Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать

Также я наблюдала сепарационную тревогу у некоторых клиентов и коллег, желавших покинуть госслужбу и перейти в свою практику или организовать собственный бизнес – то есть оставить «большую мать», которая относительно бесперебойно обеспечивала работой и зарплатой, ради самообеспечения, с его необходимостью самостоятельно решать многие вопросы (например, с налогами и потоком клиентов, своей нагрузкой и бюджетом).

Чем более неуверенным ощущает себя человек и чем сильнее его хотят удержать «сильные фигуры» (родитель, партнер, организация, общество), тем выше будет тревога. То есть любая сепарация может проходить с осложнениями, если вас никто не намеревался отпускать, более того, никто не хотел бы видеть вас отдельным или отделяющимся. Готовый к сепарации родитель будет отпускать ребенка в мир, давая ему послания: «Ты много получил, ты можешь; смотри, какой ты способный, сильный; иди и стань частью этого большого мира, сотвори, сделай в нем то, что тебе интересно». Родитель же, не готовый к тому, что ребенок перестанет нуждаться в нем, будет всячески подрывать его уверенность, усиливая значимость собственной фигуры для выживания.

При работе со взрослыми клиентами вы будете довольно часто встречаться с сепарационной тревогой, хотя ни один клиент, если он сам не является опытным психологом, не сформулирует то, что он переживает, как «я испытываю сепарационную тревогу». Скорее, вы будете замечать, что на запрос уйти от мужа, поменять место работы или съехать от родителей у клиента будет появляться сильное сопротивление или будут звучать регулярные «да, но…».

При этом чем выше и осознаннее желание перемен, тем сильнее может ощущаться тревога, тем сильнее будет внутренний конфликт «я хочу, но не могу». Некоторые клиенты испытывают значительные психические перегрузки, похожие на те, что происходят с самолетом на взлетной полосе: двигатели уже разогнаны, одна нога пилота давит на газ, другая на тормоз. Вся энергия, которая должна помочь действию, движению, останавливается и разносит «самолет» изнутри.

Сепарационная тревога внутри клиента звучит как:

– Ты не справишься, ты же ничего не можешь.

– Ты не сможешь, придется вернуться несолоно хлебавши, и тогда все тебя засмеют.

– Зачем тебе оставлять свою прежнюю жизнь, все же было хорошо…

– Смотри, сейчас у тебя все есть, а уйдешь – ничего не останется.

– За тебя много всего делали, а так придется самому. Но ведь ты не умеешь…

– Ну и что, если тебе что-то не нравится? Потерпишь. Зато все свои трудности ты уже знаешь и как-то с ними справляешься, а вот с новыми несчастьями можешь не справиться.

Даже в русском языке есть множество пословиц и поговорок, отражающих этот процесс: «от добра добра не ищут», «лучше синица в руках, чем журавль в небе», «жизнь прожить – не поле перейти», «жизнь – трудная штука» и т. д. Наверняка и вам сейчас вспомнились несколько.

Терапия сепарационной тревоги, помимо работы с самооценкой и уверенностью в себе, подразумевает несколько важных исследований.

1. Когда мы видим, что клиент хочет, но не может сделать шаг в свою новую жизнь, мы можем вместе с ним поизучать его прежний опыт сепарации и ответить на вопросы:

– Как проходила его сепарация?

– С каким посылом родители отправляли его в новую жизнь?

– Как они вообще замечали и комментировали его взросление?

– Как происходил его уход из родительского дома? Что ему способствовало, чем он сопровождался?

– Как родители отражали его первые шаги и успехи в самостоятельной жизни?

Мы на самом деле не замечаем, насколько пропитаны посланиями окружающих, которые сопровождали наши шаги к взрослости и самостоятельности. И пока мы это не осознаем, будет сложно отделить свои представления от чужих посланий.

Еще мы можем изучить некий фон, в котором происходило взросление: как сами родители относились к своей взрослой жизни? Какой они воспринимали ее?

Некоторые родители, сами не справляясь с наступившими взрослыми задачами, например, вынужденно рано повзрослев, давали понять своим детям, что в этой взрослой жизни нет ничего хорошего, что она тяжела, полна нагрузки, лишений и страданий. Вероятно, при преждевременном взрослении она именно такой им и казалась. Если их дети росли и взрослели постепенно, совсем не обязательно, что им будет так же тяжело, но тревогу перед любым новым и самостоятельным шагом этот посыл существенно повышает. Отделяя родительскую историю от своей, можно постепенно освобождаться от навязанного ими представления.

2. Одновременно наша задача вместе с клиентом замечать и осознавать, насколько он вообще знает себя.

Иногда родители в процессе воспитания замечают ребенка (особенно если он подросток) только тогда, когда он что-то делает не так. Тем самым они отражают только его «слабые» или «негативные» стороны, то есть фокусируются сами и фокусируют ребенка на том, чего он не может, не умеет. И если у клиента нет представлений о том, что же у него хорошо получается, в чем он силен или достаточно хорош, а в чем, возможно, даже превосходит других, то у него не будет и представления о внутренних опорах, которые помогут ему в его взрослой жизни.

3. Часто важно рассмотреть и то, как родители и окружение клиента относились к идее перемен и покиданию как таковому.

В некоторых семьях стремление ребенка к самостоятельной жизни, к новому могло сопровождаться не только отсутствием поддержки, но и осуждением, навязыванием чувства вины, запугиванием. И тогда, уходя в собственное плавание, кроме тревоги перед будущим ребенок был вынужден испытывать еще и тревогу из-за отвержения семьи, вину за то, что он заставляет родных волноваться или оставляет их, страх не выжить, поскольку за ослушание он будет наказан – лишен поддержки системы и оставлен в одиночестве.

Нужно помнить, что нормальная сепарация не подразумевает, что ребенок уходит из родительской семьи не оглядываясь и больше никогда не получает помощи и поддержки. В норме это постепенное взросление, наращивание способности опираться на себя и уверенность в том, что всегда есть близкие, которые подставят плечо. В конце концов, нет никакой доблести и душевного здоровья в том, чтобы резко стать абсолютно независимым и всегда рассчитывать только на себя.

Но при осложненной сепарации ребенок может получить послание: «имей в виду, или ты с нами, или справляешься сам и на нас не рассчитывай». То есть сепарация переживается как наказание за непослушание – «раз ты такой умный, то давай сам». Разумеется, в этом случае у любого человека, даже у самого уверенного, уровень тревоги будет значительно выше. К тому же может закрепиться убеждение, что любое стремление к самостоятельности или чему-то новому – это нечто плохое, чего нужно стыдиться.

Пожалуй, самый сложный тип осложненной сепарации – это посыл «уходя в свою жизнь, ты убиваешь». Этим часто грешат некоторые слиятельные матери. Поскольку такая мать считает, что она с ребенком составляет единое психическое целое, то покидая семью, ребенок разрушает это целое, то есть убивает ее. Уйти в свою жизнь, заплатив такую цену – став пусть даже символическим убийцей (а некоторые матери совсем не символически разыгрывают серьезную болезнь или угрозу своей жизни при попытке сына, например, жениться или уехать в другой город), становится почти невозможно.

Даже если такой взрослый ребенок все же решается на подобный рывок, то в терапии мы потом можем замечать очень высокий уровень тревоги, который будет сопровождать почти любое его сильное желание – как будто оно способно убить. Такой клиент может испытывать постоянную фоновую тревогу не только из-за страха не справиться в будущем, но и из-за ожидания того, что от его желаний и действий непременно кто-то серьезно пострадает.

Несколько историй клиентов в моей практике были связаны с тем, что осложненная сепарация в старшем подростковом возрасте позже выливалась в страшные скандалы или огромные трудности при разводах (невозможность развестись при очевидно развалившемся браке, оставляемые партнеры буквально сходили с ума, ложились в больницу или угрожали суицидом), смене работы (шантаж, манипуляции, угрозы, преследования) или попытках эмиграции (от невозможности выехать из страны, болезней, сложных обстоятельств отъезда до невозможности получить новый статус в стране эмиграции). Такие клиенты часто испытывали тревогу при риске, незначительном ощущении или даже просто фантазиях о том, что кто-то пытается их захватить, удержать, не пустить, отнять их свободу действовать. При этом когда они эту свободу все-таки обретали, она также генерировала их тревогу.

При нормальной сепарации человек уходит с благодарностью за то, что ему дали родители, партнерство, организация или страна, и уносит в свою новую жизнь то, что он от них получил, приумножая полученное. Его успехи готовы обсуждать, им радуются и гордятся, в него верят, ему готовы помочь и посочувствовать, если в этом будет необходимость. Сепарация в этом случае не подразумевает обрыв связи. Эта связь просто превращается во взаимодействие между взрослыми и более отдельными людьми, каждый из которых строит свою жизнь так, как считает нужным.

При осложненной сепарации он уходит со страхом потери или полного обрыва связи с семьей, необходимостью тратить значительно больше сил на преодоление и проживание сильных чувств, с неосознаваемой потребностью чем-то заплатить за свою новую жизнь, сильной виной, если жизнь складывается благополучно, или внутренним запретом на это благополучие. Реализуется посыл семьи: «Без нас ты никто, и никакой хорошей жизни у тебя не будет». И, конечно, в таком случае человек тревожится о том, имеет ли он вообще право хотеть, начинать, действовать, быть хозяином, распоряжаться и выстраивать свою жизнь так, как считает нужным, ведь семья ему столько дала. Ему кажется, что семья давала что-то лишь для того, чтобы он вернул это ей ответным служением, а не для того, чтобы он вложил полученное в строительство своей жизни и будущего своих детей.

Возможные последствия осложненной сепарации – контроль и диктат выросших детей над жизнью стареющих родителей. В период, когда родители начнут зависеть от помощи своих повзрослевших детей, те будут наполнять их жизнь своими тревогами: «Мама, не поднимай, папа, посиди, кушайте то, делайте это…». Как будто никто по-прежнему не может сам разобраться с тем, что ему нужно. В таких семьях домочадцы занимаются по большей части не своими, а чужими делами, благодаря чему у них есть ощущение большого, не отдельного, целого.

Экзистенциальная тревога

Наконец, мы добрались до того вида тревоги, который присущ любому человеку и является неотъемлемым условием нашего существования: ведь жизнь полна сюрпризов, непредсказуема, непознаваема, изменчива и регулярно помещает нас в новые обстоятельства.

Впрочем, это не значит, что эту тревогу все осознают или актуально переживают. Ведь переживание экзистенциальной тревоги – это бремя и роскошь, свойственные лишь взрослой психике. Такая тревога сопровождает столкновение с экзистенциальными данностями: необходимостью совершать выбор и нести за него ответственность, поисками смысла, одиночеством и конечностью. Нам трудно прочувствовать и переживать ее, если мы не выполнили сепарационные задачи. В этом случае мы продолжаем заниматься укреплением своих детских защит и не способны ощущать жизненный вызов, потому что сфокусированы на важных родительских объектах или их проекциях.

Зачем же этот жизненный вызов нужен – не легче ли не чувствовать экзистенциальной тревоги? В жизни ведь и без нее достаточно разных тревог. Не чувствовать, действительно, легче. Более того, другие виды тревоги, как правило, перебивают, затмевают переживание экзистенциальной. Но не встречаться с ней – означает считать свою жизнь простой, постижимой и объяснимой. К чему, между прочим, многие и стремятся, и в чем на самом деле нет ничего плохого. Но даже в этом случае жизнь временами все же сталкивает с тем, с чем никто не планировал сталкиваться.

Разницу между упрощенным пониманием себя и взрослыми представлениями о жизни можно описать, к примеру, сравнивая лужу, что появляется возле дома после сильного дождя, и океан. Лужа не таит в себе многих сюрпризов: она обозрима, неглубока, временна, и при желании мы можем легко ее исследовать, увидеть ее границы. Океан же глубок, вечен, необъятен и непостижим. Встреча с ним завораживает, вдохновляет и вызывает тревогу. И если все-таки воспринимать собственную психику как океан, а жизнь – как попытку его хотя бы немного постичь, то можно понять, почему мы испытываем экзистенциальную тревогу.

Она появляется, когда мы принимаем сам факт: чего-то мы так и не сможем постичь, чем-то так и не сможем управлять, а мир значительно больше, чем мы можем себе представить. Не все поддается нашему контролю и желанию. Мы не способны познать все внутренние и внешние тайны, реализовать весь свой потенциал, полностью понять себя и других людей. В конце концов, мы рождаемся и умираем в одиночестве, и никто за нас не может прожить нашу жизнь. И во всем этом нет никакого высшего смысла, ибо все мы, в конце концов, умрем.

Так зачем нам переживать о том, что не подвластно нашему пониманию и контролю? Что-то в человеке временами стремится выйти за пределы понимаемого. Вопрос: «А что там, за пределами уже познанного?» – всегда двигал человечество вперед, способствовал прогрессу и развитию. Экзистенциальная тревога всегда сопровождает встречу с новым, непознанным, непредсказуемым. Выдерживать ее – означает разрешить себе оставаться в неведении, противиться желанию заместить вопрос как будто бы подходящим ответом.

Вспомните начало недавней пандемии, когда человечество столкнулось с новым вирусом. В самой пандемии не было ничего нового: они случались и раньше, а вирусы, подобные COVID-19, тоже встречались не так уж и давно. Тем не менее в какой-то момент было достаточно много неопределенности в том, как именно будет вести себя этот вирус, как среагирует на него организм человека, кто больше всего от него пострадает и какие меры необходимо принимать.

Но даже на начальном этапе исследования вируса социальные сети были заполнены выступлениями тех, кто как будто точно знал, как поведет себя вирус и как от него спасаться. Таким образом из неопределенности, которую действительно сложно выдерживать, особенно в ситуации непонятной угрозы, быстро организовывалась определенность. Многие люди слушали, читали, смотрели, а кто-то и продвигал таких предсказателей, выбирая из них тех, кто соответствовал именно их ожиданиям.

Склонные к тому, чтобы во всем видеть катастрофу, аплодировали тем, кто убеждал всех, что именно ею дело и кончится, беспечные считали переживания из-за вируса глупостью – «поболеем и пройдет», параноики считали его всемирным заговором, кто-то тоннами ел чеснок и имбирь, кто-то ставил вакцину, другие нападали на тех, кто ставил вакцину, считая их опасно глупыми, кто-то даже дома сидел в маске, а кто-то везде гулял, не заботясь о том, какой вирус принесет домой своей старенькой бабушке. Каждый опирался на то, во что ему хотелось или было выгодно верить, создавая картину определенности на основе собственного арсенала представлений.

Все это иллюстрирует тот факт, что нам очень сложно оставаться в неведении, и для того чтобы успокоиться, мы на любой «белый лист» проецируем свою, весьма ограниченную картину мира. Это понимание важно и для нашей психологической практики.

Встречаясь с психикой клиента, мы можем представлять ее лужей, а можем – океаном. Во многом это зависит от того, насколько мы изучили собственную психику, потому что именно она является инструментом в нашей работе. И в своей практике, и в работе моих студентов и супервизантов я замечала, как часто хочется заменить поиск быстрым обнаружением простых ответов. Значительно сложнее оставаться в вопросах: «Почему так? Как у клиента организовалось именно это убеждение, такая защита, эти представления о себе и мире? Что за этим стоит? Как это связано с его прошлым опытом и остальными частями психики?» Ведь так горячо желание решить за клиента: «Все нам понятно – это же просто то да потому».

Но, как правило, клиенты всегда чувствуют этот разочаровывающий момент, когда им пытаются подсунуть какие-то стереотипные или неточные быстрые ответы, вместо того чтобы поддержать поиск. И сам поиск, каким бы мучительным он ни казался обеим сторонам, значительно важнее ответов. Потому что когда подлинный и аутентичный ответ будет найден, все сложится. Конечно, картина не всегда оказывается приятной и льстящей нашему самолюбию, но всегда переживается как чрезвычайно ценная, потому что возвращает нам нашу целостность, приносит ощущение важности происходящего, глубокое понимание и значительное облегчение.

Что помогает справляться с экзистенциальной тревогой?

– Осознанность, способность замечать жизнь, себя и собственные процессы; способность к рефлексии и честному взгляду на себя самого (проще всего этого достичь в терапии, но также возможно и за счет духовных поисков и размышлений над собственной жизнью).

– Вовлеченность в жизнь, а значит, проработка всего того, что этой вовлеченности может мешать: от незрелости, инфантильности и связанными с ними поисками психического укрытия от встречи с жизнью до ощущения небезопасности, депрессии, сложностей в контакте с миром, психотравматических ситуаций.

– Психическая взрослость; готовность и способность влиять на жизнь, быть тем, кто ею управляет; способность принимать решения, а не избегать их, отдавая другим право управлять нашей жизнью. Готовность и возможность самоосуществляться, быть автором и творцом своей жизни.

– Умение ценить и признавать границы – как свои, так и чужие, в том числе собственную конечность, границу собственной жизни. Переживать окончания и потери не как трагедию и несправедливость, а как душевную боль, грусть, печаль или облегчение – естественные спутники любого завершения. Принятие конечности жизни заставляет нас задумываться о том, как именно мы ее проживаем, успеваем ли реализовать задуманное, ощутить важное, открыть в себе неоткрытое, да и просто пожить.

– Способность принимать риск и уметь переживать неудачи, быть готовым к новому и непредсказуемому без стопроцентной гарантии успеха. Если мы не умеем перерабатывать наши ошибки, превращая их в важный опыт, то нам будет сложно рисковать. Что мы приобретаем, когда оставляем прежнее ради нового? Есть представление, что в случае неудачи – ничего, хотя на самом деле даже в случае неудачи мы приобретаем опыт и навсегда что-то меняем в себе.

Экзистенциальная тревога связана с принципиальной непредсказуемостью жизни в целом. Травмированного или неповзрослевшего человека непредсказуемость обычно пугает, что приводит к попыткам или избегать пугающих ситуаций, или обходиться с ними с помощью тотального контроля.

Но рано или поздно такой человек будет вынужден признать, что профилактика и контроль не в силах победить непредсказуемость. Вероятно, из-за этого он испытает шок, злость и обиду, ибо много усилий было потрачено на то, чтобы все шло по намеченному плану. Обычно это вызывает и много других чувств: стыд, страх не справиться с незапланированным, досаду. Последствием всего этого может быть твердое решение избегать нового или пытаться еще лучше его контролировать. Важно понимать, что освоить неопределенность и непредсказуемость – это как прибавить к хорошо освоенному навыку хождения по земле навык плавать или даже летать, то есть совершенно иной способ взаимодействия с собой и средой.

Зачем нам максимально проявлять себя и самоосуществляться? Это позволяет выполнить задачу нашей жизни и уменьшить онтологическую вину – переживание, также присущее всем людям в случае нереализованности своего потенциала. Конечно, задача по полной реализации никогда и никем не может быть исполнена на все сто процентов. Мы можем лишь стремиться к самоосуществлению. Но если мы будем уклоняться от этого, то экзистенциальная вина и тревога будут напоминать о себе через разные психические симптомы и кризисы.

В терапии я иногда привожу метафору: клиент будто живет впроголодь, в то время как у него в подвале стоят сундуки с сокровищами. Но подвал закрыт, а ключ – утерян. Сокровища – это его потенциал и способности.

Таким образом, экзистенциальная тревога – это вечные качели между страхом жить и страхом умереть. Если мы все время движемся вперед, к новому – нам страшно, что мы потеряем то, что было: прошлые связи, привычное, устоявшееся, традиционное. И в результате уйдем так далеко, что в нас не останется ничего, что связывает нас с прошлым, с другими, – и это будет потеря какой-то важной части себя. Если же мы останавливаем движение вперед ради связи с кем-то или чем-то, ради прошлого, мы рискуем не раскрыть всю свою уникальность. И это тоже потеря части себя. Таким образом, чтобы не потерять себя, нам нужно и двигаться вперед, и оставаться там, где мы есть. Этот парадокс невозможно разрешить, его можно только назвать и научиться с ним жить. Это не страшно и не сложно, просто такова жизнь.

Итак, похоже, мы немного разобрались с видами тревоги, а теперь время поговорить об ее свойствах.

Часть II

К чему приводит тревога и что с ней делать

Глава 3

Что с нами делает тревога

Будущее для нас является в некотором роде белым экраном: никто достоверно не знает того, что произойдет. Если жизнь идет своим чередом, без каких-то сюрпризов, то мы считаем, что в следующий понедельник или предстоящей весной будут происходить определенные события, либо заранее запланированные нами, либо те, что всегда случаются с нами весной или в понедельник. Обычно жизнь хотя бы отчасти поддается планированию.

Но если случаются события необычные – незнакомые для нас или просто непредсказуемые, то мы оказываемся в ситуации, когда совершенно не знаем, чего ожидать. При этом какую-то картинку будущего все-таки хочется иметь. Вот почему мы проецируем на будущее то, что с нами уже происходило раньше. Мы достаем, как из шляпы фокусника, представления не только из своего прошлого опыта, но и из родового и даже культурно-исторического опыта страны или нации – и все для того, чтобы белый экран перестал быть белым и появилась хотя бы какая-то знакомая картина будущего.

Так, на протяжении последних четырех лет мои клиенты с большой убежденностью рассказывали, что скоро непременно: начнутся голод, погромы, бомбежки, тотальные слежки и доносы, всех посадят, чипируют, границы закроют, начнут отнимать детей, случится ядерная война, и что во всем виноваты: президенты разных стран, мировое правительство, масоны, олигархи, политики, сами люди, американцы, врачи, фармацевтические компании и так далее. Примечательно, что ни с одним из этих людей, рассказывавших свою страшную картинку будущего, ничего из вышеописанного не произошло. Но каждый проецировал опыт того, что уже случалось – с ним, его родом или страной. Мы помним, какие баталии разворачивались в социальных сетях при обсуждении пандемии или начала военного конфликта (в те благословенные времена, когда все еще могли писать то, что думают, не прибегая к иносказаниям) и сколько было тех, кто отстаивал свою картину будущего как единственно правильную.

«Если один раз это уже было, то точно может случиться еще раз» – с этим утверждением не поспоришь, как и с этим высказыванием Гегеля: «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз – в виде фарса». Хотя вообще-то найти мудрую мысль или поговорку, что-то подтверждающую или оспаривающую, можно на каждый случай.

Мы всегда ищем (и поэтому обычно находим) подтверждение нашим тревожным представлениям. Ведь неопределенность страшнее самых пугающих фантазий. Так дети, не понимая, почему развелись родители и куда делся папа, придумывают неутешительный для себя вывод: папа ушел, потому что я плохо себя вел, и они все время ругались с мамой из-за меня; я – плохой, но зато теперь все понятно.

Оставаться в неведении относительно будущего трудно, и только совсем не тревожные люди могут в случае неопределенности сказать: «Да будет, как будет». Для этого требуется серьезная уверенность в себе, ощущение контакта с дружелюбным миром и убежденность в том, что сами или с помощью окружающих они справятся со всем, что подкинет им жизнь. Что, кстати, тоже может оказаться лишь иллюзией, сформировавшейся на основе их прошлого позитивного опыта.

Только более или менее осознающие себя люди отдают отчет в том, что их представления – это лишь их собственная проекция, и что если им действительно хочется получить какой-то прогноз, то стоит изучать вопрос многосторонне, анализируя и сопоставляя факты (иногда сомнительной достоверности, поскольку достоверные в турбулентные времена добыть не так просто). Они также понимают, что вариантов будущего, как минимум, несколько, и та персональная картинка глобальной катастрофы, ну или, наоборот, картинка персонального удачного конца, которая эмоционально кажется очень достоверной, – это лишь один из них.

Разумеется, в сложные времена становятся очень популярными и востребованными разного рода предсказатели: астрологи, тарологи, гадалки, шаманы, ясновидящие и прочие знатоки эзотерического. Обращение к ним, чаще всего, ожидаемо снижает тревогу. Важно понимать, что каждый выбирает того, кому приятнее и спокойнее поверить: обычно это те, кто пророчит желаемое будущее.

Что же с нами происходит, когда мы говорим себе: «Я не знаю, что будет»? Нам кажется, что мы теряем контроль над ситуацией и не можем подготовиться к сложному предстоящему. Из-за этого возникает ощущение, что мы не справимся и потом будем чувствовать себя очень виноватыми, что мало сделали, чтобы предотвратить личную катастрофу. Поэтому мы стремимся подготовиться, пытаясь создать хоть какое-то представление о будущем и начиная готовиться именно к нему. То есть не к тому, что реально может произойти, а к тому, что мы вообразили и приняли за достоверное.

На самом деле нет ничего страшного, если мы предпринимаем что-то, чтобы унять наше беспокойство, важно лишь осознавать условную эффективность наших действий и признаться самим себе, что таким образом мы просто снижаем или обслуживаем свою тревогу.

1. Тревога зарождается и процветает на незнании себя, базовой неуверенности или сверхожиданиях.

Тревога часто обнажает нашу неуверенность и вызывает неприятное ощущение бессилия. Больше всего мы боимся не справиться с тем, в чем не очень хороши.

Чем меньше человек знает себя, тем больше его пугает будущее, поскольку он не понимает, какие свойства его характера помогут ему справиться, а какие могут помешать. Жизненный опыт и терапия в некоторой степени помогают приобрести представление как о первом, так и о втором.

К примеру, если у вас ни разу не болели дети или родственники, если вы сами не лежали в больницах, то вы не знаете, как это переживается и как с этим событием можно справиться. Если вы ни разу не разводились, не меняли работу, не путешествовали за границей, не переезжали в другую страну, если вас не предавали, не отнимали последние деньги, вы ни разу не оказывались с проколотым колесом и без запаски в лютый мороз на заброшенной дороге Сибири, то вы не знаете, как и что можно делать в таких ситуациях. Но если все это вам знакомо, вы выжили и, возможно, даже проработали эти переживания и их последствия со своим терапевтом, то вы становитесь менее тревожными, потому что не только справились со сложными жизненными обстоятельствами, но и поняли, за счет чего именно это сделали, а также приобрели ценный опыт. Не то чтобы я вам этого желаю, разумеется, нет. Просто если было, так теперь уже, вероятно, не так страшно.

Кажется парадоксальным, что многое переживший человек менее тревожен, чем тот, с которым за жизнь ничего особенного не случалось. «Развод? Болезнь? Война? Потоп? Переезд? Плавали, знаем», – говорят первые. «Лишь бы чего не вышло», – говорят вторые.

Но на самом деле никакого парадокса нет – часто те, кто пытается защититься от сложного и опасного мира, стараются создавать понятные, повторяемые ситуации: отдыхать в одном и том же месте, жить в одном и том же доме, общаться с одними и теми же людьми, работать на одной и той же работе. За счет такого образа жизни они не расширяют представление ни о себе, ни о мире. И тогда новые и непредсказуемые ситуации, которыми все-таки полна наша жизнь, могут вызывать у них очень сильную тревогу. С течением времени, становясь старше и слабее, они все больше стараются избегать чего-то нового в своей жизни, держась за прежние представления и лишая себя тех возможностей, которые может предоставить этот мир.

Много испытавшие люди, и в особенности те, кто прожил и проработал свои жизненные испытания в терапии, часто лучше понимают свои возможности. Они осознают как свои сильные стороны, так и ограничения. Например, в какой-то момент жизни они поняли, что плохо ориентируются на местности даже по карте, но за счет коммуникабельности и способности хотя бы несколько слов говорить на других языках они всегда могут справиться, спрашивая дорогу у местных жителей. Кто-то выкручивается за счет своего обаяния, кто-то опирается на свою огромную социальную сеть, а кто-то умеет добыть любую важную информацию.

Иногда обнаружить свои сильные стороны можно только в ситуации анормальной, необычной, даже рискованной. Если вы всячески оберегали себя от любых передряг, то вы, возможно, и не знаете, на что действительно способны. Вспомните ситуации, когда вы были приятно удивлены самому себе, – скорее всего, им сопутствовали весьма необычные обстоятельства. В то время как стремление избежать тревоги заставляет нас защищаться от вторжения нового и держаться за привычную картину мира; способность идти навстречу ей и переживать личностные катастрофы, если они все же случаются, делает нас свободнее, ослабляя ее удушающую хватку.

Важно не только быть в контакте со своими сильными сторонами, но и уметь принимать тот факт, что можете вы далеко не все – для некоторых это бывает не просто. Если вы живете с посланием «я должен справиться со всем, что мне предлагает жизнь», то уровень тревоги у вас всегда будет выше. Разрешение не справляться в психическом арсенале имеется далеко не у всех. В то время как для многих из нас оно жизненно необходимо, потому что позволяет понять, что вокруг есть люди, и какие-то из них могут нам помочь, если их об этом попросить.

Если в детстве вам часто давали «гордые», а на самом деле не самые полезные для здорового психического функционирования послания: «в этой жизни ты со всем должен справляться сам», «никогда ничего не проси, сами все предложат и сами все дадут», то тем самым лишили очень важного психического навыка – просить о помощи. А значит, отобрали право не мочь, быть неспособным и при этом все же как-то справиться.

Справляться самостоятельно – это прекрасно, но, к сожалению, не всегда возможно. И когда вы поймете, что в какой-то момент можете сами не сдюжить, то ваша тревога вырастет до серьезных размеров.

Если у нас есть лишь единственный разрешенный способ действовать, а остальные осуждаются или неприемлемы, то вероятность того, что он подойдет и сработает во всех жизненных ситуациях, сильно снижается. А если есть несколько вариантов на выбор: справиться самому, попросить о помощи, ничего не делать, сделать все возможное, пережить неудачу, потерять, пережить потерю, дать всему измениться и приспособиться к этим изменениям – то это помогает тревожиться меньше.

Понятно, что сверхтребования и сверхожидания от самого себя, основанные на родительских предписаниях, появившиеся в результате психотравм или встроенные в наш характер, создают избыточные напряжение и старание, которые далеко не всегда приводят к отличному результату. Так, не один раз я наблюдала, как сверхстарательный ребенок, который несколько недель подряд создавал, а потом постоянно улучшал, проверял и снова совершенствовал свой проект, был расстроен, когда получал ту же оценку, что и сосед по парте, сделавший проект в свое удовольствие на коленке за полдня. Или сочинение, написанное ответственной отличницей, казалось неживым и выхолощенным в сравнении с искренним и непосредственным сочинением менее старательного ученика.

Таким образом, тревога у таких людей становится последствием негласного правила: «ты не можешь не справиться, ты должен, обязан справиться во что бы то ни стало. Если не ты, то кто?» Надо ли говорить о том, как потом съедает их переживание вины и стыда, если справиться все же не удалось, и насколько это переживание укрепляет механизм старания и тревоги. Страх разочаровать себя самого и окружающих, ужас перед очередным переживанием вины и стыда заставляет их стараться, стараться и стараться, пока что-то окончательно не сломается внутри.

2. Тревога сопровождается катастрофичностью и туннельностью мышления.

Поскольку тревога обычно предлагает нам картинку будущего, в котором мы не справились, у некоторых тревожных людей наблюдается катастрофичность мышления. То есть они не воображают, что все может быть трудно, но в итоге будет хорошо, или у них сразу все получится, или получится что-то, хоть и не все. Нет, думая о предстоящем, они фантазируют о катастрофах разного масштаба. От «не лезь, а то запачкаешься, упадешь, ушибешься, поранишься» до «мир рухнет» – не важно, рухнут ли при этом ваши представления о себе или разрушится мир в целом.

У тревожного человека все самолеты падают; всех детей, задержавшихся с прогулки, похитили; мужья, не отвечающие на сообщение в течение минуты, завели любовниц; за недочет в работе всех тут же увольняют; у закашлявшего ребенка – точно воспаление легких, а если попадешь к врачам, то точно живым не выйдешь. Когда катастрофа генерируется в мышлении так легко, создается впечатление, что мир абсолютно небезопасен, люди представляют из себя угрозу, а жизнь видится постоянным ожиданием плохих новостей.

В процессе написания дипломной работы на тему одаренности у детей, я обнаружила исследование[1], в котором говорилось, что одаренные дети часто более тревожны, чем их менее одаренные сверстники, потому что могут вообразить и развернуть в своем мышлении много вариантов развития событий. Безусловно, если думать обо всех возможных версиях будущего, то катастрофичные там тоже, конечно, будут. Но нездоровая тревога заставляет нас как будто фокусироваться именно на них, а не на разнообразии положительных или достаточно хороших вариантов. В результате как будто бы возникает туннельность восприятия: мы подмечаем все признаки, ведущие к воображаемой катастрофе, но не видим остального.

Так, например, родитель подростка замечает только немытую голову, неубранную кровать, невыполненное обещание, запах табака, ухмылку в ответ на родительскую просьбу. И убеждается, что все пропало: ребенок катится по наклонной, станет наркоманом, умрет под забором – и так далее в зависимости от тревожно-катастрофической композиции в голове. Такой родитель как будто забывает тот факт, что его ребенок, помимо школы, еще успешно занимается на курсах, хорошо общается, у него высокий социальный интеллект, интересные друзья, лидерская позиция в классе, глубокий внутренний мир, широкий кругозор, активная гражданская позиция.

То есть возможная катастрофа как будто притягивает к себе всю психическую энергию родителя, заставляя его переживать только о своих тревожных фантазиях и вообще не замечать всего того, что его ребенок может. К сожалению, такой родитель может еще и наполнять подростка своей тревогой. И тогда ребенок, которому и так тревожно вступать во взрослую жизнь, но который получает лишь критику в свой адрес от наиболее значимых в его жизни людей, может начать думать, что он и вправду ни на что не годится.

Туннельность мышления может приводить к реальным бедам. Если родитель видит катастрофу, например, только в том, что его дочь-подросток «принесет в подоле», то он может упустить опасную депрессию, которая в тяжелом варианте способна привести к суициду. Какую-то мать больше всего волнует то, как ее ребенок кушает, чтобы у того, не дай бог, не было гастрита, из-за чего она пропускает реальные эмоциональные страдания подростка, тотальное одиночество или школьный буллинг, которые могут покалечить его значительно сильнее, чем воображаемый гастрит.

Таким образом, туннельность обеспечивает мнимую безопасность будущего, поскольку настроена на предотвращение избранной, а не реально возможной катастрофы. Сужение восприятия и сознания приводят к тому, что иные знаки, предвестники или уже реальные симптомы и явные события как будто остаются вне зоны нашего восприятия, и вероятность того, что мы пропустим нечто, требующее нашего внимания и реакции, повышается.

Неприятность туннельного сознания состоит еще и в том, что оно концентрирует нас на том, чего нет, то есть на дефиците. И тогда нам трудно увидеть то, что есть. То есть тревожный студент, например, думает о тех двух билетах, которые он еще не выучил, а не о тех тридцати двух, которые уже хорошо знает. И да, удача может отвернуться от него, он вытянет невыученный билет и получит плохую отметку. Но ведь тридцать два билета, то есть практически весь материал курса, он уже знает.

Родитель может ругать за внезапную «тройку» своего ребенка-отличника, боясь, что тот перестанет учиться. Но в этот момент он как будто забывает, что тот восемь лет подряд приносил отличные оценки. Постоянный фокус на дефиците приводит к нарастанию ощущения неуверенности, плохости, неспособности, а это только усиливает тревогу.

Для того чтобы не заразиться многочисленными и разнообразными по содержанию сценариями персонального армагеддона, важно помнить о том, что в любом человеке, стране, большой и малой системе всегда есть силы, действующие как на разрушение, так и на созидание. Безусловно, в какой-то момент и человек может сойти с ума, и цивилизация может погибнуть. Но, полагаю, что это происходит значительно реже, чем кажется тревожным людям. В конце концов, армагеддон, конечно, может случиться. Но есть разница в том, как мы его встретим – в ужасе и ожидании конца или спокойно работая, строя, растя детей, пока есть такая возможность.

3. Тревогой можно заразить.