Помоги проекту - поделись книгой:
Екатерина Арагонская оказывала цивилизующее влияние на жизнь двора. При ней не могло быть и речи о какой бы то ни было непристойности. Королева ожидала от дам такого же благонравного поведения, какого придерживалась сама, запрещала в своем кругу пустые развлечения и допускала к себе аристократов старшего поколения – в противовес бойким молодым людям из королевской свиты48. Вместе с королем она много делала для того, чтобы при дворе восторжествовала добродетель – если не в реальности, то хотя бы во внешних проявлениях.
5
«Непревзойденный строитель прекрасных дворцов»
Королевское великолепие ярче всего проявлялось во дворцах. Их часто строили с большим размахом и задумывали изначально или перестраивали с целью подчеркнуть могущество и власть монарха, так как любое здание, где поселялся король, становилось на это время местопребыванием правительства. Кроме того, королевские дворцы служили достойным фоном для различных церемоний, а также служили для размещения множества людей1.
Ни один другой английский монарх не имел столько резиденций, сколько их было у Генриха VIII. В большинстве своем они располагались в Лондоне и соседних графствах, а важнейшие дворцы строились на берегах Темзы, чтобы можно было без труда добираться по воде в столицу или Вестминстер. Остальные в основном возводились рядом с парками и охотничьими угодьями.
К сожалению, то немногое, что сохранилось до наших дней от тюдоровских дворцов, не позволяет оценить их тогдашнюю роскошь. Лучше всего строения той эпохи сохранились в Хэмптон-корте, где со времен Генриха VIII уцелели несколько парадных залов и служебных помещений, но и они впоследствии подвергались переделкам. Однако в последние пять лет[16] в некоторых дворцах произвели тщательные археологические изыскания, и, кроме того, были опубликованы исчерпывающие исследования трат короля на строительство, основанные на анализе его счетов. Теперь нам известно гораздо больше об этих исчезнувших резиденциях.
В XVI веке существовало два типа королевских жилищ: главные, самые великолепные, где «имелся холл», то есть в таком дворце мог разместиться весь двор, и в его главном холле кормили всех служителей, и менее значительные, которые вмещали не столь большое количество людей: как правило, их использовали во время туров по стране или охоты. Иногда двор оставался в одной из главных резиденций, а сам король, взяв с собой немногочисленных приближенных и слуг, удалялся в какой-нибудь небольшой дом, ища уединения.
От своих предшественников Генрих унаследовал семь главных резиденций: лондонский Тауэр, дворцы Гринвич, Ричмонд, Элтем и Вудсток, а также Виндзорский замок. Кроме того, ему достались семнадцать менее значительных зданий, из которых в Лондоне располагалось только одно – замок Байнардс. В Оксфордшире находились четыре королевских жилища: два охотничьих дома – главные здания поместий Бекли в Отмуре и Лэнгли в Шиптон-андер-Вичвуде (последним ранее владел Уорик Делатель Королей, затем его перестроил и часто посещал Генрих VII)2; Минстер-Ловелл-холл, конфискованный у семьи Ловелл в 1485 году, которым Генрих VIII никогда не пользовался3; Юэлм, являвшийся собственностью герцогов де ла Полей из Саффолка вплоть до того, как последнего представителя рода лишили прав и состояния. В Суррее располагались дворец Уокинг, а также поместья Уимблдон4 и Байфлит, последнее когда-то входило в состав герцогства Корнуолл. Коллиуэстон в Нортгемптоншире был любимой резиденцией Маргарет Бофорт, а в Диттоне (Бекингемшир) выросла Мария, дочь Генриха. В Главном парке Виндзора стоял особняк Виндзор5, а среди Виндзорского леса – Истхэмпстед-парк, дом, который любила Екатерина Арагонская и в котором Генрих VIII часто останавливался, когда ездил охотиться6. Хэнворт в Мидлсексе позднее был роскошно отделан и переходил от Анны Болейн к Екатерине Парр. В Уонстеде (Эссекс), на краю леса Эппинг, стоял охотничий домик, который Генрих обновил около 1515 года7; неподалеку от Хейверинга имелся дом, который получали в приданое королевы Англии, в то время отданный Екатерине. Королевским особняком в Линдхёрсте (Гемпшир) не пользовался ни один монарх из династии Тюдоров – в нем проживал смотритель Нью-Фореста – Нового леса. Наконец, в поместье Тикенхил (Бьюдли, Вустершир) принц Артур и Екатерина Арагонская жили на протяжении большей части своего недолгого брака.
Помимо этого, Генрих VIII получил по наследству четырнадцать замков. Замок Беркхэмстед в Бекингемшире пустовал после смерти в 1495 году прабабки Генриха Сесилии Невилл, герцогини Йоркской, и постепенно разрушался. Рочестерский замок в графстве Кент был построен при нормандцах, но когда король проезжал через Рочестер по пути в Дувр, он предпочел остановиться в близлежащем монастыре. Кроме перечисленных выше владений короля, в Кенте имелись еще два замка – Лидский, также входивший в состав приданого английских королев, и Дуврский, укрепленный и отремонтированный Эдуардом IV, с роскошными монаршими апартаментами, которые украшали росписи в виде королевских леопардов и геральдических лилий; Генрих VIII бывал там несколько раз. Замок Хайэм-Феррерс в Нортгемптоншире принадлежал герцогам Ланкастерским, но Генрих VIII снес его в 1533 году и употребил камни для украшения Кимболтона, куда позднее была сослана Екатерина Арагонская. В Нортгемптоншире находился также замок Фотерингей, бывший оплот дома Йорков, постепенно приходивший в упадок. Нормандский замок в Хертфорде Генрих VIII велел привести в порядок и устроил в нем резиденцию для своих детей, полагая, что эта местность отличается здоровым воздухом, – король всегда относился к таким вещам с большим вниманием9. Уорикский замок, построенный в XIII веке, был и остается могучей крепостью10. Генрих никогда в нем не останавливался, но по его приказу там возвели более мощные укрепления. В четырех милях к северу стоял замок Кенилворт, полностью перестроенный в XIV веке Джоном Гонтом, герцогом Ланкастерским; при Генрихе V в окруженном рвом саду появился «прелестный деревянный банкетный дом»11; Генрих VIII разрушил его, заменив павильоном для «удовольствий» («pleasaunce») на заднем дворе12, тоже деревянным, от которого не осталось и следа. Замок Ладжершолл в Уилтшире датируется XII веком, но король поддерживал там в жилом состоянии лишь небольшой охотничий домик. Крепость Ладлоу в Шропшире служила административным центром Уэльса; здесь в 1502 году скончался принц Артур. Замок Шериф-Хаттон в Йоркшире, появившийся в XIV веке, выполнял эту же роль для Северной Англии13. Там же, в Йоркшире, находился датируемый XII веком замок Понтефракт, где в 1400 году был убит Ричард II14. Бóльшая часть построек замка Садели в Глостершире относится к XV веку, когда его благоустройством занимался Ричард III15. Генрих VIII мало интересовался этими замками, старомодными, неудобными и ненужными. Он предпочитал свои новые резиденции, где главное внимание уделялось не крепости стен, а комфорту и стилю.
Помимо перечисленного выше, Генрих владел заброшенным старым дворцом Плантагенетов в Кларендоне (Уилтшир), который ни разу не посетил ни один из Тюдоров: ко времени правления Елизаветы он уже пребывал в руинах. Кроме того, в его распоряжении находился дворец Черного Принца в Кеннингтоне, в двух милях к югу от Лондонского моста. Екатерина Арагонская ненадолго останавливалась там в 1501 году, но в 1531-м дворец был снесен, а его камни использовали для строительства Уайтхолла. Наконец, Генриху принадлежали руины Савойского дворца на Стрэнде, некогда великолепной резиденции Джона Гонта, герцога Ланкастерского, сожженного бунтарями во время Крестьянского восстания 1381 года и не восстановленного. Генрих VII выделил средства для строительства на этом месте лечебницы, но его планы не были реализованы. Возведение Савойской часовни, находившейся в подчинении монарху, как и Вестминстерское аббатство, завершилось в 1517 году (впоследствии ее перестраивали).
Генрих VIII был «непревзойденным строителем прекрасных дворцов»16, «образцом совершенства для своего времени в тонком искусстве каменного зодчества»17. Дворцы, «которые он возвел (ибо в этом деле ничем не уступал императору Адриану и Юстиниану Законодателю), – писал в XVI веке топограф Уильям Харрисон, – превосходят все остальные, имевшиеся до него в этом королевстве; они – вечный пример для тех, кто придет после. Поистине, зодчество никогда не достигало в Англии такого расцвета, как при нем»18.
Всерьез интересуясь архитектурой, Генрих был открыт для новых идей. В те времена архитекторов как таковых не существовало, и собственники проектировали свои дома преимущественно с помощью землемеров, умелых каменщиков и «мастеров работ»19. Проектировщиком своих зданий Генрих назначил итальянца Иоанна Падуанского, определив ему ежедневное жалованье в два шиллинга, но ясно, что этот человек был лишь одним из многих специалистов, приложивших руку к созданию его дворцов. Король нанял еще нескольких опытных мастеров, которые имели чертежные кабинеты на всех основных строительных площадках, в частности в Гринвиче, Уайтхолле и Хэмптон-корте20. Генрих и сам умело составлял планы построек. Свои эскизы он хранил в Гринвиче, в особом шкафу, вместе с чертежными инструментами – циркулями, линейками, ножницами и ручкой с железным пером21, а во время строительства часто просил, чтобы ему показывали планы или предоставляли отчеты22. Генрих посещал стройки и проверял, как идут работы, а также принимал активное участие в подборе мастеров. Любого плотника, каменщика, водопроводчика или чернорабочего могли привлечь к выполнению королевского заказа, даже если тот был занят другим подрядом.
Король был требовательным работодателем. Ему не терпелось увидеть свои дома законченными, и он нередко настаивал на том, чтобы люди трудились по ночам, при свете свечей, дабы уложиться в установленные им сжатые сроки. По его распоряжению над строительными лесами натягивали полотняные тенты, чтобы работы не прекращались и в плохую погоду23. Однажды он велел выдать пиво, хлеб и сыр землекопам, которые в полночь стояли по колено в грязи, под дождем и рыли яму для фундамента24.
Во второй половине правления Генрих прибегал к незаурядным способам приобретения собственности: некоторые дома попали в его руки после издания против их владельцев актов о лишении прав и состояния (человека объявляли изменником, а его имущество конфисковывали), а также по обмену и в результате роспуска монастырей; правда, бóльшую часть зданий он купил. На момент смерти король владел более чем семьюдесятью резиденциями, на которые потратил более 170 тысяч (5 миллионов) фунтов стерлингов25. Значительная часть их ушла на починку и обслуживание зданий26.
Королевские жилища строили главным образом в позднем английском перпендикулярном стиле, с украшениями, которые создавались под бургундским влиянием, в частности с применением кирпича и терракоты. Вскоре начали сказываться и веяния итальянского Ренессанса – в «античных» орнаментальных мотивах. Основными отличительными чертами тюдоровских дворцов были многоэтажные гейтхаусы, или воротные сооружения (здания со встроенными в них воротами, являвшиеся, как правило, частью крепостной стены) с зубчатыми турретами (башенками, пристроенными к верхней части стены), эркерные окна с каменными средниками и высокие дымники на печных трубах. Большинство дворцов имели один или несколько внутренних дворов, как в Бургундии. Стекло тогда можно было увидеть только в богатых домах и церквях: обилие окон с декорированными или витражными стеклами в жилищах короля свидетельствовало о его богатстве и высоком статусе.
Каждый дворец Генриха был обильно украшен королевскими гербами, геральдическими эмблемами, вензелями, девизами и другими символами, высеченными на камне, изготовленными из терракоты или стекла, нарисованными в свойственной тому времени манере; эти изображения виднелись над входными дверями, на стенах, флюгерах и окнах. То была великая эпоха декоративного стекла; едва ли уцелел хоть один его образец из дворцов Генриха, однако сохранились свидетельства того, что витражи с сюжетными сценами появлялись только в окнах церквей и часовен, а в других помещениях использовали стекла с геральдическими мотивами.
Те же изображения повторялись в декоре интерьеров, появлялись на украшениях, посуде, мебели, тканях и ливреях слуг. Геральдика служила международным кодом, который прекрасно понимали представители высшего сословия, и Генрих VIII прослыл большим ее знатоком. В эпоху, когда многие люди не умели читать, такая многозначная символика триумфально объявляла всему миру о том, кто является хозяином сооружения; в случае с королем она служила распространению при помощи архитектуры сведений о древности его рода, а также формировала в умах подданных образ монарха и укрепляла представления о его могуществе. В те времена аристократы охотно демонстрировали верность своему повелителю, украшая собственные жилища королевскими гербами и эмблемами, часто – в преддверии высочайшего визита или в память о нем. Однако из-за того, что Генрих VIII много раз вступал в брак, эти украшения приходилось часто менять.
Каменщики, строившие дворцы для Тюдоров, были англичанами, отделкой же занимались в основном фламандцы (или голландцы, как их называли), которые обычно выполняли работы по стеклу, а также итальянцы, отвечавшие в основном за скульптурные украшения. Иностранных ремесленников сильно ограничивали в правах: их не допускали в английские ремесленные гильдии, и за время правления Генриха было издано три акта, которые ограничивали сферу деятельности приезжих мастеров. Однако членам королевского дома разрешалось не соблюдать эти ограничения, а потому король мог нанимать на работу кого угодно.
Королевские дворцы возводились по определенному образцу, который в период правления Генриха VIII постепенно менялся, так как король все больше искал уединения и был убежден в том, что чрезмерная близость к людям порождает неуважение с их стороны. До XIV века короли жили, ели и спали в главном холле и большой палате, жизнь проходила на виду у всех, понятия уединения практически не существовало. На протяжении XV века порядки, установленные при дворе, стали претерпевать изменения, которые отражались и на устройстве королевских дворцов. Свои официальные обязанности король теперь исполнял в приемных залах, все более тщательно отделанных, но имел возможность удаляться в небольшие уютные комнаты, где ел, спал, проводил время со своей женой или наиболее близкими к нему джентльменами. Но и там король никогда не оставался один, приближенные помогали ему даже при отправлении самых интимных потребностей. Для других придворных, а тем более для домашних слуг уединение было редкой или недоступной роскошью.
У короля и королевы имелись отдельные апартаменты, часто являвшиеся зеркальными отражениями друг друга; их называли половинами или сторонами короля и королевы. Каждая включала в себя приемный зал, личный покой, опочивальню и, как правило, еще несколько личных комнат. В начале правления Генриха эти покои по бургундскому образцу, принятому при Эдуарде IV и Генрихе VII, располагались друг над другом в центральном донжоне. Апартаменты короля часто устраивали на южной, солнечной стороне. Они состояли из трех помещений: двух наружных покоев – Большой сторожевой палаты, или комнаты для стражи, и приемного зала – и одного внутреннего, личного. Наружные покои были открыты для публики, внутренние – частная территория. Попасть в королевские апартаменты можно было либо из главного холла, либо по парадной лестнице. Доступ внутрь зависел от близости к королю; вступать в личные покои монарха дозволялось лишь тем, кто в наибольшей мере пользовался его благосклонностью.
Главный холл, хотя его строили для того, чтобы поражать воображение, и иногда использовали для масштабных развлечений, в первую очередь служил столовой для слуг: они принимали пищу за столами на козлах, которые после трапезы убирали. Король устраивал в главном холле пиры по большим праздникам только в начальный период правления. При Тюдорах, из-за тяги к уединению, которую все больше испытывали монархи и знатные особы, значение главного холла быстро сходило на нет. Великолепный холл Генриха VIII в Хэмптон-корте стал последним помещением такого рода в Англии.
Большая сторожевая палата соединялась с главным холлом. В этом зале, увешанном гобеленами и обставленном буфетами с золотой посудой, несли дежурство йомены стражи. Здесь разрешалось находиться всем придворным и слугам. Сторожевая палата являлась местом проведения различных увеселений и церемоний, трапезной для знатных людей, советников, послов и главных служителей двора27, а также антикамерой[17] для тех, кто ожидал аудиенции у монарха. К сторожевой палате часто примыкала комната для пажей, где придворные надевали церемониальные мантии, после чего проходили в приемный зал, чтобы получить от короля титул. По ночам в комнате стражи на деревянных лежаках с соломенными тюфяками спали пажи и эсквайры (оруженосцы) покоев.
Дверь из Большой сторожевой палаты вела в приемный зал; сегодня мы назвали бы его тронным. Главным предметом обстановки в ней был трон под роскошным балдахином с гербами, стоявший на помосте напротив входа. Ни один человек, «каким бы ни было его звание», «не мог ни подходить близко к королевскому трону, ни стоять под балдахином»28. В этом зале монарх собирал свой двор, давал аудиенции послам и церемониально принимал пищу. В отсутствие короля придворные могли посещать приемный зал, но должны были снимать головные уборы и кланяться трону, проходя мимо него. Часто это было помещение, где убранство и обстановка отличались наибольшей роскошью, и, конечно, именно здесь происходили важнейшие встречи и церемонии. При Генрихе доступ в зал постепенно расширялся, и его важность, соответственно, уменьшалась. Со временем его функции перешли к отделенному от приемного зала небольшим коридором личному покою – внутреннему святилищу короля, где проходила его частная жизнь. Тут он обычно трапезничал, занимался делами государства, отдыхал. Доступ в это помещение и те, что находились за ним, строго контролировался: сюда имели право входить только служители личных покоев и советники короля. Остальные должны были ждать приглашения.
Личный покой обычно представлял собой комнату среднего размера, убранную дорогими гобеленами и устланную коврами; в ней также стоял трон. В гринвичском личном покое имелись:
…стол для завтраков из орехового дерева, круглый стол, покрытый черным бархатом, квадратный стол, посудный шкаф из деревянных панелей, три длинные скамьи с тремя стульями, стол, два стола на козлах, часы, расписной стол29, стоячее металлическое зеркало, ветка с цветами, нанизанными на проволоку, три костяных футляра для гребней, четыре ларчика для драгоценностей, резной дубовый стул, регаль30 с футляром, пара столиков из кости и дерева31 в кожаном чехле, решетка для жарки, каминный совок и кочерга32.
Служба личных покоев составляла один из двух центров силы при дворе (другим являлся Тайный совет). Занятые в ней люди стояли ближе всего к королю, который сам выбрал их себе в компаньоны; они удовлетворяли все личные нужды своего повелителя, а потому находились в выгодном положении, имея возможность влиять на политику и выступать в роли главных советников Генриха.
За личным покоем обычно располагалось несколько предназначенных для короля внутренних помещений, которые в зависимости от размеров дворца отличались по площади и количеству. Часто они были отделаны филенчатыми деревянными панелями с резьбой, имитировавшей складчатую ткань, поэтому там стоял полумрак. В числе этих внутренних покоев имелись по крайней мере одна спальня, гардероб, или «камора со стулом»[18], «комната для уединения с избранными гостями», зала для облачения, часовня или молельня, а также, вероятно, кабинет, библиотека и купальня. Позднее эти помещения стали называть «тайными покоями»33, и они, как правило, соединялись с апартаментами королевы особой лестницей либо галереей. Заходить в тайные покои дозволялось только груму стула, который помогал королю справлять естественные нужды и возглавлял Службу личных покоев.
В парадной опочивальне Генриха VIII стояла массивная церемониальная кровать, однако ночевал он обычно во второй спальне, расположенной позади первой. В Гринвиче и Хэмптон-корте у короля имелась еще и третья спальня, на половине королевы. К каждой опочивальне примыкала гардеробная, по соседству с некоторыми из них располагались кабинеты. О спальнях Генриха известно относительно немного, так как он добился для себя предельного уровня обособленности в частной жизни.
Как правило, среди тайных покоев имелся хотя бы один кабинет, который король использовал как кладовую или для занятий делами, а иногда в качестве личной молельни, где поклонялся Богу наедине. В молельном кабинете Генриха в Хэмптон-корте находилась алтарная картина34, тогда как в «личном» он работал, там стояли «буфеты, столы, ларцы, сундуки и часы»35. В других кабинетах имелись шкафы с застекленными дверцами, где были выставлены разные диковинки и предметы искусства. Один из кабинетов в Гринвиче был заполнен шкафами и сундуками, ломившимися от таких вещей36. В небольших по размеру королевских домах кабинеты, помимо прочего, служили библиотеками.
Генрих увлеченно руководил разбивкой садов вокруг своих дворцов и приказывал сажать в них редкие декоративные растения37. Тогда в Англии не было такого разнообразия цветов, как в наши дни; естественно, особой любовью пользовались розы, причем дамасскую розу, как считается, первым стал разводить в стране личный врач Генриха Томас Линакр38. Среди других цветов упомянем лилии, фиалки, примулы, левкои, водосбор, лаванду и нарциссы, а также разнообразные травы, которые использовались в кулинарии и для приготовления лекарств.
Ни один из тюдоровских садов не сохранился, но известно, что они были регулярными по планировке и вначале – средневековыми по стилю. В свои личные сады король обычно проходил из тайных покоев по личной лестнице. От остальной территории дворца их отделяла высокая стена, а гулять там могли только служители Личных покоев39.
В одних садах были лужайки, в других – симметрично расположенные клумбы, обнесенные по краям низкими бордюрами или шпалерами и пересеченные сетью дорожек. На определенном расстоянии друг от друга были установлены полосатые столбы со скульптурами геральдических животных короля. Иногда имелись солнечные часы40 или деревья с фигурно подстриженными кронами. Подобный сад можно видеть на заднем плане портрета Генриха VIII и членов его семьи, который сейчас находится в Хэмптон-корте; изображенное на нем место – это дворец Уайтхолл. Характерными для той эпохи были «узловые» сады с квадратными клумбами, окаймленными плиткой, кирпичом или деревянными брусьями. На клумбах росли кусты и цветы, составлявшие узоры из переплетенных геометрических фигур, или «узлов». Их ввел в моду Генрих VII, который велел разбить такой сад «с королевскими узлами, аллеями и травами»41 в Ричмонде.
По желанию Генриха VIII во многих его садах строили банкетные дома, сооружали фонтаны и беседки из кирпича, камня или деревянных решеток, установленных на низких стенках. При нем в облике королевских садов начало проявляться влияние французского Ренессанса, так как садовников король в основном приглашал из Франции. С их появлением в оформлении садов стали использовать статуи, колонны, сферы и вазоны42. Ренессансные сады создавались с целью дать усладу чувствам и потешить разум, поэтому многие декоративные элементы имели символическое значение. Прогулка по саду была одним из главных удовольствий Генриха, а летом он часто обсуждал в садах дела с министрами, которым особенно благоволил.
Многие дворцы Генриха в 1540–1550-е годы зарисовал Антон ван ден Вингерде; некоторые из них позже стали привлекать внимание различных художников. Теперь известно, что не все эти картины отличаются абсолютной точностью, но все же на них запечатлены многочисленные детали: это уникальные свидетельства того, как выглядели давно исчезнувшие здания.
6
«Дом короля»
В королевских дворцах Генриха VIII окружала ни с чем не сравнимая роскошь. Внешние проявления власти и могущества в эпоху Тюдоров имели огромное значение: если человек был богат, он с гордостью демонстрировал это. Декор интерьеров зданий отличался пышностью и блеском, доходившими до безвкусия. Стены, потолки, гобелены и мебель в королевских апартаментах блистали золотом и яркими красками: все, что можно было позолотить или вышить золотыми нитями, украшалось именно таким образом. Следующим по важности считалось серебро, за ним следовали другие металлы. Убранство комнаты определялось ее значением. Все предметы для внутренних и наружных покоев короля тщательно подбирали, дабы они радовали глаз и создавали ощущение великолепия.
Генрих VIII стремился быть на переднем крае моды. В ходе его правления постепенно усиливалось влияние Ренессанса, и интерьеры королевских дворцов становились все более европейскими по стилю. В январе 1516 года впервые было упомянуто слово «antique» – «античный»1, после чего их начали отделывать в этом вкусе2. Считалось, что «античная работа» продолжает традиции живописи и скульптуры Древней Греции и Рима, но при этом она имела свои особенности, соответствовавшие реалиям XVI века, а само слово «antique», или «antic», как его часто писали, можно было понять в смысле «гротеск, шутовство» – стиль был вычурным и иногда озорным по сути3.
Генрих VIII выбирал для украшения своих дворцов и банкетных домов античные орнаменты и мотивы. Такой декор, вероятно, выглядел неуместным в средневековых зданиях, где соседствовал с геральдическими эмблемами и девизами, но он придавал интерьерам того времени ренессансный оттенок и делал их уникальными.
Одной из наиболее популярных разновидностей «античной работы» были гротескные украшения. Толчком к их появлению стала находка в 1490-х годах росписей I века н. э. в гротах (
Потолки во дворцах Генриха обычно были плоскими, с лепниной и подвесными украшениями; иногда их делали кессонными, обильно золотили и декорировали накладными рейками, помещали в кессоны красочные эмблемы и геральдические знаки. В некоторых случаях пространство внутри кессонов окрашивали или заполняли расписными панелями из кожи-маше – материала наподобие папье-маше, в котором вместо бумаги использовалась кожа; примером может служить так называемый кабинет Уолси в Хэмптон-корте. На упомянутом выше семейном портрете в интерьерах Уайтхолла изображен кессонный потолок в античном стиле. В больших помещениях, таких как залы и кухни, иногда оставляли открытые деревянные балки5.
Кирпичные стены дворцов по большей части штукатурили, в помещениях утилитарного назначения окрашивали, а в залах первостепенного значения часто отделывали характерными для той эпохи филенчатыми панелями с резным декором в виде складчатой ткани. В королевских апартаментах панели были более изысканными и сложными по орнаменту, часто с гротескными мотивами, что видно на упомянутом выше семейном портрете. Лишь в немногих залах имелись фрески или гротескные росписи, занимавшие центральное место в декоративном убранстве. Гротескные мотивы также появлялись на колоннах, обрамлявших тронное место в некоторых приемных залах6. Во многих помещениях имелись лепные фризы и карнизы. В Королевской длинной галерее Хэмптон-корта фриз украшали ангелочки-путти; его фрагменты сохранились до наших дней7.
В парадных залах висели шпалеры[19] или дорогие ткани, самые роскошные помещали в апартаментах короля. Одним из главных сокровищ Генриха был комплект итальянских шелковых завес, а в Хэмптон-корте у него имелись драпировки из златотканой парчи и бархата, расшитые королевскими эмблемами8. Одни были оторочены бахромой, другие посажены на подкладку. Вешали их либо внатяжку, либо драпировали.
Генрих VIII владел более чем двумя тысячами шпалер9, из которых около четырехсот унаследовал от своего отца. Среди них были необычайно ценные экземпляры. Использование настенных ковров в убранстве интерьеров свидетельствовало об огромном богатстве короля, так как их ткали из дорогих шелковых и шерстяных нитей, окрашенных дорогостоящими пигментами; на изготовление каждого у группы опытных ткачей уходило три года. В 1528 году король заплатил 1500 (около 450 тысяч) фунтов стерлингов за набор из десяти шпалер со сценами из жизни царя Давида.
В Хэмптон-корте сохранились двадцать восемь шпалер Генриха. Из них десять образуют цикл «История Авраама»: Генрих заказал их в 1530-х или 1540-х годах для главного холла дворца, где они висят и поныне. Самые дорогие в его коллекции, сотканные целиком из шелка и позолоченных серебряных нитей, они были привезены из Брюсселя. Считается, что основой для них послужили картины или рисунки фламандского мастера Бернарда ван Орлея. Три гобелена из цикла «Семь смертных грехов», четыре из цикла «Триумф Петрарки» и некоторые другие изначально принадлежали кардиналу Уолси. У Генриха VIII имелись еще четыре набора гобеленов: сюжеты из жизни Есфири, «История Юности», «Семь возрастов» и, наконец, сцены охоты10. Немалой популярностью пользовались геральдические мотивы: в замке Хивер находится фламандский гобелен с гербом Генриха VIII.
Многие гобелены начала XVI века были изготовлены во Фландрии. Мастера-ткачи создавали их по собственным эскизам, сочетая новые классические веяния с традиционными для Средневековья рыцарскими мотивами. Однако в 1515 году Рафаэль положил начало новому направлению, выполнив рисунки для серии гобеленов «Деяния апостолов» по заказу папы Льва X. Новшеством стали крайне детальные изображения, не оставлявшие места для импровизации ткачей. К сожалению, восторженные меценаты, стремившиеся следовать этому новому методу, часто поручали заказы не таким даровитым художникам, как Рафаэль, и на протяжении XVI века композиции и цветовые решения гобеленов заметно ухудшились. Генриху VIII удалось приобрести серию гобеленов с рисунков Рафаэля, сделанных для папы; вероятно, они висели в Виндзорском замке11.
Около 1542 года король заказал для своих новых покоев во дворце Уайтхолл еще один набор великолепных брюссельских гобеленов на классическую тему – «Торжество богов». Из семи сохранились только два: «Подвиги Геракла» и «Победа Бахуса», сегодня они украшают приемный зал Уильяма III в Хэмптон-корте. Такие произведения, выполненные в изысканной итальянской манере, удачно дополняли античный декор дворцовых залов.
Гобелены во дворцах часто меняли, причем лучшие вывешивали по случаю важных государственных событий. Когда они не использовались, их держали под огромными прессами; один из прессов в Гринвиче имел в длину 55 футов12. За обращение с гобеленами и их починку отвечал хранитель Главного королевского гардероба. Гобелены чистили хлебом, крошки сметали щетками. Как правило, их вешали на крючки с помощью петель или прибивали гвоздями к закрепленным на стенах рейкам. В менее важных помещениях стены иногда декорировали расписными тканями, намного более дешевыми.
Оконные рамы и средники обычно белили, а решетки красили в красный или черный цвет, как в Хэмптон-корте13. На подоконниках и рамах иногда вырезали девизы или геральдические знаки. Окна внутренних королевских покоев завешивали шторами или закрывали ставнями, временами – и теми и другими14; для этих целей применяли также гобелены или ковры. Портьеры у короля были в основном из атласа или шелка, которые подбивали клееным холстом; имелась одна пара штор, «сшитых из кусков пурпурного, белого и черного атласа»15. Занавеси висели на позолоченных кольцах, надетых на закрепленные шесты; для их закрывания и открывания, если окна были высокими, использовались длинные палки16.
На миниатюрах в Псалтири Генриха VIII17, датируемой примерно 1540 годом, показаны интерьеры в стиле итальянского Ренессанса, со стенами и колоннами, отделанными мрамором, арочными дверными проемами, полами, вымощенными яркой плиткой. На одной изображена кровать в классическом стиле, с сине-золотым пологом и занавесками. Высказывалось предположение, что эти комнаты являются плодом фантазии художника, но многие детали обстановки – сама кровать, плитка на полу и кресло с Х-образным каркасом – типичны для того периода. Возможно, эти помещения существовали в действительности, например во дворце Нонсач, построенном Генрихом и давно исчезнувшем. На утраченной фреске Ганса Гольбейна из Уайтхолла король и его семейство изображены в похожей обстановке, выполненной в классическом духе.
Полы во дворцах Генриха были либо дубовыми, порой оштукатуренными и окрашенными под мрамор, либо плиточными. На нижнем этаже пол часто мостили кирпичами или каменными плитами.
Многие комнаты при Генрихе все еще устилали тростником, смешанным с ароматными растениями вроде шафрана, как было принято в Средние века. Такая подстилка называлась «grise»[20]. Она хорошо улавливала грязь, распространяла приятный аромат, но по прошествии недолгого времени начинала пахнуть «выделениями людей, кошек и собак»18. По распоряжению короля подстилку меняли «каждые восемь-десять дней»19, а в приемном зале и личных покоях – каждый день, но это не всегда устраняло запах, и дома приходилось покидать для проведения генеральной уборки. При Генрихе вместо подстилки стали употреблять тростниковые циновки20 четырехдюймовой ширины и такой длины, чтобы они покрывали весь пол. В 1539 году мастер Джон Крэддок получил пожизненную монополию на снабжение циновками всех королевских дворцов вблизи Лондона21. Фрагмент такой циновки недавно обнаружили под досками пола бывшей комнаты придворного в Хэмптон-корте22.
Ковры, обычно изготовленные из шерсти или бархата (последнее слово тогда обозначало любую плотную и стойкую к износу мебельную ткань), клали на пол только в королевских апартаментах; кроме того, коврами покрывали столы и буфеты, их вешали на окна и стены. У Генриха VIII было больше восьмисот ковров, в большинстве своем турецких23. Он также имел в своем распоряжении множество восточных ковриков, или «тканей для пола», которые часто расстилали перед троном24. Ковры, как и гобелены, стоили очень дорого и потому являлись важными символами статуса.
Королевские апартаменты обогревались при помощи «огненных сковород» – передвижных жаровен на колесиках – либо очага, который топили вязанками хвороста или большими поленьями. Последние в то время называли «talshides» и выдавали всем, кому полагалось «придворное содержание». В Уайтхолле и Гринвиче стояли отделанные кафелем дровяные печи, какими пользовались в Европе с XIII века. Зеленые глазурованные плитки от такой печи обнаружили в 1939 году при раскопках в Уайтхолле. На них есть инициалы «HR»[21], а значит, печи были сложены для короля. Подтверждением этому служит и тот факт, что добываемый на побережье, а потому дорогой морской (битумозный) уголь предназначался только для членов королевской семьи. За покупку и доставку каменного и древесного угля отвечало особое подразделение двора – Угольный дом.
В большинстве дворцовых помещений устанавливались камины. Обычно их сооружали заподлицо со стеной, устраивая четырехцентровую перпендикулярную арку, часто декорированную. В королевских покоях каминные арки могли быть, вероятно, сложными. Известно, что камины в Уайтхолле, Гринвиче и Хэмптон-корте, появившиеся при Генрихе, были отделаны в ренессансном стиле.
В замке Хивер имелась решетчатая подставка для сжигания дров в очаге из чугуна и полированной стали, с эмблемами и инициалами Генриха VIII и Анны Болейн. Сегодня это приспособление работы королевского слесаря Генри Ромена можно увидеть в главном зале дворца Ноул в Кенте. На такие подставки укладывали поленья – те горели лучше благодаря циркуляции воздуха под ними. Летом перед каминами ставили ширмы. У Генриха VIII была ширма, которую он вырезал своими руками, с ножками в виде львов, драконов и грейхаундов25.
Внутренние дворы и лестницы во дворцах освещались фонарями. В некоторых помещениях зажигали факелы, которые вставляли в железные скобы на стенах или в железные светильни, закрепленные на столбах26, – это касалось парадных апартаментов27. Комнаты попроще освещались свечами из пчелиного воска, стоившими дорого: только те, что стояли в королевских покоях, ежегодно обходились в 400 фунтов стерлингов28. Свечи обычно вставляли в подсвечники с шипами или углублениями или в канделябры, крестообразные либо круглые, которые подвешивали к потолку или ставили на пол. Подсвечники изготавливали из позолоченного серебра, железа, меди или латуни; те, которыми пользовался король, могли быть выполнены в античном стиле.
Для освещения жилых комнат Генриха VIII использовали кубики пчелиного воска с фитилем29, а также «салатное» масло, которым заправляли небольшие лампы короля30. Более дешевые свечи, которые называли «white lights» («белыми огоньками»), или тростниковые лучины применялись в небольших помещениях и в комнатах слуг. Каждое утро, около девяти часов, во избежание расточительства все лампы, огарки свечей и факелы собирали. Свечи, воск и жир заготавливали и хранили на свечном складе, за который отвечал особый сержант; ему помогали три йомена и паж. Из-за дороговизны отопления и освещения зимой при дворе ложились спать раньше, чем летом.
Мебели во дворцах Генриха VIII было относительно немного, так как при дворе собиралось множество людей, для чего требовалось свободное пространство. Поэтому мебель по большей части была предельно утилитарной – прочно, но грубо сработанной. Ее изготовлением обычно занималось Управление работ, основным материалом служил дуб. Вещи, предназначенные для королевских покоев, украшали резными панелями с незамысловатыми средневековыми орнаментами, и только после 1540 года их начала заменять резьба в ренессансном стиле. За обеспечение жилищ государя необходимыми предметами обстановки отвечала служба под названием Королевский гардероб.
Естественно, лучше всего меблированы были покои короля. Наиболее важными предметами в них являлись троны, кровати и буфеты. Эти вещи считались священными и неприкосновенными: никому не позволялось сидеть на троне короля, «опираться на его кровать, приближаться к шкафу, где лежала королевская подушка, стоять на его ковре»31.
Из мебели времен Генриха VIII до наших дней не дошло почти ничего, однако тогдашние источники дают некоторое представление о том, как она выглядела. Многочисленные троны имели типичную для того периода Х-образную форму32, сиденье и спинку обтягивали бархатом или золотой парчой, которые закрепляли с помощью позолоченных обойных гвоздиков33. На трон клали подушку с кисточками, обшитую по краям витыми шнурами, рядом с ним ставили скамеечку для ног. Над тронным помостом простирался роскошный балдахин из парчи, дамаста или бархата, украшенный бахромой и кистями, на которые шло венецианское золото34; задник – кусок ткани, примыкавший к стене, – иногда расшивали королевскими гербами, вензелями и тюдоровскими розами. Королевскую подушку несли перед монархом в процессиях, и любое сиденье, куда ее клали, становилось троном – местом сосредоточения королевской власти35. На первой Большой печати Генриха VIII его изобразили сидящим на средневековом троне, однако к 1542 году, когда изготовили третью Большую печать, троны уже украшались тонкой ренессансной резьбой с античными мотивами36.
Трон королевы был меньше по размеру, с более низким балдахином, но украшался так же богато37. Кресел насчитывалось очень мало, и они, как и скамьи с высокими спинками, предназначались для высокопоставленных особ. Все остальные размещались на табуретах (во внутренних покоях) и на лавках (в наружных покоях). Никто, кроме королевы, не мог сидеть в присутствии короля, не получив на то его приглашения.
Богатство человека в те времена часто измерялось количеством кроватей: украшенные резьбой, с дорогими шторами, они обычно были самыми ценными предметами мебели, и нередко их завещали потомкам. У Генриха VIII было много роскошных кроватей. Одна, стоявшая в Виндзоре, площадью в одиннадцать футов, имела золотой с серебром балдахин и шелковые шторы38; такая же кровать принадлежала Генриху VII. Еще одну «огромную дорогую кровать» Генрих унаследовал от кардинала Уолси: у нее были позолоченные столбы, четыре шара с кардинальскими шапками, полог из красного атласа, расшитый розами, подвязками и порт-кулисами, и бело-зеленый подзор. Кровать Генриха в Хэмптон-корте имела восемь футов в длину, балдахин из золотой и серебряной парчи, окаймленный шелковой бахромой и пурпурной бархатной лентой, а также обшитые золотой лентой фиолетово-белые занавески из тафты39.
Жены короля тоже почивали в роскошной обстановке. У Анны Болейн была «великолепная постель», украшенная бахромой из венецианского золота и кистями из флорентийского золота40, а у Джейн Сеймур – «большая дорогая кровать» с драпировками, которые она вышила своими руками41.
В начале правления Генриха большинство королевских кроватей имели балдахин, прочный деревянный каркас и дощатое основание; около 1525 года их сменили веревочные сетки, поддерживавшие матрас или перину. Полог или балдахин подвешивался к потолку на шнурах. Днем шторы, державшиеся на прикрепленных к стене рейках, раздвигали и подвязывали. Иногда зимой вешали плотные, тяжелые занавеси, а летом – более легкие. Позже при Генрихе появились первые кровати с балдахинами на четырех опорах. Изголовья, ставшие выше, украшали замысловатой резьбой и росписью; мотивами для рисунков служили геральдические эмблемы, вензеля, части растений, фигуры людей и медальоны. В коллекции Баррелла (Глазго) есть дубовое изголовье кровати с инициалами Генриха VIII и Анны Клевской, выведенными краской, и гротескной резьбой, датируемое 1539 годом, а резное изголовье, хранящееся в замке Хивер, украшено английским королевским гербом и, как считается, принадлежало Анне Болейн. Это две единственные детали мебели, оставшиеся от Генриха VIII.
Покрывала для кроватей короля делали из лучших материалов – шелка, бархата и даже меха. Простыни шили из превосходного батиста. У Генриха были шерстяные одеяла, перьевые подголовные валики и подушки. Он спал не менее чем на восьми матрасах, каждый из которых был набит тринадцатью фунтами чесаной шерсти. Под королевской кроватью хранилась низкая койка на колесиках. Каждый вечер ее выдвигали для одного из джентльменов личных покоев, которые ночью по очереди дежурили у государя. Король не спал в парадных постелях, используя их для ежедневных церемоний вставания и отхода ко сну. Ночи он проводил в кроватях меньшего размера, не так обильно украшенных, которые стояли в его личных опочивальнях.
Важных гостей размещали в комнатах с великолепными постелями. В 1532 году Генрих приказал установить десять «дорогих кроватей» в Уайтхолле42. Служители двора и слуги спали на простых кроватях или деревянных лежанках.
В королевских апартаментах повсюду можно было видеть буфеты с выставленной напоказ посудой, шкафы и комоды. Часто их накрывали коврами, дорогим бархатом или парчой43. В соответствии с бургундским обычаем буфеты обычно делали в несколько ярусов или ступенчатыми: чем выше получалась «витрина», тем величественнее выглядел хозяин. Для важных государственных мероприятий у Генриха имелись двенадцатиярусные буфеты, охранявшиеся «буфетирами» (возможно, от названия этой должности – «buffetiers» – произошло народное прозвище стражников-йоменов лондонского Тауэра: «beefeaters», то есть «едоки мяса»). На буфеты также ставили блюда и напитки перед подачей на стол.
Золотая и серебряная посуда – кружки, блюда, кубки, чарки, кувшины и солонки – в то время являлась одним из важнейших символов статуса. Положение и достаток человека оценивались по его способности устроить ужин, не используя ни одной вещи из парадного буфета. Генрих владел 2028 предметами посуды44. Большинство их позже переплавили, сохранились только три вещи: часы-солонка из позолоченного серебра, подаренные Франциском I около 1535 года, – изысканный образец готического и ренессансного стилей45; королевский золотой кубок46, когда-то принадлежавший герцогам Бургундии; наконец, хрустальная чаша с золотой и эмалевой отделкой47. Часть посуды хранилась внутри личных покоев короля, в «огромных решетчатых сундуках», обтянутых кожей и обитых изнутри «бристольской красной» тканью48.
Есть сведения о том, что Екатерина Арагонская унаследовала кубок Говарда «Благодать»[22] из слоновой кости и позолоченного серебра, украшенный драгоценными камнями. В 1520 году у короля и королевы имелись позолоченные кубки с их именами, выгравированными по краям, золотая солонка с гравированными инициалами «H» и «K» и эмалевыми красными розами, а также золотая чаша с эмалевыми розами, красными и белыми, «подаренная королю королевой»49. Сокол – эмблема Анны Болейн – восседает на крышке кубка Болейн, выполненного в античном стиле и несущего лондонское клеймо 1535–1536 годов50.
Из всех своих вещей Генрих особенно ценил часы – предмет роскоши, доступный в ту эпоху только очень богатым людям. В инвентарной описи его имущества перечислены семнадцать стоячих часов с курантами и «будильниками», которые «отбивают четверть и половину часа»; двое часов были «выполнены в виде книг» (Екатерина Арагонская также владела часами из золота с эмалью в виде книги), другие – оправлены в хрусталь, украшены рубинами и бриллиантами51. Помимо этого, у короля имелись «настенные часы, заключенные в стекло, с отвесами [гирями] из свинца и металла»; часы, которые отображали «приливы и отливы моря» или показывали «все дни года с планетами и [имели] три движущихся циферблата»; а также часы «античной работы», часы, украшенные розами, гранатами, и часы «в форме сердца» с боем. Одни часы стояли на резной подставке в личных покоях короля в Хэмптон-корте52, другие – на буфетах и шкафах, третьи вставлялись в настенные крепления. Король платил часовщику 40 шиллингов в год за обслуживание всех этих механизмов. Сохранились только настенные часы из позолоченного металла в стиле эпохи Возрождения, которые находятся в виндзорской Королевской библиотеке. На их гирях выгравированы инициалы и девизы Генриха VIII – «Dieu et mon droit» (
Другие предметы, встречавшиеся в королевских покоях, ни по ценности, ни по занимательности не шли ни в какое сравнение с часами. Столы начала эпохи Тюдоров не отличались замысловатостью конструкции. Лишь те, что стояли на помосте в главном зале, украшались резьбой. Такие столы постоянно находились на своих местах, как, например, в поместье Мор53, и могли иметь более двадцати футов в длину. Однако большинство столов представляли собой просто доски, положенные на козлы, и уносились по окончании трапезы. Как в королевских покоях, так и в кабинетах столы покрывали тяжелыми скатертями с бахромой54.
До наших дней дошел складной письменный стол Генриха VIII55 – превосходный с виду, изготовленный из окрашенного орехового дерева и позолоченной кожи. На нем изображены гербы короля и Екатерины Арагонской, которые поддерживают путти с трубами, Венера, Марс, медальоны в ренессансном стиле и фигуры, взятые из античного искусства. Обитый бархатом стол спереди снабжен доской, которую можно откинуть при поднятии крышки, получив доступ к трем ящикам; ручки расположены по бокам.
Многие предметы, особенно одежду и постельное белье, держали в дубовых ларях, иногда украшавшихся резными панелями с декором в виде складчатой ткани, листвы, фигур людей и животных. Расписные и позолоченные сундуки богачи заказывали во Фландрии или в Италии. Мастер Грин, королевский «делатель кофров», постоянно отправлял своему повелителю сундуки с выдвижными ящиками, обтянутые тканью или кожей и дополненные кожаными дорожными сумками56.
Будучи тщеславным, Генрих VIII располагал множеством «зеркал, чтобы смотреть в них». В то время зеркала изготавливали из полированной стали, стеклянные еще не вошли в употребление. У одного из них в отделке применили «фиолетовый бархат и позумент из венецианского золота, туго натянутые вокруг него»57. Другое, заказанное в 1530 году, было ростовым58. Королевские зеркала вешали на стены рядом с картинами и географическими картами. В длинной галерее Хэмптон-корта помещались четыре зеркала, а в Уайтхолле их было четырнадцать59.
На всеобщее обозрение выставлялись также «горшки из глины, расписной, называемой порселаном»60: вероятно, их привезли из Венеции, где фарфор («порселан») производили приблизительно с 1470 года. Что касается стеклянных изделий, то в одном только нижнем кабинете короля в Гринвиче было выставлено тридцать восемь штук61.
Двор Генриха можно назвать странствующим, как и все королевские дворы Средневековья. Обычно король переезжал с места на место около тридцати раз за год, хотя в конце его правления такое случалось реже. Зимой он, как правило, находился в Лондоне или его окрестностях, в другие же времена года совершал более долгие путешествия, иногда объезжая страну. Перемещения между резиденциями и сроки пребывания в каждой из них, измерявшиеся днями или неделями, зависели от различных факторов. Король руководствовался прежде всего политическими соображениями; второй по важности причиной переездов было его желание поохотиться в своих угодьях. После пребывания в доме монарха со свитой следовало тщательно убрать, проветрить и освежить его, к тому же имевшихся в округе запасов воды и продуктов могло не хватить надолго. Часто король менял место пребывания, убегая от чумы или других заразных болезней. Обычно он следовал по заранее спланированному маршруту, известному под названием «гест», но последний мог меняться.
Объем работы, выполнявшейся при перемещении двора, поражает воображение. Необходимо было перевезти не только придворных и слуг, но и бóльшую часть мебели. Этим занималась служба Королевского гардероба. Требовалось разобрать кровати, снять со стен гобелены, упаковать одежду и постельное белье, спрятать ценные вещи в надежное хранилище или взять их с собой. Новый дом готовили к заселению грумы покоев и Личных покоев, которые должны были закончить все к прибытию короля62. Покинутый дом становился пустой оболочкой, там оставляли лишь самую необходимую обслугу под надзором смотрителя: как правило, это был один из доверенных придворных, которому разрешали поселиться в доме или предоставляли жилище неподалеку63. За благополучное завершение каждого переезда отвечал старший квартирмейстер, за ним оставалось последнее слово в вопросе о распределении комнат. Успех зависел от того, насколько хорошо он был знаком с устройством нового дома и особенностями размещения придворных в ранее посещенных резиденциях.
Бóльшую часть поклажи везли на повозках, телегах, мулах, вьючных лошадях или лодках64. Вещи складывали в сундуки или заворачивали в холстину, за их сохранностью во время перевозки следили особые люди; иногда груз накрывали кабаньими шкурами для защиты от дождя. Часть домашней утвари оставляли в хранилищах до того момента, пока в ней не возникала нужда: в каждом доме имелся свой передвижной гардероб[23], а в крупных существовали отдельные гардеробы кроватей, парадных одеяний и сокровищницы65.
Король, как и большинство людей, путешествовал верхом на лошади. Дороги в XVI веке по большей части находились в плачевном состоянии, ремонтировать их обязывали местных землевладельцев, которые зачастую не справлялись с этим. На деле многие представляли собой грязные, ухабистые колеи, и в плохую погоду передвигаться по ним было опасно, а то и вовсе невозможно. Указателей было так мало, что в отдаленных местностях (особенно на севере страны) путешественникам приходилось нанимать проводников из местных жителей, чтобы не сбиться с пути; даже Генрих VII как-то раз заплутал между Бристолем и Батом. Главные дороги были построены римлянами, но и они содержались плохо. Кроме того, путникам досаждали нищие и порой угрожали разбойники. Вскоре после восшествия на престол Генрих VIII распорядился о строительстве нескольких новых дорог и ремонте важнейших из числа старых, после чего колесный транспорт стал использоваться активнее. Лучший вид имели те, что предназначались для монарха, например Кингс-роуд (Королевская дорога), которая ныне проходит через район Челси в Лондоне, а когда-то была частью частной дороги, соединявшей Уайтхолл и Хэмптон-корт. Эти магистрали, числом полдюжины, обеспечивали сообщение между большинством главных резиденций короля.
Королева и придворные дамы ехали на верховых лошадях, в колесницах или в носилках. Колесницы – безрессорные повозки – походили на тележки с крытым верхом, ярко раскрашенным, и сиденьями, подвешенными на кожаных ремнях. В Англии такие экипажи, вероятно, появились в XIV веке, одно из самых ранних изображений этого транспортного средства можно видеть в Псалтири Латрелла66. Дамы Екатерины Арагонской прибыли на ее коронацию в колеснице.
Что касается носилок, то их могли нести люди или везти лошади. Начиная с XII века ими пользовались аристократы, особенно дамы, для проезда по дорогам, где не мог проехать колесный транспорт. Крыши носилок обычно держались на дугах, ручки держали или крепили горизонтально; окна завешивали дорогими шторами или закрывали ставнями. Носилки часто использовали в церемониальных процессиях. В 1514 году у сестры Генриха Марии были «прекрасные носилки, обтянутые [внутри] золотой парчой с узором из лилий, их везли два крупных коня с седлами и упряжью, покрытые такой же тканью. Внутри носилок [лежали] четыре большие подушки в чехлах из золотой парчи, а снаружи они были отделаны алой английской тканью»67.
Из-за трудностей, связанных с проездом по дорогам, особенно в Лондоне, где улицы были узкими и тесными, король предпочитал путешествовать по Темзе, главной транспортной артерии столицы, рядом с которой располагались многие его дворцы. Генрих владел несколькими парадными лодками, за которыми следил хранитель королевских барок, имелась при дворе и особая служба Королевской барки, которой подчинялись королевские лодочники. Лодки Генриха были великолепными и богато украшенными: в 1530 году придворный художник Винченцо Вольпе получил 15 фунтов стерлингов (4500 на наши деньги) за роспись новой королевской лодки. Эти суда отличались большими размерами: лодка Екатерины Арагонской была двадцативесельной. Главная лодка Генриха называлась «Лев». В большинстве прибрежных дворцов для судов короля были устроены доки и лодочные сараи; Уайтхолльский док был сооружен в 1540 году68.
Генрих нередко устраивал увеселительные прогулки по реке, на которой обитали тысячи лебедей. Одна из них состоялась в 1539 году: король отправился в Уайтхолл и Ламбет под звуки барабанов и флейт и после вечерни целый час ходил по реке вверх и вниз.
Представители знати, имевшие дома в городе, тоже содержали лодки и лодочников; другим приходилось нанимать лодки либо платить лондонским перевозчикам за переправу через реку, полную судов, или плавание вдоль нее69. Стоимость проезда начиналась с 1 пенса (1,25 фунта стерлингов), но поездка из Гринвича в Сити обходилась в 12 пенсов (15,2 фунта стерлингов)70.
Генрих не любил без крайней надобности нарушать привычный распорядок, а потому нередко переезжал в другой дом втайне и ненадолго, взяв с собой лишь нескольких приближенных и слуг. Эту небольшую свиту называли «верховым двором», в противоположность «постоянному двору»71. Так, например, в 1518 году Генрих частным образом встретился с кардиналом Уолси в Гринвиче. Секретарь короля Ричард Пейс сообщил кардиналу, что король «желает, чтобы ваша милость распорядились о заготовке провизии, дабы он мог поужинать с вами, так как отправится отсюда тайно, с малым числом своих людей, и с ним не будет никого, кто позаботился бы о снабжении его пищей»72.
Генрих VIII был человеком брезгливым и весьма привередливым в отношении чистоты. Он вел постоянную борьбу с грязью, пылью и запахами, неизбежными в тех случаях, когда множество людей сосредоточено в одном месте. Эразм был шокирован тем, насколько грязны английские дома. Есть и свидетельства того, что многие из приезжавших ко двору имели отвратительные привычки. Мужчины обычно мочились на стены и в очаги. Нередко издавались указы, в которых выражалось неодобрение по поводу грязной посуды, пивных кружек и объедков, валявшихся внутри дворцов и во дворах; посетителям королевских апартаментов постоянно приходилось напоминать, чтобы они «не вытирали руки об занавески и гобелены короля, отчего те могут пострадать» и не ставили грязные тарелки «на постель короля, дабы не испортить дорогие покрывала»73.
Генрих и его современники знали о связи между грязью и болезнями и опасались последствий неопрятности, хотя никто не имел понятия о существовании микробов. Считалось, что инфекции передаются через плохой воздух или дурные запахи. Чистота воспринималась как добродетель, но достичь ее или привить людям стремление к ней было чрезвычайно трудно. Генрих VIII издавал многочисленные распоряжения относительно строгого соблюдения правил гигиены в королевских резиденциях, но они не всегда выполнялись, – вероятно, придворные и слуги короля не разделяли его отношения к этому.
Хранители личных покоев были обязаны содержать королевские апартаменты свободными «от любой грязи», не могли перепоручать свои обязанности «людям подлого состояния»74 и должны были подниматься в шесть утра, чтобы убрать комнаты короля к восьми, когда он встанет. Пажам, спавшим в сторожевой палате, полагалось вставать в семь и помогать наводить последний лоск75.
Большая уборка производилась только тогда, когда дома пустовали. Стоило двору покинуть какой-нибудь из них, как оставшиеся в нем слуги, под наблюдением смотрителя и Управления работ, начинали мести комнаты, выносить запачканную тростниковую подстилку и «вытирать пыль во всех помещениях»76. С деревянных стенных панелей и даже с потолков также сметали пыль, после чего их мыли77. В 1540-х годах три работника постоянно поддерживали чистоту в огромном дворце Уайтхолл во время отсутствия Генриха78.
Очевидно, некоторые придворные непочтительно относились к домам короля и его собственности, так как Управление работ то и дело занималось ремонтом или заменой окон, очагов, крыш, полов и замков, а также их перекрашиванием.
Гигиена на королевских кухнях была предметом многочисленных распоряжений. После того как кардинал Уолси обнаружил, что кухонные работники исполняют свои обязанности «голыми или в такой грязной одежде, как сейчас», ответственному за кухни выделили деньги на покупку «достойной и полноценной одежды» для его подчиненных «во избежание разврата и устранения из королевского дома любой нечистоты, которая грозит заразой, а также весьма вредна и неприятна»79. В это же время строго запретили справлять малую нужду в кухонный очаг80. Утром и после обеда кухонные работники должны были «подметать и убирать дворы, наружные галереи и другие места, чтобы там не оставалось никакой грязи и нечистоты»; за этим следил «сержант зала»81. Использованную для мытья посуды воду полагалось сливать в водоотводы, которые соединялись напрямую со сточными канавами. Сбрасывать мусор в ров запрещалось, равно как и скармливать объедки собакам, дабы не поощрять их. Остатки пищи впоследствии отдавали нищим82. Кухни и места приема пищи притягивали кошек, собак и крыс, которые неизменно приходили вновь, несмотря на все попытки разогнать их с помощью кнутов и колокольчиков.
Нарушитель правил в первый раз получал словесное предупреждение, во второй – лишался привилегий или доходов сверх жалованья, а в третий терял место жительства при дворе, право на получение придворного содержания, а порой и работу83.
Обстановка на кухнях не способствовала поддержанию чистоты. Из-за большого скопления людей и невыносимого жара от огромных печей и очагов потные работники крутили вертела, «примешивая свой жир к тому, что капал с мяса»84.
Чистота зависела от доступности воды, которая в тюдоровских дворцах обеспечивалась не всегда. В Средние века строители монастырей первыми догадались подводить проточную воду к зданиям. В королевский дворец вода впервые пришла по трубам в 1234 году, когда в Вестминстере соорудили водопровод. В конце XIV века во дворце Шин (Ричмонд) у Ричарда II имелась купальня с проточной водой, но это было редкостью, и даже при Генрихе VIII некоторые королевские дворцы, включая Эшридж и Рочестер85, располагали только колодцами.
Важнейшие дворцы приходилось переоборудовать, чтобы они могли вместить большой двор и соответствовали запросам короля, желавшего проводить в них достаточно много времени. Кардинал Уолси, а позже – Генрих VIII создали в Хэмптон-корте настолько эффективную систему водоснабжения и канализации, что ею пользовались вплоть до 1871 года86. То было замечательное произведение инженерного искусства: вода поступала по трубам, проложенным по дну Темзы, из естественного источника в Кумб-Хилле, на расстоянии трех миль от дворца. В этой деревушке до сих пор можно видеть остатки трех резервуаров тюдоровской эпохи. Краны имелись даже в помещениях многих дворцовых служб и в комнатах придворных, а в апартаментах королевской четы вода подавалась прямо в ванные. Избытки воды использовали для питания фонтанов, наполнения рвов и рыбных прудов. Эффективные водопроводы были также установлены – при Генрихе VIII или ранее – в Элтеме, Вудстоке, Больё, Гринвиче, Уайтхолле, Сент-Джеймсе, Нонсаче, Хэтфилде, Энфилде и Отфорде87. Некоторые системы работали не вполне исправно, их постоянно ремонтировали или обновляли.
Поделиться книгой: