Помоги проекту - поделись книгой:
«Гитлер в коричневой униформе выглядел довольно серо. Геббельс в своем светло-сером костюме смотрелся не лучше. Только два человека выделялись на трибуне – генерал Макензен в парадной форме и высоком головном уборе “гусаров смерти” и Герман в его небесно-голубом мундире люфтваффе. Церемония открытия была весьма волнующей. Рихард Штраус дирижировал большим оркестром и хором на тысячу голосов. Они пели “Германия превыше всего”, “Хорст Вессель” и новый олимпийский гимн, который Штраус сочинил специально к Олимпиаде. Когда все закончилось, Эмми вместе со всеми закричала в едином порыве, а Герман незаметно крепко сжал ее руку».[77]
Английская карикатура на Олимпийские игры в нацистской Германии. Художник Дж. Г. Амшевиц. 1935 год
Почти все спортивные делегации, проходя мимо главной трибуны, склоняли свои флаги перед красно-белым флагом со свастикой. Но американская команда, наоборот, проходя мимо главной трибуны, еще выше подняла свой звездно-полосатый флаг. Тут Томас фон Кантцов заметил, как Гитлер наклонился к Герингу и возмущенно прошептал: «Они не только допустили в свою команду негров и евреев, но еще посмели оскорбить нас». Геринг успокоил: «Мой фюрер, это американская традиция – ни перед кем не склонять свой флаг». Гитлер, не переставая улыбаться на публику, только покачал головой. Томасу показалось, что в этот момент фюрер готов был перестрелять всю американскую сборную.[78]
На Олимпиаде в Берлине уверенно победила сборная Германии, завоевавшая 33 золотых, 26 серебряных и 30 бронзовых медалей. В общекомандном зачете германские спортсмены набрали 181 очко. Однако и американцы выступили достойно. С 24 золотыми, 20 серебряными и 12 бронзовыми медалями они заняли второе место в общекомандном зачете, набрав 124 очка. Италия заняла третье место, Финляндия – четвертое, Франция – пятое, а Англия оказалась только на девятом месте. Гитлер торжествовал – германская раса оказалась всех сильней. Победа германских олимпийцев имела большой пропагандистский эффект прежде всего внутри страны. Но и внешнеполитический эффект был велик. На какое-то время нацистам удалось втереть очки почти всему остальному миру и продемонстрировать, что в Германии не происходит ничего страшного. Народ счастлив, доволен, улыбается, радуется, что получил работу. Никаких эксцессов, никакого насилия, и даже евреев никто не трогает.
В Третьем рейхе существовала единоличная диктатура фюрера – Гитлера, опиравшегося на партию – НСДАП. Однако нацистская партия сама по себе не оказывала влияния ни на внешнюю, ни на внутреннюю политику Германии, полностью подчиняясь Гитлеру и являясь лишь инструментом в руках фюрера. 31 марта 1942 года Гитлер в своей ставке так обосновал преимущества титула «фюрер» (вождь) перед титулом «рейхсканцлер»:
«В отличие от понятия “Рейх” понятие “рейхсканцлер” за многие столетия, к сожалению, исчерпало себя и – после того как исполин (князь Отто фон Бисмарк) еще раз возвеличил его – из-за таких политических калек, как Вирт, Брюннинг и им подобные, окончательно перестало радовать слух. При авторитарной государственной системе, которую мы ныне сделали основой нашей политической жизни, оно также не нужно. Более того, было бы неправильно именовать так главу государства, поскольку это понятие исторически связано с представлением, что канцлер отвечает еще перед кем-то, кто является верховным правителем, неважно, называется он кайзером, президентом или как-то еще.
В национал-социалистической форме государства титул “фюрер” – самый подходящий. Он подразумевает, помимо прочего, идею, что глава государства избирается немецким народом. Хотя он иногда порождает излишества или дублирование, когда, например, под фотографией читаешь: “Рядом с фюрером оберфюрер такой-то”, что не имеет значения, пока я жив. Но когда меня не станет, будет необходимо изменить эту ситуацию и придать понятию “фюрер” единообразный смысл. В любом случае было бы несвоевременным менять титул главы государства, поскольку он связан с самой формой государства.
Величайшей ошибкой Наполеона, помимо демонстрации семейной гордыни в политических вещах, что в то же время было свидетельством его дурного вкуса, был отказ от титула “первого консула” ради того, чтобы провозгласить себя “императором”. Фактически ведь под званием “первого консула” революция – из тех, что потрясли мир, – привела его, республиканского генерала, к власти над Директорией (этим общественным комитетом). Отказавшись от этого титула и назвавшись императором, он отрекся от якобинцев, своих прежних товарищей по борьбе, и утратил их поддержку. Тем же самым росчерком пера он оттолкнул от себя бесчисленных сторонников, которые видели в нем воплощение духовного воскрешения, которое Французская революция должна была с ним принести. Чтобы понять эффект, произведенный этой своенравной акцией, достаточно представить себе эффект, который она произвела бы на народ Мюнхена и остального мира, если б я сам проехался по улицам Мюнхена в позолоченной карете».[79]
И тогда же Гитлер изложил программу, каким должен стать Третий рейх после его смерти:
«В отношении правительства Германии я пришел к следующему выводу:
1. Рейх должен быть республикой, во главе которой находится избираемый руководитель, наделяемый абсолютной властью.
2. Однако в качестве сдерживающего, корректирующего фактора должен быть правительственный орган, представляющий народ.
3. Задача выбора главы должна быть поручена не народной ассамблее, а сенату. Но при этом важно, чтобы полномочия сената были ограничены. Его состав не должен быть постоянным. Кроме того, его члены должны назначаться согласно их роду занятий, а не индивидуально. Эти сенаторы по своей подготовке должны быть верны идее, что власть ни в коем случае не может быть отдана в руки какому-нибудь слюнтяю и что избранный фюрер всегда должен быть наилучшим.
4. Выборы главы должны проходить не открыто, a in camera (наедине (лат.).
5. В течение трех часов после избрания партия, армия и официальные учреждения должны принести присягу верности новому главе государства.
6. Высшим законом для нового главы должно стать самое решительное разделение полномочий между законодательными и исполнительными органами государства. Как в партии, СА и СС выполнение решений доверено только мечу, так же и исполнительные лица государства не должны обременять себя мыслями о политике. Они должны ограничиваться исключительно исполнением законов, изданных законодательной властью, в случае необходимости обращаясь к мечу. Хотя государство, основанное на таких принципах, не может претендовать на вечность, оно может просуществовать от восьми до девяти столетий. Доказательство этому – тысячелетняя организация церкви, – хотя вся эта структура создана на чепухе. То, что я сказал, должно быть a fortiori [еще более. (лат.)
Как и во всех диктатурах, все важнейшие решения принимались Гитлером единолично. Пресс-секретарь НСДАП и президент Имперской палаты печати Отто Дитрих свидетельствовал: «Эти решения не принимались на совещаниях, а спускались сверху. Встреч ведущих членов правительства или партии, на которых бы принимались решения, просто не было. Разговоры о подобных совещаниях – не более чем миф. Теперь стало известно, что до войны кабинет министров рейха не собирался годами, а за все время войны ни разу. Партийный сенат, который Гитлер обещал сформировать и для которого был полностью оборудован Сенатский зал в Коричневом доме Мюнхена, никогда не существовал. Решения принимались Гитлером единолично, а затем передавались правительству и партии как приказы. Сообщая о своих указах, Гитлер заявлял, что они имеют огромное значение для “блага нации”».[81]
Фюрер говорил 24 июня 1942 года:
«Сейчас, когда в своих руках я держу организацию всего Рейха, мне играет добрую службу опыт, полученный во время создания партии в годы борьбы. Если в то время я превращал гаулейтеров в королей своих гау, получавших сверху самые общие по возможности инструкции, то теперь я намерен предоставить нашему рейхсштатгальтеру (имперскому наместнику, представителю имперского правительства на подведомственных ему территориях, как правило, в границах одной германской земли, в задачу которого входило наблюдение за выполнением политических директив фюрера и рейхсканцлера. При необходимости он мог распускать ландтаг и, по назначению фюрера, возглавлять земельное правительство. Рейхсштатгальтером Пруссии, крупнейшей из земель, считался сам Гитлер, но фактически его замещал Геринг.
Выяснить, в чем состоят реальные способности, можно, лишь дав гаулейтеру и рейхсштатгальтеру свободу действий. Иначе там расцветет флегматичная, тупая бюрократия. И только возлагая на региональных руководителей ответственность, найдешь людей, желающих взять ее, и сформируешь ядро, из которого можно выбрать лидеров на высшие посты в государстве.
Предоставляя своим гаулейтерам и рейхсштатгальтерам максимально возможную свободу рук, я в то же время требовал от них наистрожайшей дисциплины подчинения приказам сверху, и это надо, конечно, понимать так, что центральное правительство не волнуют детали, которые в широких пределах варьируют в различных частях страны.
В связи с этим я хочу особо подчеркнуть один момент – а именно то, что нет ничего более вредного для организации государства, чем сверхцентрализация и ограничение прав местной власти. Адвокаты среди нас постоянно жаждут таких ограничений. Но, как справедливо отметил Бисмарк еще в 1871 г., Францию к падению привела излишняя централизация; мелкие департаменты, не имея вообще никаких полномочий, были лишены всякой инициативы и тупо сидели, ожидая указаний из Парижа.
Могу просуммировать свои взгляды: надо предоставлять местным властям максимально широкие полномочия для самоуправления, но в то же время обеспечить строгое подчинение приказам сверху. Если вмешивается вышестоящая власть, ее приказы должны считаться окончательными».[82]
Практически в данном случае под «самоуправлением» подразумевались самостоятельные действия партийного руководства на местах, призванные выполнить директивы вышестоящих партийных инстанций, не считаясь с формальными законодательными ограничениями компетенции местных органов власти. К этому привело фактическое слияние государственных и партийных органов на уровне «гау» и ниже. То же самое на десятилетие раньше произошло в Советском Союзе. Фактически в обеих державах руководители всех уровней опасались не суда, а прежде всего ответственности по партийной линии, которая одна могла дисциплинировать их в отсутствие правового государства и независимой судебной власти. А кара партии могла быть разнообразна: от выговора до смертной казни. Правда, в Германии при Гитлере, как стоит отметить, ни один гаулейтер или рейхсштатгальтер так и не был казнен, хотя смещение их со своих постов не было редкостью.
Гитлер и нацисты фактически превратили прежнее федеративное германское государство в унитарное. После 1933 года германские государства (земли) были фактически лишены самостоятельности, поскольку во главе каждой из них стали партийные вожди, гаулейтеры, не зависевшие от воли местных парламентов и избирателей, а назначаемые лично Гитлером. Поскольку национал-социалисты исходили из гораздо более широкого германского и арийского расового единства, чем то, которое существовало в рамках собственно Германской империи, созданное ими после 1933 года государство мыслилось как аппарат для осуществления всемирного господства германской расы. Поэтому для них была неприемлема как сколько-нибудь существенная автономия германских земель, так и те черты объединенного германского государства, которые несли следы федерализма. Массовая германская армия, по мысли Гитлера, должна была стать «школой взаимного понимания и стирания черт между немцами всех частей Германии. Армия должна объединять всех немецких солдат и преодолевать все то, что в жизни государства может разъединять. Армия должна расширить горизонт каждого солдата за пределы его маленького государства и раскрыть перед ним перспективы всей германской нации. Наш солдат должен научиться оберегать границы всей Германии, а не только границы своего маленького самостоятельного государства. Совершенно нелепо оставлять молодого немца непременно там, где он родился; гораздо целесообразнее в годы военной службы показать ему всю Германию. В наше время это тем более необходимо, что молодой немец уже не отправляется как прежде в странствование, что расширяло горизонты нашей молодежи».[83]
Централизация власти воплотилась в фигуре фюрера, обладавшего полномочиями главы исполнительной власти и Верховного Главнокомандующего вооруженными силами, а также прерогативами законодательной и судебной власти.
Нацистский партийный флаг, ставший после 1933 года государственным флагом Германии, представлял собой красное полотнище с белым кругом, в центре которого – черная свастика. Гитлер так объяснял его символику:
«Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет – идею национализма. Мотыгообразный крест (свастика.
Национал-социалисты после прихода к власти осуществили ряд социальных преобразований, за которые прежде ратовала социал-демократия. Только теперь все социальные гарантии предоставлялись от имени фюрера и национал-социалистической партии. Была ликвидирована безработица за счет организации массовых общественных работ и наращивания производства в связи с начавшейся ремилитаризацией страны. Одновременно был оставлен лишь один гигантский профсоюз – Германский трудовой фронт. Гитлер утверждал: «Национал-социалистические профсоюзы не должны быть органами классовой борьбы, а лишь органами профессионального представительства. Национал-социалистическое государство не знает «классов». Оно в политическом отношении знает только граждан, пользующихся совершенно одинаковыми правами и несущих одинаковые обязанности, а рядом с ними – подданных государства, которые никакими правами не пользуются…
Труженики национал-социалисты должны быть уверены в том, что процветание национального хозяйства обеспечивает и их собственное материальное благосостояние.
Работодатели национал-социалисты должны быть уверены в том, что счастье и довольство их рабочих являются предпосылкой дальнейшего процветания их собственных предприятий.
И рабочие национал-социалисты, и работодатели национал-социалисты одинаково являются только слугами общества и выполняют его поручения».[85]
Фюрер считал, что
«задачей национал-социалистических профсоюзов является воспитание их членов именно в этом духе и подготовка их к этой более высокой цели, которая выражается в следующем: общая работа всех и каждого для обеспечения жизни народа и государства в соответствии с прирожденными способностями и тем развитием, которое дало этим способностям и силам общество». При этом в сфере профсоюзов, «как и во всех других, у нас будет господствовать тот железный закон, что интересы отечества как целого стоят превыше всего и лишь затем идут интересы отдельных профессий, групп и т. д.».[86]
На практике это означало максимальное снижение свободы индивида в Германии, поскольку профсоюзы были самой массовой организацией, охватывающей практически все работающее население.
Принятый 27 февраля 1934 года имперский закон «О подготовке органического построения германской экономики» предусматривал огосударствление предпринимательских союзов и предоставление почти диктаторских полномочий министру экономики. Предприниматели вольны были определять продолжительность труда, размеры зарплаты, а также порядок приема на работу и увольнения. Однако и предприниматели были ограничены государственным минимумом зарплаты и предельной продолжительностью рабочего дня для разных категорий трудящихся. Постепенно, по мере интенсификации подготовки к войне продолжительность рабочего дня увеличивалась. В 1937–1939 годах она выросла на 11 % по сравнению с 1933 годом. Вместе с тем в 1935 году была введена всеобщая трудовая повинность для юношей и девушек в возрасте от 18 до 25 лет, которые должны были несколько месяцев отработать в трудовых лагерях. Там же юноши параллельно проходили начальную военную подготовку.
С самого начала своего правления Гитлер и НСДАП одним из основных инструментов управления сделали неприкрытое насилие. Все недовольные новым режимом сразу же были репрессированы, изгнаны из страны или загнаны в глубокое подполье. Террор был провозглашен инструментом государственной политики.
Все действия Гитлера после прихода к власти были направлены на укрепление военно-экономической мощи Германии для начала борьбы за мировое господство, которая, как Гитлер прекрасно понимал, не может не закончиться новой мировой войной. Подготовка к войне осуществлялась под лозунгом «Один народ, один фюрер, одна партия».
Тотальное огосударствление сначала политической, а затем общественной, культурной и экономической жизни в Третьем рейхе привело к тому, что коррупция, как минимум, сохранилась на том же уровне, на каком была в Веймарской республике, а вполне возможно, даже возросла, хотя объективные данные об уровне коррупции при нацистах отсутствуют. Поскольку с коррупцией справиться не удалось (а борьба с ней была одним из лозунгов НСДАП), в ночь с 1 на 2 августа 1941 года Гитлер заявил в «Вольфшанце» (ставка вблизи Растенбурга в Восточной Пруссии):
«Меня часто просят произнести что-нибудь в похвалу бюрократии, но я не могу этого сделать. Определенно, нам надо иметь чистую, неподкупную администрацию, но это также слишком щепетильно. Она заорганизована и, по крайней мере в некоторых секторах, перегружена. Ее принципиальная ошибка состоит в том, что никто в ее среде не стремится к успеху и что в ее рядах слишком много людей, не несущих ответственности. Наши функционеры пуще всего боятся инициативы, а ведут себя, как будто они прибиты гвоздями к кабинетным креслам! В армии у нас намного больше гибкости, за исключением одного сектора вермахта, чем в этих гражданских отраслях. И это притом, что заработная плата часто несопоставима!
Бытует навязчивая идея о том, что законодательство должно быть одним для всего рейха. А почему не придерживаться дифференцированных правил для каждой части рейха? Люди воображают, что лучше иметь законы хотя и плохие, но одинаковые, чем хорошее законодательство, учитывающее местные особенности. Для них важно просто, чтобы вышестоящий босс имел полный обзор деятельности администрации и мог дергать за все нитки.
Вермахт оказывает наивысший почет тому, кто, действуя против приказа, спасает ситуацию своей проницательностью и решительностью. При администрировании факт неисполнения приказа угрожает человеку самым суровым наказанием. Администрирование не признает исключений. Вот почему у администратора отсутствует мужество, необходимое тем, кто должен взять на себя ответственность.
Ввиду перемен в методе действия, которые потребуются, благоприятное обстоятельство состоит в том, что мы собираемся править континентом. Когда это произойдет, различные положения солнца не допустят единообразия!
Во многих местах нам придется контролировать огромные территории горсткой людей. Поэтому полиция там будет обязана находиться постоянно в состоянии боевой готовности. Какой шанс представляется членам партии!
Конечно, за опыт нам придется платить. Ошибки неизбежны, но зато как будет здорово, если через десять лет мне сообщат, что Данциг, Эльзас и Лотарингия теперь немецкие! Какое будет тогда иметь значение, что к этому событию добавятся три-четыре ошибки в Кольмаре и пять-шесть в других местах? Давайте возьмем на себя ответственность за эти ошибки и спасем эти провинции! За десять лет мы сформируем элиту из тех, на кого сможем опереться, какие бы новые трудности ни возникли. Из всего этого мы создадим человека нового типа, расу господ и породу вице-королей. Естественно, не может быть и речи об использовании людей этого типа на Западе!»[87]
Роскошь, в которой жили Геринг, шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах и некоторые другие нацистские бонзы, бросалась в глаза. Однако далеко не всегда это было следствием коррумпированности. Щедрые подарки в виде имений и денежных субсидий они чаще получали от Гитлера в награду за верную службу, а не от благодарных промышленников и финансистов за лоббирование их интересов.
Фельдмаршал люфтваффе Альбрехт Кессельринг вспоминал: «Как и все выдающиеся представители вермахта, государства и партии, мы в качестве гостей фюрера принимали участие в Нюрнбергском партийном фестивале и в празднике урожая в Госларе, устраивавшемся в честь крестьянства. Мы также появлялись на церемониях, проводившихся в память о погибших в войне, на парадах по поводу дней рождения Гитлера, на банкетах в честь приезда видных зарубежных деятелей и на всех важных мероприятиях, которые организовывались вооруженными силами. Должен признаться, что многое из того, что я тогда увидел, произвело на меня сильное впечатление. Я был восхищен роскошью и великолепной организацией этих мероприятий.
Что касается менее приятных вещей, то на них можно было не обращать внимания. У меня не было возможности выступать с какой-либо критикой, поскольку в том кругу, в котором мне приходилось вращаться, нельзя было столкнуться со свидетельствами каких-то серьезных излишеств. Эту точку зрения можно было бы оспорить, упомянув о невероятной роскоши, характерной для образа жизни Геринга, – ее мы действительно не могли не заметить. Но даже при том, что многим она была не по вкусу, мы не могли призвать Геринга к ответу, поскольку на наши вопросы нам отвечали, что деньги на все эти роскошества брались из добровольных взносов и пожертвований коммерсантов и из личных средств Гитлера. Лишь годы спустя я узнал, например, что преподносившиеся Герингу великолепные дорогостоящие подарки ко дням рождения добывались его окружением путем сложных комбинаций. Так или иначе, я смотрел на все это как человек со стороны, поскольку в то время уделял очень мало внимания пирушкам, устраивавшимся в Берлине. Кроме того, все мои опасения рассеялись, когда Геринг лично сказал мне, что его коллекции предметов искусства в будущем будут подарены рейху для создания музея наподобие галереи Шака в Мюнхене. Будучи франконцем, я был знаком с баварской историей, знал о любви баварских королей к искусству и потому поверил, что Геринг выступает в роли мецената». [88]
Гитлер стремился превратить свой родной город Линц в культурную столицу западного мира. Преображенный Линц должен был превзойти Париж, Рим и Вену и стать мировой культурной столицей. Планы преобразований разрабатывались лично Гитлером, который питал страсть к архитектуре. В центре Линца предстояло возвести музеи оружия, нумизматики, мебели, гобеленов, скульптуры, предметов искусства; библиотеку, содержащую четверть миллиона редких книг и большое театральное здание. Самым крупным зданием должен был стать Музей фюрера, где должна была экспонироваться собранная им лично самая большая коллекция картин в мире.
Гитлер создал специальную комиссию «Линц» – крупную организацию экспертов искусства во главе с доктором Гансом Поссе, директором Картинной галереи Дрездена. 26 июня 1939 года фюрер поручил доктору Поссе возвести в Линце новые музеи искусства живописи и скульптуры. Произведения искусства для них приобретались главным образом в оккупированных странах, где они за бесценок скупались у коллекционеров, в том числе евреев, а также в музеях. По форме это были добровольные сделки, но владельцы картин понимали, что в случае отказа продать требуемое, их ждет концлагерь. С помощью добровольно-принудительной продажи или прямой конфискации доктор Поссе и его команда приобрели около 100 тысяч произведений искусства стоимостью в 300 миллионов долларов. Среди них было 10 тысяч картин, половина из которых принадлежал кисти старых мастеров, включая «Гентский алтарь» Ван Эйка, «Мадонну с младенцем» Микеланджело, работы Вермеера, Брейгеля, Гойи, Рембрандта и Леонардо да Винчи. Однако строительство музеев в Линце для размещения этих шедевров пришлось отложить из-за войны.
Геринг был вторым после Гитлера коллекционером живописи в Рейхе. Он пополнял свою коллекцию прежде всего за счет эмигрировавших или пытавшихся выехать евреев. Они продавали свои собрания за бесценок, лишь бы спастись. Геринг ничего не брал даром, за все платил, хотя и дешево, рассчитывая, что после, как он надеялся, победоносного для Германии окончания войны, никто из бывших владельцев не сможет предъявить к нему юридических претензий. Тогда экспонаты коллекции можно будет спокойно демонстрировать в нейтральных странах, а побежденные страны не смогут требовать их возвращения. Практически Геринг действовал как рэкетир, поскольку в оккупированных странах он делал владельцам коллекций предложения, от которых те не могли отказаться. В отличие от Гитлера, который попадавшие к нему картины сразу складировал для будущего музея в Линце, Геринг развешивал свои приобретения в имении Каринхалл в Бранденбурге и других резиденциях, часто и подолгу любовался художественными трофеями. Особенно он ценил итальянских художников эпохи Ренессанса, голландских мастеров XVI–XVII веков, а из немцев – Лукаса Кранаха. Кроме Каринхалла, картины размещались в Маутерндорфе, Фельденштейне и в берлинской резиденции на Лейпцигерплатц. Геринг собирался открыть свою коллекцию для широкой публики в 1953 году ко дню своего 60-летия, до которого не дожил. Зато, в отличие от Гитлера, рейхсмаршал издал альбом с фотографиями всех экспонатов своей коллекции.
Судьба культурных сокровищ, присвоенных нацистскими бонзами, породила после войны немало легенд. Так, в последние недели Третьего рейха, 17 марта 1945 года, Борман, будучи в Оберзальцберге, записал в дневнике: «На приеме у фюрера Кауфман и Дениц. М.Б. посещает шахты Гутсхоф, Дюррек. Полдень – визит фрау Ханке». На следующий день появилась аналогичная запись: «М.Б. осматривает шахты и т. д.». А 19 марта Борман записал: «В 17.00 М.Б. выезжает из Зальцбурга через Мюнхен в Берлин».
На основе этих записей родилась легенда, что будто бы уцелевший после войны Борман, заочно приговоренный на Нюрнбергском процессе к смертной казни, располагал огромными сокровищами, укрытыми в горах Баварии и Австрии. Борман действительно наблюдал за тем, чтобы в шахтах австрийских и баварских шахт были укрыты остатки золотого запаса рейха, конфискованные в Германии и других странах, а также находившиеся в музеях Германии и Австрии художественные ценности. Кроме того, там укрывались секретные партийные и государственные архивы. Однако подавляющее большинство укрытого было вскоре после войны обнаружено американскими и британскими оккупационными войсками, и многие из найденных там документов фигурировали уже на Нюрнбергском процессе. Тем не менее вплоть до настоящего времени периодически в СМИ появляются сообщения о сокровищах нацистов, будто бы укрытых в тех или иных шахтах или штольнях. И находятся мошенники, которые предлагают доверчивым простакам с деньгами купить по сходной цене участки земли с заброшенными шахтами, уверяя, что в случае удачи они станут настоящими Крёзами.
Немецкие солдаты с картинами, украденными из Художественного музея в Неаполе. 1944 год. Федеральный архив Германии
Для того, чтобы ринуться в борьбу за мировое господство, прежде надо было «зачистить» всех недовольных внутри страны. Так, 7 июня 1942 года Гитлер в своей ставке с удовлетворением отмечал:
«Меня раз за разом бесило состояние морального разложения, которое одно только способствовало созданию гигантской шпионской сети в Германии и которое нашло свое выражение в самой вопиющей и бесстыдной форме предательства. До сих пор я помню случай, когда член рейхстага задал вопрос на открытом заседании, знает ли правительство о том, что на улице X видели танковое отделение из четырех танков рейхсвера, чьи параметры явно противоречат условиям Версальского договора, и какие меры предполагает принять правительство? К сожалению, в то время я не мог сделать ничего иного, как дать указание вести список всех этих предательских элементов, чтобы, когда сможем, после прихода к власти национал-социалистической партии, по крайней мере, наказать этих мерзавцев так, как они этого заслуживают.
Если мы избавились от большинства этих подонков общества в 1933 г. без особых усилий, то благодаря тому, что не менее 65 000 граждан Германии сбежали из страны, как только мы пришли к власти. Согласен, мы не знали точно, какое преступление совершил каждый из них, но мы были недалеки от истины, допуская, что в большинстве случаев их заставила бежать за границу собственная совесть. Немного погодя довольно многие из них подумали и проявили желание вернуться в Германию. Мы быстро остановили этот нежелательный обратный поток нежелательных элементов, объявив, что все, кто вернутся, в принципе должны пройти через концентрационные лагеря и что любой, чьи преступления будут доказаны, будет расстрелян. Таким путем рейх освободился от многих тысяч антисоциальных элементов, которых иначе было бы трудно выследить и выкинуть. Гейдрих и его Служба имперской безопасности очень скоро сломали остальных – услуга, которая была тем более ценной, что министерство юстиции показало себя совершенно неспособным в решении этой задачи».[89]
Гитлер утверждал:
«Во всех дискуссиях на эту тему я неоднократно был вынужден заявлять, что такой вещи, как предательство по идеалистическим мотивам, не существует. Единственный вид предательства, который еще можно рассматривать как проистекающий из определенных моральных запретов, – это отказ вступить в вооруженные силы на основании религиозных убеждений. Но нельзя упускать возможность, чтобы напомнить элементам, отказывающимся воевать по религиозным мотивам, что они-то продолжают есть то, за что воюют другие, чтобы обеспечить их, а это противоречит духу высшей справедливости, а поэтому им остается только голодать.
Я считаю актом исключительной снисходительности то, что не исполнил свою угрозу, а ограничился расстрелом ста тридцати самозваных молодых исследователей Библии. Кстати, казнь этих ста тридцати очистила атмосферу, как это делает гроза. Когда новость о расстреле стала известна обществу, многие тысячи так же мыслящих лиц, думавшие избежать военной службы под предлогом религиозных убеждений и т. п., утратили смелость и изменили намерения (имеются в виду репрессии против свидетелей Иеговы, отрицавших, в том числе, службу в армии. Всего за время правления нацистов было арестовано около 11 300 свидетелей Иеговы, включая иностранцев. Из них 950 немцев и 540 иностранцев были казнены, убиты без суда или умерли в заключении. [90]
Если хотите успешно вести войну или успешно вести народ через трудный период в его истории, надо отбросить все сомнения в одном – а именно любой индивидуум, который в такое время пытается то ли активно, то ли пассивно отключиться от деятельности общества, должен быть уничтожен».[91]
Нацисты возлагали надежды на создание нового человека – послушное орудие экспансии. Он должен был беззаветно трудиться и сражаться во имя торжества германской расы и уничтожения расово неполноценных элементов.
Право в Третьем рейхе фактически отсутствовало. Единственного юриста из своего ближайшего окружения, начальника личной канцелярии рейхсканцлера статс-секретаря Ганса Генриха Ламмерса, фюрер характеризовал как человека, который «знает, что он здесь для того, чтобы изыскать правовое обоснование для нужд государства, и не путает юридические абстракции с реальной жизнью». В апреле 1942 года Гитлер получил от рейхстага неограниченные полномочия «Верховного судьи», что окончательно превратило в фикцию судебную систему Третьего рейха. А 20 августа 1942 года в своей ставке в Виннице (объект «Вервольф») Гитлер издал указ «Об особых полномочиях министерства юстиции», окончательно сделавший ничтожными все правовые нормы как в рейхе, так и на оккупированных территориях. Там, в частности, говорилось: «Для выполнения задач Великогерманского Рейха необходимо твердое правосудие. Сим я даю полномочия министру юстиции и поручаю ему, согласно моим указаниям и во взаимодействии с шефом рейхсканцелярии и с руководителем партийной канцелярии систему национал-социалистического судопроизводства и провести все необходимые для этого мероприятия. При этом ему разрешается отходить от норм существующего права».[92]
Процесс концентрации власти в руках фюрера продолжился во время войны. В декабре 1942 года Гитлер образовал «коллегию трех» в составе Мартина Бормана, начальника штаба ОКВ Вильгельма Кейтеля и начальника личной канцелярии рейхсканцлера Ганса Ламмерса. Первый доводил распоряжения Гитлера до партийных инстанций, второй – до военных, третий – до государственных. Это ознаменовало падение влияния на жизнь рейха Германа Геринга, который теперь полностью сосредоточился на руководстве люфтваффе.
В «Моей борьбе» Гитлер утверждал «арийский приоритет» во всех основных сферах культуры:
«Вся человеческая культура, все достижения искусства, науки и техники, свидетелями которых мы являемся сегодня, почти исключительно – плоды творчества арийцев. Один лишь этот факт вполне обоснованно подтверждает вывод о том, что именно ариец – родоначальник высшего гуманизма, а следовательно, и прообраз всего того, что мы понимаем под словом “человек”. Он – Прометей человечества, со светлого чела которого во все времена слетали искры гениальности, всегда заново разжигающие огонь знаний, освещающий мглу мрачного невежества, что позволило человеку возвыситься над всеми другими существами Земли… Именно он заложил основы и воздвиг стены всех великих сооружений человеческой культуры».[93]
Поскольку национал-социалисты исходили из гораздо более широкого германского и арийского расового единства, чем то, которое существовало в рамках собственно Германской империи, созданное ими после 1933 года государство мыслилось как аппарат для осуществления всемирного господства германской расы. Поэтому для них были неприемлема как сколько-нибудь существенная автономия германских земель, так и те черты объединенного германского государства, которые несли следы федерализма. Гитлер утверждал еще в «Моей борьбе»: «В будущем самостоятельность наших государств будет лежать в культурно-политической, а не в государственной области, но и в культурной сфере нивелировка со временем усилится». Массовая германская армия, по мысли Гитлера, должна стать «школой взаимного понимания и стирания черт между немцами всех частей Германии. Армия должна объединять всех немецких солдат и преодолевать все то, что в жизни государства может разъединять. Армия должна расширить горизонт каждого солдата за пределы его маленького государства и раскрыть перед ним перспективы всей германской нации».[94]
Гражданская религия национал-социализма с ее Ветхим и Новым Заветом – «Моей борьбой», с ее символом веры – «одна страна, один народ, один фюрер», с ее пантеоном мучеников оттеснила все традиционные религии на второй план.
Объективно национал-социалистической партии и государству никакая церковь не была нужна. Католическую церковь, более склонную к земным делам и следованию принципам гуманизма независимо от позиции светских властей, нацисты всячески принижали, протестантские, как в большей мере «национально мыслящие», до поры терпели. Но в будущем, в случае победы Германии в войне, протестантам все равно была уготована не слишком завидная участь: слиться в полностью огосударствленной единой церкви. Как говорил Гитлер в узком кругу соратников, «война когда-нибудь кончится. Последней великой задачей нашего времени станет тогда решение проблемы церкви. Лишь тогда немецкая нация может считать свое будущее обеспеченным».
В 1936 году была издана инструкция для членов НСДАП, предписывавшая выслеживать служителей христианских церквей, выступавших против партии и государства, и докладывать о них в гестапо. Чтобы подорвать репутацию духовенства, полиция особое внимание уделяла раскрытию коррупции, педофилии и иного разврата среди церковников, в том числе несоблюдению целомудрия в женских и мужских монастырях. Газеты во всех подробностях описывали пикантные случаи из монастырской жизни. Представителям духовенства больше не предоставляли право выступать на партийных съездах и конференциях. В феврале 1937 года было запрещено принимать в НСДАП «лиц духовного звания», чтобы предотвратить опасность распространения внутри движения бесцельных дискуссий на отвлеченные темы.
6 июня 1941 года Борман, как глава партийной канцелярии, издал секретную директиву «Отношение национал-социализма к христианству», в которой говорилось:
«Национал-социалистическое и христианское учения непримиримы. Христианские церкви опираются на неопределенность человеческих существ и пытаются привить эту неопределенность возможно более широким массам населения, поскольку только таким способом христианские церкви сохраняют свое влияние… Наша национал-социалистическая идеология значительно превосходит христианские концепции, которые в своих существенных положениях заимствованы у евреев. Также и по этой причине мы не нуждаемся в христианстве… Человек ничего бы не знал о христианстве, если бы это учение с детства не вдалбливали ему в голову пасторы. Так называемый “Боже милостивый” никоим образом не дает знать о своем существовании молодым людям заблаговременно, но на удивление, несмотря на свое всемогущество, оставляет разъяснение этого на усмотрение пасторов. Если, следовательно, в будущем наш молодой человек больше ничего не будет знать об этом христианстве, доктрины которого значительно уступают нашим, то христианство исчезнет само собой… Впервые в немецкой истории фюрер осознанно и полно держит руководство нацией в своих руках. В лице партии, ее составных частей и приданных организаций фюрер создал для себя и руководства Германии инструмент, который делает его независимым от церкви. Все факторы влияния, которые могли бы нанести ущерб или повредить руководству народом, осуществляемому фюрером при помощи НСДАП, должны быть уничтожены. Люди все больше и больше должны отделяться от церквей, их органов и пасторов…»[95]
В рамках программы финансирования Второй мировой войны все коммерсанты, предприятия и корпорации должны были вносить оборонный налог, и церковь также была обложена этим налогом, пропорционально числу зарегистрированных верующих той или иной конфессии. Для лютеранской церкви размеры этого сбора составляли один миллион рейхсмарок в месяц, а для католической – восемьсот тысяч. 18 января 1940 года Борман поручил Герхарду Клопферу, возглавлявшему в его ведомстве юридический отдел, официальным письмом известить министра финансов, что «в отличие от всех прочих немцев, христианские священники не воюют на фронте и уклоняются от тяжких обязанностей, которые принимает на себя каждый немец, как глава и защитник своей семьи». Поэтому, как считал Борман, церкви надо обложить повышенным налогом. В результате сборы со всех религиозных конфессий были увеличены под предлогом возросших потребностей обороны. Невыплата налога грозила конфискацией соответствующей доли церковных имуществ.[96]
13 января 1941 года под грифом «Строго конфиденциально» Борман разослал всем гаулейтерам следующее телеграфное сообщение: «Опыт показывает, что общественность не выражает негодования, когда переоборудование монастырей оправдано полученной от этого пользой. Не вызывает сомнения полезность госпиталей, домов отдыха, центров национал-политического образования, школ Адольфа Гитлера и т. д. Такие работы следует развернуть как можно шире».
В Австрии конфискацию следовало производить под предлогом «нужд военного времени». Однако несколько месяцев спустя кампания против монастырей была приостановлена, чтобы не раздражать католическую часть населения рейха в условиях, когда война приобретала все более ожесточенный характер.[97]
В «Застольных беседах» фюрер утверждал 11 ноября 1941 года: «Я всегда отстаивал точку зрения, что партия должна держаться в стороне от религии. Мы никогда не организовывали церковные службы для наших сторонников. Я предпочитал рисковать оказаться под анафемой или быть отлученным от церкви. Дружба с церковью стоит слишком дорого. В случае успеха мне могут сказать, что все это благодаря ей. Я предпочел бы, чтоб она не имела ничего общего с этим, и мне бы лучше не предъявляли счет!»[98]
Гитлер сам христианство и церковь отвергал, в существование загробного мира не верил, а верил только в существование Бога, себя же полагал исполнителем Божественного провидения. Фюрер ощущал себя сверхчеловеком, которому позволено восстать против законов Божеских и человеческих. Но масса – это другое дело. Массе необходима церковь, хотя бы для того, чтобы побудить людей не нарушать государственные законы. И церковная организация должна сохраниться до того времени, когда возникнет идеальное национал-социалистическое государство, основанное на расовых законах и состоящее только из расово и социально полноценных членов. А такое возможно лишь после установления мирового господства Германской империи.
11 декабря 1941 года фюрер сожалел, что «нам не повезло, что наша религия убивает радость красоты. Протестантское ханжество еще хуже, чем католическая церковь». А 13 декабря 1941 он изложил целую программу решения «религиозного вопроса» в Германии после войны: [99]
«Когда-нибудь война закончится. И тогда я займусь своей последней задачей жизни: решением проблемы религии. Только в таком случае жизнь простого немца будет гарантирована раз и навсегда.
В вопросы веры я не вмешиваюсь. Поэтому я не позволю церковникам вмешиваться в дела мирские. Организованная ложь (т. е. христианство.
Когда я был моложе, я полагал, что эти вопросы надо решать с помощью динамита. С тех пор я понял, что здесь есть место для проявления тонкости ума. Сгнившая ветвь отпадет сама по себе.
Окончательное состояние дел должно быть таким: на престоле св. Петра – дряхлый священник; напротив него – несколько зловещих старух, таких же слабоумных и бедных духом, как можно было бы ожидать. На нашей стороне – молодые и здоровые. Я ничего не имею против церкви, которая отождествляет себя с государством, как это имеет место в Англии. Но даже в таком случае невозможно вечно удерживать человечество в крепостной зависимости ото лжи.
В конце концов, лишь между VI и VII веками нашим народам было навязано христианство князьями, имевшими общность интересов с “бритоголовыми” (т. е. монахами.
Христос был арийцем, а св. Павел использовал его учение для мобилизации преступного мира и тем самым создал прообраз большевизма. Это вторжение означает конец долгого царствования, т. е. светлого греко-латинского гения.
Что это за Бог, который испытывает наслаждение, видя людей, пресмыкающихся перед ним? Попробуйте мысленно нарисовать себе следующую незамысловатую историю. Бог создает условия для греха. Потом Ему удается с помощью Дьявола спровоцировать человека на грех. Затем Он использует девственницу, которая дает миру Сына, Своей смертью искупающего грехи человечества!
Я могу себе представить людей, которых приводит в восторг рай Магомета, но какой бесцветный и неинтересный рай у христиан! Живя, привыкаешь слышать музыку Рихарда Вагнера. После смерти не будет ничего, кроме “аллилуйя”, шелеста пальм, детей грудного возраста и покрытых белым пушком стариков. Человек с островов платит дань уважения силам природы. Но христианство – это изобретение больных мозгов: нельзя себе представить ничего более бессмысленного, ничего более недостойного для превращения идеи божества в насмешку. Любой негр с его табу обладает сокрушительным превосходством над человеком, всерьез верящим в переселение душ.
Я начинаю терять всякий респект к человечеству, когда думаю, что некоторые среди наших – министры или генералы – могут верить, что мы не можем одержать победу без благословения церкви. Такое понятие извинительно для маленьких детей, которые больше ничего не знают.
В течение тридцати лет немцы рвали друг друга на части, просто чтобы узнать, принимают ли они причастие в обоих видах (имеется в виду Тридцатилетняя война 1618–1648 годов между германскими протестантами и католиками с участием их союзников.
Чем вы мне замените христианскую картину загробного мира? Что естественным образом нисходит на человечество, это ощущение вечности, и это чувство лежит в душе каждого человека. Душа и разум мигрируют точно так, как тело возвращается к природе. И таким образом, жизнь вечно возрождается из жизни. Что касается всех этих “почему?”, мне не надо напрягать мозги на этот счет. Душа непроницаема.
Если есть Бог, то вместе с жизнью Он дает человеку и интеллект. Управляя моей жизнью согласно пониманию, которое Он мне даровал, я могу ошибаться, но действую из добрых побуждений. Конкретное лицо загробного мира, которое мне навязывает религия, не выдерживает проверки. Подумать только о тех, кто смотрит сверху на то, что происходит на земле: какая жертвенность с их стороны видеть человеческие существа, неутомимо повторяющие те же самые жесты и, неизбежно, те же самые ошибки!».[100]
Судя по всему, Гитлер мыслил в идеале заменить христианство в Германии и в подвластных ей землях некой простой, если не сказать примитивной религией единения человека с природой. В христианских конфессиях он видел опасного конкурента национал-социалистической идеологии. Религия единения природы и человека и вечного возрождения (но без переселения душ, чтобы, не дай Бог, душа «истинного арийца» не переселилась в тело негра) должна была заменить христианство. При этом Гитлер оставался агностиком, допуская как существование Бога, так и его отсутствие, сомневался в существовании загробного мира и в любом случае считал, что если загробный мир существует, то он совсем не похож на его изображение в христианской религии. Если же Бог все-таки существует, фюрер готов был отождествить Его с земным бытием человека.
Под давлением национал-социалистов и при активном участии симпатизировавшей им фракции «немецких христиан» синод евангелической церкви в Германии избрал 27 сентября 1933 года пастора Кёнигсбергского военного округа Людвига Мюллера «епископом Рейха». Гитлер потребовал от него создать евангелическую автокефальную «Церковь Рейха», но эта затея провалилась, встретив противодействие большинства германских лютеран.
«Окончательное решение еврейского вопроса»
С 1933 года государственной политикой Германии стал антисемитизм, что означало вытеснение евреев из общественной жизни, культуры и всех более или менее престижных профессий, а с началом Второй мировой войны – полное физическое уничтожение еврейского народа в рамках «окончательного решения еврейского вопроса». Такая политика коренилась в патологическом антисемитизме Гитлера, развившемся еще в Вене кануна Первой мировой войны.
Фюрер вспоминал в «Моей борьбе»:
«Окончательно оттолкнуло меня от евреев, когда я познакомился не только с физической неопрятностью, но и с моральной грязью этого избранного народа…
Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта и прежде всего в области культурной жизни народов, в которой не был бы замешан по крайней мере один еврей? Как в любом гнойнике найдешь червя или личинку его, так в любой грязной истории непременно натолкнешься на еврейчика.
Когда я познакомился с деятельностью еврейства в прессе, в искусстве, в литературе, в театре, это неизбежно должно было усилить мое отрицательное отношение к евреям….
Это чума, чума, настоящая духовная чума, хуже той черной смерти, которой когда-то пугали народ. А в каких несметных количествах производился и распространялся этот яд!..
Одобрительные театральные рецензии всегда относились только к еврейским авторам. Резкая критика никогда не обрушивалась ни на кого другого, кроме как на немцев. Уколы против Вильгельма II становились системой так же, как специальное подчеркивание французской культуры и цивилизации. Пикантность литературной новеллы возводили до степени простого неприличия. Даже в их немецком языке было что-то чужое…
Отношение евреев к проституции и еще больше к торговле девушками можно наблюдать в Вене лучше, чем где бы то ни было в Западной Европе, за исключением быть может некоторых портов на юге Франции. Стоило выйти ночью на улицу, чтобы натолкнуться в некоторых кварталах Вены на каждом шагу на отвратительные сцены, которые большинству немецкого народа были совершенно неизвестны вплоть до самой мировой войны, когда часть наших германских солдат на Восточном фронте имела возможность или, точнее сказать, вынуждена была познакомиться с таким зрелищем…»[101]
Плакат, посвященный специальному номеру антисемитской газеты Der Stürmer, c предостережением против «осквернения расы». 1935 год. Берлин, Немецкий исторический музей
Гитлер провозглашал: «Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен только разговор по принципу: либо – либо! либо – они, либо – мы!»[102]
Геббельс в 1937 году на партийном съезде в Нюрнберге заявил: «Взгляните, вот еврей – враг человечества, разрушитель цивилизации, паразит рода людского, воплощение зла, гнилостная бактерия, демон, приносящий вырождение человечества».[103]
Принятые в 1935 году так называемые Нюрнбергские законы предоставляли всю полноту политических и юридических прав только гражданам рейха, которые обязаны были документально доказать, что в их жилах течет немецкая кровь. Евреи же лишались политических и большинства имущественных прав и объявлялись только «подданными Рейха», а не полноправными гражданами. Один из Нюрнбергских законов, «об охране немецкой крови и немецкой чести», запрещал браки и сексуальные связи между евреями и неевреями.
Одним из главных врагов и одновременно пропагандистских мишеней национал-социалистов стали «мировые плутократы» – воротилы международного финансового капитала, еврейское происхождение многих из которых нацисты всячески подчеркивали.
Вместе с тем основную массу германских евреев составляли мелкие торговцы, адвокаты, врачи, ремесленники, журналисты, клерки. Они никак не могли быть причислены к крупным бизнесменам, но были удобным объектом расовой ненависти. Чужаки по вере, не занятые земледельческим трудом, они сделались объектом нападок со стороны разорявшихся крестьян, безработных рабочих, а немецкие торговцы и ремесленники видели в еврейских коллегах своих конкурентов, особенно неприятных в период кризиса и падения спроса.
Евреев винили и в поражении 1918 года и последовавшей за ним революции, и в тяготах репарационных выплат. Но вплоть до «хрустальной ночи» ноября 1938 года, предлогом для которой послужило убийство советника германского посольства в Париже еврейским юношей – эмигрантом из Германии, евреев всячески ограничивали в политических и имущественных правах, но прямому преследованию, связанному с неприкрытым насилием, все-таки не подвергали.
С началом же Второй мировой войны был осуществлен переход к политике «окончательного решения еврейского вопроса», имевшей своей конечной целью полное физическое истребление евреев Европы. Если до начала Второй мировой войны нацисты всерьез обсуждали проекты депортации германских евреев на Мадагаскар или в какую-либо другую азиатскую или африканскую страну, то условия военного времени были сочтены очень удобными для полной физической ликвидации евреев не только в Германии, но и по всей оккупированной Европе.
План выселения на Мадагаскар всех евреев Германии, Австрии и Чехии, а после начала Второй мировой войны – евреев Польши и других оккупированных стран действительно существовал и вплоть до лета 1941 года, до нападения Германии на Советский Союз, являлся официальной политикой нацистов в еврейском вопросе. Однако мадагаскарский план больше походил на некую пропагандистскую завесу истинных планов Гитлера и его соратников по полному истреблению евреев Европы. Дело в том, что и Гитлер, и Геринг, и Гиммлер, и Геббельс, и другие нацистские вожди, занимавшиеся еврейской проблемой, не могли не сознавать, что план добровольного или принудительного переселения евреев на Мадагаскар является мертворожденным с самого начала. Во-первых, Франция, чьим колониальным владением являлся Мадагаскар, не проявляла ни малейшего желания согласиться с этим планом. Во-вторых, абсолютно непривычный для европейцев климат этого африканского острова исключал, что кто-либо из евреев согласится ехать туда добровольно. В-третьих, ни одна страна или организация не собиралась финансировать переселение на Мадагаскар миллионов евреев. С началом же войны вследствие господства Англии на морях мадагаскарский план стал принципиально не осуществимым. На это, очевидно, и был изначальный расчет. Теперь нацисты могли ссылаться на то, что выслать евреев за границу не удастся, поэтому приходится приступить к их «внутренней депортации» – в гетто и концлагеря на оккупированной советской и польской территории. На самом деле эта «депортация» означала физическое уничтожение.
Тем более что европейские страны и США не горели желанием принимать ни на своей территории, ни в своих колониальных владениях евреев из Германии. Британские власти в Палестине также не хотели увеличивать еврейскую иммиграцию, опасаясь обострения еврейско-арабского противостояния и потери управляемости этой подмандатной территории.
На Восточном фронте шедшие вслед за наступающими частями вермахта зондеркоманды СД (службы безопасности) сразу же выявляли всех евреев на занятой территории, в чем им активно помогала значительная часть местных жителей, и либо сразу расстреливали их, либо отправляли в гетто и концлагеря. Глава Германского трудового фронта Роберт Лей заявил еще в мае 1942 года в Карлсруэ: «Необходимо не просто изолировать человечество от еврейского недуга – евреи должны быть истреблены». Задачу удалось выполнить наполовину, истребив около 6 из более чем 11 млн европейских евреев.[104]
Именно айнзатцгруппы, айнзатцкоманды СД и зондеркоманды СС в России уничтожили сотни тысяч человек, главным образом евреев и цыган, а также коммунистов, партизан и всех тех, кто подозревался в антигерманской деятельности. На одну треть личный состав айнзатцгрупп состоял из немцев, на две трети – из местных жителей. По ведомственной принадлежности он распределялся следующим образом: чины СД – 3 %, войска СС – 34 %, вермахт – 28 %, местная полиция – порядка 22 %, тайная полевая полиция – 9 %, криминальная полевая полиция – 4 %. Отто Олендорф, бывший командир айнзатцгруппы Д, приданной группе армий «Юг», и один из ближайших сотрудников Гиммлера, на Нюрнбергском процессе показал:
«В июне 1941 года Гиммлер назначил меня командующим одной из особых групп действия, которые формировались тогда для сопровождения сил немецкой армии в российскую кампанию… Гиммлер утверждал, что важной частью нашей задачи является уничтожение евреев – мужчин, женщин и детей – и коммунистических руководителей. Мне сообщили о нападении на Россию за две недели… Когда немецкая армия вторглась в Россию, я был командиром айнзатцкоманды Д в южном секторе… она ликвидировала приблизительно 90 000 человек – мужчин, женщин и детей… осуществляя эту программу уничтожения… Отобранный отряд… входил в деревню или город и приказывал известным в населенном пункте евреям собрать всех евреев с целью переселения. От них требовали взять с собой ценные вещи… а незадолго до казни сдать верхнюю одежду. Мужчин, женщин и детей приводили к месту казни, в большинстве случаев расположенному вблизи противотанкового рва, выкопанного глубже обычного. Затем их расстреливали, а трупы сбрасывали в ров…»[105]
Уничтожение евреев стало одной из главных целей внешней и внутренней политики Третьего рейха. Гитлера не остановило то, что четверть всех германских нобелевских лауреатов были людьми еврейского происхождения. Кроме того, еврейская тема стала мощным оружием нацистской пропаганды. Все антифашисты в Германии объявлялись евреями или пособниками евреев. А насчет правительств стран Антигитлеровской коалиции утверждалось, что они находятся под мощным еврейским влиянием или в значительной мере состоят из евреев.
«Последний еврей Винницы». Знаменитая фотография, на которой изображен расстрел неизвестного еврея немецким солдатом. 1941 год
2 апреля 1941 года, накануне похода против России, Гитлер вызвал будущего рейхсминистра оккупированных восточных территорий и главного идеолога партии Альфреда Розенберга и информировал его о планах «окончательно решить» еврейский вопрос путем полного истребления евреев Европы. Оккупированным территориям СССР и Польше в этом деле отводилась особая роль. Сюда, подальше от глаз общественности, собирались депортировать евреев Западной Европы, чтобы здесь, в условиях военного времени, на территориях, подведомственных либо вермахту, либо германской оккупационной администрации, где невозможно было неконтролируемое присутствие иностранцев, тихо их уничтожить, сохраняя в тайне не только от мира, но и от подавляющего большинства собственно германских граждан, что именно означает на практике «окончательное решение еврейского вопроса». После двухчасовой беседы ужаснувшийся планам Гитлера Розенберг только и смог записать в дневнике: «Фюрер подробно осветил перспективы развития на Востоке, о чем я сегодня писать не намерен. Однако этого я никогда не забуду». А 20 мая 1941 года начальник отдела IV B4 СД Адольф Эйхман получил указания, что в скором времени последует «окончательное решение еврейского вопроса», в связи с чем всем полицейским учреждениям предписывалось не допустить эмиграции евреев из рейха и оккупированных территорий Западной Европы. Фактически еврейская эмиграция из Германии начала ограничиваться с конца 1940 года, тогда как ранее она поощрялась. Впоследствии на оккупированную советскую территорию депортировали для уничтожения евреев из Германии и стран Западной Европы. Всего здесь погибли почти 2 млн из примерно 6 млн истребленных нацистами евреев.[106]
На совещании 16 июля 1941 года, на котором присутствовали Геринг, Борман, Кейтель, Розенберг и Ламмерс, Гитлер заявил:
«Теперь является важным, чтобы мы не раскрывали своих целеустановок перед всем миром. Это к тому же вовсе не нужно. Главное, чтобы мы сами знали, чего мы хотим. Ни в коем случае не следует осложнять наш путь излишними заявлениями. Подобного рода объяснения являются излишними, ибо мы можем все сделать, поскольку у нас хватит сил, а что лежит за пределами нашей силы, мы все равно сделать не можем.
Мотивировка перед миром наших действий должна, следовательно, исходить из тактических соображений. Мы должны поступать здесь точно таким же образом, как и в случае с Норвегией, Данией, Голландией и Бельгией. И в этих случаях мы ведь ничего не говорили о наших намерениях, и впредь мы также будем умными и не будем этого делать.
Итак, мы снова будем подчеркивать, что мы были вынуждены занять район, навести в нем порядок и установить безопасность. Мы были вынуждены в интересах населения заботиться о спокойствии, пропитании, путях сообщения и т. п. Отсюда и происходит наше регулирование. Таким образом, не должно быть распознано, что дело касается окончательного регулирования (здесь имеется в виду как “окончательное регулирование” статуса оккупированных территорий, так и “окончательное решение еврейского вопроса”.
Мы, однако, отнюдь не желаем превращать преждевременно кого-либо в своих врагов. Поэтому мы пока будем действовать так, как если бы мы намеревались осуществлять мандат. Но нам самим при этом должно быть совершенно ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем. Исходя из этого, речь идет о следующем;
1. Ничего не строить для окончательного урегулирования, но исподтишка подготовить все для этого.
2. Мы подчеркиваем, что мы приносим свободу, в частности: Крым должен быть освобожден от всех чужаков и заселен немцами. Точно так же австрийская Галиция должна стать областью Германской империи».[107]
Во исполнение этих решений Геринг уже 31 июля 1941 года отдал распоряжение шефу РСХА Гейдриху: «В дополнение к поставленной перед Вами 24 января 1939 года задаче по решению еврейского вопроса путем эмиграции или выселения, вызванных требованием времени, я поручаю Вам провести необходимую организационную, техническую и материальную подготовку для всеобщего решения (
Решение о начале полномасштабного проведения «окончательного решения» в жизнь было принято на печально знаменитом совещании в Ванзее 20 января 1942 года. В нем участвовали не первые лица государства, а лишь высокопоставленные чиновники ряда министерств и ведомств, в том числе Гейдрих, назначенный Герингом уполномоченным по окончательному решению еврейского вопроса, шеф гестапо Генрих Мюллер и глава «еврейского» подотдела СД Адольф Эйхман. Теперь уже никого из евреев, оказавшихся в пределах досягаемости Третьего рейха, не предполагалось оставить в живых. Гейдрих заявил участникам совещания, что «вся ответственность за осуществление окончательного разрешения еврейского вопроса лежит, вне зависимости от географических границ, на рейхсфюрере СС и начальнике германской полиции (начальнике полиции безопасности и СД)» (т. е. самом Гейдрихе). Он заявил, что этапами «окончательного решения» являются «вытеснение евреев из отдельных жизненно важных для германского народа районов» и «вытеснение евреев из жизненного пространства германского народа». Первоначально это достигалось путем принудительной эмиграции, но после начала войны «рейхсфюрер СС и начальник германской полиции Гиммлер запретил эмиграцию евреев, принимая во внимание опасность эмиграции потенциальных врагов рейха во время войны и возможности, имеющиеся на Востоке.
Поэтому эмиграцию следовало заменить «эвакуацией евреев на Восток». Но и она, по словам Гейдриха, предусматривалась только как «временная мера». Ее суть он изложил следующим образом:
«В ходе окончательного разрешения вопроса евреи на Востоке под надлежащим надзором должны быть соответствующим образом использованы в качестве рабочей силы.
Большими рабочими колоннами, отдельно мужчины и женщины, трудоспособные евреи будут переведены в эти области, где их будут использовать на строительстве дорог, причем, несомненно, большая часть их вымрет в результате естественного отбора.
С той частью евреев, которая, во всяком случае, конечно, выживет, поскольку речь идет, несомненно, о самой жизнеспособной части, нужно будет обращаться соответствующим образом, так как, состоя из наиболее здоровых от природы людей, она, после того как будет отпущена на свободу, может явиться зародышем нового еврейского возрождения (следует учесть исторический опыт).
В ходе практического осуществления окончательного разрешения еврейского вопроса Европа будет прочесана с запада на восток. Территорией Рейха, включая протекторат Богемию и Моравию, следует заняться уже, прежде всего только по соображениям, обусловленным жилищной проблемой и социально-политической необходимостью.
Эвакуируемых евреев прежде всего постепенно будут доставлять в так называемые транзитные гетто, чтобы оттуда перевозить дальше на восток».[109]
Практически у участников совещания не должно было остаться сомнений, что под «эвакуацией» понимается полное уничтожение евреев. «Транзитные гетто» должны были на самом деле стать конечной точкой маршрута эвакуируемых. А то, что «особо жизнестойких» евреев придется уничтожить, не дожидаясь, когда они умрут от голода и эпидемий, Гейдрих дал понять вполне ясно.
9 октября 1942 года Борман направил гаулейтерам тезисы, с помощью которых следовало объяснять гражданам антисемитскую политику правительства. Рекомендовалось говорить, что борьба между евреями и германцами длится уже более двух тысяч лет. И если теперь приходится сгонять евреев в концентрационные лагеря и приучать их к тяжелому труду, то это соответствует природе вещей, которой и объяснялась необходимость решить проблему с использованием самых суровых мер.
На оккупированных территориях политика нацистов по отношению к евреям встречала поддержку среди значительной части местного населения, которому в подавляющем большинстве была свойственна та или иная степень антисемитизма. Например, руководитель советского подполья Могилева Казимир Мэттэ признавал: «В первые месяцы оккупации немцы физически уничтожили всех евреев. Этот факт вызвал много различных рассуждений. Самая реакционная часть населения, сравнительно небольшая, полностью оправдывала это зверство и содействовала им в этом. Основная обывательская часть не соглашалась с такой жестокой расправой, но утверждала, что евреи сами виноваты в том, что их все ненавидят, однако было бы достаточно их ограничить экономически и политически, а расстрелять только некоторых, занимавших ответственные должности. Остальная часть населения – советски настроенная – сочувствовала и помогала евреям во многом, но очень возмущалась пассивностью евреев, так как они отдавали себя на убой, не сделав ни одной, хотя бы стихийной попытки выступления против немцев в городе или массового ухода в партизаны. Кроме того, и просоветски настроенные люди отмечали, что очень многие евреи до войны старались устроиться на более доходные и хорошие служебные места (будто русские или белорусы не стремились к тому же самому!
Поделиться книгой: