Помоги проекту - поделись книгой:
Ольга с интересом наблюдала за детьми:
– Ну, теперь видите, где настоящий мастер, а где ремесленник? Чувствуете разницу?
Ребятам стало обидно за девушку на миниатюре, переданной Петром Ильичом.
– Вы же сами говорите, что это 1615 год, а Зуев свою работу написал три века спустя!
– Да не в этом дело, – рассердилась Ольга, – я же вам тучу имен назвала и рассказала о них. Вот почитайте в Интернете что-нибудь о миниатюристах прошлых веков. Увидите, что Хиллиард или Оливер писали роскошные миниатюры. Просто произведения искусства. А они были современниками Даниэльсона. Вот тогда и поговорим!
Юные сыщики, уставшие от длинной, хотя и интересной лекции, побрели к выходу, но перед самой дверью Костик обернулся и угрюмо спросил:
– В чем же тогда уникальность этой миниатюры, если автор дилетант? В стеклянных пластинках с нарисованными платьями?
– Такие работы со слюдяными пластинками тоже не особая редкость. Для нас эта миниатюра ценна в первую очередь тем, что она к нам поступила из Кунсткамеры, коллекцию которой начал собирать сам Петр I. Из своей заграничной поездки царь привез много интересных безделушек, ставших со временем экспонатами разных музеев. Среди них была и эта миниатюра.
– Значит, все-таки эта миниатюра может представлять интерес, ну, скажем, для грабителей? – с волнением спросил Костя. – Сколько она может стоить?
Ольга не удивилась этому вопросу, скорее он ее позабавил.
– Ох уж эта меркантильная молодежь, – фыркнула девушка, сама едва перешагнувшая рубеж в 20 лет. – Для вас все в деньгах измеряется! А эта вещь бесценна! Во всем мире миниатюр с накладными пластинами насчитывается около пятидесяти! И вообще, это музейный экспонат, он на продажу не выставляется, – Оля нахмурила брови. – Мы, конечно, при выдаче на выставки в другие музеи ставим страховую оценку, так что могу назвать приблизительно. Но вообще, если брать работы этого периода… Думаю, на зарубежном аукционе эта миниатюра могла бы быть продана за 5 000 долларов, а то и больше. Но реальная цена подобных работ может быть как выше, так и ниже, это же рынок!
Когда Маша и Костя поблагодарили сотрудницу и вышли из кабинета, они шумно выдохнули и зашептались.
– Фух… Сразу же Петра Ильича вспомнил. Спросишь на свою голову что-нибудь, а в ответ целая тирада. Может так, а может эдак, – передразнил он юную музейщицу.
– Да брось! – остановила его Маша. – Мы узнали главное: эта миниатюра имеет реально большую цену, значит, именно из-за нее кто-то мог совершить покушение на Петра Ильича!
Лондон, 1617 год, август
Густав сидел за рабочим столом и заканчивал миниатюру на отполированном кусочке дерева. Он очень гордился собой. Еще бы! Это было его первое задание, которое он должен выполнить самостоятельно, без участия Хиллиарда. Заказчица была незнатного рода, жена крупного торговца зерном. Она захотела украсить веер миниатюрой с портретом своего долгожданного наследника. Малышу было всего два месяца от роду. И что тут особенного изобразишь? Но видит Бог, он постарался придать некоторую индивидуальность чертам ребенка. Ему даже удалось показать нежную бархатистость кожи младенца.
Внезапно стол накрыла тень. Густав поднял глаза и увидел своего учителя. Тот улыбался.
– Молодец, парень! В этой миниатюре ты превзошел себя! Такой работой можно по праву гордиться. Сомневаюсь, что сам мог бы сделать лучше.
Густав смутился. Он не привык к похвалам. Мэтр Рено был на них скуповат, отец и брат, с которыми ему пришлось работать в ювелирной мастерской, подвергали его изделия вечной критике. Густав бросил на учителя преисполненный благодарности взгляд.
– Вы очень добры, мастер Хиллиард. Возможно, эта миниатюра и удалась, но, думаю, дерево не слишком хороший материал для миниатюры.
Николас, тяжело опираясь на трость, подошел к креслу у окна и сел. Его глаза, зоркие и не утратившие живого блеска несмотря на возраст, внимательно смотрели на ученика.
– А ведь ты прав! Материал много значит, так же как и техника исполнения. Я предпочитаю писать акварельными красками на пергаменте, наклеенном на кусочки игральных карт. Акварель придает прозрачность и легкость, особую одухотворенность изображению. Вот ты показал мне свою первую работу – миниатюру на меди, написанную маслом. Именно выбор материала и техники помешали тебе выполнить задуманное. Хотя, верю, тебе удалось передать портретное сходство. Густав, мне нравится в тебе необычайная жажда знаний, которая и привела тебя сюда. Я вспомнил себя в молодые годы, поэтому и согласился взять тебя в ученики. Помню те времена, когда уехал во Францию, чтобы посмотреть мир и поучиться кое-чему. Я там многое узнал, увлекся карандашными рисунками, изучал искусство школы Фонтенбло[5]. Свел дружбу с поэтом Пьером де Ронсаром. Слышал о таком?
Густав отрицательно покачал головой. Рядом с Николасом он чувствовал себя карликом в гостях у великана. В духовном плане, конечно. Разговоры со старым миниатюристом стали для него школой жизни. Он жадно впитывал его рассказы, не только те, которые касались искусства миниатюры. Каким-то шестым чувством Густав понял, что настоящий художник должен знать многое, только тогда его работы будут достойны восхищения.
– Да, Пьер был не только поэтом. Его даже называли иногда принцем среди поэтов. Это был необыкновенно образованный человек, знаток античности, поклонник искусств, любитель архитектуры. Я встретил его, когда он был уже не молод. Знаю, что в юности Ронсар был блестящим фехтовальщиком и танцором, человеком весьма светским. И это при том, что он полностью оглох в 16 лет после перенесенной болезни! Его стихи читала перед казнью сама Мария Стюарт. Блестящая красавица и умница, можешь мне поверить, я в молодости писал ее портрет, так что имел возможность лично общаться с этой изумительной женщиной.
Николас замолчал и уставился в окно. Густав увидел его отрешенное лицо и понял, что мысли мастера сейчас очень далеки отсюда. Затянувшееся молчание прервал сам Хиллиард. Не отводя глаз от окна, он вернулся к разговору:
– Жаль, что тогда мне не хватило мастерства передать в своей работе все достоинства этой несчастной королевы. Я смог изобразить только внешнюю красоту, но этого было мало для того, чтобы потомки могли увидеть тот огонь, который сжигал ее изнутри. Что поделать, мне тогда было всего восемнадцать. Молодость, конечно, имеет свои преимущества, но не в плане мастерства. Это качество приходит уже в зрелые годы.
– Я знаю, что вы писали также миниатюрный портрет Елизаветы[6], – не удержался Густав и тут же забросал старого мастера вопросами. – Какая она? Такая же красивая и образованная, как Мария? Безжалостная? Почему она подписала приказ о казни Марии? Неужели Мария представляла для нее опасность?
Николас продолжал задумчиво смотреть в окно. На его лице читалось какое-то смущение, как будто он впервые столкнулся с такими вопросами и теперь пытался ответить на них прежде всего самому себе.
– Ну и задачку ты мне задал, парень. Никогда не задумывался об этом. Просто создавал портреты. Две сильные и умные женщины. И каждая мечтала быть на престоле Англии. Одна из них должна была умереть. Сомневаюсь, что если бы победила Мария, то она пощадила бы Елизавету. Мария была умницей и красавицей, но она не меньше Елизаветы мечтала о власти. И готова была на все ради нее! Боялась ли ее Елизавета? Возможно. Мария была мастерица устраивать заговоры. И вовсе не была ангелом. И у нее была просто магическая власть над мужчинами. Поговаривали, что она приложила руку к убийству своего мужа лорда Дарнли, отца нынешнего короля. А сейчас Англией и Шотландией правит сын Марии – Яков, которого Елизавета еще при своей жизни назначила наследником. Вот такие у нас королевские игры!
Внезапно Хиллиард засмеялся. Густав с изумлением посмотрел на него. Старик вытер слезы, выступившие у него на глазах от смеха, и сказал:
– А ведь знаешь, я должен быть благодарен доброй Бесс[7]. Я никогда не был богат, за миниатюры платят не так много, да и деньгами распоряжаться я не умел. За долги даже в тюрьме сидел. А Елизавета всегда была щедра ко мне. Мир праху ее! Хорошая была женщина. Впрочем, оставим эти воспоминания. Я ведь не просто так прервал твою работу. Предлагаю отпраздновать одно событие.
Густав отложил инструменты и уставился на мастера. Тот многозначительно улыбался.
– Сегодня наш добрый король Яков I даровал мне монополию на производство миниатюр и гравюр! Так что забудем о бедности! По такому случаю приглашаю в паб. Я богат! Я обеспечил будущее своим детям, ведь после моей смерти эта монополия перейдет в наследство моему старшему сыну! Это ли не удача?
Наши дни
Костя и Маша сидели за столом и пытались составить план действий. Оказалось, что это не такое уж и легкое занятие. Желание раскрыть дело у ребят было, но они не знали, с чего начать.
– Послушай, – сказала Маша, – я, кажется, поняла, что надо сделать. Нам, в первую очередь, нужно найти «человека в капюшоне». Предлагаю поспрашивать пенсионерок на лавках у нашего дома: вдруг кто-нибудь его видел? Нужно узнать, в какую он сторону побежал, и пойти по его следам. А еще можем попробовать посмотреть запись камеры видеонаблюдения в магазине у соседнего дома. Если он там проходил, то мы его увидим.
– Ха! Легко сказать! А как мы до них доберемся? – охладил пыл своей сестры Костя. – Это полиция может потребовать, и ей все записи камер предоставят, а кто мы такие? ДЕТИ! И как ты это себе представляешь, «пойти по его следам»? Знаешь, сколько тут таких спортсменов в округе бегает? Какие такие особые приметы я могу назвать? Черный капю… – услышав скрип двери, Костя быстро уткнулся в книгу.
В комнату заглянула мама, увидела детей, мирно сидящих за столом с тетрадками и ручками, и, решив, что они заняты уроками, тихо удалилась.
– Вот с этого и начнем! – вернулась к разговору Маша. – Давай запишем для начала его приметы. Начинай!
Костя закрыл глаза и попробовал восстановить перед глазами образ «спортсмена в капюшоне»:
– Понимаешь, это произошло так быстро, что я и заметить-то толком ничего не успел, – сказал юный сыщик, не открывая глаз. – Он был очень высокий, его голова чуть-чуть не доставала до дверного косяка. И крупный такой, мне даже показалось, что он почти целиком занял дверной проем. Мускулистый, крепкий такой. Костюм спортивный, дорогой. Там эмблема – крокодильчик, я в магазине спорттоваров видел тенниски с такой эмблемой – так они стоили дороже, чем обычные, раза в два.
– Так, понятно, фирма «Лакоста». Фирма не дешевая, хотя «Армани» подороже будет, – резюмировала Маша. – Цвет черный, как я поняла?
– Да… Погоди, куртка не чисто черная, она вроде как в клетку крупную такую была, знаешь, клетки расчерчены зелеными и красными линиями, а сами внутри черные, поэтому я и сказал – черная куртка. А вот капюшон весь черный, никаких клеток, и брючины на резинке снизу – тоже черные. Кроссовки тоже черные кожаные, на них еще буква «N» латинская.
– «Нью Бэланс» – марка спортивной обуви, сейчас очень популярная. Я себе тоже такие хочу, – прокомментировала Маша. – Только замшевые и розового цвета. Сейчас такие в тренде.
– Угу! – хмыкнул Костя. – Жаль, что дядька за модой не гоняется. Мы б его в розовых замшевых кроссовках сразу бы отследили. Он бы в них от нас далеко не убежал!
– Дурачок! – разозлилась Маша. – Лучше напрягись и вспомни еще что-нибудь.
– Ну, не знаю, – задумался Костя. – Лицо-то было капюшоном закрыто. Но знаешь, я на него снизу вверх когда посмотрел, то увидел сизый бритый подбородок и свежий след от пореза бритвой.
– Это уже кое-что! – обрадовалась Маша. – Сизый подбородок – значит, наверняка темноволосый. И бороды и усов нет! Порез уже зажил, если, конечно, у него нет привычки неосторожно бриться. Уже есть о чем поспрашивать. Пошли, сейчас время подходящее, вечера теплые, темнеет поздно, наверняка когонибудь встретим, кто нам что-то подскажет.
Они тихо вышли из комнаты и, стараясь не шуметь, захлопнули за собой входную дверь. Мама, занятая на кухне готовкой, ничего не заметила.
На лавочках никого не было. Но Машку это не смутило.
– Пойдем сначала в магазин.
– А что мы скажем охраннику? – спросил Костя.
– Я что-нибудь по дороге придумаю, – уверенно сказала сестра.
В магазине дети подошли к охраннику – пожилому дядьке, изнывающему от скуки. Несмотря на час пик, покупателей было мало.
– Скажите, пожалуйста, – хнычущим голосом завела Маша, – у вас ведь есть камера наблюдения внешняя? Нельзя ли посмотреть записи за пятницу, часиков с четырех дня? У меня школьный рюкзак какой-то хулиган вырвал тут недалеко. В полицию заявлять мы не стали, там же только учебники и тетрадки были. Ума не приложу для чего ему мой рюкзак понадобился. Но родители не верят, говорят, что я сама его потеряла. Пожалуйста, помогите!
Охранник нахмурился, но Маша не утихала. Из ее глаз потекли слезы. Костя даже удивился такому таланту. «Ну, прям вылитая Пересильд, – мелькнуло у него в голове, – плачет по моей сестре театр».
Охранник не устоял. Слезы Машки растопили его сердце.
– Ладно, пойдемте. У меня у самого внуки есть. Я вот тоже иногда к ним несправедлив бываю.
Охранник пригласил их в маленькую комнатушку и начал возиться у монитора. Наконец он нашел то, что нужно, и подозвал поближе ребят:
– Идите и смотрите!
Костя и Маша уставились в монитор.
«Только бы этот "спортсмен в капюшоне" побежал в сторону магазина, тогда его можно будет увидеть на мониторе», – молился про себя Костя, и вдруг увидел крепкую фигуру, в один миг промелькнувшую на экране!
– Вот, смотри! – не удержался он и толкнул локтем Машу. Да она и сама заметила человека, которого так хорошо описал Костя.
А вот охранник удивился. И было чему: у человека на мониторе вовсе не было в руках рюкзака.
– Это и есть тот хулиган, который забрал у вас рюкзак? – решился уточнить охранник.
– Не уверена, – промямлила Маша. До нее дошло, что версия кражи школьного рюкзака прилично одетым гражданином средних лет вряд ли покажется охраннику убедительной. – Просто костюм похож. Но этот человек постарше будет, чем тот, кто у меня рюкзак стащил!
– Еще бы! – заявил охранник. – Это бизнесмен. Я его знаю. Он живет тут неподалеку. Бегом занимается. Обычно по утрам, но иногда и в такое время. Он сюда изредка заходит за продуктами, видать, один живет. Бегает ровно час, по нему можно время сверять. Вот смотрите, – охранник перемотал пленку.
Теперь бизнесмен бежал уже в обратном направлении. На мониторе высвечивалось время 17:05. С момента его первого появления на экране прошел ровно час. И по времени сходилось все точно. По «112» Маша позвонила в 16:10, значит, Костя с ним столкнулся в 16:05, через минуту «спортсмен в капюшоне» уже высветился на мониторе камеры наблюдения магазина, а ее брат наткнулся на Петра Ильича.
Поблагодарив охранника, ребята покинули магазин. Маша не забыла придать лицу скорбное выражение, так как «хулиган» не были обнаружены.
– Наверное, в другом направлении убежали, – печально вздохнув, сказала она доброму охраннику. – Поищу свидетелей там, чтоб родителей убедить…
Когда они подошли к своему подъезду, то увидели на скамейке соседку Таисию Тихоновну. Она сидела одна, без своих товарок, поэтому страшно скучала.
Девочка подмигнула брату и, усевшись на лавочку, сделала вид, что завязывает шнурок.
– Да вовсе он и не в нашем доме живет! – сказала она брату, как бы продолжая разговор.
– Да я его своими глазами видел! Такой высокий, бегает по утрам в красивом спортивном костюме с капюшоном, – тут же поддержал сестру Костя.
– Это вы о ком? Не о Николае ли Павловиче Корнилове? У него еще спортивный костюм такой красивый, куртка в клетку цветную? – не удержалась Таисия Тихоновна.
– Вы его знаете? – вежливо спросила Маша.
– Конечно, он две квартиры купил в нашем подъезде, теперь один целый этаж занимает, живет как раз под квартирой Петра Ильича – на втором этаже. Он уже и ремонт сделал, и мебель новую купил. Хороший он человек, всегда сумки поможет донести, поздоровается. Шума от него нет никакого.
– А, понятно теперь, – улыбнулась Маша. – Ну, до свидания, мы пошли, нам еще уроки делать надо. Это же последняя учебная неделя, не хотелось бы двойки схватить!
1617 год, 30 сентября
Густав продирался сквозь толпу по узким и извилистым лондонским улочкам. Под ногами чавкала грязь. Нестерпимо воняло гниющими отходами, сваленными в кучи. Из одной такой кучи вдруг выскочило сразу несколько крыс, бросившихся прямо под ноги миниатюристу. Густав равнодушно отпихнул одну из них грязным башмаком и продолжил путь.
Вот наконец и дом Исаака Оливера – друга детства мэтра Рено. За прошедшие два года Густав не часто виделся с Исааком, хотя и чувствовал симпатию с его стороны. Вряд ли его молодая жена Сара одобряла их дружбу. Да и старший сын Питер не изменил к нему своего отношения. В редкие встречи он недовольно хмурился, бросая на француза косые взгляды.
На стук ему открыл старый слуга и проводил в гостиную. Исаак сидел у камина, кутаясь в наброшенный на халат плед. Он страшно похудел с их последней встречи, был мертвенно бледен, а на его щеках горел нездоровый румянец. Вытащив из кармана платок, Исаак отер со лба обильный пот.
– Вы больны, сэр? – на хорошем английском обратился к нему Густав. За эти годы, проведенные в Лондоне, он успел хорошо освоить язык.
– Я умираю, мой друг! – Исаак поднял руку, останавливая Густава, собравшегося возразить. – Не надо лжи… Ты же и сам все видишь. Я позвал тебя, чтобы проститься. Не знаю, сколько еще Всевышний отпустил мне часов или дней, но знаю, что мои родные не допустят нашей новой встречи. Сейчас самый удобный момент, их нет дома.
Старик перевел дыхание и продолжил:
– На моей совести лежит грех. Я дал обещание отцу с матерью на их смертном одре вернуть долг старине Рено. Но не выполнил его. Бес попутал! Поэтому хочу вернуть этот долг тебе.
Он опять остановил вскочившего на ноги Густава, зна́ком попросив сесть в кресло рядом с собой.
– Молчи, не отказывайся. Этим ты успокоишь мою душу. Ты наследник Рено, значит, имеешь полное право получить эти деньги.
У меня есть вот этот перстень. Он довольно дорогой – возьми на память обо мне. Если наступят трудные времена, ты всегда сможешь его продать. И вот еще один подарок, – Исаак протянул ему картину, завернутую в ткань.
Густав развернул материю и увидел полотно, на котором были изображены два человека, играющие в шахматы. Оба показались Густаву очень знакомыми. Он внимательно пригляделся. Да, конечно! Два выдающихся драматурга, Бен Джонсон и Уильям Шекспир! Последний умер весной прошлого года. Хиллиард тогда очень опечалился. Шекспир писал пьесы, да еще какие! Николас считал его гением. Герои Шекспира были живыми при всей условности и надуманности многих сцен. А персонажи Джонсона были выкрашены в один цвет: если злодеи – так ужаснейшие, если положительные герои – так просто очаровательны. Для Хиллиарда было очевидно, кто из этих двоих все-таки главный драматург эпохи.
Густаву даже довелось познакомиться с самим Шекспиром. Это произошло случайно, в таверне у Тома Шола. Помнится, тогда он испытал некоторое разочарование. За столом было весело. Шекспир много говорил, но в его речах не было ничего выдающегося, ничего такого, что наводило бы на мысль о гениальности автора «Макбета» или «Гамлета».
Тут его воспоминания прервал старый миниатюрист:
– Я подписал эту картину своим именем, что делаю редко. Обычно ведь я монограмму ставлю, а тут полная подпись:
Джонсон ужасно разозлился из-за этой картины, не заплатил мне тогда за работу, устроил скандал, потом присылал ко мне своих слуг, хотел выкупить картину, видно, чтобы уничтожить, но я разгадал его злой умысел, спрятал полотно у себя. Слышал, как недавно он сказал, что Шекспир – гений и принадлежит не только нашей эпохе, а всей человеческой истории. Возможно, он был искренен, хотя я бы не доверял словам артистов и художников на похоронах коллег. Представляю, сколько «дифирамбов» я бы услышал в свою честь.
– Ходят слухи, что Шекспир не сам писал свои пьесы, – перевел разговор в безопасное русло Густав. – Называют имена Роджера Мэннерса, пятого графа Рэтленда,[8] и его жены.
Исаак закашлялся, потом кисло усмехнулся.
– Я как-то писал портрет одного из придворных, а у него сидели приятели, среди них был и граф Рэтленд. Давно это было, где-то за год до его смерти. И вот тогда-то я и услышал любопытную историю, думаю, она и лежит в основе этих слухов. Рэтленд ведь был внешне очень похож на Шекспира. К тому же он был страстный театрал. Они не могли не встретиться. Назовем это судьбой. Бывал Шекспир и в литературном салоне жены графа Рэтленда – Елизаветы. Она часто приглашала туда поэтов, драматургов. Вот тебе и связь.
– Что же вы тогда услышали от Рэтленда? – заинтересовался Густав.
– Много интересного. Как говорил один из героев Шескпира, «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[9]. Вот и тут так: Рэтленд и Шекспир были очень похожи, первый был младше поэта лет на десять, но это не очень ощущалось, они казались ровесниками. Студенческое прозвище Рэтленда было… Угадай, какое?
– Откуда мне знать? – засмеялся Густав. – Может быть, Билли? Или Уилли?
Поделиться книгой: