Золотое правило молчания

Сколько он может с ней возиться!

— Лучше увезите меня, пожалуйста. Увезите меня отсюда, — неожиданно вцепилась она в рукав его пальто не выпачканной в крови левой рукой.

— Хорошо, поехали, — не особо размышлял он.

Помог ей усесться на заднее сиденье. Куртку она так и не надела. Села, держа ее на коленях. Саша решил сесть с ней рядом. Ему не понравился таксист. Небритый, куртка в крошках каких-то.

— Почему вы не одеваетесь? Как ваше имя? — сразу пристал он, как только машина отъехала от ресторана.

— Василиса. Мое имя Василиса, — проговорила она так же тихо, как и прежде. — Василиса Стрельцова. Я работаю в архиве нашей с вами фирмы. А куртку я не надеваю, потому что она в крови.

— Ничего страшного. Кровь можно вытереть салфеткой.

И он даже сделал попытку попросить у водителя такси влажную салфетку. Тот проворчал что-то про то, что не обязан и что клиент нынче обнаглел совершенно.

— Не надо. Прошу вас, — дернула Сашу за рукав левой рукой Василиса. — Я не стану одеваться. Куртка в крови! И это…

— Что — это, Василиса? — Он начинал терять терпение.

— Это не моя кровь, — произнесла она так, словно воздух вокруг нее внезапно закончился.

— А чья? Чья это кровь?

На кой черт он посадил в такси, вызванное для себя лично, эту полоумную девицу?! Так хотелось домой, в тепло. Сесть на подоконник окна, выходившего на центральный проспект. Привычно замереть, рассматривая Москву в неоновых ярких огнях. Он не уставал восхищаться. За один этот вид стоило платить такие деньги. И что теперь? Предвкушение отдыха испорчено. Девица чудаковатая.

— Чья это кровь, Василиса? — немного напрягся он, поймав на своем лице ее странный взгляд.

— Это кровь человека, которого убили в ресторане! — выдохнула она и заплакала.

Глава 2

— Ненавижу тебя, сволочь! — шипела на него Жанна, хватая со стула свою одежду. — Гад! Бессовестный гад!

— Сама такая, — вяло огрызнулся он, переворачиваясь с живота на спину и закидывая руки за голову.

— Я такая?! — возмутилась она, замирая с водолазкой отвратительного горчичного цвета в руках. — Это я испохабила нам выходной! Я отменила знакомство с моими родителями! Я просто так выкинула почти десять тысяч на одно бухло для праздничного стола.

— А зачем столько покупала? Я не пью. — Он подумал и добавил: — Почти. Для себя и своего папочки покупала? Так он не пьет ничего такого. Всему на свете алкоголю предпочитает спиртное собственного производства. Самогон он пьет, Жанна. А ты вино купила по трехе за бутылку. Зачем?

— А нам надо было приехать с пустыми руками, да? — ахнула она.

И руками всплеснула, а рукава ее водолазки повторили ее жест. И ему это показалось забавным. Словно у Жанки вдруг выросли еще две руки. Только очень худенькие и без пальцев с маникюром странного изумрудного цвета.

— Чего ты скалишься, что тебя так веселит?! — взревела она, забрасывая его декоративными подушками, купленными ею, как она считала, для красоты.

Красоты, на его взгляд, не было никакой. Одни неудобства и лишние поверхности для пыли. Приходилось их убирать с кровати, когда снималось покрывало. Потом приходилось заново расставлять их после сна. В строго придуманном Жанной порядке. Ну что за бред!

— Что ты скалишься, Фокин?

Ее лицо побелело, а нос заострился. Признак был скверным. Она готовила ему скандал. Отвратительный по содержанию. Она всегда так скандалила: заканчивала, забывая с чего начинала. Собирала все в кучу. Вспоминала каждый день их неудачных, неромантичных, на ее взгляд, отношений.

А он и не обещал, что будет легко! Он мент. Хороший мент, любящий свою работу. Добросовестно ее выполняющий. И не мечтающий ее поменять. На что, извините?

Жанна бегала по его спальне и орала. Красивой она была, на цыганку похожа — черноглазая, черноволосая. Фигура, ноги — все зачетное. На улице мужики на нее оборачивались. Но она же не только красавица.

Она такая дура! Импульсивная, нелогичная, истеричная. И он так от нее устал. А она каким-то чудом неожиданно уговорила его взять ее в жены. Он ведь совсем не собирался жениться. Ни на Жанне, ни на Анне, Маше или Наташе. Его все устраивало. Ему нравилась свобода. При его-то загруженных буднях! Сегодня вот и выходной законный оттяпал звонок из дежурки.

— У нас труп, майор, — оповестил дежурный. — Вернее, он еще ночью случился. Его увидели не сразу. И не сразу поняли.

Дежурный — известный говорун — попытался внести ясность, но только больше все запутал. И Павел решил, что комментарии надо прервать. Узнал адрес — на соседней улице. Уточнил примерное время прибытия группы. Понял, что у него в запасе минут пятнадцать-двадцать, и только тогда сообщил Жанне, что знакомиться с будущими тестем и тещей не поедет.

И вот теперь она бесится, орет, обвиняет, оскорбляет.

— Так, все, хорош.

Павел скинул с себя легкое одеяло. Он всегда спал под одеялом, никаких простыней. Хотя дома была жара, отопление работало на полную мощность, он иногда мерз. Любил тепло. Очень!

— Хорош орать, Жанка. Собирайся и вали, — скомандовал он тем самым тоном, который всегда приводил ее в чувство.

— В смысле?

Да, она опешила. Последнее слово всегда оставалось за ней. И он еще ни разу ее не выгонял. Ни разу за те полтора года, что они были вместе.

— В смысле — вали, Фокин?

Она встала перед ним, вытянувшись в струну. Почти голая — нижнее белье не в счет. Очень красивая, но…

Но он неожиданно почувствовал, что устал. И от красоты ее яркой. И от импульсивности. И даже страсти с ней в койке не хочет уже. Ему бы выспаться! Ему бы от всего этого отдохнуть!

— В смысле — все, Жанна. Совсем все! — Он поднялся с кровати, дотянулся до спортивных шорт на кресле, быстро надел их и двинулся к двери спальни. — Я устал. От тебя устал. От нас вместе устал. Мне надо мозги свежие иметь, у меня серьезная работа. А ты потрошишь меня ежедневно. Жениться вот заставляешь. А мне это не надо. Я не хочу жениться, Жанна. И знакомиться ни с кем не хочу.

Она начала одеваться. Как робот, со взглядом в одну точку. Это было что-то новое. Потом она распахнула его шкаф и принялась сдергивать свои вещи с плечиков. Дожидаться окончания сборов он не стал. Ушел в ванную. Пробыл там целых десять минут. Нарочно время тянул. Выбрился до блеска. Зубы начистил, хоть в рекламу себя рекомендуй. С контрастным душем наигрался так, что кожа горела.

Когда вышел, Жанны уже не было. И вещей ее в шкафу не было. И тапочек. И зубной щетки, она у нее стояла на зарядке в кухне. Она даже тарелки свои забрала, которые купила недавно.

— И ладно. — Он полез за старой посудой в дальний шкаф над дверью.

Туда Жанна сгрузила всю его посуду, которую Паше дарила его мать. Жанна сочла, что посуда не современная, к интерьеру не подходит. И еду подавать гостям — а она их подразумевала в их дальнейшей совместной жизни — на таких тарелках стремно.

А он любил эти тарелочки с блестящими полосочками по краю и забавными цветочками. Они ему детство напоминали — счастливое, беззаботное, улыбчивое. Родители всегда шутили, даже когда ссорились.

Быстро сделав себе овсяную кашу из пакетика, Саша проглотил ее, не заметив. Кофе уже сварился и стоял перед ним в старомодной пузатой чашке с милыми цветочками на одном боку.

Кофе утром он пил крепкий, черный, без сахара. Долго приучал себя к этому вкусу, так и норовил ложку сахара добавить. Потом привык и уже не мог по-другому. Только черный, только крепкий.

Он его допивал, когда телефон на подоконнике тренькнул принятым сообщением от Жанны. Она задавала ему последний, по ее понятиям, вопрос:

«Мы расстались? Это точно? Я могу считать себя свободной от обязательств?»

Он отправил ей короткое — «да». И тут же заблокировал ее номер. Она ведь не успокоится, станет писать снова и снова. Потом звонить. И снова писать. А ему надо сосредоточиться на работе. Судя по всему, убийство, произошедшее в ресторане ночью, будет с сюрпризами.

А чего хорошего ждать, если все ушли и никто не заметил, что мужик мертв? Ладно отдыхающие. А персонал? Как они зал закрывали?

— Все ушли, товарищ майор, — разводил руками старший менеджер. — Посуду и еду убрали со столов еще до того, как гости разошлись. У них же танцы начались. Орали, плясали, диджей выдохся.

— Кто уходил из зала последним, кто закрывал ресторан? — вытаращился на него Павел. — Ладно сами столы не сдвинули, на утро оставили, потому что сегодня ресторан посетителей не принимает, но мертвого парня должны были увидеть. Когда зал закрывали.

— Зал не закрывали. Просто заглянули, проверили: все выключено? Аппаратура, свет и прочее. А под столы никто не заглядывал. А он как раз там обнаружился утром.

— Как это? — недобро щурился на старшего менеджера Павел. — Убили его в центре зала. Надо полагать, во время дискотеки. А обнаружился он под столом! Мертвым полз? Так нет следов его перемещения. Лужа крови, затоптанная, есть. А следов волочения или того, что он полз мертвым, — нету. Как это объясните?

— Я не знаю!

Все пальцы, собранные щепотью, воткнулись в белоснежную рубашку менеджера. В том месте — на груди — тут же проступили мокрые пятна. Руки были потные. Лицо тоже взмокло. Даже волосы, тщательно зачесанные назад, блестели от пота.

— Его туда, значит, кто-то перенес, — предположил менеджер, с благодарностью принимая от Паши салфетки с не прибранного до конца праздничного стола.

Вытащив сразу несколько штук, он принялся вытирать лицо.

— Меня-то здесь не было на тот момент! Я ушел сразу после часу ночи. Наш директор на отдыхе с семьей. Оставил меня за старшего. А тут такое!

— По предварительному заключению нашего эксперта, — Паша перевел взгляд на худого лобастого Игоря Рыкова, все еще сидевшего, согнувшись в три погибели, над телом, — мужчина был убит до полуночи.

— Да что ты будешь делать! — захныкал менеджер и, вытащив из подставки оставшиеся салфетки, залепил ими глаза, плечи его заходили. Голос зазвучал глухо. — Я не видел. Я сидел у себя. Следил за кухней, чтобы блюда и напитки подавались вовремя. Я в зал даже не совался. Публика претенциозная.

— Кто они?

Он уже знал, но хотелось услышать от менеджера.

— Сотрудники фирмы «Геракл», какими-то разработками в области сельского хозяйства занимаются. Точнее не скажу. Был заказан зал на сто пятьдесят мест. У нас есть залы и поменьше, и побольше. Этот как раз на такое количество гостей.

— Ого! Целая толпа.

Павел с тоской обвел взглядом помещение. Просторное, неприбранное еще — и это хорошо. Сто пятьдесят пар обуви и куча отпечатков, и это не включая обслугу — это скверно. Работы непочатый край. Надо привлекать экспертов со стороны. Рыкову одному не справиться.

— И что, прямо все сто пятьдесят человек были?

— Даже больше! Пришлось еще стол ставить. Как мне объяснили, кто-то неожиданно вернулся из командировки.

— А что праздновали? Для корпоратива по случаю Нового года еще рано. Какой повод?

— Праздновали назначение нового генерального директора. Как мне объяснила его заместитель — а именно она отвечала за торжество, — это сын бывшего генерального директора и хозяина фирмы — Жоры Агапова.

— Вы так хорошо его знаете? — изумился Павел. — Что так вот, без протокольных почестей и отчеств — Жора?

— Так вы не знаете, кто он? — В испуганном взгляде старшего менеджера засквозило легкое превосходство. — Это о-очень авторитетный дядька. О-очень! Поговаривают, что состояние свое сколотил еще в девяностых. Рейдерством не брезговал. Ну и всякими разными вещами баловался. Это все больше разговоры, конечно. Но авторитета ему не занимать. Мало кто на него мог рот открыть. Сейчас вот отошел от дел. Устал, видимо. Сына поставил на свое место. Но это то, что я лично слышал от официантов. Сам я мало что знаю.

Павел потребовал, чтобы к трем часам дня весь персонал, обслуживавший вечеринку, явился в ресторан для дачи показаний.

— А если кто не захочет? Выходной. Всю ночь работали и…

— Если кто не захочет, привезут в отдел, — с неприятной ленцой перебил его Павел. — Вы сами из города не уезжайте пока никуда. И подойдите во-он к той важной девушке, распишитесь в протоколе осмотра места происшествия.

Важная девушка — старший лейтенант Алена Леонова — сидела в паре метров от них за столом, накрытым белой скатертью. Она, конечно же, все слышала и послала Паше откровенно злобный взгляд.

Леонова не должна была сегодня работать. У нее выходной. Законный! Первый за две недели. То дежурства случались, то усиления. Ей даже квартиру отмыть было некогда. И там до сих пор на подоконниках стояла одноразовая посуда в упаковках, неиспользованная в ходе празднования ее дня рождения. Подойдет вечером, тронет целлофан, захочет выбросить — и тут же руку одергивает. Чего выбрасывать, если все новое?

День рождения удался, как считала Алена и все друзья, ее в тот день посетившие. Причем не приглашала никого. А заявилось аж пятнадцать человек. Все веселые, горластые, с шариками, цветами, подарками. Сами накрыли стол, вытащив его на середину ее единственной комнаты в квартирке-студии. Пели под гитару до полуночи, пока соседи не пригрозили полицией, а Аленина бабушка, проживающая с ней на одной лестничной клетке, обещала прийти и надавать ей по заду тапкой. Потом пели уже без гитары и шепотом. И смехом беззвучным давились от бесшабашного веселья. Ушли так же — толпой — уже под утро. Она проспала весь день. Вечером кое-как убрала грязную посуду, что-то выбросила, что-то вымыла. Пропылесосила и…

И с тех пор ни единого выходного! И сегодняшний день она хотела посвятить наведению порядка в доме, а Фокин взял и вызвал именно ее.

— Почему я, товарищ майор?! — возмутилась Алена. — Сегодня очередь Игоря Ходакова! Я в прошлый раз выезжала.

— Потому что, старлей, — жестко оборвал ее нытье майор. — Машина уже внизу. Собирайся и выходи.

Хорошо, что хоть машину прислал. И ей не пришлось брать такси или ехать на метро, как в прошлый раз. На своей машине нечего было и пытаться. Приехала бы к обеду. Пробки.

Она заставила прочитать старшего менеджера протокол, потом велела поставить подпись в тех местах, куда она укажет авторучкой. Когда он отошел, глянула на майора.

— Все скверно, товарищ майор?

Он покосился на нее, понял, что вопрос риторический, и отвернулся.

Дело было отвратительным. Подозревать можно было все сто пятьдесят человек, не считая персонала. Все по очереди начнут мямлить, что ничего не видели, не слышали. Что громко играла музыка и свет не горел. А в сполохе цветомузыки разве можно что-то увидеть?

Приблизительно такие ответы она уже слышала от возможных свидетелей, когда ее двоюродному брату на дискотеке пару лет назад кто-то всадил нож в левую ногу. Просто чудо, что не попали в артерию и парень не истек кровью и выжил. Но злоумышленника так и не нашли.

Никто ничего не видел…

Они проторчали в ресторане до пяти вечера. Алена чуть с ума не сошла, записывая за официантами их бестолковые показания. К четырем часам подъехал диджей, но и он света не пролил.

— Почему же у вас нет ни одной работающей видеокамеры в ресторане, уважаемый? Как так? — уже скрипел зубами Фокин в начале пятого, адресуя свой вопрос все тому же старшему менеджеру.

Он тоже прибыл к трем часам, возглавил опрашиваемых официантов и работников кухни. Их вызвали вместе с остальными, но допросили первыми, понимая, что вряд ли они что-то видели.

Конечно, ничего не видели и не слышали. Они работали не покладая рук, ножей и сковородок.

Официанты качали головами и объясняли, что в центр зала соваться с подносами — безумие.

— Но кто оттащил убитого мужчину под стол?! — кипел вовсю Фокин.

Он устал, был голоден, а от кофе отказался, буркнув, что пьет его только дома. Утром. Алена удивилась, конечно, такому заявлению, потому что не раз видела Павла в отделе с бумажным стаканчиком в руках. Но настаивать не стала. Не хочет — его дело. Она и кофе выпила, и от бутербродов с кухни не отказалась.

— Где будем опрашивать сотрудников «Геракла»? — задалась вопросом Алена, когда они выходили с Фокиным из ресторана в морозные сумерки.

— В понедельник. В офисе. Надо установить всех, кто был на вечеринке.

— Для начала надо установить, кто был ответственным за сбор гостей, — поправила его Леонова.