Помоги проекту - поделись книгой:
Пылкий призыв остался без ответа – восставшие не получили поддержки в других областях, чего, в общем-то, и следовало ожидать, ведь восстание было стихийным и не предварялось налаживанием связей с соседями. Да и с Чукисакой у Ла-Паса не было тесного сотрудничества. Большинство местных жителей, в том числе и индейцы, поддерживали революционеров, но разве могли они в одиночку противостоять колониальным властям?
Восстание в Верхнем Перу вызвало беспокойство не только у вице-короля Ла-Платы Бальтасара де Сиснероса, но и у вице-короля Перу Хосе Фернандо де Абаскаль-и-Соузы. Соуза предложил Сиснеросу военную помощь для подавления восстания, которая была принята (и оплачена весьма щедро – с согласия Сиснероса Соуза впоследствии присоединил Верхнее Перу к своему вице-королевству).
К середине декабря 1809 года восстание было подавлено; сначала пал Ла-Пас, а за ним – Чукисака. 29 января 1810 года Педро Мурильо и восемь его сподвижников были повешены. Перед казнью Мурильо произнес фразу, которая вошла в историю: «Соотечественники, я умираю, но факел, который я оставляю зажженным, не потушит никто. Да здравствует свобода!».
Слова Мурильо оказались пророческими – факел свободы потушить не удалось. Избежавшие плена революционеры создали партизанскую организацию «Республиканское Движение», в которую охотно вступали местные индейцы. Эта организация продолжала свою деятельность до провозглашения независимости Верхнего Перу в августе 1825 года.
В начале своего пребывания на должности вице-короля Бальтасар де Сиснерос пользовался определенной популярностью благодаря своему умению находить общий язык с местными жителями. Однако после жестокого подавления восстаний в Верхнем Перу Сиснероса перестали уважать и начали ненавидеть. Испанцы в очередной раз показали, что ничего хорошего от них ожидать не стоит.
Факел, который оставил зажженным Педро Доминго Мурильо был поднесен к бочке с порохом, и взрыва можно было ожидать в любой момент…
Майская революция
18 мая 1810 года вице-король Сиснерос опубликовал манифест, извещавший о падении Севильи под натиском наполеоновских войск, самороспуске Верховной центральной хунты и образовании на замену ей Регентского совета в Кадисе.
На тот момент в северной части вице-королевства набирало обороты движение индейцев, ставшее отголоском революции в Ла-Пасе. Индейцы боролись против гнета колонизаторов, не очень-то задумываясь, а если точнее – совсем не задумываясь о том, что происходило на Пиренейском полуострове. Но в результате их действий обстановка в вице-королевстве накалялась, сил для умиротворения индейцев у правительства не хватало, и волнения уже начали распространяться на западные провинции. Патриотам стало ясно, что настал решающий момент – пора действовать.
Падение Севильской хунты означало прекращение полномочий назначенного ею Сиснероса, но вице-король не спешил отказываться от власти. Группа патриотов, собиравшаяся в доме редактора газеты «Коррео де Комерсио де Буэнос-Айрес» Мануэля Бельграно, начала готовить отстранение Сиснероса. На стороне патриотов был полковник Кориелио Сааведра, командовавший большей частью местного гарнизона, правда, в отличие от того же Бельграно, Сааведра не был сторонником радикальных действий и выступал за соглашение с испанцами. Патриоты, поддерживаемые народом, смогли настоять на срочном созыве кабильдо, чему всячески препятствовал Сиснерос.
Утром 22 мая кабильдо начало работу. Представители «испанской фракции» выступали за оставление Сиснероса у власти. Патриоты выступали за немедленную отставку Сиснероса и образование независимого правительства. Третью группу составляли чиновники, считавшие, что с образованием правительства торопиться не следует, а пока что всеми делами может заниматься кабильдо. Подобная примиренческая позиция играла на руку «испанской фракции», поскольку не призывала к кардинальным переменам. Среди патриотов не было единства по вопросу образования правительства. «Умеренные», которых представлял полковник Сааведра, считали, что образование нового правительства должно быть поручено кабильдо, а большинство считало, что правительство должно быть избранно на данном заседании посредством голосования.
О том, насколько испанцы были далеки от реальности, свидетельствовало выступление епископа Луэ, возглавлявшего «испанскую фракцию». На площади перед зданием, в котором заседало кабильдо, собралась огромная толпа народа, выкрикивающая патриотические лозунги и всячески выражающая сочувствие патриотам, а епископ заявлял, что до тех пор, «пока существует в Испании хоть клочок земли, управляемый испанцами, этот клочок земли должен править Америкой; пока будет существовать в Америке хотя бы один испанец, этот испанец должен управлять американцами».
Судьбу вице-короля решило голосование, в котором приняло участие двести двадцать четыре человека. Сто пятьдесят пять из них проголосовали за отстранение Сиснероса. Голосование по вопросу образования нового правительства закончилось принятием предложения Сааведры – создание временного правительства поручалось кабильдо, который до тех пор становился верховным органом власти. Патриотам пришлось согласиться с этим, поскольку Сааведра обеспечивал им поддержку армии.
Отстранение Сиснероса оказалось всего лишь уловкой, сделанной для того, чтобы успокоить народ и выиграть время. 24 мая кабильдо образовал хунту из пяти человек во главе с Сиснеросом, одновременно сохранявшим верховное командование вооруженными силами. В качестве своеобразного реверанса в сторону патриотов в состав хунты были включены полковник Сааведра и патриот-радикал Хуан Хосе Кастельо. Предполагалось, что включение Сааведры и Кастельо в состав нового правительства заставит патриотов примириться с возвращением Сиснероса к власти, но оба отказались от такой сомнительной «чести» и потребовали создания нового правительства.
Открытое заседание муниципального совета Буэнос-Айреса 22 мая 1810 года
Решение кабильдо вызвало возмущение горожан, которому руководители молодежной патриотической организации «Чисперос» придали официальный характер – был составлен меморандум с требованием немедленного и окончательного отстранения Сиснероса, роспуска возглавляемой им хунты и перечислением лиц, которые должны войти в состав новой хунты. В ночь с 24 на 25 мая портеньос приходили на центральную площадь для того, чтобы подписать меморандум.
Сторонники независимости украшали себя белыми и голубыми лентами, как это делалось во время борьбы с британскими интервентами. Впоследствии белый и голубой цвета, ставшие символом движения за независимость, составили государственный флаг Аргентины и были включены в герб страны.
На сей раз люди не ограничились стоянием на площади – они вошли в здание кабильдо и принялись стучать в запертые двери зала заседания, крича при этом: «Народ хочет знать, что вы обсуждаете!» Кабильдо пришлось сформировать Временную Правительственную хунту Ла-Платы в том составе, который был изложен в меморандуме. В этой хунте, которую называют Первой или Патриотической, было девять человек. Председателем стал Корнелио Сааведра, секретарями – Мариано Морено и Хуан Хосе Эстебан Пасо, а также в хунту вошли Мануэль Бельграно, Хуан Хосе Кастельо, Мигеле де Асквенага, Доминго Матеу и Хуан Ларреа.
День 25 мая стал национальным праздником аргентинского народа – Днем нации, который также называют «Днем майской революции».
В своем обращении к народу Первая хунта заявила, что станет править от имени короля Фердинанда VII, но это заявление было сугубо формальным – никаких отношений с Испанией и королевским двором хунта устанавливать не собиралась, просто не хотела обострять отношения с чиновниками государственного аппарата, среди которых преобладали роялисты, а также с верхушкой духовенства и испанской знатью, которая пока еще сохраняла большое влияние.
Первая хунта
Главной задачей Первой хунты стало укрепление собственной власти и распространение ее на всю территорию бывшего вице-королевства, но для этого нужно было одолеть контрреволюционеров, которых на местах было предостаточно, а также устранить угрозу, исходившую от Перу, оплота испанской колониальной власти. Определенную опасность представляли и Монтевидео с Асунсьоном, не спешившие следовать примеру Буэнос-Айреса.
Первым ударом по контрреволюционерам стала реквизиция оружия у населения, а вторым – высылка на Канарские острова Сиснероса и членов королевской аудиенсии под тем предлогом, что их жизни в Буэнос-Айресе подвергаются опасности. Также были высланы в разные места наиболее реакционные члены кабильдо, а епископу Бенито Луэ запретили читать проповеди, в которых он призывал к возврату к старым порядкам. Готовились военные экспедиции для помощи патриотам в провинциях.
Начинания требовали денег. С целью оживления внешней торговли были существенно снижены или отменены совсем пошлины на экспортируемые товары. Новая власть выступала за свободу торговли при условии соблюдения национальных интересов, иначе говоря, торговля не должна была становиться инструментом закабаления в руках иностранцев. Мариано Морено, претендовавший на ведущую роль в новом правительстве, говорил: «Дружелюбно принимая иностранца, мы учимся у него всему лучшему, что было создано его цивилизацией, перенимаем достижения его промышленности и делимся с ним сырьем, которым природа нас щедро одарила. Но при этом не следует повторять ошибку тех народов, которые позволили более сильным странам надеть на себя оковы». В первую очередь под «более сильными странами» подразумевались британцы, превосходно умевшие использовать торговлю в политических целях.
Хунта разрешила свободный экспорт серебра и золота, отчего в казну потекли деньги, прежде оседавшие в карманах контрабандистов. Богатые испанские торговые дома были крайне недовольны тем, что у них, откуда ни возьмись, появилось множество конкурентов, но у испанцев с каждым днем оставалось все меньше возможностей для влияния на ситуацию. Но патриотам рано было успокаиваться, ведь совсем рядом находился такой оплот роялистов, как Монтевидео, от которого в любой момент можно было ожидать нападения.
Реорганизация армии, которой занимался Морено, привела к увеличению ее численности за счет дополнительного призыва мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет. Среди креолов и индейцев было довольно много людей, не имевших постоянной работы, которые перебивались поденными заработками. Для них солдатское жалование и сытный паек были весьма привлекательны. Что же касается эффективности, то война с британскими интервентами показала, насколько хорошо могут воевать вчерашние грузчики и пеоны. Важным новшеством стало уравнение в правах офицеров-индейцев с остальными офицерами – отныне они могли служить в любых соединениях, а не только в тех, которые были укомплектованы индейцами. Это стало началом внедрения полного и абсолютного равенства граждан, независимо от их происхождения и цвета кожи, а также способствовало росту популярности патриотического движения среди индейцев, которые были главной опорой новой власти в провинции.
Подавляющее большинство провинциальных кабильдо не спешило выражать поддержку патриотам; представители местной власти всего лишь наблюдали за развитием событий, а обеспокоенные нововведениями богатые землевладельцы собирали вокруг себя роялистов. Казалось бы, латифундисты[63] должны быть безмерно благодарны хунте за возрастание экспорта, но наряду с этим хунта издавала декреты, идущие вразрез с их интересами. Например, был ограничен процент по ссудам, предоставляемым крестьянам. Прежде проценты могли составлять до половины ссуды (когда тебе некуда деваться, согласишься на любые условия), но хунта запретила взимать более шести процентов. Также был упорядочен убой скота, который при скачках цен на шкуры или жир производился в огромных объемах – погоня за сиюминутной выгодой дестабилизировала животноводство. Отныне на убой скота в больших количествах нужно было получать у местных властей разрешение. Опять же, стимулировался не только экспорт, но и импорт, а это вызывало у местных производителей опасения, что привозные товары могут оказаться конкурентоспособнее местных. Отношение новой власти к индейцам тоже вызывало беспокойство у помещиков, которые привыкли держать индейцев в долговой кабале и считали такое положение дел нормальным. Большинство богатых землевладельцев были креолами, и они приветствовали бы освобождение от испанского владычества, если бы оно не сопровождалось нежелательными для них переменами.
Надо сказать, что взгляды радикалов, таких как Хуан Кастельо и Мариано Морено, сильно опережали реалии своего времени. В частности, они настаивали на немедленной национализации золотых и серебряных рудников, а также на перераспределении земли, которую намеревались отбирать у контрреволюционеров и отдавать патриотам или индейцам, у предков которых эта земля была когда-то отобрана. Короче говоря, Эрнесто Че Гевара был далеко не первым аргентинским коммунистом… Но другим членам хунты удавалось удерживать своих пылких товарищей от крайностей, которые могли бы привести к краху столь удачно начатого движения к независимости.
Рупором Первой хунты стала «Гасета де Буэнос-Айрес», с которой началась история демократической аргентинской прессы. Наличие собственной газеты имело огромное значение для пропаганды патриотических идей среди населения. При этом редакция газеты обладала полной самостоятельностью, Хунта не вмешивалась в ее деятельность, поставив только одно условие – не выступать против правительства.
Для оздоровления государственного аппарата очень важное значение имел декрет, изданный 3 декабря 1810 года. По нему запрещалось назначать на чиновные должности лиц, родившихся за пределами Ла-Платы. Таким образом, всем испанцам был перекрыт доступ к управлению. Неприязнь к испанцам и всему испанскому, будучи закономерной и обоснованной, нередко приводила к крайностям – таким, например, как декрет Первой хунты о высылке всех неженатых испанцев из Буэнос-Айреса. Необдуманное распоряжение породило множество проблем и было воспринято в обществе как несправедливое. Действительно – зачем высылать испанца, который помолвлен с местной девушкой и собирается осесть в Буэнос-Айресе? Что хорошего в разрушении семейного счастья? А что скажут испанцы, поддержавшие новую власть (среди мелких служащих таких было много)? За поддержку их награждают высылкой? Хунте пришлось издавать новый декрет, освобождавший от высылки сторонников революции, тех, кто собирался создать семью в Буэнос-Айресе, и тех, за кого могли поручиться местные жители. Дело закончилось тем, что, кроме отъявленных контрреволюционеров, никого не выслали.
История с несостоявшейся высылкой испанцев наглядно продемонстрировала такое весомое преимущество новой власти, как ее близость к народу и умение прислушиваться к мнению народа. Да – было принято неверное решение, но после того, как оно не получило одобрения в обществе, его скорректировали, а по сути, отменили. Все ошибаются, но не все способны исправлять свои ошибки.
Но, как известно, никогда не бывает так, чтобы к хорошему не примешивалось бы плохое. Большой проблемой нового правительства стал его председатель, у которого очень сильно взыграло честолюбие и обнаружились диктаторские замашки. Кроме того, по многим вопросам мнения членов хунты кардинально различались. С учетом сложившейся обстановки пришлось ввести правило, согласно которому исполнению подлежали документы хунты, подписанные как минимум четырьмя ее членами, в том числе и одним из секретарей.
Мариано Морено
Наибольшие разногласия среди членов хунты вызывал вопрос о государственном устройстве независимой страны, которая тогда еще не называлась Аргентиной. Морено считал, что в Хунту не должны входить депутаты из провинций, поскольку в провинциях преобладают контрреволюционные настроения, а контрреволюционеров никоим образом нельзя допускать к исполнительной власти. Провинциальные депутаты могут заседать в конгрессе и заниматься там разработкой законов, но в Хунте им делать нечего. В общем, Морено настаивал на диктатуре Хунты, что отчасти было обосновано сложившейся политической ситуацией, но грозило различными осложнениями, вплоть до повторения якобинского террора.[64] Опять же – без представительства провинциальных депутатов в правительстве власть этого правительства на территории всего вице-королевства не могла считаться легитимной. Правда, у патриотов был один довольно убедительный аргумент, выдвинутый Хуаном Хосе Пасо, который сравнивал Буэнос-Айрес со старшим братом, который в чрезвычайных обстоятельствах действует в интересах своих младших братьев – провинций, но этот аргумент не пользовался популярностью за пределами столицы.
Сааведра, стоявший на умеренных позициях, сумел добиться того, чтобы в декабре 1810 года провинциальные депутаты все же вошли в состав Хунты, а заодно и вынудил Морено подать в отставку. 18 декабря 1810 года Первая хунта расширила свой состав и стала называться Большой хунтой.
Вскоре после создания Большой хунты возникла необходимость направить представителя правительства в Лондон с целью закупки большой партии оружия для армии. Морено, занимавшийся в Хунте военными вопросами, предложил свою кандидатуру, которая сразу же была утверждена, – с одной стороны, он как нельзя лучше подходил для этой миссии, а с другой, Сааведре явно хотелось отослать его куда-нибудь подальше с глаз долой, поскольку после отставки Морено не раз высказывал критические замечания в адрес правительства и его председателя.
24 января Морено отплыл из Буэнос-Айреса на британской шхуне «Фэйм» в сопровождении своего брата Мануэля и секретаря Томаса Гвидо. Во время плавания он почувствовал себя плохо, капитан шхуны не согласился зайти в порт и с лечебной целью дал Морено рвотное средство, которое в то время использовали при многих болезнях. Вскоре после этого Морено скончался, и Мануэль высказывал предположение, что на самом деле капитан дал его брату какой-то яд. Как это часто бывает, загадочное событие начало обрастать слухами. Говорили, что Мариано Морено плохо чувствовал себя еще до отплытия и что после отплытия корабля его супруга получила от неизвестного лица комплект мужской одежды для похорон, к которому прилагалась записка, извещавшая, что эта одежда скоро понадобится (на деле же тело Морено по морскому обычаю предали воде, завернув в британский флаг). За давностью лет невозможно судить о том, что произошло на самом деле, но непонятно, зачем Сааведре, которого подозревали в организации убийства Морено, нужно было изобретать столь сложный способ с организацией заграничной командировки и привлечением в сообщники капитана-англичанина, – гораздо проще было бы подослать к Морено наемных убийц. Впрочем, на фоне того, что последовало вскоре, версия с отравлением Морено оказалась весьма удобной для его сторонников, но об этом будет рассказано в следующей главе, а пока нужно уделить немного внимания военным экспедициям Первой хунты.
Военные экспедиции первой хунты
Как в то время делались военные карьеры, можно рассмотреть на примере полковника Франсиско Ортиса де Окампо, поступившего на военную службу в рядах народной милиции (ополчения) в 1806 году, когда возникла необходимость отражения британской интервенции. Он был избран капитаном одного из полков, а после гибели командира полка занял его место и в январе 1808 года получил чин полковника. В 1810 году Окампо поддержал Майскую революцию и в июне месяце был произведен в генералы и возглавил Вспомогательную армию провинций, которая формировалась из добровольцев. Четыре года понадобилось Окампо для того, чтобы стать генералом, – а ведь даже Наполеону Бонапарту это удалось только на восьмом году службы.
Окампо возглавил первую военную экспедицию Хунты. Хуан Иполито Вьейтес находился при нем в качестве представителя Хунты, задачей которого была организация в провинции новых органов власти. Экспедиция направилась в Кордову, где вокруг бывшего вице-короля Линье и губернатора Кордовского интендантства Хуана Гутьеррес де ла Конча собирались роялисты, поддерживаемые своими собратьями из Монтевидео, Парагвая и Верхнего Перу. Роялисты планировали дать сражение армии Окампо, но, увидев, как ее приветствует местное население, отказались от этого намерения и бежали в Перу.
Передовому отряду экспедиционной армии удалось захватить в плен роялистских лидеров. По инструкции, написанной Морено, их следовало предать казни. Морено настаивал на «примерном наказании» видных контрреволюционеров, считая, что такой пример «станет основой стабильности новой системы и уроком для руководителей Перу». Однако Окампо и Виейтес не решились выполнить приказ, за что были отстранены от руководства.
Новым командующим Вспомогательной армией стал полковник Антонио Гонсалес де Балькарсе, прежде бывший заместителем Окампо, а новым представителем Хунты – Хуан Кастельо. 26 августа 1810 года Линье, Конча и прочие лидеры роялистов были расстреляны. Из уважения к сану пощадили только епископа Кордовы Родриго Антонио де Орельяну.
Откровенно говоря, скорая казнь такого заслуженного и уважаемого человека, как Сантьяго де Линье, была воспринята в обществе крайне неодобрительно, лучше было бы ограничиться его высылкой.
После организации в Кордове нового правительства Вспомогательная армия направилась к Верхнему Перу. По мере ее приближения в районах, контролируемых повстанцами, происходили восстания, участники которых присоединялись к экспедиции. 7 ноября 1810 года у городка Суипача на берегу одноименной реки произошло сражение, в котором роялисты потерпели сокрушительное поражение. Патриотами были захвачены и расстреляны роялистские генералы Висенте Ньето и Хосе де Кордова-и-Рохаса, а также губернатор Верхнего Перу Франсиско де Паула Санса.
Победа при Суипаче имела крайне важное значение. Ополченцы (по сути, Вспомогательная армия была иррегулярной) доказали, что они могут успешно противостоять испанским колонизаторам. Кроме того, под контролем патриотов оказалось Верхнее Перу – обширный регион, богатый серебром и золотом. Успех нужно было развивать, и в конце 1810 года очередная экспедиция была направлена в Парагвай. Командовал армией Мануэль Бельграно, произведенный в генеральский чин (его военная карьера была еще стремительнее, чем карьера Франсиско де Окампо). Эта экспедиция оказалась неудачной. 19 января 1811 года близ города Парагуари парагвайские роялисты во главе с последним испанским губернатором этой провинции Бернардо де Веласко разгромили патриотов, которыми командовал Мануэль Бельграно. Спустя несколько недель Бельграно потерпел еще одно поражение и был вынужден покинуть Парагвай.
Глава четвертая
Первый и второй триумвираты
Революция орильерос
Большая хунта находилась под контролем ее председателя Корнелио Сааведры, но некоторые ее члены, стоявшие на радикальных позициях, доставляли Сааведре определенное беспокойство. Морено навсегда покинул Буэнос-Айрес, но у него осталось много сторонников, которые собирались в столичном «Кафе де Маркос», превратившемся в оппозиционный клуб. Оппозиционеры обвиняли Сааведру и его сторонников в намерении отдаться под власть инфанты Карлоты и утверждали, что ради достижения этой цели был устранен Мариано Морено. Моренисты (будем называть их так) даже попытались склонить к мятежу один из столичных полков, но потерпели неудачу.
Корнелио Сааведра
В ночь с 5 на 6 апреля 1811 года сторонники Сааведры сделали свой ход, оказавшийся удачным. Они вывели на центральную площадь элитный Полк патрициев и толпу орильерос[65], которыми нетрудно было манипулировать. Собравшиеся потребовали отставки моренистов и суда над наиболее одиозными из них, такими как Мануэль Бельграно и Хуан Кастельо. Впоследствии Сааведра писал, что не был причастен к этим событиям, вошедшим в историю под громким названием Революции орильерос, но в это как-то не очень верится, ведь он был главным выгодополучателем.
Доверие к новому правительству к тому времени было уже далеко не таким, как раньше. В первую очередь этому способствовали военные неудачи в Парагвае, Уругвае и Верхнем Перу.
О том, что произошло в Парагвае, уже было сказано. С Уругваем вышло так же плохо. Еще до своей отставки Мариано Морено пригласил в Буэнос-Айрес капитана Хосе Хервасио Артигаса – уроженца Монтевидео, бывшего в молодости контрабандистом. Артигас враждовал с губернатором Монтевидео Франсиско Хавьера де Элио, который в 1810 году, недолго думая, провозгласил себя вице-королем Рио-де-ла-Платы (а почему бы и нет, если должность вакантна?). В Буэнос-Айресе Артигаса произвели в полковники, дали ему отряд из ста пятидесяти добровольцев-гаучо[66] и в феврале 1811 года отправили на покорение Восточного берега[67].
Артигасу без труда удалось поднять против осевших в Монтевидео роялистов жителей Восточного берега. 18 мая 1811 года он разбил основные силы Элио в битве при Лас-Пьедрас, после чего под контролем роялистов остались только Монтевидео и расположенный в двухстах километрах к западу от него Колония-дель-Сакраменто. Казалось, что дни уругвайских роялистов и нового вице-короля сочтены, но судьба распорядилась иначе. Элио обратился за помощью к португальцам, а у Артигаса к тому времени наметились принципиальные разногласия с Большой хунтой по вопросу будущего Уругвая – Артигас выступал за автономию Уругвая в составе федеративного государства, а Хунта категорически отвергала идею федерации. То ли Элио узнал об этих разногласиях и смог тайно договориться с Хунтой, чтобы она не поддерживала Артигаса, то ли Хунта пришла к такому решению сама, но в июле 1811 года португальцы заставили Артигаса снять осаду Монтевидео, а Хунта заключила с Элио перемирие.
Собственно, у Хунты не было иного выхода, поскольку дела в Верхнем Перу, начавшиеся хорошо, затем пошли плохо. 20 июня 1811 года в сражении у города Гуаки (ныне это Колумбия) роялистские войска Перу разгромили патриотическую Вспомогательную армию вместе с присоединившимися к ней отрядами местных ополченцев и заставили тех, кто остался в живых, отступить далеко на юг до Сальты (так тогда назывался Жужуй[68]). В такой ситуации вступление в войну с Элио означало войну на два фронта, а Хунта к этому не была готова. Но среди портеньос, не утруждавших себя глубоким анализом сложившейся ситуации, неоказание помощи Артигасу выглядело как предательство высоких патриотических идеалов.
После поражения в Верхнем Перу, которое произвело в Буэнос-Айресе поистине шокирующее впечатление, в Корнелио Сааведре военный взял верх над политиком. Бравый генерал решил отправиться на север и принять командование над армией – ему казалось, что он сможет переломить ситуацию в пользу Хунты. Но вышло наоборот, совсем как в притче про пастуха, у которого волки задрали всех овец в то время, пока он искал одну, отбившуюся от стада: надо уметь расставлять приоритеты. Соратники предупреждали Сааведру, что ему не стоит покидать Буэнос-Айрес, но генерал к ним не прислушался и был наказан за свое легкомыслие. В Сальте он получил известие о своем смещении с поста председателя Хунты и отстранении от командования Северной армией. Впрочем, председательская должность уже ничего не значила, потому что 23 сентября 1811 года в Буэнос-Айресе был создан Триумвират, взявший исполнительную власть в своих руки.
Корнелио Сааведра, считающийся первым правителем Аргентины, более в политической жизни участия не принимал. Он умер в 1829 году, не дожив четырех месяцев до семидесятилетия. Его потомок Карлос Сааведра Ламас в 1936 году первым из латиноамериканцев стал лауреатом Нобелевской премии мира, врученной за миротворческую роль в боливийско-парагвайском конфликте 1935 года (Ламас на тот момент был министром иностранных дел Аргентины).
Первый триумвират
В отсутствие Сааведры в Хунте начали доминировать моренисты, которым удалось добиться ее роспуска. Исполнительная власть перешла к Триумвирату, в который вошли Фелисиано Чиклана, Хуан Хосе Пасо и Мануэль де Сарратеа. Фелисиано Чиклана – юрист, сражавшийся в звании капитана против британских интервентов, – в свое время был сторонником Сааведры, но со временем примкнул к моренистам. Хуан Хосе Эстебан Пасо, сын пекаря-испанца, переселившегося в Буэнос-Айрес в 1750 году, сначала изучал теологию, затем – юриспруденцию, но известности достиг в качестве секретаря Первой хунты. Мануэль де Сарратеа среди патриотов смотрелся «белой вороной», поскольку был сыном одного из богатейших купцов Буэнос-Айреса, чье благосостояние было тесно связано с Испанией. Однако жизнь привела Мануэля в лагерь патриотов, где он проявил себя настолько хорошо, что после Майской революции по рекомендации Мануэля Бельграно был назначен послом в Рио-де-Жанейро. Договоренность о мире с Франсиско Хавьером де Элио Хунте обеспечил именно Мануэль де Сарратеа.
А теперь нужно внести необходимую ясность, сказав, что ни один из членов Триумвирата, впоследствии названного Первым Триумвиратом, поскольку был еще и Второй, не представлял собой ничего особенного с политической точки зрения (да простят автора их потомки, но на правду не принято обижаться). Все они были посредственностями, вознесенными на вершину власти волею случая, и не могли сравниться ни с Мариано Морено, ни с Хуаном Хосе Кастельо. Но тем не менее в течение какого-то времени, очень важного периода, они правили Соединенными провинциями Рио-де-ла-Плата (так в то время называлось то государственное образование, из которого выросла Аргентина).
Обстановка была крайне сложной. Роялисты мечтали вернуть Ла-Плату под свой контроль, и надо признать, что подобная возможность была весьма вероятной. В провинциях новая власть, несмотря на все свои старания, не смогла закрепиться как следует – городов было мало, они находились далеко друг от друга, сельское население в большинстве своем было неграмотным и не разделяло прогрессивные устремления патриотов, восстания на местах после поражений, нанесенных патриотам роялистами, сошли на нет. Интересы у столицы и провинций были разными, и многие решения новой власти, например решение Первого Триумвирата о перераспределении земельных участков в пользу безземельных граждан, в столице было воспринято как справедливое, а провинциальные землевладельцы считали его грабительским. К тому же некоторые провинции стремились к полной независимости, что было вполне обоснованно, поскольку региональные различия были весьма велики и связей между разными областями практически не было. Вице-губернаторство Рио-де-ла-Плата напоминало лоскутное одеяло, сшитое на скорую нитку: стоит только потянуть – и оно начнет расползаться. В глазах парагвайцев или жителей Монтевидео претензии Буэнос-Айреса на верховную власть выглядели необоснованными. Отдельную опасность представляла инфанта Карлота со своими претензиями на испанские колониальные владения. И вдобавок ко всему среди патриотов тоже не было единства. По сути, они не были готовы к власти, которую так жаждали получить.
Триумвиры продолжили политику Морено. Большая хунта сначала была реорганизована в Консервативную хунту, которую наделили законодательными полномочиями и упразднили уже 7 ноября. Депутатам было предложено вернуться в свои провинции и укреплять власть на местах. Многие депутаты были оскорблены подобным отношением и из сторонников новой власти превратились в ее противников. Из двух зол обычно выбирают наименьшее, и в данной ситуации наименьшим было продолжение сотрудничества с депутатами, несмотря на всю их консервативность, а не изгнание их из столицы. Слово «изгнание» употреблено не случайно, поскольку депутатам предписывалось покинуть Буэнос-Айрес в двадцать четыре часа – триумвиры явно опасались того, что, оставшись в городе, депутаты могут попытаться создать альтернативное правительство.
В Триумвирате, несмотря на его малочисленный состав, не было единства мнений, но, в целом, его последователи относились к умеренным моренистам, которым противостояли сааведристы и ультралевые радикалы, объединившиеся в январе 1812 года в «Патриотическое общество», лидером которого стал Бернардо де Монтеагудо, один из руководителей восстания в Чукисаке.
Роялисты не осмеливались открыто выступать против Триумвирата – они затаились и ждали удобного момента. При таком раскладе ни одно начинание Триумвирата не получало широкой поддержки в обществе. Роялисты не поддерживали никаких начинаний новой власти, сааведристы выступали против тех решений, которые казались им радикальными, а то, что принимали сааведристы, радикалы считали отступлением от дела революции, предательством ее идеалов.
Мартин де Альсага
К середине 1812 года среди роялистов составился заговор, который возглавил все тот же Мартин де Альсага, к тому времени вернувшийся из ссылки в Буэнос-Айрес. В июле месяце заговор был раскрыт. Альсагу и его ближайших сподвижников расстреляли, но каких-то масштабных чисток среди роялистов не произвели – ростки заговора вырвали, а корни его остались в земле.
Столичные роялисты надеялись не столько на свои силы, сколько на помощь собратьев из Верхнего Перу и Монтевидео и готовились ударить в спину патриотам в тот момент, когда по Буэнос-Айресу будет нанесен двойной удар. Для организации противостояния роялистам из Верхнего Перу Триумвират направил в Северную армию Мануэля Бельграно, которому удалось закрепиться в Тукумане, возле которого 24 сентября 1812 года состоялось сражение патриотов с роялистами, имевшими двукратное численное превосходство. Роялисты были уверены в своей победе, ведь они уже привыкли побеждать патриотов, но Бельграно хорошо продумал план сражения, а его солдаты сражались самоотверженно, предпочитая смерть отступлению. Победа у Тукумана показала, что, несмотря на ряд поражений, патриоты представляют собой грозную силу, с которой нельзя не считаться, и заодно немного остудила пыл роялистов Монтевидео, которые наносили патриотам поражение за поражением на Восточном берегу.
Победа Бельграно была целиком и полностью его заслугой, потому что Триумвират приказал отступать до Кордовы.[69] Бельграно не послушался указаний Триумвирата и победил, а патриоты на Восточном берегу, которые следовали указаниям Триумвирата, никаких успехов не достигли – то есть Триумвират продемонстрировал неспособность правильно оценивать ситуацию и неумение руководить войсками. Это сильно подорвало его авторитет. Сааведристы были недовольны тем, что Триумвират затягивал с созывом ассамблеи, которой предстояло решить вопрос о государственном устройстве Соединенных провинций, а радикалы считали, что Триумвират «разменивается по мелочам», издавая указы по малозначительным вопросам (например – что ремесленные цеха должны принимать в ученики индейских мальчиков), в то время когда следует всячески укреплять диктатуру и «навести порядок» в Верхнем Перу, Парагвае и Восточной провинции, то есть – присоединить их. У ультралевых радикалов был один большой недостаток – они не вполне адекватно оценивали сложившуюся обстановку и возможности правительства. Да, хорошо было бы вернуть под власть Буэнос-Айреса отпавшие провинции, но откуда взять необходимые для этого силы? Скрытые же роялисты, которых в государственном аппарате оставалось немало, саботировали распоряжения Триумвирата. Таким образом, с какой стороны ни взгляни, Триумвират казался недееспособным.
Второй триумвират и ассамблея тринадцатого года
8 октября 1812 года в ходе совместного выступления военных и гражданских лиц Первый Триумвират был свергнут. Его сменил новый Триумвират, в который вошли Хуан Хосе Эстебан Пасо, Николас Родригес Пенья, богатый торговец и видный деятель патриотического движения, а также испанец Антонио Альварес Хонте, один из сподвижников Мариано Морено.
Второй Триумвират начал с издания декрета о выборах депутатов в Генеральную Конституционную Ассамблею, первое заседание которой состоялось 31 января 1813 года. Ассамблея, вошедшая в историю под названием Ассамблеи Тринадцатого года, не провозгласила независимости Соединенных провинций Рио-де-ла-Платы, но приняла несколько весьма важных решений, которые фактически свидетельствовали о независимости. Во-первых, из всех государственных документов, а также из текста присяги было официально исключено имя короля Фердинанда VII и прекратился выпуск денег с его изображением. Вместо герба и флага Испании были приняты новые национальные герб и флаг, а также был утвержден первый национальный гимн, слова которого написал Алехандро Висенте Лопес-и-Планес, представлявший в Ассамблее Буэнос-Айрес, а музыку – Блас Парера Море, испанец, примкнувший к патриотическому движению.
Отмена пожизненной несменяемости членов кабильдо положила начало оздоровлению государственного аппарата. Принятый Ассамблеей закон о свободе рождения провозглашал свободными детей, родившихся от рабынь, а другой закон объявлял всех рабов свободными. Индейцы тоже освобождались от рабства, выражавшегося в виде податей, повинностей и долговой кабалы. Очень важным с точки зрения государственного строительства было решение, согласно которому депутаты Ассамблеи считались «депутатами нации вообще», а не представителями отдельных областей.
Ассамблея Тринадцатого года приняла много полезных законов, но она могла бы сделать гораздо больше для построения нового общества, если бы сторонникам прогресса не мешали реакционеры, которых среди депутатов хватало. Кроме того, многие прогрессивные нововведения продолжали саботироваться чиновниками-реакционерами.
Второй Триумвират оказался сильно похожим на Первый – разногласия между его членами препятствовали эффективной работе. Понимая, что третий Триумвират окажется не лучше предшествующих, в январе 1814 года Ассамблея приняла решение о сосредоточении исполнительной власти в одних руках и учредила должность Верховного правителя Соединенных провинций Ла-Платы, при котором роль консультативного органа должен был исполнять Государственный совет. Первым Верховным правителем стал юрист Хервасио Антонио де Посадас-и-Давила, приступивший к исполнению своих обязанностей 31 января 1814 года.
Хервасио Посадас, ранее занимавший должность адвоката-прокурора Буэнос-Айреса, был убежденным якобинцем, сторонником жесткой централизованной власти и весьма энергичным человеком, иначе говоря – прирожденным диктатором. Казалось, что уж он-то заставит жернова власти вращаться быстро… Однако же всю свою энергию Посадас направил на борьбу с федералистом Хосе Артигасом, столь же упертым человеком, как и он сам. Личное и частное возобладало над общими интересами – ради победы над неуступчивым Артигасом, контролировавшим часть Восточного берега и провинцию Энтре-Риос[70], Посадас был готов сотрудничать с испанскими и португальскими роялистами. К сожалению, в Буэнос-Айресе мало кто понимал, что сепаратизм Артигаса является не его прихотью, а объективно обусловленным требованием жизни.
Не сделав для страны ничего полезного, Хервасио Посадас в январе 1814 года передал пост своему племяннику, лейтенант-полковнику[71] Карлосу Мария де Альвеару (точнее говоря, это Альвеар, игравший ведущую роль в Ассамблее Тринадцатого года, сначала поставил Верховным правителем своего дядю, а после решил править сам). На момент прихода к власти Альвеару было всего двадцать пять лет, но тем не менее он показал себя искусным политиком и толковым офицером.
При всей своей нелюбви к Хосе Артигасу и неприятии сепаратизма Альвеар решил пойти на компромисс, которого требовала обстановка (если противника невозможно победить, то с ним нужно договориться), и предложил Артигасу независимость Восточного берега (современного Уругвая) в обмен на вывод войск из Энтре-Риос, но Артигас с этим не согласился, и Альвеару пришлось направить против него войска.
Переворот 1815 года
В провинции было неспокойно – теперь восстания поднимали не пеоны, а их хозяева-каудильо[72]. Каудильо не восстанавливали власть испанской короны, а правили как диктаторы, но все прежние порядки, выгодные крупным землевладельцам, восстанавливались в полном объеме. Ассамблея никак не могла этому помешать – со временем она все больше и больше погрязала в дискуссиях, препятствовавших нормальной работе. По сути, к началу 1814 года из единого органа Ассамблея превратилась в совокупность разобщенных фракций, каждая из которых пыталась проводить свою политику. Образно говоря, Ассамблея напоминала выстроенную кругом расстрельную команду, каждый из членов которой целился в другого.
Мог ли в таких условиях не вспыхнуть контрреволюционный мятеж в Буэнос-Айресе? Конечно же не мог. Он начался 15 апреля 1815 года, и организаторами его стали члены кабильдо, недовольные тем, что Ассамблея и вообще новая власть посягнула на их исконные права. Силовую поддержку им оказали войска гарнизона Буэнос-Айреса. Мятежники действовали энергично и безжалостно (так же, как в свое время действовали патриоты) – те, кого они считали своими противниками, арестовывались, ссылались или были убиты. Кабильдо, взявший исполнительную власть в свои руки, распустил Ассамблею Тринадцатого года и создал Наблюдательную хунту, главной задачей которой стал созыв Национального конгресса – нового учредительного собрания. Верховным правителем был назначен генерал Хосе Касимиро Рондо Перейра, командовавший на тот момент Северной армией. Но генерал не мог оставить армию и вообще находился в двух тысячах километрах от столицы, поэтому его заменили на идейного вдохновителя и одного из главных организаторов мятежа полковника Игнасио Альвареса Томаса. Нужно сделать уточнение: переворот 1815 года был не роялистским, а сааведристским, но при этом следует учитывать, что сааведристы стояли на близких роялистам позициях и самого Корнелио Сааведру в свое время подозревали в сговоре с инфантой Карлотой.
Игнасио Альварес Томас
Для понимания настроений, царивших среди тех, кого называли «реакционерами» или «контрреволюционерами», нужно учитывать, что власть испанской короны, при всех ее недостатках, была периодом длительной стабильности, а стабильность имеет очень важное значение. Патриотизм – дело хорошее, но, когда он приводит к нестабильности, даже самые рьяные патриоты начинают с ностальгией вспоминать те времена, когда жизнь катилась по наезженной колее и не происходило никаких потрясений. Опять же – перемены хороши, если они улучшают жизнь, а при всех «шатаниях» новой власти ни о каком серьезном улучшении не могло быть и речи. Да – многое изменилось к лучшему, начиная со свободы торговли и заканчивая справедливым перераспределением земли, но стабильности не было. Первая хунта сменилась Большой хунтой, за которой пришел Первый Триумвират… Повторять незачем, вы и так все знаете.
А в Европе тем временем разобрались с Наполеоном Бонапартом, который из владыки мира превратился в сосланного узника. Король Фердинанд VII вернулся на престол, от которого он в свое время отрекся, и начал так круто «закручивать гайки», что некоторые из его подданных поминали хорошим словом Жозефа-узурпатора. Во всех испанских американских колониях национально-освободительные движения были подавлены (пускай и временно). Соединенные провинции Рио-де-ла-Платы оставались единственным очагом свободы, единственным факелом, который не удалось погасить. Жаль, только, что в этом очаге не было согласия и единства.
Глава пятая
Долгожданное провозглашение независимости и закладка основ аргентинского государства
Национальный конгресс
Поделиться книгой: