Симулякры доктора Хьюго [СИ]

— Это Лена, Хью, ты не занят?

Он увидел прекрасное лицо на плоском экране монитора и на секунду замолчал. Они редко встречались, а после смерти жены и ребенка док и вовсе оборвал все старые связи, уйдя в сознательную изоляцию на долгие месяцы.

— Я не вовремя?

Док сделал глоток, почувствовав как боль постепенно сбавляла хватку, но все еще держала голову в металлических тисках.

— У меня плохое самочувствие.

— Я принесла тебе то, что ты просил.

— Мне ничего не нужно.

— Но как, ты ведь сам вчера сказал.

Теперь он насторожился.

— Позвонил глубокой ночью и попросил принести утром из лаборатории несколько ампул ситлитурата-2 и тридцатипроцентный раствор DEX-а. Я могу войти, Хью?

Сам не понимая зачем, док нажал на кнопку и вскоре входные двери многоэтажки распахнулись перед женщиной. Лена быстро вошла, поднялась на лифте и вскоре остановилась у входа в квартиру Хью. Забыв про боль в голове, про кружку со спасительным напитком, он как завороженный проследовал к двери и открыл ее, увидев перед собой приятной наружности женщину, к которой когда-то испытывал теплые чувства. Сейчас же она не представляла для него объект вожделения, скорее наоборот — само присутствие ее здесь нагоняло на него воспоминания того страшного дня, когда по косвенной вине обоих (его и Лены) погибли жена и ребенок.

С той поры прошло много времени. Что-то он забыл, к чему пришлось привыкать и пристраиваться по-новому, но было и то, что так и не смогло стереться из памяти, время от времени напоминая о себе, едва он только видел лицо Лены.

Она осторожно прошла вперед, посмотрела на стол и разбросанные на нем многочисленные документы, исписанные расчетами листы, таблетки снотворного, колбы, пробирки, кучу реактивов, стоявшие то тут, то там и от которых несло неприятным запахом. Проследовала к окну и сразу открыла настежь, дав свежему воздуху наполнить квартиру.

— Я и правда тебе звонил? — осторожно спросил он, внимательно следя за гостьей.

Она обернулась к нему сразу, как он заговорил, посмотрела на него с упреком и грустно выдохнула.

— Что с тобой, Хью?

— Я не понимаю о чем ты?

— Ты дозвонился до меня глубокой ночью. Кричал как умалишенный, что тебе во чтобы то ни стало требуется ситлитурат и DEX. Грозился в случае отказа ворваться в лабораторию в ту же ночь и вынести самостоятельно все, что тебе нужно.

— Я не помню.

— Господи.

Она положила пакетик с препаратами на подоконник и в отчаянии потерла лицо руками.

— Наверное, я поступила правильно, что согласилась на все это, иначе бы ты натворил делов.

— Как тебе это удалось? — вдруг громко спросил Хью и стал приближаться к женщине. — Все вещества и ингредиенты выдаются исключительно под роспись и не подлежат выносу из лаборатории без соответствующего протокола об утилизации. Ты что-то недоговариваешь.

В комнату вбежала собака. Мастиф прильнул к ногам хозяина и жалобно завыл.

— Ты помнишь какой сегодня день и число, Хью?

— Вторник, — уверенно заявил док, но вот с числом возникли проблемы. — А что такое?

— Суббота, Хью. Сегодня суббота. Тебя не видели три дня. Психотерапевт заявил, что ты пропустил все оговоренные на этой недели встречи и поэтому он не может подписать тебе разрешение на восстановление в членстве Научной Коллегии Беларуси. Если ты до сих пор не понимаешь, что все это значит, то я тебе объясню — это последний гвоздь в гроб твоей научной работы. Все. Конец. Ты больше не сможешь подать апелляцию.

Хью сел на ближайшее кресло и молча опустил глаза.

— Но ведь вторник, — протестовал он. — Сегодня чертов вторник.

Лена подошла к нему чуть ближе.

— С тобой творится что-то неладное, Хью. Ты… стал каким-то другим. Посмотри на себя в зеркало: лицо, кожа, глаза, все бледное, лишенное жизни. Тебе плохо. Может недомогание и стоит вызвать скорую?

— Нет, не надо.

Доктор резко вскочил на ноги, обошел лежавшего посередине комнаты мастифа и схватился за бумажный календарь, судорожно перелистывая помятые странички, ища ту самую запись, которую он оставил на за две недели до этого, но все тщетно. Листы с хрустом вырывались из плотного блокнота и мертвыми птицами падали к его ногам. Когда нервы сдали, он выдрал остатки и бросил их вверх; словно конфетти маленькие листочки куполом накрыли все вокруг. Следом компьютер. Старое устройство все еще работало несмотря на утро. Горячий системный блок пыхтел от слоя пыли, кулер натужено попискивал, все еще подавая признаки жизни. Несколько секунд он вглядывался в цифры в электронном табло и просто не верил своим глазам.

— Нет, это какой-то обман. Все не так.

Приговор был строг и выводы оказались не в его пользу. Суббота — значилось в маленьком угловом меню, а это могло означать лишь одно.

— Я пропустил все, — устало заявил док, отодвигаясь от компьютера. — Три дня…

— Да, Хью. Тебя не могли отыскать целых три дня.

— Но… подожди.

Тут он вспомнил про таксиста. Точно! Он то должен был его запомнить. Ну, конечно, как же раньше он не догадался об этом!

Спешно подпрыгнув и схватив телефон, док набрал знакомый номер, нервно бил кончиками пальцев по пластмассовому корпусу телефонного устройства, ожидая голоса с другого конца.

— Слушаю.

— Добрый день, — чуть ли не закричав от радости, принялся говорить мужчина, — мне очень нужно узнать одну вещь: на имя Хьюго вчера вызывали такси?

Секунды молчания буквально выводили его из себя. Старик поглядывал по сторонам, иногда косился на стоявшую неподалеку женщину, следившую за его действиями, прижавшись спиной к закрытой части оконного проема. Ему все время казалось, что его разыгрывают. Подлая шутка старых коллег, таким образом решивших окончательно добить его не марая руки в крови. Но нет, сейчас то он все докажет, он всем им расскажет как было на самом деле.

— Нет, простите, — спокойный голос вылетел из трубки.

— Что?

— Ни вчера, — продолжила говорить диспетчер. — Ни позавчера, ни два дня назад.

— Да вы с ума сошли! — закричал док. — Вы что, все сговорились против меня?

— Держите себя в руках, мужчина, разговор фиксируется.

Он хотел выкрикнуть что-то еще, но в трубке повисли гудки и женская ладонь соскользнула с кнопки сброса. Лена повернула к себе обезумевшего от всего происходящего доктора. Обняла, но по-дружески. Потом посмотрела прямо в глаза и попросила успокоиться.

— Сядь на кровать, Хью. Давай серьезно поговорим.

У него не было сил сопротивляться. Боль не дала ему этого сделать и тот оказался вынужден покорно проследовать за ведшей его под руку женщиной. Потом взгляд упал на смятую постель, перекрученное словно в мясорубке белье и кучу домашнего барахла, валявшего повсюду по комнате. Неприятный запах реактивов и давно не стиранного белья выветрился, но нос все еще ловил какие-то мельчайшие остатки вони, висевшей у самого потолка и въевшегося в мебель много дней назад.

— Я разговаривала с профессором Ивановым; сегодня утром, еще до появления основной коллегии мне удалось перекинуться с ним парой слов о твоей судьбе и он… он был готов идти тебе навстречу, несмотря даже на отрицательный вердикт психотерапевта. Это, конечно, наложит определенные ограничение на твою деятельность, но тебе будет дозволено посещать собрания Научной Коллегии в качестве приглашенного гостя.

— Это звучит как оскорбление, — он наклонился вперед и потер затылок. — Я отдал этому проекту все свои силы.

— И мне кажется напрасно…

Док подскочил с кровати, взорвавшись руганью, копившейся в нем все это время. Не смогла остановить лаже боль во лбу, резавшей так больно, что лицо покраснело от напряжения в попытке перекричать ее и на некоторое время забыть.

— Напрасно!? Ты вообще о чем?! Я совершил прорыв! Я сделал то, на что у других не хватило ни ума, ни храбрости. Я был первым! Слышишь, что я тебе говорю? Я первый!

Он попыталась его успокоить, но Хью был вне себя от ярости. Размахивая руками из стороны в сторону, он был готов на любые действия и Лена, опасаясь непроизвольного удара, отошла на несколько шагов в сторону.

— Ты ничего не знаешь! — продолжал кричать Хью во все горло. — Как ты можешь судить о таких вещах, если не видела того, что видел я. Они… они были там, понимаешь? Все, кто когда-то ушел, стояли прямо передо мной, разговаривали, улыбались, они были живые. Я смог воскресить их всех!

Хью смотрел на нее красными, налитыми кровью, глазами. Лена не стала испытывать судьбу и молча проследовала к выходу, забрав с собой лишь куртку, а пакетик с препаратами оставив на столе.

— С тобой что-то творится неладное, Хью. Тебе нужно пройти обследование.

Вместо ответа он лишь громко хлопнул дверью.

Боль в голове вновь дала о себе знать, но на этот раз слегка легче, чем было утром и уж совсем не так, как это было в миг, когда он проснулся и понял как не хочет жить. Препараты он перенес в специальный ящик, в котором хранил самые редкие и ценные реактивы с которыми проводил наиболее опасные опыты и боялся, что нагрянувшая неожиданное полиция могла все это конфисковать. А поводов было много. Несколько раз на него подавали жалобы за резкую вонь, распространявшуюся от рабочего стола во время экспериментов и даже один пожар, когда из-за внезапного возгорания огонь чуть было не уничтожил все его труды. Но если все это было оперативно замято — тогда он еще состоял в Научной Коллегии и многие его опасные выходки не имели широкой огласки, то после трагедии с семьей и последовавшего за этим обыска и разоблачения, подобные происшествия могли иметь далеко идущие последствия.

В полдень он вернулся к бару «Киммер». Темные переулок был холоден и безжизнен как и в тот раз, когда он явился судьба с мольбой о помощи. Солнце хоть и стояло в зените, но каким-то странным образом обходило это место и лучи будто бы обтекали чернеющие дома, приземляясь чуть дальше по улице, оставляя это место не освещенным двадцать четыре часа в сутки.

Входная дверь оказалась закрыта. Табличка шаталась на ветру, прибитая одним ржавым погнутым гвоздем и неразборчивым почерком на ее поверхности было выведено слово «Перерыв». Когда он начался и, самое главное, когда он должен был окончиться на ней не указывалось. От безнадежности Хью зашагал обратно к ожидавшему неподалеку такси. Маши на быстро взмыла вверх и помчалась в противоположном направлении, окунувшись в яркое сияние взошедшего на небосвод солнца. Отсюда он мог еще лучше рассмотреть строившийся город. Он был поистине огромен и прекрасен. Не глядя на то, что это был лишь «спутник», «примычка» к столице Беларуси, темпы развития просто поражали. Стройки велись круглосуточно в три смены. Материалы, рабочие, жилище для тех, кто вот-вот должен был заселиться из ветхих домишек в ультрасовременные небоскребы, находились тут же. Горы вывесок, мигавших в ночное время словно рождественские елки, размещались на подвесных прозрачных устройствах прямо перед окнами, с одной стороны транслировавших рекламные ролики, но со стороны жителей дома никак себя не проявляя. Это было прекрасно и страшно одновременно. Сотни гигаватт энергии, как кровь в организме человека, подводились к рекламным щитам на изолированных воздухопроводниках и превращали серые строения в эйфорию света и красок, освещая собой даже самые темные уголки города. И машины. Очень много машин. Воздушные магистрали только начинали возводиться и количество люфтвагенов едва ли превышало полсотни на весь город. Но то, что творилось там, внизу, было непостижимо уму. Утонув в облаках канализационных испарений, выхлопных газов и вентиляционных паров, машины двигались почти на ощупь, подталкивая один одного громкими сигналами клаксонов и матерной руганью. Но Хью был высоко. Вся эта суматоха его не касалась, хотя он и помнил те дни, когда ему все же приходилось бродить по этим местам и видеть лица людей, отчаяние которых виделось ему последним живым чувством внутри них. Потом были опыты, поиск нужных людей-добровольцев, готовых за достойную плату пожертвовать своим здоровьем или жизнью во благо науки. Так он говорил всем, хотя ничего из этого он давно не признавал. Наука, по его мнению, была кровожадным монстром, требовавшим все больше и больше, питаясь плотью и кровью тех, кто уже не сможет потребовать свою жизнь обратно. Там же, внизу, он нашел и его. Отец будто знал где его требовалось искать. Выжидал. Подбирал момент, предвкушая встречу. А потом появился, когда уже ничто для Хью в этом мире больше не представлялось ценным. Всего через два дня после трагедии, едва он успел закопать жену и ребенка, Отец нашел его в утонувшем в канализационных испарениях квартале нищих — в месте, где ютились бедняки и люди не нашедшие себе места под солнцем в Столице. Туда попадали не от легкой жизни и часто для них она там и заканчивалась. Нелегальная торговля наркотиками, разбой, повальная проституция и черные биржи рабочих рук, где люди покупались и продавались, как овощи в магазине. Все это расцвело махровым цветом и было готово захлестнуть молодой город-спутник в считанные месяцы, если бы государство не взялось за проблему всерьез, огнем и мечом испепелив всех до кого смогло дотянуться. Громадный район за месяц ужался до размеров нескольких кварталов, а еще через некоторое время масштаб сузился до пары улиц и двух десятков квартир, где отдельные храбрецы еще пытались содержать притоны и проституток. Однако и эта лазейка вскоре была перекрыта. Власть не церемонилась с преступниками и каждого наркоторговца, курьера, дилера, вне зависимости от возраста, пола и статуса в обществе, ждала безоговорочная смерть. Негласные правила неукоснительно исполнялись и судебная машина выносила вердикты без малейшего шанса на спасение, оставляя за торговцами смертью лишь возможность выбрать время казни.

Когда же зачистка была проведена и последний оплот криминального мира был раздавлен черными сапогами «Алмаза», в этом месте воцарилась тишина. Очень непривычная и давно забытая для этих мест. Потребовалось время, чтобы жители других населенных пунктов, никак не связанных с тем прошлым миром, смогли заселить опустевшие и покинутые беглецами кварталы, лишь иногда вспоминая о том, кто и как тут жил до их заселения.

Однако иногда прошлое возвращалось. Как и сны в которых Хью видел свою семью. Коротенькие вспышки, мимолетные выцветшие картины, превратившиеся в черно-белые фотографии, где прекрасное, полное жизни лицо жены вдруг стало бледным. Дом потерял цвет, букет, стоявший всегда на столе и разносивший по комнате сладковатый аромат во все стороны, тоже стал бледным. Оно все стало бледным, потерявшим жизнь и превратившись во что-то иное, потустороннее и неживое.

Наконец, они начали сбавлять ход. Машина медленно снижала не только скорость, но и высоту, приближаясь все ближе к месту высадки.

Замызганная улица никак не изменилась с момента его последнего визита сюда. Мусорные баки все так же стояли переполненные доверху, окруженные небольшой кучкой разваленного мусора, перегоняемого с одного места на другое налетавшим изредка ветром. Запах вони, испарения. Кое-где пробегали крысы. Забавно — подумал Хью, забирая сдачу с такси и поглядывая как грызуны, видя его, совсем не боялись незнакомца, как будто чувствовали каким-то внутренним чутьем, что от него зла ожидать не стоит. А может давно привыкли и не боялись тех, кто не был для них ровней. Они хозяева этого места и нечастые вспышки болезней, нет-нет да напоминали всем остальным людям, с кем они проживают плечом к плечу.

— Старина, — прохрипел прокуренный голос. — Старина!

Хью увидел в гуще мусора одинокого бомжа. Его лицо покрывала обильная растительность из-под которой выглядывали карие глазки: маленькие, почти как у ребенка.

— Старина, — опять прохрипел бездомный.

— Чего тебе? — нехотя ответил Хью, поглядывая по сторонам. Улица была пуста, ну или так казалось из-за стоявшего смога и испарений, выползавших из-под земли зловещими сероватыми клубами.

— Дай бездомному пару рублей, а? Будь человеком. Это же не так много. У тебя хороший вид по сравнению со мной, ты неплохо одет, ботинки наверняка за несколько сотен. Что тебе стоит подать бедолаге всего пару рублей?

Хью продолжал осматриваться.

— Ты что, оглох?! — вдруг завопил бездомный громким голосом. — Я тут с голоду подыхаю! Дай пару рублей!

Доктор сделал шаг вперед, потом опустил руку в карман и достал оттуда несколько монет, сжав их в ладони и прямо посмотрев на своего собеседника.

— Ты давно живешь здесь?

— Поболее твоего.

— Имя Амади тебе о чем-нибудь говорит?

Бездомный откинул голову назад и замолчал. Ответа не последовало и спустя несколько секунд; вместо этого как будто заговорила его борода, затрепыхавшаяся под действием ветра. Стало холодно.

— Чернокожий мужчина, примерно моего возраста. Жил где-то в этом районе, но… — Хью повернулся вокруг себя, в очередной раз убедившись, что те, кто тут жил раньше предусмотрительно сняли любые навигационные элементы, в том числе названия улиц, номера домов, оставив только специфические символы серого цвета, ориентироваться по которым могли только знающие. Власть не смогла понять, что они означали и кто их оставляет, после чего попыталась все вернуть на место, однако столкнулась с вандализмом неизвестных, уничтожавших любые вывески и таблички уже на следующий день. — Но тут нет адресов, нет цифр.

— А зачем тебе? — с подозрением спросил бездомный. — Да и смысл этой затеи: Амади мертв. Убили его во время предпоследней облавы. Говорят напичкали свинцом по самое горло, когда тот отказался сдаваться.

— Что еще говорят?

— Хех, — рассмеялся бездомный и потер бороду. — Не-е-т, так дело не пойдет.

— О чем ты?

Приподняв драный кусок шерстяной материи, незнакомец вытянул из-под нее костлявую руку с длинными, не характерными для обычного человека пальцами.

— Сначала разожми свою руку, а я следом раскрою свой рот.

Хью бросил ему под ноги все, что сжимал в своей руке. Несколько кругленьких и звонких монет посыпались и побежали по грязному разбитому асфальту, закатываясь то под старые газеты, то в щели, вымытые дождями, то дальше по дороге, подгоняемые порывами ветра, налетевшего секундой ранее.

Бездомный не сдвинулся с места.

— Итак… — потянул Хью и сделал шаг вперед. — Где Амади?

— Не знаю, — совершенно спокойно ответил бомж.

— Ты издеваешься надо мной?

Незнакомец промолчал.

— Я ведь тебе заплатил.

— Нет, — отрицательно покачал головой бомж. — Видишь мои руки, — он вытянул вторую перед собой и повернул ладонью вверх. — Здесь ничего нет. Никаких денег. Только шрамы от лезвия бритвы, когда нужно срочно срезать клеймо, а в дверях уже стоит группа захвата. — Его смех перемежевывался с кашлем. — А еще следы от ожогов. Знаешь как это бывает? Ви-и-жу знаешь. Бывал ты у нас, помнишь еще те, старые недобрые времена, когда приходилось руками выгребать из чана с дерьмом химические отходы, а потом промывать щелочью, чтобы от них еще что-то осталось. — Теперь его смех стал совсем неприятным и угрожающим. Хью отошел и посмотрел по сторонам. Вдалеке промелькнула чья-то фигура. Задержавшись всего на секунду у поворота, она мигом понеслась в противоположном направлении и скрылась за дверями. Взмыла к небу стая ворон.

— А потом боль, адская, пронизывающая все тело до самых костей. Как огнем, она проходила вдоль и поперек, выворачивая тебя наизнанку. Ты помнишь это, ты сам находил этих людей, а потом наблюдал, что с ними происходило. Делал какие-то заметки в своем чертовом блокноте и, констатировав смерть, разворачивался и уходил. Да, много воды утекло с тех пор, но тебя я запомнил.

Хью внимательно всмотрелся в лицо бездомного, но не смог распознать его.

— Не утруждайся, — заявил бомж, — у таких, как ты, память на мертвецов короткая. Вы помните лишь живых, да и то, до определенного времени.

— Неправда, — громок сказал Хью, время от времени поглядывая в сторону мелькнувшего за поворотом человека. — Мы такие же люди.

— Чушь, — усмехнулся бездомный и потянулся к своей котомке. Маленькая, потрепанная временем, сумочка лежала у его ног и была наполнена различным барахлом чуть больше, чем наполовину. Достав из нее пачку сигарет, бездомный вытянул трясущейся костлявой рукой одну сигаретку и поднес к губам. Вскоре по воздуху распространился горьковатый табачный дым.