Игра по-черному

– Машины, патроны, провизия, – понимающе кивнул Сафонов и прошел к своему столу. Открыв блокнот, он приготовился писать.

– В группе Халилова четверо, считая его самого. Они ушли налегке, с минимумом патронов и сухим пайком. От голода они не умрут, от жажды тоже. А вот патроны мы им отдали все, что были. У них по четыре магазина на человека, а это считайте, что нет ничего. Поэтому запасаться всем необходимым нам нужно из расчета на двадцать два человека. Транспорт: три пикапа и два полуторатонных грузовика с тентованным кузовом. Полные баки. Заправки хватит километров на пятьсот, учитывая грунтовые дороги и джунгли. Значит, запас горючего в канистрах еще на одну заправку. Патроны по четыре цинка на человека, три пулемета «Печенег» в пикапы. Для «Печенегов» по шесть цинков на ствол. Для француза наш автомат, с нашим калибром. Гранаты…

Сафонов отдавал распоряжение, не забывая каждый раз вставлять по телефону, что все это необходимо для проведения учебных занятий с подразделениями национальной армии. Подготовка шла в хорошем темпе. Чувствовалось, что Сафонов имеет здесь большое влияние. Тут проблем не будет, хотя в такие опасные рейды группа должна выходить более экипированной. Но мечтать сейчас о палатках, спальных мешках, гранатах, минах и бесшумном оружии не стоило. Придется обходиться тем, что есть.

Но Погодина беспокоило другое. Если вместе с Аленой похищен не Нестеров, а американский бизнесмен Далтон, то где тогда отец Алены? Ведь он исчез. И Сафонов сам подтвердил, что в тот день после нападения на базу подготовки спецназа он разрешил Нестерову съездить на встречу с дочерью. Свидетели показали, что русская врач беседовала с каким-то мужчиной возле машин неподалеку от основной группы миссии. И во время нападения их захватили террористы. О третьем человеке никто не рассказывал, но это не факт, что третьего не могли похитить в другом месте. Вопрос, кто был с Аленой в момент нападения? Ее отец или Далтон? Если с Аленой был полковник Нестеров, то куда исчез американец? Улетел? Но подтверждения того, что он улетел, нет. Если Алена беседовала в момент похищения именно с Далтоном, то он захвачен террористами, а его сотрудники думают, что он улетел, потому что его отлет предполагался. Но где тогда Нестеров? Тоже похищен? Убит?

Артем задумался, вспоминая Дмитрия Ивановича, каким он его знал несколько лет назад, когда попал сразу после окончания военного училища в его группу. Нестеров был сильным человеком, он сразу покорил молодого лейтенанта именно этой своей внутренней силой, умением всегда, в любой обстановке и при любых обстоятельствах находить выход, подчинять любые обстоятельства своим интересам, использовать силу врага для его же ослабления и для достижения своих целей. Нестеров был жестким человеком, но он ценил и уважал подчиненных. Каждый был уверен, что командир сделает все возможное для своего подчиненного. И в быту, и в бою. Но и подчиненный должен соответствовать этому отношению командира. Хотя тех, кого Нестеров не ценил, в его группе не было. Такие уходили от него очень быстро.

Многому Погодин научился у Нестерова, многое перенял от своего первого командира, очень уважал его и никак не мог представить его убитым. Сердце не принимало этого. И немалую роль здесь играл и тот факт, что Дмитрий Иванович был отцом женщины, которую Артем любил. Да, он признался себе именно сейчас и здесь, что все еще любит Алену, не переставал ее любить. И этой женщине угрожала смертельная опасность, и ее отцу тоже. Возможно, он уже погиб, а значит, Погодин должен расшибиться в лепешку, чтобы спасти дочь своего командира. Спасти ее и отомстить врагам за смерть ее отца.

Отомстить. Но капитан сейчас за этим словом не видел просто убийства всех причастных к смерти командира и злоключениям любимой женщины. Да, он мог не брать пленных и убивать всех врагов, которые только будут встречаться на его пути к цели. Но капитан Погодин не был просто армейским офицером, каким-нибудь командиром мотострелкового батальона или командиром штурмового подразделения. Он был командиром группы спецназа военной разведки, а это означало, что месть его заключается не в убийстве врагов, а в мастерском выполнении плана операции по спасению заложников, в том, чтобы разрушить планы врага. Сделать так, чтобы эти люди не могли больше творить своих черных дел в этой стране.

Когда Погодин вышел в пустынный двор, где в темноте возле машин стояли его спецназовцы, сержант Бероев тихо подал команду «становись». Группа быстро и практически бесшумно выстроилась возле машин. На левом фланге капитан увидел француза, одетого в свой камуфляж, но с российским снаряжением и оружием. Говорить, выступать с речами смысла не было. Группа уже знала свою задачу, все приказы отданы, порядок следования определен. Бероев подошел к Погодину с докладом. Больных, отсутствующих нет. Группа готова к выполнению задания. Командир отдал приказ:

– По машинам!

И снова множественные действия, никакой суеты. Спецназовцы привычно и почти бесшумно бросились занимать свои места в трех пикапах и двух грузовиках. Леви забрался в кузов первого грузовика, где должен был находиться сам Погодин. Сафонов подошел к капитану и остановился, глядя в глаза.

– Ну что, Артем, время разговоров и гадания на кофейной гуще закончилось. Теперь все зависит от тебя и твоих ребят.

– Все как обычно, – чуть пожал плечами Погодин. – Мы выполняем нашу работу. То, чему нас учили.

– Как обычно, – повторил генерал. – Честно говоря, мне немного не по себе отправлять вас вот так черт знает куда. Все-таки я армейский офицер и привык к другим операциям, иным силам и иным боевым условиям. Хотя, черт, всякое бывало. Но вот так отправлять своих бойцов в чужой стране в джунгли, где, может, и ни одного сторонника или лояльного к нам человека-то нет. Они «в своей тарелке», в привычной среде, а вы…

– Не переживайте, товарищ генерал, нас учили этому, – спокойно ответил Погодин. – Бывали мы и в городах, и в джунглях, и в горах, и пустынях.

Сафонов протянул руку капитану, крепко пожал, задержав в ладони ладонь спецназовца, а потом обнял капитана, прижал к себе и похлопал по спине.

– Удачи, командир. Тебе и твоим ребятам. Я на связи. Любая помощь, которая только возможна будет, я окажу. Как там у вас говорят? Мы своих не бросаем?

Глава 4

Нестеров пришел в себя от боли в плечевых суставах и кистях рук. Он попытался пошевелить руками и тут же понял, что его ноги не чувствуют опоры. Он был подвешен за руки. Стараясь не выдать боль стоном, он поднял голову и осмотрелся. Болело и чесалось в области плеча. Кажется, от укола. Значит, его привели в сознание каким-то препаратом. Еще он чувствовал усиленное сердцебиение и легкую тошноту.

Стены из сырого глиняного кирпича вперемешку с соломой или навозом. Оконные проемы пусты, за ними вытоптанный двор, вокруг которого стояли полукругом еще несколько хижин различной формы. Навес, плетеный заборчик для скота. Но ни людей, ни животных в окне Нестеров не увидел. Какой-то негр сидел в стареньком облезлом кресле, положив ногу на ногу и покачивая дорогим ботинком из натуральной кожи. Он смотрел на белого, подвешенного перед ним, и усмехался. Нет, это не лидер, не командир большого масштаба, это головорез местного значения, исполнитель, сразу понял полковник. Ногти грязные, с обломанными краями, пиджак надет на несвежую футболку, видны мокрые пятна под мышками. Штаны модные, узкие и чуть укороченные. Туфли надеты прямо на босу ногу. Ясно, глумиться он может, а вот решения принимать не может. Туземец что-то спросил по-французски, но Нестеров только отрицательно качнул головой.

– Не понимаю, – ответил он по-английски.

– Ты не француз? – удивился туземец в дорогих туфлях, перейдя на английский, на котором говорил с ужасающим акцентом. – Вы все собаки! – заявил он и нехорошо рассмеялся, кивнув кому-то и щелкнув в воздухе пальцами.

Нестеров уловил справа от себя какое-то движение, но повернуть голову не успел. Он сразу предположил, что сейчас произойдет, и тут же его ребра ожгло как огнем. Гибкий прут изогнулся и охватил во время удара почти половину туловища. Полковник заскрипел зубами, но не издал ни звука. Сидевший в кресле туземец удивленно посмотрел на пленника. Последовал второй удар. Нестеров стиснул зубы, когда огненная боль снова опоясала его тело по ребрам. Еще удар, еще свист прута, и снова обжигающая боль. Дмитрий Иванович стискивал кулаки, извивался всем телом, но молчал. В такие минуты главное не паниковать. Любую боль можно вытерпеть, если верить, что она пройдет, что все рано или поздно закончится. А еще думать о другом, расставлять в воспаленном болью мозгу иные приоритеты. Главное не боль, а ненависть к мучителю, желание убить его потом. А сейчас ты в его власти. Глумись, глумись, но скоро придет мой черед. И ненависть, испепеляющая злость жгли сильнее, чем прут.

Но тут все закончилось. Заскрипел блок, и тело стали опускать. Нестеров коснулся ногами пола. И тут его руки стали опускаться сами из-за ослабшей веревки на запястьях. Полковник замычал, сдерживая стон. Боль в суставах от долгого висения была нестерпимой. Пришлось утешать и отвлекать себя мыслью, думая о том, с каким удовольствием он убил бы и своего мучителя, и этого туземца без носков. Как только опустили, тут же и убил бы обоих. Пара секунд, и посворачивал бы шеи. Эти мысли помогали собраться, упереться руками в спинку стула, стоявшего рядом, и не повалиться на пол.

– Американец, ты кто? – спросил абориген, с интересом рассматривая пленника. – Военный, инженер?

– Бизнесмен, – проворчал Нестеров, вспомнив Далтона.

– Что тебе здесь надо, бизнесмен?

– Чтобы у вас электричество было везде, даже в такой деревне. Чтобы свет был.

– Зачем здесь электричество? – заржал абориген, оскалив большие нездоровые зубы. – Крестьянам по ночам спать надо, днем надо работать. Днем свет не нужен.

«Кретин», – мысленно обозвал своего собеседника русский полковник. Нестерова беспокоило то, что он не знал, где Алена. Она осталась там, где его захватили, или их вместе похитили? Зачем, кто? Звук автомобильного мотора за окном насторожил Нестерова. «Это за мной. А если не за мной, то меня должны где-то запереть. Не здесь же оставят».

Абориген вскочил с кресла и подошел к окну. Выглянув наружу, он махнул рукой своему помощнику, и тот, схватив пленника за обнаженное плечо, толкнул его в угол хижины. Нестеров еле сдержался, чтобы не напасть и не попытаться освободиться. Момент был очень удобный. Обязательно по пути на свободу встретится кто-нибудь из этих уродов, у кого в руках есть оружие. Отобрать и начать стрелять. Перебить их тут к чертовой матери и на машине в столицу. «Если бы не Аленка, я бы так и сделал. Но мне сначала надо выяснить, где дочь».

И тогда, прислушиваясь к звукам снаружи, Нестеров позволил затолкать себя в какую-то конуру с низким потолком. Тяжелая дверь из неровных досок захлопнулась, лязгнул железный засов. Мотор за окном некоторое время рокотал, затем замолчал. «Явно это не заказчик, – подумал Нестеров. – Слишком хорошо проведена операция, а по факту сижу в какой-то дыре, и меня лупят аборигены, одетые, как бомжи, с миру по нитке. Один, правда, немного знает английский. Ну что же, у нас в России тоже когда-то существовало определение таким людям – “бич”. Бывший интеллигентный человек, опустившийся, спившийся. А этот явно курит травку. А еще у него садистские наклонности. Не он организатор похищения. За этим кто-то серьезный стоит».

Группа шла обычным порядком. Все, что разрешил взять с собой Халилов своим трем бойцам, – это оружие, два десятка магазинов с патронами, сухой паек, по фляжке воды, личную аптечку, адаптированную к местным условиям, и спальные мешки. Все. Даже «броники» группа не взяла. У каждого личные коммуникаторы и одна носимая радиостанция для связи с основной группой. Идти предстояло в хорошем темпе и, возможно, не один день.

Несколько следов одного человека с характерной отметиной на подошве ботинка, который наступил в кровь, Халилову удалось найти на месте похищения Нестеровой. Отпечатки ее обуви были тоже хорошо видны. И все эти следы обрывались у самых джунглей, где стояли две машины. Судя по следам колес, это были внедорожники на 16-дюймовых дисках. Машины находились в плохом состоянии. Об этом говорили и капли масла на земле, и резина с разным рисунком на одной из машин. Странное сочетание хорошей экипировки группы и старых автомобилей. Лейтенант предположил, что, возможно, использовались машины, которые не жалко было потом бросить и пересесть на другие, тем самым обрубив возможный «хвост». По-видимому, в этой операции участвовали две группы. Одна отвечала за захват, вторая – за транспортировку и содержание заложников в плену.

И группа из четырех человек бросилась по следу.

Сейчас важно было не упустить время. Пока основная часть группы Погодина соберется со всем необходимым для рейда, Халилов должен был проследить след, насколько это возможно. Удастся дойти до конца следов протектора и найти заложников – значит, удача. Прибудут основные силы и атакуют врага, отобьют заложников. Если нет, то капитан Погодин будет принимать иное решение. Сейчас этот след был самой реальной зацепкой. И этот шанс упускать было нельзя.

Шли парами. Первая – Тарханов и Халилов. Тарзан следил за следом, а заодно фиксировал сектор впереди и слева. Халилов за его спиной фиксировал сектор справа, прикрывая товарища. Следом, в нескольких шагах, шли Донин и Сашка Ульянов с радиостанцией за спиной. Один «держал» сектор слева, второй – задний сектор, прикрывая спину группы. Как только бежавший впереди Тарханов останавливался и наклонялся к земле, рассматривая след протектора, группа тотчас останавливалась тоже, опускаясь на одно колено, прижимая приклады автоматов к плечу, изготовившись к стрельбе и внимательно следя за окружающими джунглями.

– Скоро эта лесная дорога кончится, – Тарханов кивнул в сторону уходящей за заросли колеи. – Трава все выше и гуще. Тут совсем мало ездят.

– Я и не надеялся, что они поедут по шоссе, – проворчал Халилов. – Точно не потерял след?

– Они это. Здесь проезжали. На повороте было четко видно, – уверенно сказал Тарзан. – Только мне почему-то здесь не нравится.

– И мне не нравится, – согласился лейтенант. – Машины у них дрянь, но те, кто планировал похищение, – люди с головой. Внимание всем! Усилить бдительность. Вперед!

И группа снова бросилась вперед. Теперь спецназовцы растянулись, оставляя между собой расстояние метров в пять: так есть гарантия, что брошенная из кустов граната или установленная «растяжка» не поразят сразу всех. Примятая колесами машин трава, изредка заметный след протектора на рыхлой почве, еще влажной после дождя. Земля под кронами деревьев высыхает не сразу, это помогает видеть след. Примятая трава поднимается за пару дней, сломанная, втоптанная, если не повреждены корни, – за несколько дней. Там, где она с корнем выдрана колесами, почва зарастает новой травой за неделю, и еще за неделю она поднимается на несколько сантиметров. Ясно, что по этой дороге до машины похитителей никто не проезжал недели две.

«Растяжку» Олег Донин заметил еще и потому, что ждал, что она появится. На такие вещи глаз спецназовца наметан, но когда ты знаешь, что дорога будет заминирована, то замечаешь угрозу заранее, за несколько метров. Особенно если «растяжку» кто-то старательно пытался замаскировать. Не совсем умелая маскировка, наоборот, бросается в глаза.

– Засада! – крикнул Пенза и кувырком влево ушел с дороги.

Прямо перед гранатой, от которой поперек дороги шла тонкая металлическая проволока, засаду не делают. Минимум метрах в двадцати, а то и пятидесяти от нее, иначе и сам можешь поймать осколок. Да и открыть прицельный огонь по незнакомцам лучше именно с такого расстояния. А лучше и подальше, чтобы «гости» не швырнули гранату в ответ. Бросить гранату можно на расстояние в тридцать-пятьдесят метров.

Халилов ушел вправо, спецназовцы за его спиной тоже скрылись в зарослях. И эти две секунды привели противника в откровенное замешательство. Не рассчитывали они, что засада будет обнаружена на таком расстоянии. Явно расчет был, что поисковая группа подорвется на «растяжке», а тех, кто не пострадает, с близкого расстояния перестреляют очередями из автоматов. И первые очереди все же раздались, но с опозданием. Спецназовцы успели оценить пространство впереди и сумели засечь, откуда были произведены очереди. Стреляли четверо, но наверняка там, в засаде, людей чуть больше. Командир наблюдает, поэтому он не станет сам стрелять. Ну и боковое охранение хотя бы по одному человеку. Значит, не меньше семерых. Если бы были огневые точки по бокам дороги, то оттуда бы уже начали вести огонь. Значит, чисто линейная позиция впереди.

Пули били по ветвям над головой, впивались в деревья, взметали фонтанчики земли, но атакующие не видели цели. Спецназовцы настолько быстро исчезли в секторе стрельбы засады, что те теперь не понимали, куда стрелять, попали они в кого-нибудь и что предпринимают люди в военной форме, что шли перед этим по дороге.

– Пенза, Брюс! Обойдите их, – приказал Халилов в микрофон коммуникатора, закрепленный у щеки. – Тарзан, работаем на отвлечение на счет пять.

И потекли секунды: одна, две, три, четыре… Донин дал две короткие очереди по засаде впереди, хорошо видя, откуда ведется стрельба, и стараясь поразить кого-то из похитителей. Затем он вскочил в полный рост и бросился на дорогу, но тут же, дав еще одну неприцельную очередь по засаде, согнулся и снова ринулся в заросли по другую сторону от дороги. Шквал огня пронесся ему вслед, но спецназовец был уже под защитой деревьев и невидим для противника.

Не успел противник понять, что за маневр совершил боец, как Халилов повторил тот же маневр и под градом пуль, отстреливаясь, тоже исчез в зарослях. Теперь огонь перенесли на него, но Донин не давал врагу передышки, он поднялся в полный рост и, стоя за деревом, дал несколько коротких точных очередей по засаде. Прыжок в сторону, перекат на пять метров, и снова за дерево, и снова две короткие очереди. Прошло около минуты, а Халилов с Дониным опустошили уже по два магазина, отвлекая врага на себя, не давая террористам опомниться и понять, что происходит: то ли их атакуют, то ли неизвестные пытаются, прикрываясь огнем, отойти. И вся эта чехарда то атакующих спецназовцев, то отходящих и прячущихся закончилась довольно быстро.

– Хан, это Брюс. На исходной.

– Тарзан вышел на исходную!

И тут же практически одновременно в тылу и на флангах вражеской засады заработали автоматы спецназовцев. Короткими экономичными очередями они, стоя за деревьями и заранее выявив все цели, начали расстреливать террористов. Несколько секунд – стоны и крики. Вражеские бойцы попытались поворачиваться, чтобы понять, кто и откуда их атаковал, а их убивали со спокойной жестокостью одного за другим. Выбивали из мертвых пальцев ногой оружие и шли дальше, выцеливая еще живых.

Когда Халилов и Донин подбежали к разгромленной позиции, Терехов и Ульянов уже стащили трупы в одно место, собрали оружие. А заодно обыскали двух раненых туземцев. Обрадовавшись, что засада использовала оружие того же калибра, что и спецназ, лейтенант приказал пополнить боезапас, а сам присел на корточки перед первым раненым.

– Ты меня понимаешь? – спросил Халилов по-французски.

Сейчас лейтенант был очень рад тому, что в школе изучал именно французский и что занимался языком серьезно в училище и иной раз старался почаще общаться с носителем языка. Теперь в группе Погодина он был единственным, кто владел государственным языком страны, на территории которой они действовали. Но, увы, раненый шевелил окровавленными губами, издавая только какие-то невнятные звуки. Это не был ни один из зулусских диалектов, с которыми группа сталкивалась в ЮАР. Скорее всего, какая-то языковая группа луо, о которой рассказывали специалисты. Лучше бы этот тип знал второй государственный – французский язык.

Пленник начал хрипеть и бледнеть. В его случае бледность выражалась посерением черного лица. Халилов нахмурился и подсел ко второму раненому. Он задал ему тот же вопрос по-французски, но туземец только мотал головой, со страхом глядя на белых, которые вчетвером перебили всех боевиков, да еще на хорошо и заранее подготовленной позиции. Он пытался что-то говорить, явно не понимая вопроса.

– Бесполезняк, – прокомментировал Тарханов. – Нашумели мы тут!

– Нашумели, – недовольно ответил лейтенант, доставая из кобуры пистолет. – Хан, давай снова на дорогу, ищи след машины. – Пенза, Брюс, обыскать тела, осмотреться. Искать все, что может навести нас на конкретное место!

Тарханов уже обследовал дорогу дальше за зарослями, другие спецназовцы торопливо осматривали одежду, карманы, вещи убитых, а заодно и обувь в поисках знакомого рисунка на подошве, оставившей отпечатки на месте похищения. Но на такую удачу рассчитывать наивно, хотя проверить все равно надо было. Два коротких выстрела закончили мучения раненых, и Халилов убрал пистолет в кобуру. И снова вперед! Группа бежала, останавливаясь, чтобы проверить, что след есть, что они идут в правильном направлении. Во время остановок лейтенант, сверяясь с навигатором, определял расстояние до ближайшего населенного пункта, оценивал близость к загруженным транспортом дорогам. «Нашумели», а это значит, что к уничтоженной засаде все равно кто-то приедет, когда боевики не выйдут на связь, да и просто проверить, снять группу или оставить ей продукты питания. И тогда кто-то увидит трупы и поймет, что через засаду прошел толковый спецназ. И начнется, как писал Киплинг, самая увлекательная охота – охота на человека. Точнее, на четырех человек. И тогда станет на самом деле трудно. Но это будет потом, а сейчас надо использовать время по максимуму с выгодой для себя. Пока враг о тебе не знает, а ты знаешь, что такие засады на пути преследователей обычно оставляют в таком месте, где путь преследуемых может измениться. Уйдут они с этой дороги. И сделают все, чтобы возможные преследователи не поняли, куда ушли машины с похищенными людьми. Машины две, и они могут разделиться.

А дочь была совсем недалеко от своего отца. Алену затолкали за высокую ограду из тонких жердей под навесом. Здесь сидели и лежали человек двадцать взрослых, в основном женщин, и с десяток детей самого разного возраста. Женщина видела, что деревня пуста, что между хижинами не видно жителей. И только два пикапа-внедорожника стоят на площади под палящими лучами солнца да вдоль домов расхаживают, сидят в тени, о чем-то болтают с десяток террористов.

Странные это были люди. Среди них ни одного белого, но даже эти негры выглядели по-разному. Человек восемь в военном камуфляже без знаков различия, высокие, крепкие как на подбор. А вон те двое, нет, четверо, как бомжи с улицы. И даже не столько оборванцы, сколько нацепили на себя, что сумели достать. Один в сандалиях, другой в армейских берцах. Тот вон в цветастой рубашке и военных штанах, а этот в камуфляжной безрукавке на голое тело. Как будто две команды собрались – военные и шантрапа какая-то, банда местная.

– Что же делать, что же делать? – прошептала Алена и сжала виски пальцами. – Папа, где ты…

Женщины плакали и ворчали, показывая кулаки своим тюремщикам, плакали дети. Охранники покрикивали беззлобно, часто посмеиваясь. Алена была слишком возбуждена, чтобы понять всю ситуацию, оценить происходящее. Она знала только, что ее вместе с отцом похитили какие-то боевики. И отца рядом нет, и что с ним, она не знает. Что происходит, зачем их похитили? Что будет дальше? Рядом кто-то зашевелился, но женщина не обратила внимания, погруженная в свои невеселые мысли. Она вздрогнула, когда чья-то рука коснулась плеча. Испуганно обернувшись, Алена увидела перед собой сидевшего на соломе немолодого негра с жиденькой бороденкой и нездоровыми глазами. На нее внимательно смотрели глаза с желтыми белками.

– Ты русская? – неожиданно спросил старик по-русски с заметным акцентом.

– Да, – опешила Алена. – Откуда вы знаете? Вы говорите по-русски?

– Говорю, – улыбнулся старик щербатым ртом. – Раньше часто говорил, а теперь нет. Я учился в вашей стране. Жена была русская. Умерла она, теперь не с кем говорить по-русски. Забывать стал слова.

– Что здесь происходит, кто эти люди, зачем нас заперли?

– Они тут хозяйничают. Главный у них тот, в темных очках. Но он уехал. А эти так, бандиты. Они приезжают не часто, прячутся у нас в деревне. И всех сажают в загон, как скотину. Чтобы никто не сбежал и не рассказал про них. Они людей похищают, грабят. Нет для них закона. А мы ничего сделать не можем. Власть далеко, а бандиты близко. Вот и терпим.

– Когда они уйдут? – спросила Алена, а внутри у нее все сжалось. Ведь ответ старика, если он знает, как долго бандиты задерживаются в их деревне, может объяснить и то, сколько ей самой осталось жить. И отцу.

– Долго не сидят, – вздохнул старик. – Да только и день с ними годом кажется. Ведут себя с нами, как с рабами. Кто не угодил, того кладут на землю и бьют прутьями. Очень им нравится это занятие.

– Почему? Им нравится истязать людей? – Алена стиснула кулачки, стараясь не выдавать своего страха.

– Эх, дочка, есть у нас такая поговорка: «Мудрость приходит через ягодицы».

– Знаю, – вздохнула женщина. – Есть в вашей стране еще одна поговорка: «Мудрость рождается со шрамами». Только мне кажется, что мудрость рождает боль душевная, а не физическая.

– Физическая быстрее запоминается, – пожал плечами старик. – Вы, может быть, не понимаете, что здесь другой мир, совсем другой. Не тот, в котором вы живете там, у себя. Моя жена тоже не сразу поняла. И умерла. Есть традиции, вековые привычки. Это сродни ритуалам, в которых, может, нет никакой пользы, а может, и большая польза.

– Какие ритуалы? – не поняла Алена.

– Порка, да-да. Самая обычная порка, от которой в вашем современном мире уже давно отказались. А здесь она пользуется большим уважением. Знаете, такой обычай есть у местных народов. Например, он касается молодых людей. Я сам такое видел много раз. Приезжаешь в деревню, а там все жители собрались на площади под большим деревом и в ладоши хлопают, только что песни не поют. Праздник, думаешь, веселье, а глянешь за головы, а там молодая пара лежит с обнаженными ягодицами. А над ними крепкие парни с прутьями. И под барабаны стегают этих двоих: паренька и девушку. Хорошо стегают, на совесть.

– Это за что же так жестоко? Они же, наверное, кричат от боли?

– Ну, паренек, тот обычно молчит, хотя видно, что больно. Бьют его хорошо. А вот девочка, конечно, повизгивает, – улыбнулся старик.

– Вы так говорите, как будто вам весело. Это же жестокость, они же дети! – Алена говорила, а сама со страхом следила за бандитами, как они себя ведут, какие у них намерения. Страшно чувствовать себя в опасности и не иметь никакого шанса что-то изменить.

– Не такие уж и дети, если речь идет о браке, – пожал старик плечами. – А что бьют больно, так и их понять можно. Когда чужой зад страдает, свой не болит. А наказание за то, что грех на них, по нашим меркам, страшный. Нарушение заветов предков. Они показали себя как недостойные любовники.

– Что? – опешила Алена и даже покраснела. – Это же ужасно как-то и… недостойно.

– Ну, может, я не то слово подобрал, – снова улыбнулся старик. – Забываю язык. Смысл не тот, какой вы привыкли видеть в этом слове, другого слова не нашел. Это вроде подготовительных курсов. Ну, как перед поступлением в институт у вас. Я такие проходил. Только здесь молодые готовятся к семейной жизни. Семья у нас – это не то, что у вас. Таинства разные, не просто когда два человека начали жить в одной хижине.

Алена и сама не заметила, как увлеклась рассказом старика. Негр часто путал слова, часто забывал и искал, чем их заменить. Он все похлопывал русскую женщину по руке своей заскорузлой ладонью и улыбался. Алена слушала, забыв об опасности, забыв, что она даже не знает, как этого человека зовут, где и на кого он учился в России, а может, и раньше в Советском Союзе.

Старик взял Алену за руку и потащил ближе к ограде у ствола огромного дерева, заявив, что здесь прохладнее и тень лучше.

Он рассказывал, что в деревнях по старому обычаю из детей, близких по возрасту, создают группы. В этих группах их учат труду, основным навыкам, необходимым мужчине в деревне. Все, что им уже под силу, они пробуют делать сами. И, конечно же, в этих группах детей воспитывают, прививая интерес к культуре своего народа, к своим обычаям. И как часто случается, когда ребята начинают подрастать, у них возникают симпатии к противоположному полу. Нередко вечерами во время танцев девушка входит в круг и бросает платок своему избраннику, тому, кто ей нравится. Это называется «предложить стать стражем ее души». Глубокое, если вдуматься, звание. Конечно, парень уже знает о симпатиях девушки, они, как правило, и раньше друг другу оказывали знаки внимания. И вот во время танца парень подбирает платок, брошенный девушкой, наматывает его на руку. И тогда при всех образуется пара «любовников». Не в том смысле, в каком это слово используется у европейцев. Просто старик не мог подобрать другого слова. Тут начинается проявление заботы. И «любовник» часто приходит помогать матери своей избранницы мотыжить поле, и «любовница» может прийти помочь побелить стены хижины своего «любовника». Все видят и радуются тому, какие заботливые молодые люди, как они относятся и друг к другу, и к родителям своей половинки.

– А потом, когда они взрослеют, парень сватается к девушке? – грустно усмехнулась Алена, глядя вверх, на зеленую крону старой кигелии.

– Да, если молодой человек принесет матери возлюбленной горсть орехов колы.

– И все? – удивилась Алена. – Так просто и понятно?

– Не все, – тихо засмеялся старик. – Их должно быть десять, ровно десять орешков. Десять орешков означают, что парень просит руки дочери этой женщины.

– А если он ошибется, а если он просто принесет орехи, чтобы угостить. Путаницы не будет? Вдруг его не так поймут?

– Правильно поймут, – снова засмеялся старик. – Ну, подарил орешки, спасибо за это. А вот если женщина приняла десять орешков, значит, она принимает этого парня в защитники, спутники своей дочери. Им разрешается встречаться и вместе проводить время. И даже лежать вместе на одном ложе.

– Как? До свадьбы? – возмутилась Алена.

– Лежать и только, – старик покачал перед лицом русской женщины своим грязным пальцем. – У вас там считается, что лежать вместе – это значит… как же это сказать по-русски… сделать ее женщиной, а его мужчиной физически.

– Физиологически, – уточнила Алена.

– Да, я понял вас, – кивнул собеседник. – Но ничего подобного. Только лежать. Ведь он обязался ее оберегать. Ведь он ее хранитель до самого момента взросления, когда парню и девушке будет разрешено стать мужем и женой.

– А вообще очень мудро, – согласилась Алена, чуть подумав. – Таким образом у вас воспитывается в мужчине, да и в женщине тоже, очень многое, что им понадобится во взрослой жизни.

– И взаимное уважение, терпение перед искушением.

– С африканским темпераментом это сложно, – усмехнулась Алена. – А если девушка все же потеряет невинность со своим избранником?

– Это бесчестье для всей семьи. Девушка обязана будет назвать имя парня, который поддался искушению. Тогда позор ее семьи станет меньшим. И защитник возьмет на себя часть позора и понесет свою часть наказания.

– Ах вот оно что! Значит, мы снова вернулись к традиции порки?