Помоги проекту - поделись книгой:
С наступлением XXI века Коза Ностра оказалась под угрозой, как никогда раньше. За предыдущее столетие мафия сформировала в Америке уникальную и практически неприступную преступную организацию. И во многом ее пугающая мощь проистекала из арканного наследия, перенесенного в городскую Америку из провинциальной Сицилии.
3. Корни
Для случайного путешественника Сицилия на протяжении веков была заколдованной землей, одним из самых приятных мест на земле для жизни. Здесь можно было соблазниться необычайно любезными людьми, солнечной погодой, манящими пальмами и тонким ароматом цветущих апельсинов и лимонов.
Но эти пьянящие, поверхностные впечатления во многом оказались миражом. Более двух тысяч лет большая часть населения Сицилии терпела тиранию и подавление со стороны иностранных завоевателей и феодальных владык. С древнейших времен и до середины XIX века остров площадью девять тысяч квадратных миль подвергался набегам, вторжениям и даже торговле — фактически обмену на другие территории — со стороны иностранных правителей. Стратегическое и уязвимое положение Сицилии, расположенной почти в центре Средиземного моря, рядом с южной Италией и Северной Африкой, подвергало ее бесконечной череде оккупаций и притеснений со стороны финикийцев, греков, этрусков, карфагенян, римлян, византийцев, норманнов, арабов, французских, испанских, австрийских и, наконец, враждебных итальянских армий.
Сицилийцы выжили в этих условиях, сформировав культуру, в основе которой лежат два основных понятия: презрение и подозрительность к правительственным властям, а также тесные союзы с кровными родственниками и соотечественниками, столкнувшимися с теми же опасностями.
Анализируя фундаментальный осадный менталитет большого числа сицилийцев с точки зрения двадцатого века, Луиджи Барзини в своей книге «Итальянцы» отмечает: «Их учат с колыбели или они рождаются уже знающими, что должны помогать друг другу, быть на стороне друзей и бороться с общим врагом, даже если друзья не правы, а враги правы; каждый должен защищать свое достоинство любой ценой и не допускать, чтобы малейшая обида или оскорбление оставались безнаказанными; они должны хранить секреты и всегда остерегаться официальных властей и законов».
Со временем эти исторические и культурные основы породили скрытные кланы, на сицилийском диалекте — коски, для самосохранения от предполагаемых коррумпированных угнетателей. Не имея надежных государственных институтов для защиты себя и своего имущества, кланы, которые в основном проживали в сельской местности, полагались на скрытность, компромисс и вендетту, чтобы добиться справедливости в частном порядке.
В конце концов, тайные коски стали называться на Сицилии одним именем — мафия. За сотни лет они превратились из партизанских, неорганизованных групп самообороны в алчные, страшные банды, чьи основные понятия и принципы распространились, оказав глубокое влияние, далеко за моря, в Америку.
Как и многие другие корни сицилийской мафии, происхождение ее названия окутано фольклором и мистикой. Романтическая легенда гласит, что название родилось в конце XIII века во время восстания против французских анжуйских войск в Палермо, главном городе Сицилии. Согласно этой истории, сицилийская женщина погибла, сопротивляясь изнасилованию французским солдатом, и в отместку ее жених зарубил нападавшего. Этот причудливый эпизод якобы послужил толчком к созданию бунтарского лозунга, состоящего из первых букв каждого слова: «Morte alla Francia Italia anela» («Смерть Франции — крик Италии»). Восстание против французской оккупационной армии в 1282 году было названо «Сицилийской вечерней», потому что сигналом к сопротивлению послужил звон церковных колоколов для вечерней молитвы.
Менее романтичное и более вероятное происхождение названия «мафия» — это комбинированное сицилийско-арабское сленговое выражение, означающее защитника от высокомерия сильных мира сего. Вплоть до XIX века на Сицилии широко бытовало выражение «мафиозо» — член мафии, обозначавшее некриминального, решительного человека с врожденным недоверием к централизованной власти.
«Мафиози не ссылался на государство или закон в своих частных ссорах, а добивался уважения и безопасности, завоевывая репутацию жесткого и мужественного человека, и улаживал свои разногласия дракой, — отмечал английский историк Эрик Хобсбаум. — Он не признавал никаких обязательств, кроме тех, что были предусмотрены кодексом чести или omertà (мужественности), главная статья которого запрещала давать информацию государственным властям».
Для сицилийца XIX века с культурным наследием вековых опасностей и угнетения истинная мужественность заключалась в независимом высокомерии, при котором мужчина хранит молчание в случае преступления. Сицилиец оставлял за собой право на личную вендетту, месть, за преступления, совершенные против него самого и его родственников.
Мафиозные кланы никогда не функционировали под единым, централизованным командованием на всем острове. Они возникали как региональные банды, организованные в первую очередь для защиты конкретных местных интересов от иностранных агрессоров и злоумышленников из других регионов Сицилии. Уже в середине XIX века мафиози изображались некоторыми писателями как патриоты-партизаны, защищавшие и поддерживавшие священные традиции острова. Кланы также назывались «семьями», глава каждой из которых назывался падрино, отец, или capo di famiglia, самодержавный глава семьи, который решал споры и разногласия в своей большой группе.
В 1860 году Джузеппе Гарибальди, военный герой Рисорджименто, движения за объединение Италии, высадился на Сицилии с тысячей бойцов-добровольцев, которых за характерное военное облачение прозвали «краснорубашечниками». Опираясь на народную поддержку на острове, Гарибальди легко разбил войска короля Двух Сицилий, и последний испанский монарх Бурбон был свергнут.
Среди повстанцев, поддержавших армию Гарибальди и его призыв к социальной справедливости, было около двух тысяч грубых крестьян из сельской местности, которые, в зависимости от экономических условий, попеременно работали на полях и прятались в пещерах в качестве бандитов. Символизируя уважение, оказываемое этим крестьянам и разбойникам на полставки, Гарибальди прославил их как свой мафиозный отряд «Squadri della Mafia».
Через год после высадки Гарибальди и молниеносной военной победы Сицилия — территория размером с Вермонт — была включена в качестве провинции в состав новообразованного государства Италия. В 1863 году на Сицилии появилась пьеса под названием «I Mafiosi della Vicaria», действие которой происходит в тюрьмах Палермо. Мафиози в этой драме были угнетенными, но доблестными патриотами и заключенными, которые демонстрировали свою физическую смелость в ножевых дуэлях. Пьеса гастролировала по Сицилии и Италии, и ее постановки сыграли важную роль в том, что слова «мафия» и «мафиози» вошли в общий язык Италии. В итальянском словаре 1868 года слово «мафия» в некриминальном смысле обозначало «браваду».
Однако уже через десять лет освобождение и устранение старых авторитетов принесли на остров массовые беспорядки и разгул преступности. Эти условия создали благоприятные условия для наиболее организованных мафиозных косков, которые смогли мобилизовать небольшие частные армии стражей порядка. Воспользовавшись беспорядком, судебным и правительственным вакуумом, они перешли к изощренным формам преступной деятельности. В период отсутствия закона и порядка коски требовали от богатых землевладельцев и бизнесменов систематических выплат за охрану их собственности от вандалов и защиту их самих и их родственников от похищений и выкупов.
Как ни странно, чтобы восстановить видимость закона и порядка, новое национальное правительство в 1870-х годах привлекло кланы для помощи в поимке наиболее жестоких бандитов, не связанных с мафией. Эти бродячие мародеры терроризировали остров и рассматривались как эпидемия преступности, угрожающая общественной безопасности и экономической стабильности Сицилии.
В награду за помощь мафии зарождающееся правительство в Риме тайно пообещало, что коски смогут без помех продолжать грабежи и экономическое господство над частью Сицилии в своем изысканном стиле. Римские чиновники, в основном выходцы из северной и центральной Италии, не были знакомы с тонкостями сицилийской культуры и рассматривали частную сделку как целесообразный компромисс. Самоуверенные, они полагали, что лидеры мафии будут служить временными посредниками между ними и населением острова и помогут поддерживать порядок, пока молодая конституционная монархия не наберет силу, чтобы навязать свою волю.
Однако это соглашение дало мафиозным семьям виртуальную лицензию и новый импульс. Самые сильные кланы находились на северо-западе Сицилии в районе Палермо; они стали действовать открыто и более нагло, не думая отказываться от своих привилегированных позиций.
Объединение Италии и создание нового правительства привели к распаду многих феодальных владений Сицилии и появлению определенной экономической свободы. Этими дополнительными возможностями воспользовались мафиозные группировки. В условиях, когда слабое центральное правительство смотрело на происходящее сквозь пальцы, кланы, по сути, стали заменой законному правительству, особенно в отдаленных сельских районах. Прибегая к насилию, семьи стали вымогать плату у новых и отсутствующих землевладельцев, чтобы гарантировать сбор урожая. Аналогичные поборы они инициировали и с купцов в городах и поселках, обещая использовать свое влияние, чтобы оградить их от преследований со стороны правительства, особенно сборщиков налогов.
Католическая церковь стала охотно сотрудничать с различными косками, полагаясь на них, чтобы защитить свои обширные земельные владения на острове и подавить требования крестьян о предоставлении им земли или более крупных выплат как фермерам-арендаторам. Благодарные за защиту, церковные лидеры воздерживались от осуждения тактики силового давления мафиози.
Когда это было выгодно «отцу» клана, он мог просто уполномочить своих мафиози дешево приобрести или монополизировать прибыльные предприятия, которыми хотела владеть семья. Семьи могли делать вид, что они служат благодетелями, защитниками и вершителями правосудия для бесправных крестьян и мелких торговцев, но их основной целью было самообогащение.
За любую помощь, которую мафиозная семья оказывала людям в бизнесе или в земельных спорах, приходилось платить. Рано или поздно от получателя услуги не слишком деликатным образом могли потребовать совершить какой-либо поступок — законный или незаконный quid pro quo — в качестве компенсации за помощь семьи.
Объединение дало сицилийцам право избирать представителей в национальный парламент и местные органы власти. Эта демократическая реформа также стала благом для кланов. С помощью запугивания и контроля над блоками избирателей мафиози помогли избрать множество политиков, которые в результате оказались в долгу перед ними и под их влиянием.
После объединения Италии на Сицилии наиболее распространенным образом типичного мафиози стал образ неумолимого исполнителя закона с лупарой — ружьем, перекинутым через плечо, стремящегося вершить правосудие в стиле мафии.
В конце XIX века сильнейшие коски стремились укрепить свою власть и противостоять посягательствам конкурирующих семей, приняв новую практику: ритуал клятвы верности на крови омерта. Приняв ее, новый член считал себя избранным в рядах onorato società, или почетного общества, и как «человек чести» и «человек уважения» мог насмешливо похвастаться: «Король Италии может править островом, но управляют им люди моей традиции».
Амбивалентное почтение и страх, внушаемые каждым кланом, выразил сицилийский фольклорный авторитет и супернационалист Джузеппе Питре: «Мафия — это сила личности, нетерпимость к высокомерию других, — писал Питре на рубеже веков. — Мафия объединяет идею красоты с превосходством и доблестью в лучшем смысле этого слова, а иногда еще и осознание себя мужчиной, уверенность души и дерзость, но никогда не высокомерие, никогда не надменность».
Рисорджименто принесло новую форму правления, но не процветание миллионам безземельных крестьян и обедневших рабочих на юге Италии и Сицилии. Иммиграционная политика Соединенных Штатов в XIX веке и начале XX века стала магнитом для итальянцев, особенно сельских сицилийцев, которые стремились вырваться из экономических и социальных трудностей своей родины.
В период с 1890 по 1920 год в Америке поселилось около четырех миллионов итальянских и сицилийских иммигрантов. Подавляющее большинство из них были законопослушными ремесленниками, фермерами и неквалифицированными работниками. Но, как и в каждой большой этнической категории иммигрантов, среди них были преступники, люди, скрывающиеся от закона и знающие традиции мафии, а также мелкие мафиози, ищущие новых возможностей или спасающиеся от вендетты.
Во время этой волны иммиграции ни одна из сицилийских коски не пыталась создать плацдармы или филиалы в Соединенных Штатах. В конце концов, в этом не было необходимости. На Сицилии мафиозные семьи принадлежали к числу привилегированных «имущих», а не угнетенных «неимущих». У них не было причин отказываться от своего завидного и комфортного положения в жизни ради рискованных авантюр в чужой стране.
Новый Орлеан был одним из самых первых американских портов, куда прибывали итальянские иммигранты. Они прибывали на кораблях, которые называли «лимонными лодками», потому что на них перевозили цитрусовые, а также пассажиров из Сицилии и южной Италии.
В истории американской мафии Новый Орлеан случайно стал «Плимут Рок» Коза Ностра — местом, где появились первые сицилийские и южноитальянские гангстеры в Америке. Это были мелкие преступники, подражавшие тактике оригинальной мафии и даже использовавшие название тайного общества. В конце концов их потомки и преемники превратились в настоящую американскую мафиозную семью.
К 1890 году в Новом Орлеане проживало более тысячи итальянских иммигрантов, и две жестокие банды боролись за контроль над стивидорным бизнесом в порту. В самый разгар вражды был застрелен начальник полиции Дэвид Хеннесси, которого подозревали в получении взяток от одной из группировок. Это убийство привело в ярость многочисленную группу линчевателей, которые линчевали шестнадцать итальянцев, несколько из которых были обвинены в соучастии в убийстве начальника полиции.
Большое жюри, расследовавшее это дело, впервые документально подтвердило, что в Соединенных Штатах появилась мафия в той или иной форме, и показало, как трудно найти информацию об этой малоизвестной структуре. В своем отчете в 1891 году присяжные заявили: «В результате проведенных нами исследований было установлено существование тайной организации под названием «Мафия». Доказательства получены из нескольких источников, которые сами по себе вполне компетентны подтвердить их истинность, а сам факт подтверждается длинным послужным списком кровавых преступлений, которые практически невозможно раскрыть или найти свидетелей».
Хотя первый случай проникновения мафии в страну произошел в Новом Орлеане, массы сицилийских и итальянских иммигрантов тяготели именно к северо-восточным городам, таким как Нью-Йорк. Кроме того, в начале 1900-х годов туда стекались подражатели мафиози и другие хищники. Эти бандиты охотились на своих соотечественников, которые адаптировались к другому языку и другим обычаям и с недоверием относились к американским правоохранительным органам.
На ранних этапах итальянской иммиграции полиция Нью-Йорка и других крупных восточных городов часто путала мафию с отдельными лицами и бандами, действовавшими под названием «Черная рука» (La Mano Nero). Черная рука», не имевшая прямого отношения к мафии, обозначала грубую технику случайного вымогательства, используемую отдельными лицами и небольшими бандами. Это не было организацией. Вымогатели доставляли письма, в основном бизнесменам и владельцам магазинов в итальянских кварталах, предупреждая их о тяжелых увечьях или смерти, если они не заплатят взятку за свою безопасность. Для усиления устрашения на каждом письме был напечатан пугающий символ — изображение черной руки, окаймленной ножом и черепом.
Столкнувшись с ростом преступности и убийств в итальянских кварталах, нью-йоркский полицейский департамент в 1883 году принял на службу своего первого офицера, говорящего по-итальянски, Джузеппе «Джо» Петросино. Уроженец южной Италии, Петросино иммигрировал в Нью-Йорк вместе с родителями в возрасте тринадцати лет и, прежде чем стать полицейским, работал чистильщиком обуви и подметальщиком улиц. Упорный, крепкого телосложения, Петросино был ростом всего пять футов три дюйма, и чиновникам пришлось отказаться от минимального требования департамента к росту, чтобы принять его на службу.
В отличие от неэффективных англоговорящих офицеров и детективов, которые не могли найти улики, не говоря уже о раскрытии преступлений, в итальянских и сицилийских участках, трудолюбивый, знающий улицы Петросино доказал свою состоятельность в поимке опасных подозреваемых. В 1895 году Теодор Рузвельт, бывший в то время высшим гражданским полицейским чиновником города, повысил Петросино до детектива. Мастер маскировки, владеющий несколькими итальянскими и сицилийскими диалектами, Петросино приговорил к тюремному заключению более пятисот преступников. За свои подвиги он получил звание лейтенанта, и всякий раз, когда происходило серьезное преступление с участием сицилийцев или итальянцев, командиры кричали: «Пошлите за Даго».
Как и многие амбициозные полицейские на опасных должностях, Петросино рассчитывал на хорошие отзывы в прессе для продвижения своей карьеры и сообщал газетным репортерам о готовящихся арестах по громким делам. В частности, он помог знаменитому тенору Энрико Карузо, когда тот получил требование «Черной руки» о выплате 5 000 долларов — огромной суммы на рубеже двадцатого века. Карузо намеревался заплатить, пока Петросино не убедил его, что он откроет себя для все более крупных вымогательств. Детектив расставил ловушку и лично задержал человека, пришедшего за откупными Карузо.
Петросино пытался просветить полицейское начальство о том, почему итальянские преступники находят Нью-Йорк и другие крупные города такими заманчивыми мишенями. «Здесь практически нет полицейского надзора, — сообщал он в своем меморандуме. — Здесь легко купить оружие и динамит. Здесь нет наказания за использование вымышленного имени. Здесь легко скрыться, благодаря нашей огромной территории и переполненным городам».
К 1909 году к советам Петросино прислушались, и он возглавил подразделение из двадцати пяти человек, Итальянский отряд, когда комиссар полиции Теодор Бингхэм отправил его с секретным заданием в Италию и Сицилию. Новый американский закон позволял депортировать любого иностранца, осужденного за преступление в другой стране и прожившего в США менее трех лет. Имея на руках длинный список известных злодеев, Петросино должен был найти доказательства их преступных проступков в Италии и вернуться с доказательствами, чтобы выдворить их из Америки.
К несчастью, пока Петросино находился за границей, жаждущий публичности Бингхэм раскрыл суть его задания одной из нью-йоркских газет, и мафия на Сицилии узнала о прибытии детектива туда. Сицилийские мафиози, видимо, встревоженные тем, что Петросино копает на их заднем дворе, и решившие послать сигнал устрашения другим потенциальным американским следователям, настигли детектива в Палермо в первый же день его пребывания в городе. Он был застрелен при свете дня на многолюдной площади Марины, стоя у статуи Гарибальди. Профессиональные убийцы с близкого расстояния дважды выстрелили ему в затылок и один раз в лицо.
Вито Кашио Ферро, падрино мафии, заявил впоследствии, что именно он ответственен за убийство. Дон Вито недолго жил в Нью-Йорке и, видимо, был возмущен тем, что Петросино усердно расследовал дела сицилийских преступников.
На похоронах Петросино в Нью-Йорке 250 000 человек выстроились на улицах, чтобы отдать скорбную дань уважения проходящему мимо кортежу. В честь павшего героя город выделил небольшой сквер в нижнем Манхэттене под названием «Площадь лейтенанта Джозефа Петросино». Сегодня эта голая бетонная плита без скамейки служит разделителем дорог и островком безопасности для пешеходов в районе Маленькой Италии, в одном квартале от старого полицейского управления, где Петросино получил свой роковой последний приказ от комиссара Бингхэма.
Петросино стал единственным офицером нью-йоркской полиции, убитым во время заграничной командировки. Его убийцы так и не были пойманы. Спустя десятилетия, ближе к концу двадцатого века, нью-йоркские мафиозные семьи все так же прочно стояли на своих местах и вели себя так же вызывающе, как их предшественники ранее на Сицилии. По иронии судьбы, через дорогу от площади Петросино в 1980-х годах открылся ресторан La Donna Rosa. Его владельцем был Альфонс Д'Арко, в то время высокопоставленный мафиози. Ресторан, расположенный в непосредственной близости от мемориальной доски в память о крестовом походе лейтенанта Петросино против мафии, использовался Д'Арко в качестве безопасного места встреч преступной семьи Луккезе для разработки планов убийств и других преступлений.
4. Кастелламмарская война
В первые два десятилетия XX века преступники из числа итальянских иммигрантов в Нью-Йорке представляли собой либо недисциплинированные уличные банды, либо отдельных хищников. К 1920 году в Нью-Йорке проживало около миллиона итальянских иммигрантов, преимущественно из Сицилии и Южной Италии. Составляя около 15% населения города, они были теснимы в трех районах: Маленькая Италия и Восточный Гарлем на Манхэттене и Уильямсбург в Бруклине. Как и другие этнические преступные группировки, новоприбывшие мафиози и другие итальянские гангстеры в основном ограничивались тем, что убивали своих соотечественников. Ирландские хулиганы вели аналогичную деятельность в Вест-Сайде Манхэттена, а еврейские бандиты орудовали в Нижнем Ист-Сайде.
Политическое и социальное землетрясение — сухое законное право — произвело революцию в американской преступности для этих мелких итальянских, еврейских и ирландских преступников. В сочетании с другим потрясением — триумфом фашизма в Италии — эти два события значительно изменят роль мафии в Америке и превратят ее в главную преступную организацию страны.
В январе 1920 года вступила в силу Восемнадцатая поправка к Конституции, согласно которой производство и продажа всех алкогольных напитков стали федеральным преступлением. Историк Стивен Фокс назвал этот закон «этническим экспериментом по социальному контролю», попыткой сохранить англосаксонский характер нации от наплыва чужих культур. Сторонники запрета характеризовали его как крестовый поход, призванный защитить предполагаемые здоровые пасторальные ценности сельской Америки от упаднических больших городов и их огромного инородного населения.
Действительно, в аморальных городских центрах многие итальянские, еврейские и ирландские гангстеры быстро осознали значение закона и богатые возможности, которые он открывал для нового вида преступлений: бутлегерства, или поставки пива и выпивки законопослушной, но очень жаждущей клиентуре. В ночное время в квартирах, сараях, подсобных помещениях магазинов в этнических гетто Нью-Йорка появились примитивные заводы, прозванные «алки-варками».
В то же время на Сицилии полувековой период безмятежного роста мафии неожиданно оказался под угрозой. Фашистский режим Бенито Муссолини захватил контроль над итальянским правительством в начале 1920-х годов и стремительно двинулся вперед, чтобы уничтожить всю оппозицию абсолютному господству фашистской диктатуры. Будучи северянином, Муссолини хорошо знал о чрезвычайном влиянии мафии на Сицилии и ее историческом презрении ко всем национальным правительствам в Риме.
Антагонизм Муссолини по отношению к мафии разгорелся после прохладного и оскорбительного приема, оказанного ему во время визита на Сицилию в 1924 году. Глава коски дон Чиччо Кучча, который был мэром небольшого городка Пьяна деи Гречи, наглядно продемонстрировал мафиози свое неуважение к II Дуче (Вождю). Когда надменный Муссолини поднялся, чтобы произнести речь, главная пьяцца была пуста, за исключением сборища жалких нищих и деревенских идиотов, собранных мэром. На приеме в другом городе, несмотря на бдительность его телохранителей, мафии удалось украсть шляпу Муссолини.
Месть Муссолини была быстрой и требовательной. Он наделил безжалостного чиновника с севера Чезаре Мори тоталитарными полицейскими полномочиями и армией специальных агентов для искоренения мафии. Прозванный «железным префектом», которому помогали землевладельцы и бизнесмены, возмущенные властью мафии и ее поборами, Мори жестоко арестовал и бросил в тюрьму десятки «отцов» кланов и их солдат.
Одной из первых жертв войны Муссолини стал неосмотрительный дон Чиччо Кучча. Через месяц после оскорбления на пьяцце Муссолини в отместку приговорил дона Чиччо к длительному тюремному заключению без формального суда. (Обращение «дон» — это форма почета и большого уважения к человеку, а не наследственный или аристократический титул).
В качестве метода публичного унижения мафиози, которые все же представали перед судом, Мори соорудил железные клетки, чтобы выставлять их в залах суда. Огорченный медленными темпами одного из первых судебных процессов, Муссолини издал такое прямое указание: «Фашистское правосудие должно быть быстрым и решительным. Если процесс не пойдет быстрее, то ликвидация мафии будет завершена не раньше 2000 года».
До окончания массовых облав и судебных процессов Мори более 1200 подозреваемых мафиози были осуждены и приговорены к срокам от нескольких месяцев до пожизненного заключения. Центром репрессий стал Палермо, а обвинения обычно сводились к «объединению в преступную группу» и конкретным преступлениям — убийствам, вымогательствам, шантажу, грабежам и кражам.
Муссолини извлек выгоду из террора против мафии. Это был удобный предлог для арестов и ликвидации сицилийских либералов, левых и других политических оппонентов, которых ложно оклеветали как мафиози.
Сицилийская мафия никогда не разрабатывала план проникновения в Америку или создания филиалов в Соединенных Штатах. Однако подавление Муссолини-Мори оказалось настолько жестким, что привело к массовому бегству из Сицилии опытных и подмастерьев мафиози, спасавшихся от пыток и тюремного заключения. Неограниченный въезд в Соединенные Штаты закончился в 1924 году с принятием Закона о национальном происхождении, закона, который практически остановил иммиграцию из Италии. Не обращая внимания на иммиграционные ограничения и представляя себя политическими жертвами фашизма, многие сицилийские мафиози направились в Нью-Йорк. Им не составило труда пробраться в страну и установить связи с укоренившимися сицилийскими бандами.
Одним из самых первых нелегалов был Джозеф Бонанно, которому предстояло создать в Америке империю мафии. Бонанно, чей отец и близкие родственники были заклятыми мафиози, был родом из Кастелламмаре-дель-Гольфо (Замок у моря), прославленного бастиона мафии на западном побережье Сицилии. Его поездка в Америку была организована при финансовой и моральной поддержке членов клана в Кастелламмаре, которые ушли в подполье, чтобы пережить чистку Муссолини, и родственников-кастелламмарцев в Америке. В 1924 году, в возрасте девятнадцати лет, Бонанно пробрался в Соединенные Штаты с Кубы и направился в бруклинский район Уильямсбург, где уже вел дела иммигрантского кастелламмарского боргата.
Как и другие новоявленные мафиози, Бонанно был поражен радужными перспективами, которые открывал запрет. Это был «золотой гусь», — вспоминал он. Его первым незаконным предприятием стало открытие пивной в Бруклине вместе с другими молодыми иммигрантами из Кастелламмаре. «Когда я впервые занялся бутлегерством, я думал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой», — написал Бонанно в своей автобиографии «Человек чести», опубликованной шестьдесят лет спустя. «Я не считал это неправильным. Мне казалось, что это довольно безопасно, что полиция тебя не беспокоит. Бизнеса хватало на всех. Прибыль была огромной».
Нарушение или игнорирование поправки о запрете считалось у большинства американцев добродушным спортом, а не позором. После ратификации поправки Конгресс утвердил Национальный закон о запрете (обычно называемый Законом Волстеда), чтобы определить и укрепить закон. Все напитки, содержащие более 0,5 процента алкоголя, были запрещены как опьяняющие.
Бутлегеры, торговцы ромом и владельцы питейных заведений, утолявшие гигантскую жажду нации, рассматривались большинством государственных чиновников, судей и простых граждан как люди, предоставляющие необходимые товары и услуги. За исключением крошечного корпуса усердных и неподкупных федеральных агентов, местные и федеральные правоохранители смотрели на это сквозь пальцы, когда дело доходило до исполнения крайне непопулярного закона. Обеспечение соблюдения закона на национальном уровне было возложено в основном на недавно созданное Бюро по борьбе с запретами при Министерстве финансов. Это агентство вскоре стало посмешищем, его высмеивали за огромный конгломерат политически назначенных коррумпированных и некомпетентных халтурщиков, маскирующихся под следователей.
Большинство местных правоохранительных органов не проявляли особого энтузиазма в борьбе с бутлегерскими операциями. Более того, во многих штатах и сообществах, где политические настроения были «мокрыми» (против сухого закона), принимались законы, которые, как казалось, были выгодны бутлегерам. Штат Нью-Йорк, возможно, пошел дальше всех в деле защиты нелегальной индустрии. В 1923 году законодательное собрание Нью-Йорка отменило слабый закон штата о запрете, тем самым отменив любые требования местной полиции инициировать или помогать федеральным агентам в аресте нарушителей.
Воодушевленные слабым соблюдением закона в Нью-Йорке, сицилийские банды, еврейские и ирландские бутлегеры отказались от примитивных винокурен. Они разработали более сложные и прибыльные методы, контрабандой доставляя качественный алкоголь из Великобритании и Канады и открывая собственные тайные пивоварни. Помимо заморского клана кастелламмарцев, к концу 1920-х годов в Нью-Йорке процветали еще несколько слабо организованных сицилийских банд, в том числе с участием южных итальянцев из Неаполя, в основном за счет бутлегерства.
Прибыль пивоваренных заводов была огромной. Производство каждого бочонка пива обходилось менее чем в пять долларов, а доставка в питейное заведение приносила около 36 долларов. Нелегальный, не облагаемый налогами доход от поставок виски и других крепких спиртных напитков был еще больше.
В конкурентной борьбе между этническими соперниками сицилийско-итальянские бутлегеры не имели политического влияния ирландского преступного мира; ирландская полиция давала им преимущество в подкупе полицейских. А еврейские гангстеры были почти равны итальянцам по численности. Но у итальянских гангстеров было преимущество: их соперники признавали их более дисциплинированными, более злобными и более смертоносными, когда возникали драки за контроль над территорией и клиентами.
Крупнейшая итальянская банда Нью-Йорка середины 1920-х годов базировалась в Восточном Гарлеме и возглавлялась Джузеппе «Джо» Массерией, сицилийским иммигрантом средних лет. Невысокий и корпулентный, с пухлыми щеками и маленькими, узкими глазами, Массерия получил прозвище «Китаец». Однако Массерия окрестил себя «Джо Боссом» и стал первым, кто использовал это обозначение для главы американской мафиозной семьи вместо традиционного сицилийского титула «отец».
Возвышение Массерии опиралось на жестокий, пропитанный кровью послужной список. Он возглавлял банду, которая убила более тридцати противников в схватках за территории, занятые бутлегерами и нелегальными игорными операциями. Его любимым выражением, когда он отдавал приказ о казни соперника, было указание подчиненному: «Возьми этот камень из моего ботинка».
Несмотря на неатлетическое телосложение, Массерия обладал удивительной ловкостью, уворачиваясь от пуль, обгоняя и спасаясь от убийц в уличных засадах и перестрелках. Его плотские аппетиты были столь же грубыми, как и стремление к власти. Несколько раз в день он устраивал грандиозные трапезы, поглощая по три тарелки макарон только в качестве гарнира. Окопные привычки Массерии и отвратительные манеры поведения за столом — пища часто брызгала у него изо рта, когда он изводил сотрапезников, — породили у его недоброжелателей еще одно прозвище: «Джо-обжора».
Успех Массерии отчасти объяснялся внимательным поиском талантов для управления и защиты его рэкета. Тремя из его самых ярких молодых рекрутов, которые мальчишками эмигрировали в Америку, были Сальваторе Лукания, Франческо Кастилья и Гаэтано Луккезе. Луканья станет Чарльзом «Счастливчиком» Лучано, Кастилья сменит крестильное имя на Фрэнк Костелло, а Луккезе будет более известен как Томми «Трехпалый Браун». Позже это трио займет достойное место в пантеоне американской мафии.
В 1925 году клан кастелламмарцев омолодился благодаря приезду Сальваторе Маранцано, еще одного нелегального иммигранта, изгнанного с Сицилии под натиском Муссолини-Мори. Устоявшийся мафиози с почетным титулом дона Турридду, Маранцано, которому тогда было около сорока, был преданным защитником мафиозных традиций. Один из лучших воинов клана в старой стране, он приехал в Америку с небольшим состоянием и быстро занялся бутлегерством.
Не будучи мелким оператором, Маранцано построил качественные винокурни в Пенсильвании и на севере штата Нью-Йорк и взял под свое крыло 20-летнего Джо Бонанно. Бонанно подобрал отряд вооруженных стрелков, чтобы охранять грузовики с виски Маранцано, часто замаскированные под молочные цистерны, от угонщиков-конкурентов.
В отличие от Джо Босса Массерии, Маранцано считал себя утонченным, образованным европейцем. Хотя он плохо владел английским, Маранцано хвастался тем, что знает латынь и греческий, и на своем сицилийском диалекте basso profundo с удовольствием читал своим необученным и малограмотным приспешникам лекции о классической литературе и достоинствах своего кумира Юлия Цезаря. Для прикрытия своего бутлегерского бизнеса Маранцано создал в Маленькой Италии компанию, которая якобы занималась экспортно-импортной торговлей.
В бизнесе и личности Маранцано была и более суровая сторона, которую он раскрыл в монологе, обращенном к молодому Бонанно. Он предупредил своего протеже, что охота на животных — дело относительно простое, а вот лишение жизни другого человека требует смелости и осторожности. «Когда ты целишься в человека, у тебя дрожат руки, дергается глаз, трепещет сердце, мешает разум, — вспоминал Бонанно, как Маранцано советовал ему. — По возможности всегда прикасайся к телу, чтобы убедиться, что человек мертв. Человека труднее всего убить. Если он убежит, то вернется, чтобы убить тебя».
Эти слова вскоре оказались пророческими. В 1930 году другие члены «боргата кастелламмарцев» обратились к Маранцано за советом и руководством, когда Массерия потребовал выплаты 10 000 долларов в качестве дани, признающей его положение «босса Джо» среди всех нью-йоркских мафиози. Массерия также начал посылать киллеров против непокорных солдат Кастелламмаре. Пламенный Маранцано отказался подчиниться Массерии и признать его главенство, что привело к беспрецедентному крупномасштабному конфликту между двумя крупнейшими боргатами района. По мере того как росли потери, каждая сторона искала подкрепления у других нью-йоркских банд и у мафиози из других городов. В сицилийско-итальянском преступном мире о кровавой бойне мафии говорили как о «кастелламмарской войне».
В Нью-Йорке он начал издавать организационные указы для мафиози- кастелламмарцев и других боргатов. Вспоминая свое восхищение Цезарем, он хотел, чтобы семьи были построены по образцу военной субординации римского легиона. Возвышаясь над всеми остальными, отец, или босс, или представитель, должен был управлять с непререкаемым авторитетом. Его главным помощником или исполнительным офицером был sottocapo, нижний босс. Формировались экипажи или уличные отряды, decini, состоявшие из нескольких или более солдат или пуговичников. Во главе каждого отряда стоял капо или капитан, назначаемый боссом, и эти отряды были рабочими лошадками семьи для всех незаконных операций.
Маранцано также потребовал, чтобы правила мафии, которые были незыблемы на Сицилии, были навязаны всем нью-йоркским кланам. Его основополагающими заповедями, игнорирование которых каралось смертной казнью, были беспрекословное повиновение отцу, или боссу, и назначенным им офицерам; запрет на физическое нападение или оскорбление товарища мафиози; запрет на желание или ухаживание за женой или возлюбленной другого мафиози и, самое главное, соблюдение омерта, кодекса секретности.
Бесцеремонные действия Маранцано спровоцировали Лучано, который теперь считал его более отсталым в своем мышлении, чем был Массерия. Маранцано не только отказался от сделки о равенстве в Нью-Йорке, но и жаждал власти по всей стране.
От своего доверенного лица Томми Трехпалого Брауна Луккезе Лучано узнал еще более тревожные новости. Двуличный Луккезе сблизился с Маранцано и его главными лейтенантами и узнал, что Маранцано наметил Лучано для пулеметного убийства ирландским головорезом «Бешеным псом» Винсентом Коллом.
В соответствии со своим новым величием Маранцано перевел свою штаб-квартиру из Маленькой Италии в элегантный офис в здании на вершине Центрального терминала. Шпионы Луккезе сообщили Лучано, что у Маранцано проблемы с налогами, и он ожидает, что его фальшивые экспортно-импортные документы будут тщательно проверены Налоговой службой. В преддверии проверки Маранцано приказал своим телохранителям быть безоружными в его офисе, чтобы исключить возможность ареста за нарушение правил обращения с оружием.
Действуя быстро, чтобы застать Маранцано врасплох, Лучано решил, что офис Grand Central — его лучший шанс. 10 сентября 1931 года Лучано без предупреждения явился в офис, чтобы нанести визит вежливости Маранцано. Через несколько минут в офис ворвалась группа мужчин, объявивших, что они агенты налоговой службы. Ни один из них не был похож на сицилийца или итальянца, и ни Маранцано, ни его телохранители не подозревали, что это наемные убийцы. Прежде чем телохранители успели отреагировать, киллеры набросились на них и под дулом пистолета поставили их вместе с Луккезе и женщиной-секретарем, прижав их лица к стене.
Луккезе движением головы опознал Маранцано, и киллер втолкнул Маранцано в его личный кабинет. Послышались звуки борьбы, за которыми последовал шквал выстрелов. Через пять месяцев после уничтожения своего заклятого врага Джо Босса Маранцано лежал мертвый, его тело было разорвано пулями и ножевыми ранениями.
Историки организованной преступности не уверены, что Лучано с самого начала планировал убрать и Массерию, и Маранцано как динозавров, древние препятствия на пути прогресса и перестройки мафии. Худой, небольшого телосложения, темноволосый мужчина с бесстрастным, покрытым пятнами лицом, Лучано приехал в Нью-Йорк девятилетним мальчиком из деревни под Палермо. Бросив школу в четырнадцать лет, за десять лет он собрал список арестов за вооруженные ограбления, владение оружием, нападения, крупные хищения, азартные игры и хранение наркотиков. Примечательно, что большинство обвинений было снято, и, за исключением восьмимесячного срока, Лучано избежал длительного тюремного заключения. Тюремный психиатр метко охарактеризовал его как высокоинтеллектуального, но «агрессивного, эгоцентричного, антисоциального типа».
В подростковом возрасте Лучано выполнял только одну честную работу, работая грузчиком на шляпной фабрике за пять долларов в неделю. Он уволился на следующий день после того, как выиграл 244 доллара в кости, но использовал свой опыт работы на фабрике, чтобы спрятать героин, который он перевозил и продавал в коробках из-под шляп. В восемнадцать лет он признался надзирателю, что обычная работа не подходит для его характера. «Я никогда не был крошкой, и если бы мне пришлось быть крошкой, я бы предпочел быть мертвым», — сказал он офицеру, проводившему допрос. В лексиконе Лаки «кроха» — это обычный человек, который вкалывает на скучной или трудоемкой работе, откладывает деньги и не предается экстравагантным удовольствиям.
К двадцати годам за Лучано закрепилось прозвище Счастливчик, но неясно, получил ли он его за свои азартные подвиги, за то, что выжил после нападений с пистолетом и ножом, или из-за того, что американцы неправильно произносили его итальянскую фамилию. Ближайший вызов был сделан в 1929 году, когда его похитили, избили и привязали за руки к балке на складе в Стейтен-Айленде. Верный своему призванию, Лучано отказался рассказать полиции, кто его подвез и по какой причине. Этот эпизод оставил зазубренный шрам на его подбородке.
В Нижнем Ист-Сайде, будучи диким подростком, прежде чем присоединиться к банде Массерии, Лучано заключил союз с еврейскими гангстерами, который сохранился на всю жизнь. Ближайшими еврейскими компаньонами Чарли Лаки были проницательный Мейер Лански и непостоянный коллега Лански, Бенджамин «Багси» Сигел.
Среди нью-йоркских мафиози практически не было сомнений в том, что Лучано организовал убийство Маранцано и что команда киллеров была собрана его еврейскими единомышленниками. Однако Лучано распространил информацию о том, что у него есть неопровержимые доказательства того, что властный Маранцано без всякой причины готовился убить его, и поэтому убийство было оправдано по правилам мафии.
Клан кастелламмарцев представлял для Лучано единственную опасность в виде новой войны или покушения, чтобы отомстить за смерть своего вождя. Но заявление Лучано о самообороне было с готовностью принято даже самым верным протеже Маранцано, Джо Бонанно. Размышляя о властном поведении Маранцано после победы в жестокой схватке, Бонанно решил, что его покровитель был проницательным военачальником, но не смог приспособиться к культуре и тактике нового, американизированного племени. Несмотря на шесть лет, проведенных в Америке, Маранцано почти не говорил по-английски и не мог общаться с более молодыми преступниками, понимать их уличный говор и сленг.
«Маранцано был сицилийцем старого мира по темпераменту и стилю, — объяснял Бонанно в своей автобиографии. — Но он больше не жил на Сицилии. В Нью-Йорке он был советником не только сицилийцев, но и италоамериканцев».
Назначенный главой кастелламмарской боргаты, Бонанно увидел мудрость нового взгляда Лучано на мафию и принял то, что он назвал «путем мира». Когда война между ними закончилась, Лучано и Бонанно провели конклав с главами трех других крупных боргат в Нью-Йорке, которых Лучано считал согласными с его планами. Этими боссами были Гаэтано Гальяно, Винсент Мангано и Джо Профачи. Без какого-либо конкретного плана, в 1931 году из судорожного десятилетия сформировалось пять мафиозных семей.
Под разными названиями и с разными лидерами эти пять семей просуществуют до следующего столетия. Ни в одном другом американском городе не будет больше одной мафиозной семьи, и ни одна другая боргата не сможет сравниться по размерам, богатству, власти и влиянию ни с одной из нью-йоркских семей.
Перед окончанием года нью-йоркские боссы отправились в Чикаго на национальную конференцию с участием Аль Капоне, титана итальянской мафии Чикаго, и лидеров более двадцати других мафиозных группировок страны. Великий новатор Лучано рассказал о своих концепциях, как избежать внутрисемейных и межсемейных мафиозных войн и добиться прочного процветания. Он принял как прагматичную организационную структуру Маранцано, в которой бригады выполняли основную часть работы для семей, но добавил к ней изюминку в виде иерархии. Помимо сотокапо, подчиненного босса, у каждого семейного режима или администрации должен был быть консильери, опытный советник или дипломат, чтобы улаживать проблемы внутри семьи и разрешать вражду с другими боргатами.
Лучано видел практическую мудрость сицилийских традиций, полагающихся на омерту, абсолютную преданность семье, и многие другие правила и меры безопасности, которые Маранцано предлагал для предотвращения проникновения агентов правоохранительных органов. Эти поведенческие нормы должны были стать священным кодексом мафии, ее десятью заповедями.
Без обсуждений и споров боссы пришли к общему мнению, что в мафию по всей стране могут вступать только те мужчины, чьи родители были выходцами с Сицилии или юга Италии. Итальянское происхождение только одного из родителей было недостаточным для принятия в семью. Кровные линии были решающим фактором для определения благонадежности и принятия в семью в качестве человека чести. Размер каждой семьи определялся числом мужчин, которых она имела на тот момент, а замена допускалась только для умерших членов. Замораживание силы каждой боргаты было призвано предотвратить тайное расширение с целью доминирования над другими семьями и возможного разжигания территориальных конфликтов. Ограничение членства также рассматривалось как деловой способ отбора лучших и наиболее компетентных кандидатов.
Лучано ясно дал понять, что членство в мафии — это пожизненное обязательство; отставка или досрочный выход на пенсию не предусмотрены. «Единственный выход — это ящик», — подчеркивал Лаки.
Хотя кодекс и не был письменным документом, он отражал основополагающий принцип мафии: выживание каждой семьи и всей национальной мафии превыше потребностей и безопасности отдельного мафиози.
Поэтому каждая семья была обязана поддерживать жизнеспособность организации, которая могла бы выдержать любое нападение со стороны правоохранительных органов. Цель кодекса заключалась в том, чтобы позволить семье продолжать эффективно функционировать, даже если босс или другие иерархи будут устранены.
Организация будет верховной, а ее части — заменяемыми.
Лучано выдвинул еще одну идею, свое самое поразительное нововведение, не имевшее прецедентов ни в сицилийской мафии, ни среди американизированных гангстеров. Это было создание Комиссии, эквивалента национального совета директоров, который устанавливал бы общую политику и правила для всех семей в стране и разрешал бы территориальные и другие споры, которые могут возникнуть. Комиссия должна была стать жизненно важным связующим звеном между семьями по всей стране, обеспечивая сотрудничество и гармонию в совместных преступных предприятиях. Она была бы аналогом Верховного суда преступного мира, основной функцией которого было бы предотвращение военных действий при признании суверенитета отдельных групп.
Поделиться книгой: