Помоги проекту - поделись книгой:
– Если сохраните «Князя Суворова» целым, то рано или поздно один из ваших броненосцев сможет вышибить из боя вражеский корабль. Потом его будет добивать «Ослябя» с крейсерами, а у вас расклад станет более выгодным – четверо против пяти, а то и вообще в равных по числу вымпелов силах. И учтите, Николай Иванович – будет своего рода «перевертыш» – Того бьет меня, а вы лупцуете от всей широты души Камимуру. Надеюсь, что вы это сделаете раньше, и сможете потом мне помочь. А то тяжко будет против лучших кораблей японского флота на равных сражаться.
– А если не успею подойти?
– Старайтесь успеть, маневрируйте, сближайтесь – я вам предоставляю полную инициативу в любых действиях, и приказы на тот или иной маневр отдавать не буду. Я не Рожественский, и ущемлять любую разумную инициативу не буду. Цель поставлена, а вам нужно найти методы, какими ее достичь, так как инструмент вы имеете, причем превосходный – шестнадцать 305-миллиметровых пушек против двадцати четырех 203-миллиметровых. Перевес в огне, как видите, даже не подавляющий, а скорее «раздавляющий», особенно если учитывать четыре 254-миллиметрововые пушки «Осляби», – старик жестко усмехнулся и негромко добавил:
– Еще раз повторю – «танцуйте» как хотите, главное результат. И не лезьте, ради бога, в схватку с броненосцами Того – тот просто жаждет подобной глупости от нас. Ведь при примерном равенстве четыре на четыре в кораблях, почти одинаковых в броне и вооружении, у японцев вымуштрованные команды с боевым опытом, какового у нас пока нет.
Фелькерзам остановился, вытащил из пачки папиросу и посмотрел на Небогатова – тот молчал, с немым вопросом в глазах. Было видно, что Николай Иванович ждет продолжения.
– Но боевой опыт у нас будет. Обязательно будет еще до генерального сражения, по крайней мере, я прикинул уже кое-какие варианты. Вот смотрите, – Фелькерзам развернул карту, на которую нанес значки, предварительно поработав вместе с начальником штаба Клапье де Колонгом. Пока только наметки, детальный план еще предстояло выработать.
– Смотрите, Николай Иванович – сегодня, то есть 11 мая, сгружаем с боевых кораблей линии все дерево и прочее, нам не нужное в бою. Облегчаем, как только можем. Да, на старых кораблях я прикажу заделать все крышки торпедных аппаратов, а сами торпеды извлечь – ни к чему они нам, – тут Фелькерзам выдержал паузу и продолжил:
– Работы ведем беспрерывно до полудня двенадцатого числа, то есть завтра до полдня, после чего отпуская эскадру контр-адмирала Энквиста в плавание до Цугарского или Сунгарского, кому как по душе, пролива. Другим путем могут пойти лишь несколько транспортов – я отдал категорический приказ следовать только разработанным маршрутом, а то еще сбежит до Николаевска или на Камчатку – тот еще ходок, тысяча миль для него не крюк. Мы проведем по ходу учение и приберемся перед боем. А дальше…
Вот тут Дмитрий Густавович остановился и задал Небогатову очень удививший контр-адмирала вопрос:
– Вы слышали, Николай Иванович, что наглость второе счастье?! Некоторые господа так считают!
– Не думаю, что это счастье, Дмитрий Густавович.
– А дерзость для военного моряка?! Напасть на врага там, где он меньше всего ожидает и совершенно не готов к такому повороту событий. Как завещал великий Суворов – надо пасть на неприятеля, как снег на голову. Не стоит бояться врага, пусть он нас боится до дрожи!
– Что же вы задумали, ваше превосходительство?!
– Рассказать нашим «друзьям» японцам старую-старую сказку, в одном предложении изложенную. Вы знаете ее, Николай Иванович? Слышали хоть раз, не доводилось?
Небогатов задумался на какую-то минуту, собрав морщины. Наконец, по миновании размышлений, тихо произнес:
– Припоминал все, даже с детства, что няня рассказывала. Нет таких коротких сказок, – твердо закончил ответ, а Фелькерзам только жизнерадостно рассмеялся, впервые за долгие месяцы.
– Есть такая сказка, как раз по нашему случаю. Словно по заказу появилась, во всех красках.
– Был бы рад ее от вас услышать. Вы меня заинтриговали, любезный Дмитрий Густавович.
– Пожалуйста, сейчас расскажу…
Фелькерзам усмехнулся, пристально посмотрел на Небогатова, понимая, что с его слов события станут изменяться, и непонятно в какую сторону. Но свой выбор он сделал и негромко сказал:
– Темной ночью, тихонько, на цыпочках, крадется в фарфоровую лавку огромный слон!
Глава 18
– Пусть проклинают, господа офицеры, через пятьдесят часов благодарить будут, – пробормотал Фелькерзам, и с нескрываемым удовольствием отхлебнул горячего куриного бульона. И мысленно отметил, что здесь странные врачи – коньяк и папиросы у них не под запретом, а вполне сочетаются с предложенной ими диетой. Впервые за долгие месяцы Дмитрию Густавовичу сильно захотелось поесть от души, но ничего кроме бульона ему не полагалось. Зато последнего было вволю, причем для всех моряков – первой жертвой реформаций стал огромный птичник на крейсере «Владимир Мономах», и вся эскадра слышала последнее отчаянное кукареканье пернатых, которых без всякой жалости пустили под нож.
Допив бульон, Дмитрий Густавович откинулся на мягкую спинку роскошного дивана, прикрыл глаза, ощущая во всем теле свинцовую усталость, но приятную, отнюдь не тягостную. Первые сутки после «воскрешения» уже прошли, в иллюминатор заглядывает восходящее светило нового дня. Да и находился он сейчас не на привычном для него «иноке», и даже не на «Князе Суворове», который сейчас «оккупировал» небольшой штаб контр-адмирала Небогатова, а на быстроходной яхте «Алмаз». Совершенно небронированный корабль, и вооруженный лишь десятком противоминных пушек, но на страх врагам именуемый крейсером 2 ранга.
Именно этот «камешек», но таковым не являющийся в сравнении с «Жемчугом» и «Изумрудом», изначально был построен для адмирала Алексеева, как яхта наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, и вчера стал по его воле штабным кораблем. Сюда переместились как все флагманские специалисты, бывшие при вице-адмирале Рожественском, так и его прежний штаб, состоящий из лейтенанта барона Косинского, мичмана «светлейшего» князя Ливена, и подполковника Осипова, которого за доброту матросы «Осляби» именовали «Борода». Специалист знающий, таких штурманов поискать, и многим на эскадре мог дать фору. Так что с полковником КШФ Филипповским он сработался быстро, и вместе начали трудиться, будто молодость вспомнили, не зная ночного отдыха.
– Энквисту готовую прокладку курса надо дать, со всеми расчетами, иначе он транспорта хрен знает куда заведет, хоть на Аляску, и оправданий для себя массу найдет, – пробормотал Фелькерзам, закуривая папиросу. Расположился он на ночь со всеми удобствами, ранее немыслимыми – спальня выше похвал, совмещена с гальюном и ванной, да еще на корме. В кабинете расположился флаг-капитан Клапье со старшими флаг-офицерами, там всем места для работы хватило. А вот большой адмиральский салон стал «мозгом» эскадры – роскошная обстановка там исчезла, все за несколько часов пропиталось по-настоящему рабочей атмосферой.
– Надеюсь, теперь все пойдет по-иному. И не придется кровавые сопли утирать и жалобно скулить, – Фелькерзам откинул голову на мягкий валик и принялся размышлять.
Штаб стал вполне нормальным органом управления эскадрой, и теперь занят тем делом, для которого и предназначен. А то, прости господи, в канцелярию превратился, бумажки только подшивать горазды. Все для вящей отчетности, и эта орда из двух десятков офицеров просто заполонила флагманский броненосец «Князь Суворов», так что пришлось распихивать специалистов по одному по другим кораблям.
И в голову Зиновия Петровича мысль простая не пришла – как их для ежедневной и правильной работы задействовать?!
Все же вице-адмирал с его самодурством и нежеланием прислушаться к
– Нормальная рабочая атмосфера стоит, спорят, доказывают – но решения вырабатывают, а я буду принимать лучшее, – еле слышно сказал Дмитрий Густавович и тяжело поднялся с дивана – все же после затяжной болезни он был еще слабый. И медленно ступая, вышел из спальни, которая при нем превратилась в многофункциональное помещение.
В кабинете оба флаг-штурмана работали над картами и приказами, им помогали три офицера со скромным набором звездочек на погонах. И два писаря, что безостановочно строчили приказы для каждого транспорта – ведь каждый капитан, перефразируя изречение великого Суворова, должен досконально знать свой маневр и цель похода, а не быть вовлеченным в дело, о котором ничего не знает.
Тем более, милый Оскар Адольфович все может напутать, недаром у него есть постоянный вопрос, который он любит задавать своим штабным – «а все ли будет хорошо?»
В салоне кипело «сражение», пока только на больших планшетах, закрепленных на стене, а корабли отмечались воткнутыми в картон булавками. Руководил «баталией» сам начальник штаба, а в ней участвовали все артиллерийские офицеры, включая примкнувшего «летописца» капитана второго ранга Семенова, участника боя в Желтом море. «Война» шла нешуточная – высчитывался правильный курс и дистанция, скорость, причем «синие» булавки выполняли пока еще неизвестную «петлю Того».
Этот маневр русские офицеры посчитали откровенно безумным, но так как у Клапье де Колонга на этот счет имелось собственное мнение, и он его отстаивал в полной уверенности, что так оно и будет, причем яростно, то сейчас отрабатывали и его. Противодействие изображалось уже красными булавками, и схема напоминала нечто вроде «кочерги», наложенной сверху на японскую «удавку». Пять броненосцев Небогатова накидывались сверху, идя контркурсом, а длинная «рукоятка» из девяти вымпелов должна была принимать броненосцы Того.
Но вглядываться в картину будущей баталии Фелькерзам не стал – выработают решение, сразу доложат. Только мимолетно бросил взгляд на другой планшет, с узнаваемыми очертаниями островов Квельпатр и Гото – там на синие булавки, воткнутые друг от друга на большом расстоянии в три шеренги по семь кораблей, надвигалась самая натуральная македонская фаланга из полутора десятка красных булавок, перекрывавшая, если судить по масштабу, добрую половину стоверстного прохода.
Вот этот «гребешок» и был тем самым «слоном», о котором он говорил Небогатову, что скоро нанесет визит в «лавку со стеклом», образно выражаясь. Вот тут Дмитрий Густавович решил поступить по-своему – не ждать действий от противника, не пытаться прокрасться мимо дозорных кораблей, а уничтожить их внезапно, безжалостно и грубо. Как всегда боевые корабли нападали на всякие «линии» и «барражи». Расстреливали плотным артиллерийским огнем всяческие вооруженные траулеры, дрифтеры и прочие лихтеры, выставленные «умной головой» в оборонительную цепь, для воспрепятствования действиям вражеских легких сил. Но главным образом для противолодочной борьбы, как она велась в первую мировую войну.
Вице-адмирал Того просто создал на десять лет раньше прообраз «заградительного барьера», который нужно безжалостно разнести по ходу предстоящего ночного дела.
Японские вспомогательные крейсера просто большие пароходы, с парой старых 152-миллиметровых или 120-миллиметровых орудий – в ночном бою на короткой дистанции даже броненосцы береговой обороны превратят их в «решето», причем в буквальном смысле. Потому что стрельба будет вестись не только фугасными снарядами, которых в погребах не густо, а еще сегментными, картечью своего рода, предназначавшимися для уничтожения не бронированных маленьких миноносцев. Так что в такую большую цель, как «мару», русские артиллеристы вряд ли промахнутся, а заодно получат столь нужный боевой опыт. Да и следующей ночью им станет намного легче отражать атаки вражеских миноносцев, которые неизбежно последуют.
– Работайте, господа, не обращайте на старика внимания, – взмахом руки Фелькерзам остановил своего флаг-капитана, что готовился рапортовать, и, чуть прихрамывая, стал подниматься наверх по трапу, у которого уже поджидал его верный Федор, готовый подхватить, если его адмирал снова оступится, как вчера и произошло в первый раз…
Глава 19
– Барон, у меня есть для вас поручение, достаточно серьезное и значимое, чтобы я мог поручить выполнить его другому командиру. Все зависит от вашего согласия – принуждать не могу.
– Я постараюсь выполнить его со всем тщанием, Дмитрий Густавович, пусть даже это будет трудно для меня.
Фелькерзам внимательно посмотрел на командира броненосца «Наварин» Фитингофа. Тот, как и положено хладнокровному и исключительно спокойному остзейскому немцу, негромко ответил. И спокойно продолжил пить предложенный ему новым командующим эскадрой горячий чай. Бруно Александрович был на удивление хладнокровен.
Именно на него вице-адмирал Рожественский постоянно совершал всяческие нападки, оскорбляя как капитана, так и его корабль, пользуясь тем, что барон удивительно терпеливо сносил их. Но в какой-то момент нервы у барона однажды не выдержали, и, рассматривая очередной сигнальный «фитиль», поднятый на мачте флагманского броненосца, Бруно Александрович негромко произнес – «у него два орла на погонах, а всем известно, что эти птицы любят садиться на всякую падаль».
– Ваш корабль пойдет головным, и на нем будет поднят флаг убывшего на госпитальном «Орле» Зиновия Петровича. Японцы имеют сильное пристрастие бить по флагманскому и концевому броненосцу, сосредотачивая на них огонь всей эскадры в худшем случае для них, а это шесть кораблей. А если не могут такое осуществить, что будет лучшим для нас вариантом, то будут по вам стрелять два, может быть, три первых броненосца, хотя третьему мателоту в их колонне, я думаю, будет не до этого.
Фелькерзам остановился, и, сделав глоток чая, посмотрел на опустевшую рюмку. Вздохнув, воздержался от очередной дозы спасительного «лекарства», которое все же купировало боль. И внимательно посмотрел на командира «Наварина», ожидая ответ – а что он будет дан положительный, контр-адмирал уже предчувствовал.
– Я согласен, Дмитрий Густавович, – усмехнулся Фитингоф, – и не сомневаюсь, что поднятый вице-адмиральский флаг привлечет внимание японцев. И хорошо понимаю, почему вы прибегаете к такой военной хитрости – мой «Наварин» как нельзя лучше подходит для роли «флагмана эскадры», иного выбора просто нет.
Да тут и не приходилось думать – наименее ценный корабль в артиллерийском противостоянии потерять не так больно, как новый броненосец. «Наварин» не сможет нанести японским «визави» серьезного ущерба. Его главный калибр из четырех 305-миллиметровых пушек имеет намного меньшую скорострельность, и башни неуравновешенные, пушки устарелых систем, и порох дымный. Следствием меньшая дальность и точность стрельбы – все же длина ствола в 35, а не в 40 калибров, как новые орудия.
Но зато «Наварин» достаточно хорошо забронирован, пусть и сталежелезными плитами, а они не так держат снаряды как гарвеевская броня или закаленные плиты Круппа. Но толщина в 12 и 16 дюймов для 305-миллиметровых снарядов надежная преграда, ибо соответствуют 9 и 12 дюймам в перерасчете. Одна беда – оконечности корабля, на которые приходится по одной шестой части, совершенно не имеют защиты по ватерлинии. Они прикрыты только карапасной броневой палубой толщиной в три дюйма, которая не может являться надежной защитой.
– Орудия «Микасы», как и на любом из двух больших японских броненосцев нового типа, делают по выстрелу в минуту. За пять минут пять снарядов, на которые пушки вашего «Наварина» ответят только двумя. Так что не соревнуйтесь в артиллерийской дуэли, ваша задача заставить японцев впустую выпустить как можно больше снарядов в море – погреба ведь не бездонны. Хотя они и возьмут дополнительно боеприпасы – за счет угля и другой нагрузки, бой ведь начнется неподалеку от их баз.
Фелькерзам по
– Предоставьте эту роль «Сисою», который будет следовать за вами как привязанный. На нем новая артиллерия, вот он и будет сражаться в комфортных условиях, ведь его обстреливать станут много меньше. Это наш единственный старый броненосец, что почти равноценен сильнейшим вражеским кораблям линии, потому и возлагаю на него все надежды. Так что постарайтесь, Бруно Александрович, сделать все, чтобы ваш единственный мателот спокойно отработал своей артиллерией по вражеским кораблям.
«Сисой Великий» был построен как «улучшенный» образец «Наварина», но по российскому обыкновению имел «ухудшенные» характеристики. К обычной для отечественных верфей существенной «перегрузке» добавилось крайне скверное качество работ, от которых даже видавшие виды моряки хватались за голову, ненормативной лексикой показывая свою оценку данному «детищу».
После взрыва артиллерийской башни во время учебных стрельб броненосец встал на ремонт во Франции. Местные специалисты ужаснулись «предприимчивости» русских мастеровых – те ухитрились во время строительства закрепить часть броневых плит не на железные заклепки, а на деревяшки, закрашенные под железо – дешево и быстро, ничего не скажешь. Но в бою, после попадания первого снаряда, броневые плиты просто бы попадали в воду от сотрясения.
Зато новая артиллерия была на высоте времени – две уравновешенные башни с двумя 12-дюймовыми пушками стали образцом для всех новых отечественных броненосцев, включая заказанных во Франции и САСШ «Цесаревича» и «Ретвизана». Зато с новыми 152-миллиметровыми пушками Кане обмишулились. Нет, не с самими орудиями, с длиной ствола 45 калибров, которые были значительно лучше старых шестидюймовых в 35 калибров, а с их установкой в общем каземате, где, в отличие от того же «Наварина», не имелось противоосколочных перегородок.
И в реальной истории, как хорошо знал Фелькерзам, случилось страшное – вражеский снаряд попал в амбразуру, снеся орудие, и внутри каземата начался пожар. И самое ужасное, что на полном ходу пламя раздуло как в доменной печи – комендоры едва успели выскочить из пылающего каземата. И разом броненосец лишился всей средней артиллерии, пришлось ждать, пока все внутри выгорит, тушить было бесполезно. Так что с плавмастерской «Камчатки» целые сутки доставляли железные листы, из которых внутри ставили противоосколочные переборки, крепя их любыми способами, от заклепок до расклинивания брусом.
Паллиатив, конечно, но хоть какая-то защита, которая позволит каземату выдержать несколько внутренних попаданий. А там рассыплется, но свою роль уже сыграет. Жаль только, что Рожественский за все плавание не удосужился заняться этим вопросом, а за сутки много ли сделаешь? Все наспех, матросы будут продолжать работы вплоть до генерального сражения, и то вряд ли успеют одну концевую пару огородить.
– В нашем 2-м отряде осталось только два броненосца – «Ослябя» или с Небогатовым, либо сам по себе, а «Нахимов» флагманом второго крейсерского отряда из «старичков». Так что маневрировать будет легче – вы идете чуть впереди третьего отряда уступом в два кабельтова от моего «Императора». Придерживайтесь, так сказать, «генеральной линии», маневрируйте самостоятельно, и сбивайте по себе пристрелку. Да, вот еще что – обратите внимание на живучесть корабля, особенно в случае пробоин в оконечностях. Проверьте работу помп, держите там запас материалов, создайте резерв из аварийных команд. В случае необходимости покидайте строй для экстренного ремонта повреждений – к пробитому борту немедленно подойдет буксир.
Фелькерзам остановился, подумал, прикусив губу, и твердым голосом закончил, глядя глаза в глаза Фитингофу:
– Если пострадавших кораблей будет несколько, то группируйтесь в отряд и держите ход, какой можете. Я постараюсь прикрыть вас и вести бой с японцами, пока повреждения не будут исправлены. Мне дорог каждый корабль – других просто нет!
Часть вторая
«И грянул бой»
Глава 20
– Я понимаю, что господа офицеры в мичманских и лейтенантских чинах не хотят носить на себе кирасы и каски, именуя последние «тазиками». Дескать, они лишают их достойного боевого вида. Так вот, господа, это не моя прихоть, а жестокая реальность, при тушении пожаров осколки будут поражать матросов десятками. Зачем нести лишние потери напрасно и терять подготовленных и храбрых нижних чинов?! Это я восприму как сознательный умысел на причинение ущерба боеспособности корабля, со всеми вытекающими отсюда последствиями!
Фелькерзам обвел командиров броненосцев и старых крейсеров тяжелым взглядом – второе утро в этом мире не задалось. На «Камчатке» успели нарезать из железных листов пластин и выбить каски, похожие, только с более широкими полями, на английские шлемы первой мировой войны, из худшего, правда, материала. Железо ведь не сталь, зато дешевое, и тонкие листы в три миллиметра в избытке имелись. Нарезали по размеру, изогнули чуток, а каски вообще кувалдами и киянками отбили да дырочки сделали. По три десятка комплектов на все броненосцы передали, там только должны были из брезента, которого у боцманов припасено с избытком, чехлы пошить, да ремешки на каски приделать с подшлемниками.
И на половине кораблей этого не удосужились сделать – кроме флагманов, распорядительность проявили на втором и третьем отряде. А вот на старых крейсерах и новых броненосцах, кроме «Суворова» и «Осляби», приказ саботировали, мотивируя тем, что руки не дошли.
Понятное дело, что хлопот было множество – одна выгрузка всего пожароопасного нанесла потерь в личном составе как столкновение с противником в кабацкой драке. Одного матроса насмерть придавило пианино, что случайно рухнуло с трапа, еще полдесятка музыкальных инструментов в силу своей тяжести были разбиты вдребезги, приведя офицеров в ярость. Про ушибы и переломы можно не говорить, про занозы в виде длинных щепок тем более – дерево ведь зловредное бывает. Но зато вчера после полудня все закончилось – и эскадра Энквиста в два с половиной десятка судов отправилась в дальнее плавание, на шестьсот миль более протяженное. Трое суток лишних в пути будут, когда прибудут…
Если дойдут…
– Ход пятнадцать узлов, ваше превосходительство, дистанция восемнадцать кабельтовых! «Апраксин» начал отставать!
– Хорошо, Владимир Васильевич, вторая попытка у нас вышла намного лучше. А то первая как в той поговорке – «кто в лес, кто по дрова». А так вполне прилично. А у «Суворова», смотрю так все двенадцать кабельтовых дистанции до «камушков» вышло, а то и на десять приблизился к концевому «Алмазу»? Ход ведь набрали порядочный, на два узла больше.
Фелькерзам повернулся к командиру броненосца «Император Николай I» Смирнову, тот задумчиво нахмурил брови, смотря на уходящую колонну из двух крейсеров Добротворского, следующего за ними «Урала», что изображал собой одновременно «Фудзи» с «Сикисимой», четырех маленьких крейсеров, «Светланы» с «камушками», которые держали между собой большие интервалы. Так что их численность нужно было мысленно удвоить, доведя до восьми единиц – двух «гарибальдийцев» и шести «асамоидов», последние представляли отряд Камимуры.
– Скорее, десять кабельтовых, то будет для двенадцати дюймов пистолетная дистанция. Стрельба практически без промахов, ваше превосходительство. Только не думаю, что Того решится на столь самоубийственный маневр. Мы ведь возьмем броненосные крейсера в клещи с двух сторон под углом, да еще броненосцы 1-го отряда будут на встречном курсе – а броня траверзов для снаряда в двадцать пудов не защита. Проломят!
– Хорошо бы, – согласился Фелькерзам, взмахнув рукой. И негромко заговорил, глядя на длинную колонну из семи крейсеров, что снова рванулась вперед, опережая сбавившие ход броненосцы.
– Не удивляйтесь, Владимир Васильевич, если такое произойдет. Жаль, у нас нет времени на продолжение учения, но еще раз можно и нужно отработать. Теперь я вижу, что шансы поразить неприятеля у нас имеются, и довольно весомые.
Командующий эскадрой мимоходом посмотрел на часы – времени еще хватало, чтобы отработать в последний, нет, крайний раз, ведь моряки суеверны. Следующая возможность представится завтра, ровно через двадцать четыре часа, на выходе из пролива между двумя островами, сейчас мало кому известными. И она будет обязательно – история ведь имеет огромную инерцию, и многому в ней свойственно повторяться.
Главное, чтобы результат, столь трагический для русского флота в
– Стрелять по «Фудзи» смогут все наши четыре броненосца, и, возможно «Сисой» – он сейчас продемонстрировал наводку башен. У нас могут вести огонь шесть орудий в двенадцать, одиннадцать в десять и два в девять дюймов – почти два десятка. И это не считая шестидюймовых и 120-миллиметровых пушек, а их четырнадцать стволов. И есть надежда, что попадания будут с первого отряда, не могут же они все промахнуться в достаточно большой по размерам корабль. А «Фудзи» слабее всех броненосцев Того, его нужно вышибить как можно быстрее, чтобы самураи не опомнились!
– Похоже, что так и будет, ваше превосходительство. Лишь бы только завтра японцы совершили этот маневр!
В голосе Смирнова, впрочем, особой уверенности не было, сорокадевятилетний капитан первого ранга не думал скрывать скептицизм, и Фелькерзам не стал его разубеждать – у самого закралась мысль, что не стоит слишком уповать на
Фелькерзам еще раз посмотрел на уходящую далеко вперед колонну и бросил взгляд на перестраивавшиеся броненосцы. «Ослябя» в очередной раз вывалился из середины построения небогатовской колонны – так Бэр отрабатывал возможные варианты как покидания, так и вхождения в строй. Ведь его кораблю предстояло сражаться и с вражескими малыми крейсерами, отгоняя их от поврежденных русских кораблей. Или наоборот, нападая на неосторожно приблизившиеся, особенно из-за густой дымки, неприятельские «бронепалубники», которые для его мощных десятидюймовых пушек представляли легкую жертву.
Старый контр-адмирал тяжело вздохнул – времени почти не оставалось. После четырех часов дня учения заканчиваются и команды получат продолжительный восьмичасовой отдых. Ведь на траверз Квельпатра эскадра выйдет в два часа ночи, построившись «частоколом» или «гребенкой», кому какое наименование нравится. И Цусимское сражение начнется на двенадцать часов раньше срока, с того момента, когда с русских кораблей прозвучит в ночной темноте или при свете прожектора первый выстрел…
Глава 21
– Может быть, все же напрасно будем руганью эфир на всех волнах засорять, ваше превосходительство? Ведь в европейских газетах будет множество упреков в нашей нецивилизованности и невежестве, – капитан первого ранга Смирнов говорил тихо, и Фелькерзам его хорошо понимал – ночь сама по себе так действует на человека, особенно на военного, когда нервы натянуты стальной струной в ожидании неизбежного боя.
– Зато мы легко отличим вражескую «морзянку» от нашей ругани. Если просто забивать эфир бессмыслицей, которая будет походить на японские иероглифы, то на одной волне могут отработать несколько наших кораблей. А так все понятно – раз лается, значит, наш родимый. Я только приказал ни в коем случае не трогать в «загибах» кандидатуру самого Того и их почтенного императора – незачем монарха облаивать!
– Это правильно, ваше превосходительство, – согласился командир броненосца, но после короткой паузы вздохнул: – Но ведь все равно обругают, ведь непонятно будет, с какого корабля венценосную особу обложили, пусть и воюющей с нами державы.
– Приказ есть – кто меня сможет обвинить в чужих словах, Владимир Васильевич? Ведь не я хулу возводил, наоборот, запретил, – пожал плечами Фелькерзам, прекрасно памятуя о «краснозадой обезьяне», про которую Ходжа Нассредин запрещал думать родственникам горбатого ростовщика во время процесса «излечения». Так и тут – раз запрещено, то никто не удержится от оскорблений, зато эфир забьют капитально.
И тут все обусловлено низким уровнем подготовки радистов – смогли наладить устойчивую связь лишь с флагманами и бронепалубными крейсерами, да «Урал» с «Алмазом», понятное дело. Но ведь нужно чем-то занять остальных, полезным – а раз не умеешь сам работать, так и неприятелю не давай «морзянку» сыпать.
– Все же нехорошо бой с ругани начинать, – Смирнов опять тихо посетовал, все же нервишки у него, как и у всех, «вибрировали». Первый бой такую особенность имеет, потом потихоньку привыкаешь, хотя каждый раз приходится страх сдерживать – каждый боится смерти, кроме умалишенных. Вот потому разговорчивым человек становится, особенно в подобные минуты ожидания схватки с вооруженным врагом.
– Знали бы, как японцы нас ругают, Владимир Васильевич, мы для них не люди, а заморские дьяволы. Да и в плен по собственной воле сдаваться не советую – если у тебя есть оружие, то дерись. И не вздумай ту же винтовку с патронами бросать на землю, как многие наши солдаты поначалу делали от испуга, не желая сражаться. Видел я их пакостные картинки, когда бедного солдатика ставят на коленки и используют на противоестественный манер, вроде содомского греха. Мужеложство, короче, принудительное – когда десятком одного по очереди принуждают, как проститутку прихоти мужские обслуживать, только в задний клюз.
Фелькерзам говорил серьезным голосом – подобные рисунки он видел, много «эротических моментов» имеется в японской пропаганде в эти дни, ведь доминирование одного самца над другим в подобных позах самой природой обусловлено. Вот только, понятное дело, то пропаганда для «своих», с русскими пленными так не забавлялись. Но хотелось нагнать жути, ведь он хорошо помнил, вернее знал, что офицеры и команда этого броненосца
– Понятно, господ офицеров не тронут, а вот квартирмейстера, – Фелькерзам показал на застывшего изваянием рулевого, – вполне могут оприходовать как гейшу пятого разряда, подзаборную проститутку, короче. Японцы росточка маленького, а наши матросы рослые и крепкие, вот их после «использования» по борделям и раскассируют, распишут, чтобы самураев ублажали в противоестественной манере.
Адмирал едва сдерживал смех, нарочито сделав голос громче и максимально серьезным тон – и обалдел, когда увидел, что «купились» на его детский розыгрыш. Каменное лицо рулевого с горящими глазами свидетельствовало, что теперь он будет драться насмерть, как и другие матросы, что по расписанию находились в рубке – молчали, но чуть хрипящее дыхание говорило о том, что будут драться до конца, и в плен сдаваться они не намерены. Офицеры чуть ли не отплевывались, а молоденький мичман даже тронул свои брюки с «кормы», так сказать, словно проверяя ее целостность. И засопел, нарушая тем правила хорошего тона – видимо, тоже решил драться до последнего снаряда.
– Корабль противника слева по курсу! Семь кабельтовых – по лунной дорожке идет!
– Осветить прожекторами трубы! Если не желтого цвета – открыть огонь на поражение!
– Ваше превосходительство! Может быть это нейтральный «купец», ведь нельзя же так, не убедившись…
– И хрен с ним, потом дипломаты отпишутся – незачем ночью близ вражеских берегов шастать! А потому, к бабке не ходи, у него полный трюм контрабанды! Трубы, какого цвета трубы?!
Два слепящих луча прожектора протянулись белыми дорожками к смутному силуэту большого корабля. И Дмитрий Густавович сразу увидел две трубы черного в темноте цвета, да и надстройки темные – явно не цивильный «трамп», а вполне боевой корабль.
– Черные трубы! Это «мару»!
– У него на баке пушка!
Поделиться книгой: