббала» Кнорра фон Розенрота, то есть из перевода частей
Предание. Книга Сокровенной Тайны – это книга совершенного равновесия. Ибо прежде, чем настало равновесие, лики не могли узреть друг друга. И древние цари умерли, а короны их исчезли, и земля была в запустении (и т. д.)362.
3.4. «Каббалистическая аксиома»
Еще один «каббалистический» сюжет, несколько раз повторяющийся в разных вариантах в текстах Волошина, – так называемая «каббалистическая аксиома». В «Путях эроса» (1907) он пишет:
«Камень становится растением, растение – зверем, зверь – человеком, человек – духом, дух – Богом», – сказано в Каббале363.
Речь здесь идет не о перевоплощении, или алхимической трансмутации, но скорее о пути возвращения божественного света к своему источнику. С этой же «аксиомы» начинается статья Волошина «Архаизм в русской живописи», опубликованная в 1909 году в журнале «Аполлон»:
Камень становится растением, растение зверем, зверь – человеком, человек – демоном, демон – Богом, – говорится в Каббале. Камень, дерево, человек. Вот символы Рериха, Богаевскаго и Бакста – трех художников, которые при всем внешнем несходстве тесно связаны в русском искусстве своим устремлением через историческое к архаическому. <…> Мечта об архаическом – последняя и самая заветная мечта искусства нашего времени…364
Согласно Волошину, три известных художника воплощают в своих личностях и своем творчестве три разных элемента мироздания: Рерих – каменный век, север, камень; Богаевский – период миграции народов, юг, почву и растение; Бакст – оторван от земли, это – Минойская цивилизация, Атлантида, человек. Путь творчества, как и распространение каббалистического света, по Волошину, – это и есть путь возвращения к Богу.
В философской поэме «Космос» Волошин снова возвращается к образам этой аксиомы, которая, видимо, вообще становится одной из центральных для его творчества. В письме к Ю. Л. Оболенской в декабре 1923 года он так определял тему поэмы:
Эволюция космогонии от Каббалы до теории относительности и совр[еменной] физики365.
Рассказывая о создании мира, о возникновении двух Адамов, небесного и земного, Волошин вновь напоминает основные элементы этой аксиомы:
Каково же происхождение этой интереснейшей формулы, столь долгое время – по крайней мере 20 лет – пленявшей Волошина? Принято считать, что подобные аксиомы и афоризмы, встречаемые в сочинениях русских авторов Серебряного века (того же Белого или Брюсова), – просто заимствования из сочинений теософов и оккультистов, едва ли укорененные в более ранних источниках и традициях. Установить происхождение действительно оказалось непросто. Скорее всего, Волошин обнаружил ее у Блаватской, которая также высоко ее ценила и повторяет несколько раз в «Тайной Доктрине» и «Разоблаченной Изиде». Так, она пишет:
…правильно говорят каббалисты, что «человек становится камнем, растением, животным, человеком, духом и, наконец, Богом», завершая, таким образом, свой цикл, или кругообращение, и возвращаясь к точке, от которой он начал, как
Однако эта формула вовсе не изобретение основательницы Теософского общества. За полтора века до Блаватской ее обсуждал совсем не оккультист, но известный богослов и историк Жак Баснаж (Jacques Basnage de Beauval; 1653–1723), полемизируя с идеями Спинозы в своей многотомной «Истории евреев». Объясняя каббалистическое учение о субстанции и связывая именно с ним взгляды Спинозы, он писал в 1716 году:
Фактически, каббалист утверждает, что
Согласно Баснажу, каббалисты (и под их влиянием Спиноза) утверждают существование единой духовной субстанции во всем мироздании, даже в материальных телах (песчинки, камни и пр.). Все это не более чем видоизменения единой духовной субстанции, что, по мнению автора, и есть спинозизм, в перспективе приводящий к атеизму369.
Но где же обнаружил эту как бы «каббалистическую» идею сам Жак Баснаж, человек хотя и пристрастный, но в целом добросовестный? Анализ его текста показывает, что он ее, скорее всего, заимствовал у еще одного энтузиаста и одновременно критика каббалы, кембриджского философа-платоника Генри Мора (Henry More; 1614–1687), который активно участвовал в создании антологии «Открытая каббала». Именно в ее 1‐м томе (1678) он опубликовал краткий и афористичный текст «Основания философии (каббалы)», 15‐й тезис которого практически совпадает с рассмотренным нами выше370. Изучение вопроса об источниках познаний в каббале самого Генри Мора явно выходит за рамки нашей книги371, просто отметим, что он имел возможность работать не только с опубликованными текстами, но и с рукописными сочинениями каббалистической школы Ицхака Лурии и Хаима Виталя, которые имелись в распоряжении составителей «Открытой каббалы» и были частично переведены ими на латынь. В любом случае, как мы видели, и в этот раз Волошин смог познакомиться с достаточно ранними толкованиями учения каббалы, хотя это знание, прежде чем попасть к нему, и проделало значительный путь. Как и упомянутые выше фрагменты и цитаты из каббалистических текстов, этот «афоризм», пройдя через нескольких посредников, достиг русского поэта почти в неискаженном виде.
3.5. Мир и миф древнееврейского языка
Мы говорили выше в основном о переводах, причем переводах сложных, «многоступенчатых», когда оригинальный текст на иврите или арамейском переводился сначала на латынь, затем на английский, немецкий или французский, а потом появлялся в тексте, написанном по-русски. Казалось бы, было бы вполне естественным, если бы тот, кто заинтересовался столь древней традицией, как каббала, попытался бы овладеть хотя бы основами языка ее текстов. Конечно, это не дало бы ему возможности их читать и понимать, но хотя бы помогло прояснить какие-то места в уже готовых переводах, значение отдельных слов и фраз. Именно по этому пути пошли некоторые русские философы, интересовавшиеся каббалой, – В. С. Соловьев, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, А. Ф. Лосев. Однако этого не делали поэты и писатели Серебряного века (например, Андрей Белый) – им было достаточно того вдохновения, которое они получали при чтении переводов. Волошин здесь, вероятно, занимает промежуточное место, поскольку он по крайней мере хотел овладеть основами иврита. В 1913 году он приобрел для этой цели учебник Еселя Абрамовича Решаля «Учитесь по-еврейски! Учебник систематического изучения еврейского языка. Грамматика, хрестоматия со словарем» (Варшава: Изд. авт., 1904)372. По воспоминаниям Марии Степановны Волошиной, ее муж дружил с известным еврейским поэтом и прозаиком Х.‐Н. Бяликом (1873–1934) и два года учил иврит для того, чтобы прочитать его стихи в оригинале373. В своем описании интерьера кабинета Волошина она отмечает:
За полочкой – приколотый к стене кусок пергамента, на котором тушью и киноварью написана по-еврейски еврейская молитва и переведена на русский язык. Зашел к Максу как-то еврей-хасид. Прожил у нас 4 дня и оставил эту молитву, благословение Дому374. Макс особенно интересовался древней еврейской историей. Очень любил разговаривать с хасидами, раввинами, знал хасидские легенды и часто их рассказывал375.
Волошин действительно интересовался хасидизмом – течением в иудаизме, придающим особое значение эмоциональному постижению Бога и впитавшим в свое учение и практику многие элементы каббалы. Особенно увлечен он был хасидскими преданиями. В 1912 году Волошин сопровождал в поездке в Берлин слепого хасида Рувима Яковлевича Азарха. «Я расскажу Вам, – писал он тогда А. М. Петровой, – изумительные „хасидские“ предания, которые слушал от слепого еврея, которого привез в Берлин»376. Примерно в 1920 году Волошин собирался писать отдельную работу «Судьба еврейства», в плане которой он отмечал:
Реальная духовная жизнь Еврейства не соответствует трагическим символам и легендам, созданным христианами о Евреях. Каб[б]ала. Мудрая радость хасидизма377.
О встрече с Азархом и «легендах хасидов» Волошин упоминает и намного позднее, в дневниковых записях своих снов (1926):
Хасиды. Встреча с Азархом. Легенды хасидов (история об Архиерее). Какое отношение легенда имеет ко мне?378
Как мы уже говорили, основным источником познаний о мистике еврейского языка для многих русских авторов Серебряного века были труды поэта, драматурга и оккультиста конца XVIII – начала XIX века Антуана Фабра д’Оливе, известного своими попытками реформировать масонство и возродить языческие мистерии, и прежде всего его главный труд «Восстановленный еврейский язык» («La langue hébraïque restituée»). Этот мистико-философский трактат содержит в себе, в частности, перевод и комментарий к первым 10 главам Бытия с достаточно фантастическим «сравнительно-историческим анализом» семитских языков; в результате их сопоставления автор приходит к выводу о том, что изначально Пятикнижие (Тора) было написано египетскими иероглифами. Фабр д’Оливе поставил перед собой амбициозную задачу реконструировать «первоначальный смысл» праязыка человечества, что мыслилось им как один из этапов мессианского процесса. Как мы помним, этим трактатом активно пользовался и Андрей Белый, рассуждая о «магичности» слов и имен379. Практически везде, где П. А. Флоренский говорит о мистике еврейских букв и о значении корней еврейских слов, он ссылается (или не ссылается) именно на эту книгу Фабра д’Оливе. Почерпнутые из нее подчас фантастические, не подтвержденные ни еврейской грамматической традицией, ни современной наукой трактовки значения букв и слогов можно встретить, к примеру, в работе Флоренского «Имена»380. В библиотеке Волошина имелись три книги этого французского автора, в том числе и «Восстановленный еврейский язык» в переиздании 1905 года (экземпляр содержит пометы и подчеркивания его владельца)381. Борис Леман в письмах к Волошину в 1910 году советует ему перевести эту книгу на русский язык, отмечая, что
это было бы очень хорошо для Вас и могло бы много дать Вам, перевод же этой книги не остался бы лишним, т[ак] к[ак] ее нет по-русски, а она очень хороша;
он также предлагает прислать Волошину экземпляр этой книги382. Волошин обсуждает ее в переписке с М. Сабашниковой (1910)383 и другими корреспондентами, упоминает ее в «Записных книжках», а в 1917 году, в переписке с А. М. Петровой, рассуждает об «оккультной филологии» некоторых имен (Керенский, Корнилов, Колчак, Кузьмин, Каледин), данные которой, по его мнению, подтверждают исторические события; при этом он ссылается именно на значение еврейских букв по Фабру д’Оливе384. Особенно важен для него был раздел «Восстановленного еврейского языка», имеющий собственное название – «Космогония Моисея» («La Cosmogonie de Moyse»)385, с которым он и М. Сабашникова познакомились уже в 1905 году. По словам Сабашниковой, эта книга, в которой начало Книги Бытия объясняется сопоставлением древнееврейских и якобы «древнеегипетских» корней, «поразительно интересна, но понять ее не скоро я смогу»386.
Так или иначе, представления Волошина об иврите, несомненно, сформировались под сильным влиянием фантастических идей французского эзотерика.
Как мы уже отмечали, познания Волошина в древнееврейском языке вовсе не ограничивались этим увлекательным, но достаточно сомнительным в научном отношении источником. Так, само слово «Киммерия» Волошин объяснял, обращаясь к этимологии иврита. В статье «Константин Богаевский» (1912) Волошин объясняет:
Киммерией я называю восточную область Крыма от древнего Сурожа (Судака) до Босфора Киммерийскаго (Керченского пролива), в отличие от Тавриды, западной его части (южного берега и Херсонеса Таврического). Филологически имя Крым обычно производят от татарского Кермен (крепость). Но вероятнее, что Крым есть искаженное татарами имя Киммерии. Греки называли теперешний город Старый Крым – Κυμμέριον. Самое имя Киммерии происходит от древнееврейского корня KMR, обозначающего «мрак», употребляемого въ Библiи во множественной форме «KIMERIRI» (затмение). Гомеровская «Ночь Киммерийская» – в сущности, тавтология387.
Эту же мысль он повторяет позднее в статье «Культура, искусство, памятники Крыма» (1925), написанной для путеводителя по Крыму:
Крым, Киммерия, Кермен, Кремль… Всюду один и тот же основной корень КМР, который в древнееврейском языке соответствует понятию неожиданного мрака, затмения и дает образ крепости, замкнутого места, угрозы и в то же время сумрака баснословности388.
И два года спустя в статье «К. Ф. Богаевский – художник Киммерии» Волошин снова повторяет:
Киммерия… Кермен… Кремль… Крым… Ряд однозначных имен, возникших из древнееврейского корня «KMR», имеющего значение неожиданного мрака, затмения, замкнутого места, крепости, угрозы – незапамятного, баснословного. «Темная область Киммерии» – обычная гомеровская тавтология – перевод еврейского (т. е. финикийского) имени греческим эпитетом389.
Мы видим, сколь важным было для него такое объяснение этимологии названия полуострова. Но откуда же взял он свое толкование? Не из книги Фабра д’Оливе или какого-либо адепта оккультных наук. В своей трактовке древнееврейского корня Волошин удивительно точен. Действительно, и в древнееврейском языке, и в средневековом иврите этот корень – КМР – имеет, в том числе, и такое значение: «тьма», «сокрытие», что-то мрачное, ужасное390. На это намекает и образованное от этого корня слово
3.6. Каббала Волошина
Из предложенного нами беглого анализа случаев обращения Максимилиана Волошина к каббалистическому учению можно сделать следующий вывод. Для Волошина каббала была, несомненно, одним из тайных учений, которые содержат и раскрывают истины о Боге, мире и человеке. Вместе с тем он едва ли представлял себе, что значит эта традиция в рамках иудаизма, неотъемлемой частью которого она является, хотя личное общение с евреями (в частности, хасидами) и могло дать ему некие намеки на это. Скорее же всего, для него (как и для Андрея Белого) каббала была неким знанием, лишь передаваемым евреями, но к конкретной конфессии не привязанным. Он заимствовал из каббалы те идеи и образы, которые были близки его собственному духовному опыту, чувствуя, что они выражены в каббале более полно и ясно, чем в других традициях. Среди таких идей представление о сотворении мира божественными лучами, о всеобщей одушевленности, о космическом Макроантропосе и т. д. В целом же стоит отметить, что, если в своем восприятии каббалы он и следовал теософско-оккультистским идеям, те цитаты и образы, которые он использовал в своих сочинениях, были вполне аутентичными, а потому в данном случае вполне можно говорить о заимствовании, адаптации, художественном выражении реальных идей еврейского мистицизма.
Глава 4
Борис Поплавский, Георгий Шторм и «тайные науки»
4.1. Поплавский и Шторм в Ростове 1919-го
Борис Юлианович Поплавский (1903–1935), поэт совсем другого поколения, нежели Андрей Белый и Волошин, начал писать очень рано, лет в двенадцать–тринадцать. Первые известные его стихотворения датируются 1917 годом, однако история его творчества в бурные годы революции и Гражданской войны до сих пор изучена слабо. У нас уже была возможность рассказать о его первой публикации, увидевшей свет в сентябре 1919 года в изданном Вадимом Баяном (В. И. Сидоровым) в городе Александровске (совр. Запорожье) литературном альманахе «Радио»393. Состоящее из двух частей стихотворение «Герберту Уэльсу», написанное в Ростове-на-Дону летом 1919 года и включенное в альманах, является первым известным на сегодняшний день выступлением в печати поэта, которому на тот момент исполнилось 16 лет.
Ниже мы будем обсуждать интерес Бориса Поплавского к эзотерическим знаниям, пробудившийся у него, как мы увидим, в очень раннем возрасте. В качестве некоего введения и пытаясь отчасти восполнить лакуны в его биографии, мы коснемся вначале малоизвестного «ростовского периода» в его жизни394. О промежутке времени после того момента, как он со своим отцом покинули Москву летом 1918 года, и до их прибытия в Константинополь в 1920‐м известно очень мало, а потому особую ценность представляют рукописи его ранних стихотворений и рисунки. Ниже мы публикуем рукописные материалы, сохранившиеся в архиве литературного объединения «Никитинские субботники» (Отдел рукописей РГБ. Фонд 178) и относящиеся именно к этому раннему периоду творческой биографии Бориса Поплавского. Эти три листа толстой бумаги большого формата, очевидно вырванные из какого-то альбома, содержат точную датировку и указание на место: Ростов-на-Дону, 1919. Судя по следам подклейки по углам с обратной стороны листов, они имели какую-то дальнейшую, неизвестную нам судьбу.
Бежавшие из столиц и с занятых красными территорий писатели, поэты, драматурги и журналисты организовывали в разных городах деникинского Юга России кружки, салоны, издательства, история которых до сих пор не написана. Одним из наиболее известных среди них были «субботы» у Евдоксии Федоровны Никитиной (1895–1973) в Ростове-на-Дону, которые в 1919 году активно «посещала тогдашняя художественная элита»395. Вот как рассказывал об этом оказавшийся в 1920 году в Берлине участник этих собраний писатель Александр Михайлович Дроздов (1895–1963):
Теперь, когда я вспоминаю о ростовском кружке, группировавшемся вокруг Е. Ф. Никитиной, русской феминистки и поэтессы, я вижу ясно, что вовсе не литература была там своего рода синдетиконом, склеивающим нас, но эта исконная тяга интеллигента к интеллигенту, которые устали и измучились. Мы собирались по субботам и неизменно в одном и том же составе: Е. Н. Чириков, всегда бодрый, шутливый и ласковый, проф[ессор] Ладыжников396, Борис [А.] Лазаревский, Любовь [Н.] Столица, худ[ожники] И. [Я.] Билибин, Е. [Е.] Лансере, Игнатий [С.] Ломакин, или граф Ломакин, прозванный так за внушительную свою внешность, зычный голос и светскую изысканность за столом, я, художник [Л. Н.] Голубев-Багрянородный, Е. Ф. Никитина, супруг ее, министр времен Керенского397 <…>. Постоянно бывали дочь Чирикова, молодая художница Людмила Евгеньевна, и жена его, актриса Иолшина398. Это было ядро. Остальные приходили как гости: художники, литераторы и актеры, забредавшие в Ростов, а изредка, как лакомое блюдо, заезжавшие из Европы политические деятели399.
Отметим, что бóльшую часть упомянутых Дроздовым участников собраний объединяла также служба в деникинском Осведомительном агентстве (ОСВАГ), или (с февраля 1919 года) Отделе пропаганды при правительстве Вооруженных Сил Юга России. «Субботники» продолжались до середины декабря 1919 года, затем вместе с армией их участники двинулись к югу, на короткое время возобновив собрания в Новороссийске в начале 1920-го.
Публикуемые ниже документы, связанные с жившим тогда вместе с отцом в Ростове-на-Дону Борисом Поплавским, а также его другом, поэтом и писателем Георгием Петровичем Штормом (1898–1978), сохранились, очевидно, именно благодаря их знакомству с организаторами «Никитинских субботников». Можно предположить, что Поплавский и Шторм посещали эти собрания, хотя ни в каких воспоминаниях их фамилии не встречаются400. Вероятно, они оказались в числе упомянутых Дроздовым «гостей», «художников, литераторов и актеров, забредавших в Ростов».
Изображения публикуемых нами рукописных материалов воспроизводятся на вкладке.
1. Первый из этих листов содержит рукописный автограф стихотворения Бориса Поплавского «Герберту Уэльсу», с указанием: «Ростов-на-Дону, 1919 г.»401 Помимо текста стихотворения, на листе размещен рисунок, на котором изображена, очевидно, голова марсианина, исполненная тушью и карандашом и наклеенная на лист (см. ил. 1). Текст представляет собой вторую часть стихотворения, опубликованного в альманахе «Радио» в сентябре 1919 года402:
Отметим, что в тексте отсутствуют знаки препинания (это характерно для рукописей Поплавского). Он незначительно отличается от опубликованного в первом издании альманаха «Радио» (1919); так, в 3‐й строке в напечатанном варианте вместо слова «Бог» использовано слово «Мiр» («…и казалось что нет исхода // что становится Мiр сумасшедшим»). Исправление это было сделано редактором-составителем альманаха «Радио» поэтом Вадимом Баяном (В. И. Сидоровым); первоначальный вариант был восстановлен во 2‐м издании «Радио», увидевшем свет в Севастополе уже после установления в Крыму советской власти404. В сохранившемся авторском машинописном сборнике ранних стихов Поплавского 1‐я часть данного стихотворения имеет посвящение Г. Шторму (оно отсутствует в публикации альманаха «Радио»)405.
2. На втором листе мы видим рисунок Бориса Поплавского с подписью-названием «Век гримуаров»406. Он выполнен цветными карандашами и содержит надпись: «Б. Поплавский. Ростов. 1919» (см. ил. 2). На рисунке изображена голова мужчины в своеобразном «восточном» головном уборе с золотым обручем, украшенным шестиконечной звездой с красным камнем в центре. Рисунок отражает, очевидно, интерес Поплавского к оккультным наукам, в частности к иконографии и символизму карт Таро, о чем мы будем говорить подробнее далее407.
3. На третьем листе представлен автограф стихотворения Георгия Шторма «Danse Macabre» («Пляска смерти»)408 с выполненным тушью рисунком Бориса Поплавского, на котором изображены уличный фонарь, летящий самолет и мчащийся гоночный автомобиль (см. ил. 5)409. Стихотворение Шторма, очевидно, не было опубликовано.
Как отмечает В. Хазан, сам «отец футуризма» Ф.‐Т. Маринетти «боготворил скорость», меняющую «мир привычных атрибуций и (пере)движений человеческого тела, его функционирование по изначально предписанным ему правилам и законам».
По не лишенному экстравагантности представлению Маринетти, Шехина (Божественное присутствие) сконцентрировалась в несущихся с большой скоростью транспортных средствах, например, поездах, —
пишет этот исследователь410. Сходные образы можно обнаружить и в нескольких сохранившихся стихотворениях младшего друга Шторма – Бориса Поплавского, написанных в это же время, например в его поэме «Истерика истерик» (Ростов-на-Дону, октябрь 1919 – Новороссийск, январь 1920):
…я был даже зыбко доволен, так как с рельс сорвалась Новая Возможность, тревожный облачный выключатель новенького восьмицилиндрового сердца типа торпедо по радуге411.
Сравним также стихотворение Шторма с «Поэмой о революции» Поплавского (Константинополь, апрель 1919 – Новороссийск, январь 1920):
Можем предположить, что три листа с рисунками и текстами Поплавского и Шторма происходят из того же альбома, в котором хранились рисунки художника и поэта Леонида Николаевича Голубева-Багрянородного (1890–1934), постоянного участника собраний у Никитиных в 1919 году. На этих встречах он не только читал свои стихи, но и делал зарисовки участников, а Никитины, в свою очередь, организовали тогда в Ростове выставку его картин413. Сотрудник ОСВАГа, подпоручик Вооруженных Сил Юга России Л. Н. Голубев-Багрянородный был эвакуирован 8 марта 1920 года из Новороссийска на Кипр, впоследствии жил в Берлине. В архиве «Никитинских субботников» сохранилось довольно много рисунков, сделанных им в Ростове в 1919 году, в том числе с дарительными надписями Е. Ф. Никитиной. Они выполнены на листах той же фактуры, что и рисунки/стихотворения Поплавского и Шторма, также содержат наклейки вырезок-аппликаций и т. п. Скорее всего, эти листы были частью альбома или альбомов, привезенных Никитиной из Новороссийска в Москву414.
Вряд ли будет преувеличением сказать, что мистико-фантастические стихотворения и рисунки Б. Поплавского и Г. Шторма ростовского периода указывают на их знакомство с европейской эзотерической традицией. Ниже мы попробуем рассмотреть подробнее их интересы в этой области.
4.2. Оккультист Георгий Шторм: «Величественные идеалы неравенства»
Говоря о жизни Поплавского в Ростове во второй половине 1919 года, Л. Н. Чертков отмечает, что
ближе других он (Поплавский. –
По нашему предположению, в Ростове 1919‐го они навещали также и салон Е. Ф. Никитиной. Как и Никитина (до замужества – Евдокия Плотникова), Георгий Петрович Шторм был уроженцем Ростова-на-Дону (Никитина была его старше на три года), однако его детство прошло в Петербурге. Гимназию же он окончил в Александровске (Запорожье), том самом городе, где в сентябре 1919 года в альманахе «Радио» появилась первая публикация Поплавского – стихотворение «Герберту Уэллсу». В этом же альманахе опубликована обширная, можно сказать – программная статья Шторма «Одряхлевший мир и литература будущего». Текст этот – своего рода подведение итогов истории европейской культуры – глазами Ницше и футуристов. Написанная в стиле манифеста, статья проникнута апокалиптической мистикой гибели «одряхлевшего мира» и наступления новых времен – и нового искусства.
Когда человеческий дух, проникнутый величественными идеалами неравенства, в самом себе открывающий озаренные дороги к Солнцу, внезапно сталкивается с неподвижно-мертвой громадой, которая может оказаться обществом или толпой, – тогда он загорается ослепительным презрением, рождает тысячи смертельно ядовитых мыслей и, обнажая до дна свою светлую сущность, расцветает фейерверками драгоценных слов, —
так начинает Шторм свой манифест416. История литературы, культуры, цивилизации по Шторму – это динамический процесс проявления и затухания жизненной силы, воли к жизни. Он бросает хлесткие лозунги, повторяя манифесты Ф. Маринетти: «Вне борьбы нет красоты», «Мы хотим сорвать таинственные двери невозможного» и т. д. Вполне очевидно, что к тому же источнику восходит и стихотворение Шторма «Danse Macabre», проиллюстрированное Поплавским.
Гоночный автомобиль, который кажется бегущим по картечи, – он прекраснее Самофракийской Победы, —
цитирует Шторм Маринетти417.
Искусство завтрашнего дня махровыми цветами зацветет на багряных полях Войны. В поэзии произойдет возврат к стихиям, и словно привет косматых океанов – ударит шторм в гнилые города, —
пророчествует он, играя словами с собственной фамилией. Завершает же он свою статью-манифест – обращаясь с надеждой к мистике Востока и тем самым предвосхищая свою поэму, о которой мы будем говорить дальше:
А сейчас, освещенный гигантскими прожекторами пожаров, вырастая из-под пепла разрушенных городов, уже встал смертельно истерзанный Человек; по его окровавленному лицу катятся горячие слезы, он простирает руки к пламенеющему Востоку, и с его запекшихся губ срывается торжествующий крик:
– Здравствуй, Великий Полдень!418
В 1919–1921 годах Шторм учится на историко-филологическом факультете Донского университета и на рубеже 1920 и 1921 годов публикует свою первую книгу – поэму «Карма Иога»419. В том же 1921 году, посетив Крым и Мелитополь, он переезжает в Москву. Впоследствии Шторм становится известным прозаиком, автором историко-биографических романов и популярных книг для детей и юношества. Свою первую поэму (как мы увидим – совершенно эзотерического содержания), как и статью-манифест 1919 года, он никогда не переиздавал.
Тема оккультных занятий Шторма, «разделявшего интерес Поплавского к мистике и теософии»420, не только не разработана, но и вообще, насколько нам известно, никем не обсуждалась. Между тем из воспоминаний М. Н. Жемчужниковой известно, что он принимал участие в работе антропософского подполья уже в советское время, в 1920‐х годах:
Поделиться книгой: