Помоги проекту - поделись книгой:
– Два, ваше превосходительство, всего пару утопили. Скверная стрельба нашей противоминной артиллерии, что тут сказать. Попавший под таран, как выяснилось из допроса единственного выловленного моряка, является большим миноносцем «Акацуки». Из состава первого отряда, приданного броненосцам Того. Это порт-артурский «Решительный», что был захвачен прошлым летом в китайском порту Чифу, и переименованный японцами…
– Тьфу… кхе-кхе…
Фелькерзам поперхнулся горячим чаем и с трудом откашлялся – такого сюрприза от судьбы Дмитрий Густавович никак не ожидал. И неожиданно подумал, что сегодня погибли все русские корабли, на которых поднимали японские флаги, пусть в уже
Ведь раз случайность, и во второй раз случайно, но на третий определенная закономерность проявляется. А тут полная полудюжина, и все за один день – поневоле поверишь и в небесный суд, и в неотвратимость наказания за трусость и предательство.
– Видимо, там, – Фелькерзам ткнул большим пальцем вверх, – решили все изменить, и та удача, что была на стороне японцев, отошла от них. И, возможно, перешла на нашу сторону, и ворожит, как и чем может. Но не стоит больше говорить об этом, еще накаркаю, как старый ворон. Ночь нужно пережить, да день простоять – Того нас просто так не отпустит, завтра догонит. Нам только нужно сделать так, чтобы эта встреча произошла как можно позднее, лучше всего к вечеру.
– Так было бы лучше всего, тем паче успеют подойти крейсера контр-адмирала, если во Владивостоке вовремя получили вашу телеграмму. По всем расчетам ее должны были получить вчера вечером, а к полудню крейсера могли покинуть гавань…
– Одна только «Россия», Константин Константинович, «Громобой», как я вам сказал раньше, подорвался на мине. «Богатырь» с распоротым днищем давно стоит в доке. Бедолагу уже раз залатали, пустили воду, а он потек. За такой скверный труд мастеровым руки оторвать нужно, вот только менять их некем. А виноват Греве, что за год войны так и не наладил нормальную работу завода и доков. Все у нас через одно место делается, постоянно пинать нерадивых нужно, подгонять всячески.
Фелькерзам отпил чая, закурил папиросу – вроде бы день вышел самый напряженный в жизни, усталость страшная, а спать не хотелось. А надо бы – завтра все силы потребуются – наступит решающее сражение, и тогда окончательно станет ясно, кто кого.
– Так оно и есть, Дмитрий Густавович, Ах, если бы Зиновий Петрович дал бы во Владивосток заранее телеграмму, когда в Камрани отряд Николая Ивановича поджидали, владивостокские крейсера успели бы через Цугару пройти и с нашей эскадрой соединиться еще до сражения. И оно бы совсем иначе пошло – «Ослябя» с «Россией» и «Громобоем», и с первым отрядом броненосцев вкупе, могли бы составить быстрое крыло эскадры!
– Не верил в успех предприятия вице-адмирал Рожественский, это раз! А когда понял, что приказ государя-императора все же исполнять придется, было уже поздно дергаться – это два! А три заключается в том, что бывший командующий Второй Тихоокеанской эскадрой самодур первостатейный, каких поискать нужно. А такие предложения ему поступали, не могли не поступать – здравым рассудком многие наделены.
Фелькерзам допил чай и отставил большую кружку. Достал папиросу, закурил, и негромко спросил флаг-капитана:
– Вот только, Константин Константинович, скажите честно – прислушивался ли Рожественский к советам нижестоящих, которых он в гордыне своей считал полными болванами?!
– Никогда, Дмитрий Густавович. Не сочтите за лесть – стоило вам принять командование, как ситуация изменилась. Командиры кораблей, офицеры, нижние чины – все они совсем иными стали. А раньше Рожественского боялись больше чем японцев, всех издергал своими оскорблениями, придирками и нападками…
Начальник штаба осекся, ведь говорить в таком тоне о больном человеке нельзя, а тут вырвалось. Фелькерзам только головой качнул – личность человека, особенно облеченного немаленькой властью, многое может изменить в истории, как в лучшую, так и в худшую сторону. К сожалению, Рожественский зря повел в бой эскадру, лучше бы ее возглавил в этот момент кто-нибудь другой, пользы было бы больше.
Хоть Небогатова ставь – тот уважительно к людям относится, да и моряк хороший – свой отряд в полном порядке привел. Да и в пролив бы не полез, а пошел бы в обход, хотя не факт, чтобы его японцы в проливе Лаперуза не перехватили. Но тут бабушка надвое сказала, что там было бы. Ведь японцы не смогли бы задействовать там малые миноносцы, и часть больших кораблей оставили стеречь пролив, без этого никак – и тем самым ослабили боевую линию – либо на первый, либо на второй отряды. А могли бы и по паре крейсеров просто вывести с младшими флагманами.
В любом случае прорыв бы состоялся, и пришло бы намного больше кораблей, чем те жалкие ошметки, что остались после сражения. Да и Сахалин пока русский остров, а дома и берега помогают. Даже Энквист командовал бы лучше Рожественского при толковом начальнике штаба. Хотя Оскар Адольфович отвел бы всю эскадру обратно к вьетнамским берегам, встал бы в нейтральных водах и там бы ждал прибытия нового командующего. Так, по крайней мере, не случилось бы генерального сражения, с его разгромом и грянувшим на весь мир позорищем…
Глава 53
– Ваше высокоблагородие, японские корабли идут по правому борту, в десяти кабельтовых от нас, – негромко доложил сигнальщик, с погончиками старшего квартирмейстера на плечах. Этот видавший виды сверхсрочник был самым глазастым, и ночью видел чуть хуже, чем днем, потому в команде получил прозвище «тимофеич», ведь всем известно, что в темноте коты видят почти так же, как при свете дня.
– Какие корабли?! О чем ты?!
Нервы у Леонида Федоровича натянулись струною – и так полчаса тому назад еле удрали от привязавшихся японских миноносцев, что попытались их атаковать, выпустив несколько торпед. Стрелять по врагу крейсера не стали. Просто набрали ход и стремительно удалились, применив маневр, который вечером помог броненосцам второго отряда не попасть под самодвижущие мины. Действительно, бурун за кормой сбивал торпеды с курса, и пройдя небольшое расстояние, начиненные взрывчаткой длинные «рыбки» тонули, истратив запас воздуха.
– Миноносцы или «дестройеры?
Командир «Олега» капитан первого ранга Добротворский сразу же спросил о наболевшем – получить торпеду в борт очень не хотелось, это означало гибель вверенного ему корабля.
– Головным идет «Ивате», с тремя высокими трубами, третьим «Якумо» – у него дымовые трубы пониже будут. Посередине «Ниссин» будет, ваше высокоблагородие, у него трубы разнесены к оконечностям, а посередке мачта торчит. Они это, не извольте сомневаться, я их сразу признал.
Простыми словами сигнальщика каперанг был ошарашен словно ведром кипятка, все мысли исчезли, кроме одной – встреча с тремя броненосными крейсерами на столь короткой дистанции не сулила его «Олегу» ничего хорошего, случись она днем. Но сейчас-то стояла ночь, и они первыми обнаружили противника, а не японцы их.
– Четвертого мателота не могу разобрать, ваше высокоблагородие, одна труба на нем. «Симы» потоплены, а таких, значится, осталось только трое – «Нанива» с «Такачихо» и «Чийода».
Добротворский в который раз мысленно подивился глазастому сигнальщику с феноменальной памятью к тому же, и принялся сам всматриваться в ночную темноту, в которой ничего нельзя было рассмотреть толком, хотя время еще к полуночи не подошло.
– Боком чуть станьте, ваше высокоблагородие, и от волн смотрите – они чуть блестят – и прямую дорожку как бы ведите, глаз с нее не спуская. И крохотные огоньки видны будут – японцы ведь кильватером идут, и рулевые на них смотрят, чтобы в корму форштевнем не врезаться.
Леонид Федорович последовал примеру сигнальщика, мысленно прочертил черту, и стал по ней как бы перебирать глазами, словно делая короткие шаги. И обомлел, разглядев крохотные светлые пятнышки, которые бы просто не заметил. А потом, всмотревшись в них, был не в силах поверить собственным глазам – он увидел черные контуры больших кораблей, что медленно плыли по темной глади моря.
– «Георгия» заслужил, молодец!
И похлопал ладонью по плечу, выказывая расположение. А сам напряженно размышлял, что ему делать в такой ситуации. Леонид Федорович прекрасно понимал, что придется исполнять как царскую присягу, так и отданный контр-адмиралом Фелькерзамом приказ. А там все предельно четко сказано – атаковать неприятеля, где бы его не встретили. Крейсерам действовать артиллерией, а миноносцам «Бодрому» и «Безупречному» попытаться торпедировать противника с самой короткой дистанции.
Иного выхода не оставалось – так уж вышло, что к царю Леонид Федорович относился без почтения, и в юности даже примыкал к «Народной воле» вместе с командирами «Бородино» Серебренниковым и «Орла» Юнгом. Отсидел в крепости за свои прегрешения, был прощен, но начальством считался либералом, что, понятное дело, сильно мешало карьере. Так что, последовательно пройдя службу старшим офицером на всех старых броненосцах второго отряда, лишь четыре года тому назад получил под командование канонерскую лодку «Гиляк».
С ней и отличился во время подавления боксерского восстания, когда принял начальствование над союзным отрядом канонерских лодок, отправленных для обстрела китайского форта Таку, после взятия которого был поставлен его комендантом. Но кроме медали за «китайский поход» никаких орденов не получил, хотя подчиненных наградили щедро – уж больно въедливый был Добротворский и любил покритиковать собственное начальство, относясь к нему без должного почтения.
Контр-адмирала Энквиста, с которым проделал поход от Мадагаскара до Цусимы, Добротворский презирал – Николаевский градоначальник был таким же как все адмиралы, не хуже, и не лучше. Зато Фелькерзам за последние дни изрядно удивил, особенно в бою – таких энергичных и решительных действий от него Леонид Федорович не ожидал. А потому сейчас мысленно принял решение рискнуть и атаковать неприятеля, благо японцы не подозревают, что рядом с ними идет русский отряд…
Два слепящих луча прожектора неожиданно появились во тьме, и один уставился на идущий головным броненосный крейсер – им действительно оказался «Ивате», следующий под адмиральским флагом. И тут же «заговорили» 152-миллиметровые орудия «Олега» – четыре в башнях, пара в казематах, и еще два на верхней палубе, за броневыми щитами. А с ними и полдесятка 75-миллиметровых пушек, обрушивших град бронебойных снарядов. Скорострельность была прямо-таки бешеная, ведь впервые рядом с пушками сложили готовые выстрелы, по два десятка на каждый шестидюймовый ствол.
Второй прожектор осветил следующий за «Ивате» крейсер – тот оказался итальянской постройки, с разнесенными трубами. Выглядел «Ниссин» скверно – у носовой башни отсутствовали орудийные стволы, а кормовую явно заклинило на противоположный борт. Луч прожектора мельком прошелся и по третьему крейсеру – «Якумо» пострадал в бою, половина казематов была разбита, а с одного вообще исчезли стальные плиты.
И слепящий японских сигнальщиков луч снова вернулся на «Ниссин», в который из темноты тут же полетели снаряды. Это уже «Аврора» вступила в бой, Егорьев не подвел – комендоры русских крейсеров находились при орудиях, причем снаряды заранее были поданы в кранцы, ведь чем быстрее выстрелишь, тем больше шансов опередить миноносец, который может пустить в борт торпеду.
Японцы явно не ожидали столь дерзкого нападения – первую минуту главный и средний калибр вообще не стрелял, отвечали лишь противоминные пушки, и то неточно. Комендоры «Олега» и «Авроры» стреляли как заведенные, безостановочно – подбадривать матросов, что скинули бушлаты и остались в одних тельняшках, не приходилось. Все прекрасно понимали, что есть всего пара минут, потом надо гасить прожектора и удирать как можно быстрее от грозного противника, способного просто растерзать плохо бронированные русские крейсера.
Добротвотворский прекрасно понимал ситуацию, «Олег» отключил прожектора и бросился в бегство, видя, что «Ивате» зажег свои прожектора и стал прибавлять ход. «Аврора» уже отвернула в темноту и пропала из видимости. А миноносцы, наверное, пошли в атаку, если не струсили их командиры – промелькнула мысль и тут же пропала.
Командиры «Бодрого» и «Безупречного» не струсили – раздался громкий взрыв, и огромный султан воды взметнулся вверх у борта «Якумо». И следом прогремел взрыв еще одной торпеды, куда она попала, Добротворский не разглядел с мостика – ослепил луч прожектора. И тут же у борта «Олега» встали всплески – «Ивате» стал стрелять в беглеца, и что самое плохое, двинулся за ним в погоню…
Глава 54
– Не видно ни зги, и это хорошо. Вот если бы луна светила, тогда бы все только богу молились…
Разглядеть что-либо в ночной темноте было трудно – Фелькерзам представил, как тяжело сейчас приходится рулевым «Адмирала Нахимова», что впиваются взглядом в тускло горящую лампочку, окруженную со всех сторон, кроме одной, железными листами. Вот по этому светлячку и ориентируется мателот, чтобы не потерять в ночи флагмана, или, что еще хуже, не въехать ему форштевнем в корму. Но от такой напасти можно уберечься, если к ночным переходам, с полным соблюдением светомаскировки, привыкли, и рулевые с вахтенными сигнальщиками опытны и глазастые, как и наводчики противоминной артиллерии.
Умеющие хорошо видеть в темноте отбирались среди нижних чинов специально, их потчевали сахаром от души, ведь сладкое позволяет человеку видеть в темноте чуть лучше. Пусть не намного, но эта самая малость может позволить успеть заметить неприятеля раньше на несколько секунд и приготовиться к маневру или отпору.
Получить торпеду ночью никому не хотелось, это означало гибель для всего экипажа – мало кто выживет в холодной воде Японского моря, барахтаясь на волнах целую ночь. А у него самого, как и у Фитингофа, вообще нет ни малейшего шанса выжить в холодной купели. Там и молодые, пышущие здоровьем матросы долго не протянут. Если сердце и выдержит, то все тело судорогой обязательно скрутит.
Куда там старикам продержаться, ведь в эти времена любой мужчина, перешагнувший середину шестого десятка считался весьма пожилым человеком, достигшим чуть ли не преклонного возраста. Да и со здоровьем в эти времена не очень, и медицина еще чуть ли не на пещерном уровне в сравнении с будущими временами – о пенициллине даже не подозревают, как и о переливании крови, с ее группами и резус-факторами.
Так что пропускать нападение миноносцев было чревато гибелью, а спасать тонущих практически неразрешимой задачей. Хотя кое-какие меры Фелькерзам предпринял, помня, что все старые корабли, ставшие жертвами атак миноносцев в ночь с 14 на 15 мая, пережили по одному попаданию торпеды вполне спокойно. «Сисой Великий», «Владимир Мономах» и «Адмирал Нахимов» дотянули до утра, продемонстрировав удивительную живучесть. И лишь с рассветом отправились на дно, когда их команды сняли японские вспомогательные крейсера.
И потонули старые корабли величаво, продемонстрировав, что выполнили свой долг до конца, и, словно убедившись, что команда спасена, – тогда силы покинули их окончательно.
Полагаться только на это Фелькерзам не хотел, а потому предпринял определенные меры для подстраховки. В кильватере старого броненосного крейсера шел буксир «Свирь»– мало ли что может быть на море, на котором и без того происходит множество всяких случайностей. А так есть дополнительный шанс, что торпедированному кораблю помогут продержаться, или хотя бы вовремя снимут команду, причем раненых вынесут в первую очередь – бросать их на погибель в пучине нельзя.
Ведь успели снять с торпедированного «Орла» весь экипаж до последнего человека – лишенный хода броненосец даже пришлось добить двумя минами, корабль упорно не хотел тонуть. Произошло бы это следующим вечером, можно было побороться, повести на буксире, но затевать подобный переход поблизости у японских островов было бы безумием. И «Орел» бы не спасли, и эскадру погубили.
А так сделали все, что смогли – раненых приняли на «Алмазе», экипаж распределили по командам трех других «бородинцев», благо три этих броненосца не имели существенных отличий от погибшего собрата. И теперь их вахты и расчеты противоминной артиллерии получили изрядное пополнение, не только восполнившее убыль, но с излишком резерва. Последнее особенно кстати – в бою пригодится. А в том, что будет второе дневное сражение с эскадрами Того и Камимуры никто из русских моряков не сомневался – все убедились, что самураи решительны и упрямы.
– Ваше превосходительство, шли бы вы вниз с мостика, прошу вас, – командир «Наварина» был чрезвычайно настойчив, пытаясь уже в третий раз спровадить его в каюту. И по большому счету Фитингоф прав – делать ему здесь нечего, да и место сейчас для командующего эскадрой. Тем более, сильно хотелось курить, а вот этого было нельзя категорически – огонек папиросы в такой темноте особенно глазастые матросы могли с полуверсты заметить, а то и дальше, как не пытайся потаенно курить в собственный рукав, но где-то промашку совершишь.
– Хорошо, Бруно Александрович, – после паузы покладисто согласился Фелькерзам, решив во всем положиться на судьбу. «Наварин», как он знал, перенес попадание одной торпеды, выдержал. Правда, вскоре последовала еще одна атака – от второй торпеды корабль стал сильнее накреняться, но у всех оставалась надежда, что броненосец устоит. Однако третья торпеда добила жертву – «Наварин» стремительно утонул, а сотня моряков успела попрыгать в воду и выплыть из водоворота. Вот только это была отсроченная смерть – до утра никто из них не дожил, а японцы выловили из воды днем лишь одного матроса, совершенно окоченевшего и потерявшего сознание, чудом выжившего.
– Вы уж смотрите…
Фелькерзам осекся, понимая, что совершает глупость, пытаясь в очередной раз выдать «ЦУ», в котором никто не нуждался. Все и так несли вахту на совесть, ибо на кону для всех стояла их собственная жизнь. К чему тут давать дополнительные указания, будь ты трижды командующий эскадрой и дважды адмирал?!
Дмитрий Густавович вздохнул, и посмотрел на северную сторону еще раз в бинокль – мощные линзы позволили разглядеть на самом краю горизонта еле видимые светлые черточки, словно пунктир. Как он знал, там японские вспомогательные крейсера обратили к небу свои прожектора, как бы подсвечивая линию облавы. Все правильно делали самураи, если бы не одно «но» – теперь русские корабли следовали не на северо-восток, как было нужно, продвигаясь к Владивостоку, а точно на ост, даже отклоняясь к зюйду, поближе к береговой черте. На это он и сделал расчет, именно таким курсом пошел в реальной истории «Алмаз», единственный крейсер второй эскадры, добравшийся до Золотого Рога…
– Ты, Федор, если будет подрыв, сигай за борт, ты покрепче будешь, могут успеть спасти, – Фелькерзам посмотрел на своего вестового, который все эти дни заботился о нем как о маленьком. По крайней мере, уже дважды сменили белье, а то мокрое все от пота было, а он весьма неприятно пахнет. И «лекарством» исправно снабжал – Дмитрий Густавович сделал глоточек из четвертого флакончика, вот только состояние было у него как в поговорке – «ни в одном глазу».
– Куда мне от вас бежать-то, ваше превосходительство?! Вместе воевали, вместе здесь и помирать будем… – просто отозвался матрос без всякой рисовки и фальши,
– Ты сам решил, – ответил Фелькерзам тоже без всякой рисовки, вместе, так вместе. И закурил папиросу, благо при задраенном изнутри иллюминаторе можно было дымить табаком в свое удовольствие. Вот только после пары затяжек адмирал непроизвольно охнул, папироса выпала из пальцев, хорошо, что в пепельницу, и он ее машинально погасил.
Раскатистый грохот прошел через корабельную сталь, сердце на секунду перестало биться, но тут же бешено заколотилось в груди. Такой взрыв ни с чем не перепутаешь.
– Никак в «Мономаха» самодвижущей миной попали?! Звук отдаленный, он как раз концевым идет! А вот и пушки его замолотили – только на нем скорострелок много, в бою ведь почти не участвовал. Беглым бьют, с двух бортов, видимо, обложили!
Матрос говорил совершенно спокойно, а ведь прекрасно знал, что огонь разрешено вести в самом последнем случае и до конца нужно соблюдать скрытность. Ведь темнота лучший шанс для спасения, и вот теперь ее покров врагом сорван…
Глава 55
– Твою мать, что же это такое…
«Владимир Мономах» тонул, в этом не было сомнений – крейсер сильно накренился, но его орудия продолжали стрелять, причем беглым огнем, и вспышки выстрелов освещали погибающий корабль. Над мостиком полоснул ярким лучом прожектор, затем на кормовой надстройке засветился еще один. Видимо, командир крейсера вполне здраво рассудил, что раз противник уже торпедировал русский корабль, то нужно осветить атакующие японские миноносцы и успеть поразить их снарядами.
– В кого они так бьют, в кого?!
Смотреть с мостика на происходящее было больно, но оказать помощь гибнувшему товарищу ни «Наварин», ни «Адмирал Нахимов» не могли – два корабля продолжали уходить молча, без единого выстрела и огонька. Привлекать сейчас к себе внимание вражеских миноносцев было бы в высшей степени неразумно – большая часть пушек, особенно противоминных орудий, выбита в дневном бою. И начнись согласованная атака миноносцев со всех сторон, избежать попадания торпеды просто невозможно – три оставшихся 75-миллиметровых и пять 47-миллиметровых не тот набор орудий, с которыми можно отбиться. А на старые шестидюймовые пушки никакой надежды нет – скорострельность у них не ахти, хотя семь штук осталось, так как неприятелю ни разу не удалось пробить броню каземата.
– Владимир Александрович привлекает к себе внимание японцев, раз приказал задействовать корабельные прожектора. Сейчас они набегут со всех сторон – хорошо ведь видно! – глухо произнес стоявший рядом с Фелькерзамом командир «Наварина».
Дмитрий Густавович ничего не сказал, понимая, что на эти слова не требуется ответ – и так понятно, что командир «Мономаха» Попов использовал столь отчаянное средство от полной безнадежности. А это означало только одно – корабль получил такое повреждение, которое не позволит ему дойти до Владивостока. И теперь сознательно вызывает весь огонь на себя, чтобы два других русских корабля избежали атак вражеских миноносцев. Ведь самураи, несомненно, будут привлечены столь яркой «иллюминацией», которая видна на десятки кабельтовых.
– Посмотрим, что будет дальше, – негромко произнес Фелькерзам, и добавил: – В любом случае «Свирь» пойдет обратно, как только все стихнет. Возможно, «Мономах» и не затонет до утра – крейсер построен прочно и динамо еще не залило. Так что шансы есть…
Дмитрий Густавович осекся, с пронзительностью осознав, что ошибся, и никаких шансов на выживание судьба не оставила русскому крейсеру. Прогремел еще один взрыв, у борта крейсера, но с противоположной стороны от первого попадания, взметнулся в небо высоченный султан воды. Прожектора погасли, но пушки продолжали стрелять в невидимого противника – «Мономах» сражался до последнего, как и надлежит воину.
– Храбрецы – положили животы за други своя! – замерев, негромко произнес адмирал, и, сняв фуражку, истово перекрестился. Его примеру последовали офицеры и матросы, стоявшие на мостике, одно крыло которого было искорежено взрывами – разрушения от шимозы были весьма характерными.
– Надеюсь, кого-то из команды, может быть, и удастся спасти. Если корабль продержится хотя бы десять минут, – тихо произнес Фитингоф. И добавил сквозь стиснутые зубы:
– Но после двух торпед…
Бруно Александрович не договорил – идущий в кильватере крейсер «Адмирал Нахимов» неожиданно начал стрелять. Громко ухнули шестидюймовые пушки, вместе с ними открыли огонь скорострельные орудия. Броненосный крейсер словно опоясался стенкой ярких вспышек, и непонятно было, по какому врагу корабль стреляет.
У Дмитрия Густавовича мгновенно промелькнула мысль, что у комендоров «Нахимова» просто не выдержали нервы – с перепуга один выстрелил по непонятной тени, в которой ему почудился миноносец, и, как часто бывает в нервной обстановке, в пальбу тут же включились и другие расчеты. И пошло, поехало…
Швах!!!
Мысль остановилась, будто в ледышку превратилась – у борта «Нахимова», чуть дальше средней 203-миллиметровой орудийной башни, вернее, барбета, вскипел огромный белопенный столб. На мгновение весь большой корабль немного осветился, но стоило огромному гейзеру упасть обратно в море, рассыпавшись мириадами брызг, как почти пропал из видимости и сам крейсер. И только орудийные вспышки показывали, что корабль стреляет по невидимому врагу, который нанес смертельную рану.
– Есть!
– Так ему и надо, гаду!
– Попали!
– А х… микадо его!
На «Наварине» многие матросы не выдержали, сдали нервы, послышались громкие крики и возгласы. И было отчего впасть нижним чинам в натуральное неистовство, позабыв про дисциплину.
В кабельтовых пяти снаряд разорвался с яркой вспышкой, осветив небольшой кораблик с характерными трубами, как на миноносцах «Циклон». А потом японский миноносец взорвался с ужасающим грохотом – второй снаряд оказался явно восьмидюймовым, и он своим взрывом проломил котлы – яркая вспышка осветила небо. Как комендоры «Нахимова» попали в маленький кораблик, осталось только гадать, и то после боя, если удастся уцелеть. Так как в яркой вспышке стали видны два маленьких миноносца, что явно шли в атаку – один направлялся к «Нахимову», другой нацелился на «Наварин», тут не оставалось никаких сомнений, слишком целеустремленно пошел японский кораблик на русский броненосец.
– Открыть огонь!
Фитингоф отдал громкий приказ, и броненосец тут же опоясался огнем. Громко рявкнули установленные сверху на круглых башнях 75-миллиметровые пушки, затявкали расположенные над казематом 47-миллиметровые орудия. Шестидюймовые стволы пока в дело не вступили – но двигались, наводчики пытались поймать юркий вражеский миноносец в прицелы. Скрываться уже не имело смысла – самураи видели характерный силуэт четырехтрубного корабля, единственного такого в здешних негостеприимных морях. Между тем зажглись прожектора, как на броненосце, так и на крейсере. Терять было нечего, зато, если вражеских миноносцев немного, а их вряд ли больше трех-четырех единиц, то можно попытаться отбиться. Одно плохо – после залпа шестидюймовой батареи корабль на четверть минуты прикроется пороховым дымом и скроет тем самым неприятеля.
– Есть, так ему!
– Топи его, братцы!
Атакующий «Нахимов» миноносец словно споткнулся, пополз, на нем скрестились два ослепительно белых луча. И вот тут по вражескому кораблю с крейсера стали стрелять чуть ли не все пушки – узкий корпус буквально накрыли всплески, среди которых огненными цветками раскрылись два сильных разрыва чугунных фугасов.
– Где он, гад?
– Там вот! На нас идет!
На какую-то секунду Фелькерзам выпустил из поля зрения второй миноносец, и тут неожиданно увидел его прямо перед собой, напротив мостика. Зрение обострилось настолько, что разглядел идущий из труб густой дым, маленькие людские фигурки, и тут же глаза резанула яркая вспышка – из трубы в воду упало длинное черное бревно, понятное дело, что торпеда. А затем еще одна вспышка, и снова в воду полетела самодвижущаяся мина, так здесь именовали эти смертоносные «рыбины».
– Не увернемся, их две!
– Пи…
С последним доводом потрясенного видением молодого сигнальщика контр-адмирал мысленно согласился – пуск двух торпед не оставлял шансов на спасение. Дмитрий Густавович только покрепче вцепился ладонями в леера, весь напрягся, ожидая страшного взрыва, и, прикрыв глаза, пробормотал:
– Все, тут нам всем…
Поделиться книгой: