Изменить судьбу 2

Изменить судьбу 2

Глава 1

1.

Поезд замедлял ход и останавливался. Я одел свои резиновые сапоги и готовился к выходу. Впрочем, к выходу готовился почти весь вагон. За окном проплывали группки встречающих, по три-четыре человека. Все одеты, как на подбор, в противоэнцефалитных костюмах и сапогах. У некоторых на лицах противомоскитные чёрные сетки. Почти все курят. Погода солнечная, градусов двадцать, и ни ветерка. Самое то для мошки.

Добрался я вцелом не плохо, если не считать соответствующих времени квестов. Таких, например, как добраться от вокзала до аэропорта. В Москве образца 1983 года таких транспортных сервисов, как в двадцать первом веке, конечно не было. Да, было такси, но таксисты заряжали цену по своим тарифам. Можешь, конечно, заплатить по счётчику, только на счётчике к моменту твоей посадки накручено уже рублей сто тридцать. Плюс, сколько наездишь. А так, от вокзала до Внуково рублей пятьдесят. Дешевле на общественном, но тут другая проблема. Прямого автобуса до аэропорта нет. Только перекладные. И с маршрутом мало кто помочь может. А многие просто не хотят. Стандартный маршрут – на метро до станции «Аэропорт», а уже оттуда маршрутные автобусы расползались по всем трём, известным мне на то время, аэропортам Москвы.

Но здесь тоже засада. Вроде есть утверждённое расписание. Но какой-то автобус сломался, какой-то водила заболел, какой-то автобус на маршруте застрял из-за аварии, какие-то ещё непредвиденные обстоятельства, и расписание меняется самым причудливым образом. И обо всём этом пассажирам поведать как-то забывают.

Сам аэропорт Внуково, конечно, уже не то здание Сталинского ампира, а довольно современное и большое, но до того дворца из стекла, стали и бетона - как до луны. И вечная проблема с туалетами. Вот как можно строить воздушную гавань на пассажиропоток в несколько тысяч человек в день, и не предусмотреть нормальное количество туалетов. Причём одну часть туалетов вообще закрыть, объявив служебными, только для пользования персоналом аэропорта. И если в мужское отделение пройти было ещё как-то терпимо, то с женским всё было вообще дико. Очереди стояли, как в ГУМ за импортными лифчиками.

Потом был похожий квест в Тюмени, чтоб добраться из аэропорта на ж/д вокзал. Но справился. Представил, что было бы, если б ехал со Светкой. Тихая жопь. Тюмень тоже была та ещё дыра. Реальная столица деревень. До того мегаполиса, каким она стала к тридцатому году следующего столетия, даже не как до луны – как до другой галактики.

На ж/д вокзале встретился со друзьями родителей. Их поезд опоздал вполне приемлемо, но тут всё объяснимо. На этот период времени в северном направлении, практически везде шла одна колея. Соответственно, пассажирские поезда кланялись каждому столбу. Объяснил им, что всё переигралось и еду один, но для них менять что-то было уже поздно, поэтому забрал у них ключи от квартиры, пообещав заходить и следить за порядком. И вот теперь медленно продвигался к выходу из вагона. Спрыгнув с последней ступеньки, был немедленно атакован облаком мошки. «Ну, здравствуй, север! Как приятно снова тебя обматерить».

Забрал свои вещи и начал выбираться из толпы, осматриваясь по сторонам. Никакого вокзала или перрона. Рельсы, такое ощущение, просто проложены по грунту, на метр отсыпанному песком. Это лет через пятнадцать здесь будет крупный ж/д узел, а сейчас вот так.

Выбравшись из толпы, остановился, поставил чемодан и сумку на землю и стал стряхивать с себя кровососущих. Мошка уже успела слегка нагрызть под манжетами и за ушами. Впрочем, она лезла везде, стараясь занять всё свободное пространство открытой кожи, не забывая лезть в глаза, нос, уши и все доступные отверстия. Встречающим-то хорошо, все намазаны репеллентами, и с теми, кого встречают, уже щедро делятся, а я пока – терпила. Заозирался интенсивнее и метрах в ста заметил КрАЗ с болотными колёсами и характерным манипулятором АТЭ-100. Такие в ЦБПО ЭПУ использовали вплоть до конца девяностых. Под лобовым стеклом виден белый листок. Подобрал вещи и пошёл к нему. Может меня встречают, может нет, но всё же какая-то определённость.

На листке под стеклом синей шариковой ручкой было лаконично написано «ЦБПО ЭПУ». И всё. Просто в одну линию. Ну, да, принтеров ещё нет и долго не будет. Хочешь написать крупно – используй алфавитный трафарет. Запрыгнул на подножку, заглянул в кабину, может водила там спит – никого. Да и душновато там спать, кабина под солнцем накаляется, не смотри, что фанерная. Отошёл к чемодану, отмахиваясь от мошки и слева услышал:

- Ты – Слава? – повернулся на голос. Стоит мужик, как и все в энцефалитке.

- Да, я – Слава. Вы за мной?

- Ну, если ты – Слава Мисин, то за тобой. Сейчас Раиса придёт и поедем, - он достал из нагрудного кармана пузырёк Дэты, - на, намажься, а-то съедят.

- Спасибо, - я взял Дэту и стал тщательно мазаться. Мужик, видимо, водитель, наблюдал за мной.

- Опытный? Другим даёшь, так они как одеколоном подушиться, чуть справа, чуть слева, и обратно протягивают.

- Да, знаю, как пользоваться. И особенности здешнего климата знаю, - Дэтой надо мазать все открытые участки кожи, и на волосы нанести тоже приветствуется, тогда мошка отстанет. Не совсем, конечно, туча над человеком не рассеется, но садиться и грызть перестанет.

- О, а вот и Раиса.

Я повернулся. К нам шла женщина лет сорока, одетая так-же, как и все вокруг, в нечто бесформенное, явно, казённое. Её я знал ещё по прошлой жизни. Звали её Раиса Алексеевна. Родом из Гродно. Сейчас работает секретарём у председателя профкома ЦБПО ЭПУ. Впрочем, она никогда выше секретарей и не поднималась, а на пенсию уйдёт с должности секретаря директора предприятия. Очень добрая и отзывчивая женщина, через которую даже в плохие времена удавалось повлиять на руководство и что-нибудь выбить.

- Здравствуйте, Раиса… - чуть не сказал: «Алексеевна», вовремя прикусив язык. Я-же её ещё не знаю. Получилось так, как будто я спрашиваю её отчество.

- Алексеевна. Вячеслав Мисин, правильно? Можно ваше направление и документы посмотреть?

- Конечно, пожалуйста, - я передал ей документы. Она их мельком просмотрела.

- Куда сначала, Вячеслав? С жильём определимся или документы поедем оформлять?

- Можно просто Слава. Давайте сначала с жильём, а-то с чемоданами неудобно.

Мы запрыгнули в КрАЗ и поехали в пока ещё посёлок, рыча и завывая всеми коробками и раздатками. Я глазел по сторонам. Интересно, будто старую хронику смотришь. Ещё нет нифига. Перед ж/д линией метров сто пустого пространства, которое, через пяток лет начнёт застраиваться гаражами. Строится первый капитальный микрорайон. Те микрорайоны, которые в двадцатых годах следующего века снесут как ветхое и аварийное жильё, сверкает новенькими, или чуть потёртыми деревянными домами, которые называют БАМовскими или фенольными. На месте пятого, седьмого, восьмого микрорайонов просто тайга.

Судя по общему направлению, едем мы к микрорайону общежитий. Ну, следовало ожидать. Капитальное строительство здесь, конечно, идёт ударными темпами, но жильё всё же дорогое. Все материалы привозные. Поэтому проще закупить быстросборные бесфундаментные корпуса, и заселить народ в них. На них гарантия изготовителя – пятьдесят лет при правильной эксплуатации. Но где СССР и где правильная эксплуатация. Это сейчас они новенькие, в комплект входит всё, вплоть до коврового покрытия, которое, к слову, до общежитий так и не дошло, и было разворовано теми, кому нужнее. Все-же думают, что это временное жильё, от силы лет на десять – пятнадцать. Потом всем рабочим по капитальной квартире. Конечно, по капитальной, держи карман. Массово сносить их и расселять людей будут только в двадцатых годах следующего столетия, когда в них вырастет уже пара поколений покорителей севера, убитые и ушатанные в ноль. По Путинской программе сноса и расселения ветхого и аварийного жилья.

- Всё, дальше я не поеду, не на этой машине, - водила сдал на обочину и остановился.

- Тогда пойдём пешком, Слава, здесь метров двести.

Я забрал вещи с кузова, и мы пошли. Да, в этой общаге я не жил, но они все одинаковые «Unimo», поэтому, если жил в одной, значит жил во всех. Пустотелые стенки толщиной пять сантиметров, за которыми слышно, как сосед, даже не храпит, просто сопит во сне. Ну, будем надеяться, что в этот раз я здесь сильно не задержусь. На входе вахтёрша, татарка. С красивым, но каким-то злым лицом.

- Хальфия, знакомься, это Слава. Будет жить здесь. С комнатой пока не определились. Он вещи здесь оставит, и мы поедем оформляться.

- Да, конечно, в красном уголке пускай оставит, Раиса Алексеевна, никто не возьмёт. Слава, поставь в красном уголке.

Да, в каждой общаге, сразу напротив выхода красный уголок, с диваном, креслами, телевизором и пальмами в кадках. Просто неогороженный бокс в двадцать квадратных метров, как и стандартный жилой бокс. Лет через пять их уже почти не останется, будут разгораживать и заселять людьми. Такие уголки продержатся лишь в редких семейных общагах, и-то ненадолго. Я оставил вещи, и мы пошли обратно к КрАЗу.

- Раиса Алексеевна, а уже прикинули, куда меня?

- Ну, это ты с Сергей Владимировичем будешь решать. Но вообще, вариантов не много. Вернее, всего два. Сейчас бурятся и активно эксплуатируются два месторождения. Вот, либо на одно, либо на другое. Но их бурить, считай, только начали. В планах ещё очень большая площадь. Да и других месторождений, разведанных, но ещё не вскрытых полно. Так, что не переживай, на твой век работы хватит.

- А по зарплате что, если не секрет?

- Это ты, опять-же с Сергей Владимировичем обсудишь. Но не обидит. Наши парни получают от восемьсот до тысячи, в зависимости от разряда. Вот и ты рассчитывай так же.

Ну, примерно так я и думал. Эх, маловато. Ну, ничего, что-нибудь ещё придумаю.

Глава 2

2.

Структурное подразделение ЦБПО ЭПУ на данный момент представляло собой пару быстровозводимых арочных ангаров, котельную и вагон-городок из пары десятков жилых вагончиков, в котором обитало и руководство, и администрация предприятия. Уже началось строительство основного административного корпуса, но именно началось. Пока только разметили пятно под строительство и начали забивать свайное поле. Северное строительство и сейчас не сильно отличается по технологии, если не многоэтажное. Забивается свайное поле, затем сверху заливаются такие «якорные» группы свай, по четыре-пять штук. Затем это всё объединяется ленточным фундаментом. И уже на этом фундаменте возводится само здание. Никакого подвала в большинстве случаев. И никакого времени на усадку. Северное лето – всего три месяца. За это время надо успеть максимум.

- Слава, а где твой комсомольский билет и характеристика? – спросила Раиса Алексеевна, разбираясь в моих документах. Административных рабочих, особенно, грамотных и опытных не хватало, впрочем, как и любых других, поэтому она, даже формально не являясь кадровичкой, всё равно тянула ещё какую-то дополнительную нагрузку от отдела кадров.

- А я – не комсомолец, Раиса Алексеевна. Так получилось.

Да, школу я закончил, не будучи комсомольцем. Формально в ряды ВЛКСМ вступали добровольно с четырнадцати – пятнадцати лет. Но, если ты не член – забудь о высшем образовании, и о любой руководящей должности, потому как руководителем любого уровня мог быть только коммунист. А в КПСС без комсомольского стажа не принимали по определению. Это в кино про войну показывали, как какого-нибудь беспартийного деревенского мужика принимают в партию, устроив импровизированное партсобрание на романтической лесной полянке перед костром. Хотя, война – это всё же не мирное время.

В школе я в комсомол не вступил. Просто не успел. По той причине, что восьмой класс я закончил едва мне исполнилось четырнадцать лет. А получилось так потому, что в школу я пошёл с шести. А это получилось, в свою очередь, потому что в возрасте шести лет я уже умел бегло читать, освоил простые арифметические действия в уме с числами до ста, понимал, основу умножения и деления. Единственное, что я не умел из программы начальных классов – это писать.

Родился я в конце января 1965 года в семье обычных работяг. Мы тогда жили в деревенском доме, в частном секторе нашего областного центра. Дом достался по наследству моему отцу, и был разделён на две половины. На другой половине жила родная сестра отца, моя тётка Надя. Да, её звали так-же, как и мою маму. Но я их никогда не путал, потому что маму я Надей никогда не звал. Мама – это мама. Точка.

У тётки Нади тоже был ребёнок. Сын Коля. Он был старше меня на полтора года. А вот мужа у тёти Нади не было. Почему – не знаю. Об этом в семье никогда не говорили. В 1981-м году Коля уйдёт в армию, а в 1982-м погибнет в Афганистане. Я помню цинковый гроб, стоящий у тёти Нади в квартире. Гроб с маленьким застеклённым окошком напротив лица моего двоюродного брата. Такого знакомого, с навсегда закрытыми глазами. И маленькой дырочкой под правой бровью. Это потом я узнаю, что Коля, заинтересовавшись трофейной американской винтовкой М-16, и вопреки приказа командира части, решил её разобрать. Как и что там точно получилось – непонятно, но фактически, он застрелил сам себя, заглядывая в ствол незнакомого оружия. Я читал письмо от командира той части, в котором он подробно рассказывал, как Коля погиб. Командир писал, что настрого запретил прикасаться к трофейному оружию до приезда спецов из разведки. Но поскольку часть стояла в голом поле и возможности убрать трофеи под замок просто не было, доступ к ним имел чуть более чем весь личный состав части.

Как-бы то ни было, жили мы в этом деревенском доме, на своей половине. Мама с папой и я с сестрой. Я плохо помню тот период своей жизни. Помню свою кровать с панцирной сеткой. Кровать, спинки которой были перекрашены раза три, как минимум. Это было видно в местах, где краска облупилась, представляя взору более ранние культурные слои. На спинках кровати были приварены два металлических кольца, в которые вставлялась специальная железяка, на которую натягивалась верёвочная сетка, призванная предотвратить падение ребёнка с кровати. Площадь кровати, огороженная сеткой, и была моим жизненным пространством. Помню сиамскую кошку. Может она не была сиамской, но её все так называли, наверное из-за расцветки.

Помню, что я дома, почему-то один. Подкрадываюсь к кошке, хватаю за хвост и дёргаю изо всех сил. Потом разворачиваюсь, и бегу со всех ног к своей панцирной кровати с натянутой сеткой, и залезаю в своё жизненное пространство через эту железяку. «Всё, я в домике, хрен ты сюда заберёшься». Наивный чукотский юноша. Что для кошки решётчатая спинка панцирной кровати. Вижу, как кошка гордым неторопливым шагом входит в комнату. Я ехидно смотрю на неё из-за решётки. Она смотрит на меня. Потом подходит к кровати. Прыжок сквозь прутья, и вот она уже внутри моего жизненного пространства, казавшегося мне таким безопасным. «Э! Э! Так не честно, я в домике!» Забиваюсь в угол кровати. Кошандра не торопится, куда я денусь, с подводной лодки. Неторопливо подходит ко мне. В глазах насмешка и ещё нечто такое, как у гурмана за столом, когда он решает, с какого блюда начать. Приблизившись на ударную дистанцию, наносит несколько царапин и обозначает укус. Умная. Сильно не царапает, нельзя, это-же ребёнок, хоть и кожаный. Но наказание за проступок должно быть неотвратимо. После наказания смотрит на меня несколько секунд строгим взглядом, потом, так же медленно разворачивается и, задрав хвост, уходит по своим делам.

«Что?! Меня?! Царя природы?! Вершину эволюции?! Наказала какая-то мохнатая четвероногая тварь?! МЕСТЬ!!!»

Снова перелезаю через сетку и иду искать обнаглевшее животное. Нахожу под сервантом. Кошка шипит на меня, открыв пасть. «Ха! Глупая! На хвосте у тебя пасти нет!». Всё повторяется.

Ещё помню, что очень любил есть угольки из печки, которой дом и отапливался. Конечно, не красные, раскалённые, а чёрненькие, маленькие, такие красивые и такие вкусные. Впрочем, ел я вообще всё. Помню рассказы бабушки:

- Сижу крою, или прострачиваю. Славка сидит рядом и смотрит во все глаза. Только упала какая-то нитка или обрезок ткани, он, как зигзаг молнии, уже тут как тут. Схватит и в рот. А потом из горшка достаём какахи, как бусы, нанизанные на ниточку.

Родители водили меня к врачу с этой проблемой. Врач сказала, что мне не хватает каких-то веществ в организме. Выписала меловые таблетки. Сам я этого не помню, но мама рассказывала, что я так конфетки не выпрашивал, как «табле-е-еточку…». По пятам ходил часами.

Когда мне было примерно три с половиной, умер дедушка. Все говорили, «от разрыва сердца». Я уже ходил в детский сад, а моя сестра этот же детсад заканчивала. Деда похоронили. Что там и как было дальше, мне в точности не известно, но родители завербовались на ударную комсомольскую стройку в Набережные Челны. Строительство автогиганта КАМАЗ. Потому, что участников комсомольских ударных строек быстрей двигали в очереди на квартиру. А нас с сестрой оставили на попечение бабушки. Так сестра и пошла в школу, живя с бабушкой и со мной в однушке. И я, волей-неволей, проходил программу начальных классов вместе с сестрой. Таким образом, к шести годам я и приобрёл все эти «скиллы», как сказали-бы в будущем.

Потом, в 1972-м, отцовский частный дом пошёл под снос, и родители вернулись со своей стройки, чтоб получить квартиру в новом микрорайоне города. Причём, квартиру получили отдельно наша семья, и отдельно – тётя Надя. На стройку родители возвращаться не стали. Занялись объединением квартир, нашей и бабушкиной. К тому-же, брат Лёшка уже родился, и бабушка с нами троими просто не справилась-бы. Лёшка родился там, в Челнах. Отец ещё долго потом, увидев на дороге КАМАЗ, говорил ему:

- Смотри, Лёшка, КАМАЗ, твой земляк.

Не знаю, как родители разговаривали с директором школы, какие аргументы приводили, но в школу я пошёл с шести лет, хотя с шести в первый класс и не брали. Разве что до исполнения семилетнего возраста оставался, максимум, месяц.

Вот таким образом, к окончанию восьмого класса я оставался ещё пионером. При поступлении в технарь, это обстоятельство тоже вызвало некоторые затруднения, но вцелом, на учебу меня приняли, сказав, что в ряды ВЛКСМ меня примут уже здесь. Позже об этом как-то забывали, а я не форсировал. Нахрен мне вот эта вся тягомотина с отчётно-перевыборными собраниями. К тому-же, для вступления в комсомол надо было сдать какой-то экзамен, на знание истории, устава и прочего, никому не нужного хлама. Знать, за что ВЛКСМ получил каждый из своих шести орденов. Я честно пытался всё это учить, но эти знания никак не откладывались, и ни за что не зацеплялись у меня в голове. Я их не то, что забывал – не запоминал. И после прочтения абзаца в уставе, не помнил, о чём там говорится. Смысл написанного соскальзывал с сознания, как первоклассник на собственном портфеле с ледяной горки.

- Как-же так? – Раиса Алексеевна подняла на меня глаза.

- Ну, вот так…

- Ну, ладно… Но в комитет комсомола тебе всё равно придётся сходить, - она подняла трубку внутреннего телефона, без диска, - а сейчас… Сергей Владимирович, я встретила… Да, он здесь сейчас… Хорошо. – она положила трубку, - тебя начальник цеха вызывает, пойдёшь… - она обрисовала маршрут до его вагончика.

Сергея Владимировича Прокофьева, начальника цеха проката ЭПУ я тоже знал по прошлой жизни. Но тогда я проработал под его началом совсем не долго. Он мне ничем особенным не запомнился, потому что мы особо и не общались. Какие могут быть общие темы у работника месторождения и начальника цеха. Встречались, дай Бог, раз в полгода для решения каких-то текущих вопросов.

- Здравствуй, Вячеслав, проходи, садись, - Сергей Владимирович протянул мне руку.

- Можно просто Слава, здравствуйте.

- Ну что, Слава, как настроение? Работать будем?

- Обязательно, Сергей Владимирович.

- Что ты знаешь о механизированной добыче?

- Ну, кое-что читал перед поездкой.

- А как у тебя со знанием ПУЭ и ПТЭ.

- Ну, Сергей Владимирович, без этого из технаря не выпускают. Знаю в полном объёме.

- Ну, что-ж, хорошо… А скажи мне, Слава, какие организационные и технические мероприятия необходимо провести перед началом работ? – это стандартный и основной вопрос при проверке знаний по основной профессии, ответ на который каждый работник энергетической сферы должен знать наизусть, в любое время дня и ночи. И я его, конечно, знал. И ответил. Сергей Владимирович ещё немного погонял меня по знанию правил, а затем сказал:

- Вижу, знаешь. Хорошо. Вот что, Вячеслав. Мне не хватает грамотных работников. Именно с образованием. Основная масса, процентов девяноста, это просто работники с опытом, прошедшие курсы электромонтёров, и специальных учебных заведений сроду не оканчивавшие. Поэтому я вот что хочу тебе предложить. Мастером пойдёшь? На месторождение. У нас вот-вот расширение зоны обслуживания. На низовые места я людей найду. А вот мастеров и начальников участков – трудно. Ну так как?

Я задумался. В прошлый раз при устройстве на работу мне тоже поступило такое-же предложение. Практически теми-же словами. Но в тот раз я отказался, сославшись на неопытность, незнание специфики и прочее. И потом не мог вылезти из электромонтёров пятнадцать лет. Стоит-ли повторять ошибки прошлого?

- А какие преференции? График работы, зарплата, какие-нибудь ещё плюсы?

- Деловой подход, уважаю. Ну, график работы у всех одинаковый – по две недели. Две на месторождении, две в городе. Дорог нет, добираться только вертолётом, потому и… Ну ты понял. Из плюсов – будет своя комната в общежитии. Не койка-место. Маленькая, правда, одиннадцать метров, но своя. Зарплата – восемьсот в месяц, без северного стажа больше не могу. Вредность по второй сетке. Ещё что-то, сейчас не вспомню… А, квартальные, тринадцатая и прочее. Ну так как?

- Соглашусь, Сергей Владимирович. Где подписать кровью? Кого убить?

- Кровью не надо, - Сергей Владимирович явно повеселел, - обычными чернилами в кадрах, они пострашнее крови будут. И убивать никого не нужно. Здесь и без тебя народу мрёт – только зарывай. Сейчас к Раисе иди, я ей всё расскажу про тебя, и оформляйся, - он взялся за телефон, а я направился на выход.

Глава 3

3.

- Хальфия, у меня ордер на комнату номер тридцать четыре. Почему вы меня направляете в сорок шестую? – спрашиваю я вахтёршу, придя в общагу заселяться после соблюдения всех формальностей.

- Тридцать четвёртая занята.

- Хальфия, в ордере ясно всё написано. Звоните Раисе, разбирайтесь.

- Никому я звонить не буду! Поздно уже! Тебе сказано – иди в сорок шестую!

- Хальфия, вы-же понимаете, что завтра я приеду в контору и у вас будут проблемы.

- Ничего мне не будет! Мал ещё в отдельной жить. Иди, куда сказано!

- Хорошо. Пойдёмте, покажете мне мою койку. Но учтите, завтра наступит, и последствия будут.

- Вот ещё! Сам дойдёшь!

- Ключи давайте.

- Нет ключей, там открыто.

Беру вещи и иду на второй этаж в сорок шестую комнату. Открываю дверь.

- А стучаться не учили? – За столом напротив двери сидят и бухают трое мужиков затрапезного вида. Захожу и закрываю дверь. Блять! Накурено, хоть топор вешай. Нет, я здесь не останусь. Завтра башку от подушки не оторву, даже без бухла.

- А чего мне стучаться, когда я домой пришёл? Где моя койка? – оглядываюсь по сторонам. Четыре койки, все застеленные. На одной спит какое-то тело.

- Ты ошибся, фраер! Занято здесь всё. Тебе какую комнату дали?

- Тридцать четвёртую

- Ха! В тридцать четвёртой я живу. И туда не селят никого, - говорит какой-то хмырь в майке, пьяненький и с узкими хитрыми татарскими глазками.

- По ордеру живёшь?

- А ты чего спрашиваешь? Мент что-ли?

- Спрашиваю, потому что у меня ордер на эту комнату. И надо разбираться, почему я не могу заселиться на свою жилплощадь, - подхожу к окну и распахиваю его.

- Э! Ты чо! Комаров напустишь!