Одна из двух роз

– Королева так хороша, что нет ничего удивительного, если и вы стали одним из многих, мечтающих о ее улыбке.

– Обидно такое слышать, дядя! Дайте мне возможность действовать согласно моим желаниям, и настанет день, когда я брошу ее к вашим ногам в цепях и с обритой головой, чтобы больше никого не соблазняла! Думаю, таким образом я окажу немалую услугу королевству. Вы ведь знаете, говорят, даже старого Тальбота, великого полководца, олицетворение нашей славы, угораздило в нее влюбиться!

Герцог не сумел сдержаться и рассмеялся.

– Надеюсь, вы не станете требовать за это его головы? Он великий человек, и я очень его люблю! Но прошу вас, Ричард, давайте успокоимся! Поверьте, я вовсе не считаю, что вы не правы, и тоже думаю, что настало время действовать, как вы того желаете. По крайней мере, я постараюсь, чтобы вы получили голову Сомерсета.

– Как собака – кость? – вновь вскипел молодой человек. – Я хочу получить королеву, дядюшка, ее в первую очередь. Все остальное само упадет нам в руки.

– Неужели вы думаете, что я этого не понимаю? Я осознал это давным-давно, – пожав плечами, ответил племяннику дядюшка.

И вновь Ричард Йорк собрал войско, покинул замок Фотерингей, остановился в предместье Лондона и грозно потребовал ареста Сомерсета.

Во дворце при этом известии тоже разыгралось сражение. Узнав, что войско Йорка стоит под столицей, Маргарита поспешила к супругу, которого нашла, как обычно, в молельне.

– Сир, супруг мой, – начала она, – если мы хотим остаться в живых, нужно собрать войско и покончить раз и навсегда со смутьяном Йорком. Он опять привел солдат к столице. Вы не можете и дальше терпеть его дерзость…

– То, чего вы хотите, моя королева, называется гражданской войной, а вы знаете, что даже такие слова внушают мне ужас. Нет для меня страшнее кошмара, чем мои подданные, которые убивают друг друга.

– А какое место вы отводите мне в своем страшном сне? Вы знаете, что будет со мной, если Йорк возьмет верх? Посягнуть на вас они не дерзнут. Вас отведут в Тауэр или запрут в Вестминстере и сделают это с величайшим почтением, показывая народу, который вас любит, что герцог тоже вас чтит. Его жертвой буду я. Знаете, что он сделает со мной?

– Не говорите таких ужасов! Вы его королева, в его глазах такая же священная особа, как я.

– Нет. И не сомневайтесь, что участь наша будет различна. Меня тоже заточат в тюрьму, но я оттуда никогда не выйду. В один прекрасный день со слезами на глазах и печальными «увы» вам сообщат, что я умерла от неведомой болезни. Вы будете оплакивать меня, я знаю, но учтите, моя смерть будет делом ваших рук, потому что из-за вашей деликатности вы не хотите меня защитить. И похоже, настало время мне вернуться во Францию.

Маргарита попала в яблочко. Генрих торопливо подошел к ней, взял ее за руки. На глазах у него блестели слезы.

– Неужели вы считаете меня подлым трусом, нежный мой цветочек? Разве вы не знаете, как я вас люблю?

– Ну так докажите мне свою любовь!

Против супостата Йорка в Лондоне было собрано огромное войско. К военным отрядам присоединился двор и даже духовенство во главе с кардиналом Кемпом.

Йорк не ожидал такого отпора и отступил. Он двинулся на юг, собираясь обосноваться в Кенте. Король с войском последовал за ним. Генрих был уверен, что народ на его стороне. Когда два лагеря оказались друг напротив друга, коннетабль Сомерсет хотел дать сигнал к атаке. Все должны были слушаться его приказов. Все, но не король! Генрих не спешил начать кровавую резню, он хотел призвать на помощь дипломатию. Король отправил кардинала Кемпа к герцогу Йорку, чтобы узнать, чего он все-таки хочет. Ответ был дан немедленно: голову Сомерсета.

Вернувшись в королевский лагерь, Кемп глубоко задумался. Прежде чем сообщить ответ государю, он решил собрать близких людей и посоветоваться. В конце концов, если речь идет только о Сомерсете, которому все они знали цену, если только он служит причиной разногласия, было бы разумно устранить эту причину.

– Разумеется, речь идет не о казни. Возможно, арест удовлетворил бы герцога Йорка, – говорил кардинал Кемп. – Признаем, Сомерсет никогда ничего хорошего не сделал для Англии, он пустое место в правительстве. За него – только королева. Если ее фаворит будет арестован, она придет в ярость.

– Пусть ничего не знает до тех пор, пока Сомерсет не окажется под стражей, – предложил епископ Ковентри. – Нам нужно говорить с королем, а не с королевой.

Кардинал Кемп передал Генриху требование Йорка.

Вместо сотен убитых, не считая раненых, отставить от дел одного человека? Генрих не колебался ни секунды. К тому же, если быть совсем честным, король не слишком любил своего родственника, и хотя он не был ревнив, слухи, которые ходили о Маргарите и Сомерсете, его ранили. В скором времени начальник королевской охраны получил приказ забрать у Сомерсета великолепную шпагу коннетабля и взять его под охрану. После чего герцогу Йорку было отправлено сообщение об аресте Сомерсета и предложение пойти на мировую. Герцог согласился.

К несчастью, начальник охраны, объявив Сомерсету, что отныне он находится под стражей, не счел возможным препятствовать ему в прощании с королевой. Можно себе представить, какой гнев пробудила в ней новость. Но чувства не лишили Маргариту сообразительности.

– Герцог Йорк прибудет в наш лагерь? – осведомилась она у начальника охраны.

– Его ждут, мадам.

– Прекрасно. Я приказываю вам…

Через несколько минут Маргарита отправилась в шатер супруга. Едва она успела войти, как к королю ввели прибывшего герцога Йорка. После положенных по этикету приветствий герцог выразил преданность своему королю.

– Я заботился, сир, мой кузен, только о благе нашей страны. Сместите Сомерсета, и мир, готов поклясться, воцарится под крышами наших домов.

Королева, не дав супругу открыть рот, тут же заговорила сама:

– Нет ничего легче, чем чернить человека, который не может ни слова сказать в свою защиту. Посмеете ли вы высказать обвинения этому человеку прямо в лицо?

– Без малейших колебаний, мадам. Я всегда готов встретиться с его светлостью лицом к лицу, но такого желания не было у его светлости…

– Неужели? Ну, так теперь ваша встреча состоится!

Маргарита отвела в сторону часть занавеса, и из-за него появился улыбающийся Сомерсет, который направился к королю под недоуменный шепот присутствующих. Все произошло так быстро, что Генрих не успел даже слова вымолвить.

Ричард Йорк повернулся к королю:

– Я положился на ваше королевское слово, а вы меня обманули. Какое бесчестье!

Он направился к выходу, не поклонившись, но Маргарита успела поставить у выхода солдат. Они преградили путь Ричарду и вынудили его вернуться в шатер. Герцог дал волю гневу:

– Кто мог подумать, сир, что вы можете устроить засаду?

– Оскорбление его величества! – тут же воскликнула королева. – Стража, взять его и отвезти в Тауэр под надежной охраной!

Маргарита всерьез поверила, что победила. Генрих, глубоко раненный в своем рыцарском чувстве чести, не пожелал прилюдно унижать супругу и стоял молча. Его молчание подтвердило Маргарите, что вскоре она покончит со своим непримиримым врагом. Она уже приговорила его к топору: один удар – и Белая роза могла спокойно вянуть.

Но король, всегда склонный к всепрощению, поддержанный речами епископов, призывавших его к милосердию, отпустил мятежного кузена, сделав ему мягкое внушение и попросив дать обещание не поднимать оружия против короля. Выслушав его, Ричард Йорк удалился со своими людьми в собственные земли.

Маргарита с ума сходила от гнева, но поделать ничего не могла. Стиснув зубы, она вынуждена была смириться. Единственным ее утешением остался Сомерсет, который не был отстранен, но любила она его уже гораздо меньше. Он и вправду слишком любил жаловаться.

Судьба дала своим подопечным несколько месяцев передышки.

Йорк не решался вновь взяться за оружие, воюя против человека, который обошелся с ним так великодушно, не поставив в вину три мятежа за полтора года. Расплатой за них вполне мог стать эшафот.

Госпожа история вынуждает нас сказать, что в этих обстоятельствах Маргарита, хотя, возможно, и ослепленная страстью к своему любовнику, была права: один удар топора, о котором она мечтала, избавил бы Англию от тридцати лет гражданской войны.

Между тем мужество Маргариты отыскало ей сторонников. Великий Джон Тальбот, несмотря на преклонные годы, вновь попросился на службу и встал во главе королевских войск. Тальбот был самым мощным, самым гордым и самым благородным врагом Орлеанской девы. Его слава еще гремела на континенте. Он высадился во Франции и вернул англичанам Бордо… Без особых усилий, надо сказать, потому что город был не слишком доволен своим возвращением к французам. Не без причин: главным покупателем бордолезских вин была Англия. Вернувшись к родине-матери, бордолезцы с грустью глядели на горы бочек, громоздившихся на набережной. И хотя Карл VII был очень милостив к городу Бордо, его жителям и их имуществу, они с восторгом встретили Тальбота.

Кардинал Кемп тем временем вел с королем приватные беседы совершенно особого характера. Он внушал Генриху, что единственная возможность образумить Ричарда Йорка и навсегда отвадить его от мятежей – рождение наследника. Если королева родит сына, никаких претензий ни у кого больше не будет. Беда была в том, что слабого здоровьем Генриха, несмотря на глубокую любовь к жене, плотские порывы тревожили редко.

– Вам лучше бы вспомнить, сир, что вы пока не монах и не священник, – внушал ему кардинал, – и почаще навещать супругу у нее в спальне. Подумайте, что будет с королевой, если, не дай-то бог, вы покинете этот мир без наследника. Герцог Йорк займет престол, а ваша супруга…

Генрих обещал, и обещание его не было голословным. Вскоре после того, как город Бордо вернулся к англичанам, в феврале 1453 года по стране прокатилась радостная весть: королева беременна! И сразу же отношение к Маргарите переменилось.

Впервые за все ее царствование Лондон устроил торжества в ее честь и праздновал от души. А в ближайшем окружении Маргариты появилось новое лицо. Это была дальняя родственница королевской семьи, супруга Джона Грея, лорда Феррерса, юная очаровательная Элизабет. Молодые женщины искренне подружились. Элизабет была дочерью того Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, который женился на принцессе Жакетте Люксембургской. Новая придворная дама отличалась незаурядной красотой, унаследовав ее от матери вместе с утонченностью и любовью к жизни. Отец и муж одарили ее любовью к Алой розе Ланкастеров. Своей королеве она была предана беспредельно.

Как вовремя согрела королеву нежданная дружба, потому что небеса над ней вновь нахмурились. Судьба опять раздумала улыбаться Маргарите: 17 июля Джон Тальбот, благородный рыцарь, был убит в битве при Кастийоне, а артиллерия Жана Бюро уничтожила английскую армию. Аквитания вновь и навсегда вернулась к французам. Но эта беда не стала последней: 15 августа в Виндзоре случилась худшая трагедия…

В этот день в королевском замке праздновалось Успение Пресвятой Девы Марии. Вопреки своим монашеским привычкам, Генрих в этот день ел обильно, несмотря на удушающую жару, которая стояла этим летом.

Отобедав, король пожелал немного отдохнуть в своей спальне, а Маргарита с фрейлинами расположилась в саду в тени деревьев. Прошло часа два, и Маргарита, почувствовав тревогу, отправила Элизабет узнать о самочувствии короля.

Фрейлина довольно долго не возвращалась, а когда вернулась, все заметили, что она очень бледна и на глазах у нее слезы. Ни на кого не глядя, она опустилась на колени перед Маргаритой и тихо сказала:

– Госпожа моя королева, вас просят пожаловать тотчас же к королю, нашему господину. Он пробудился. Но…

Элизабет замолчала. Маргарита без церемоний встряхнула ее за плечи:

– Говорите же, что с ним! Он заболел?

– Он никого не узнает, мадам. Говорят, что разум его помутился и он потерял рассудок.

Не слушая ничего больше, Маргарита вскочила с места, подобрала юбки и побежала к покоям короля. И, войдя, вынуждена была признать с несказанной болью, что Элизабет ни на волос не погрешила против истины: несчастный король стал жертвой приступа безумия, первого в долгой череде других. Кровь деда, несчастного короля, чье сумасшествие едва не погубило Францию, заговорила в жилах несчастного внука. Приникнув к креслу супруга, Маргарита не могла не признать очевидное: Генрих стал телом без души, чей пустой взгляд остановился на ней, ничего не выражая.

Удар, постигший мужественную Маргариту, был настолько силен, что она слегла в горячке, и на протяжении нескольких недель ее жизнь внушала опасения. Леди Элизабет не отходила от постели королевы и, глотая слезы, ухаживала за ней. Сомерсет и кардинал Кемп навещали Маргариту каждый день. Сомерсет – из любви, которая поначалу была притворной, но со временем превратилась в настоящую страсть. Из любви, а еще из страха. Кардинал Кемп – из-за мучительного беспокойства. Его тревожила жизнь драгоценного младенца в чреве матери. Его отца постигло безумие, а мать и младенца готова была унести смерть. Благодарение Господу, королева выздоровела. Она была молода, и ее жизненной силы хватит еще на многие и многие испытания.

13 октября в Вестминстерском дворце ее величество подарила жизнь мальчику, которого нарекли Эдуардом и которому вскоре был дан титул принца Уэльского. Корона наконец получила наследника мужского пола, и Ричард Йорк в своем могучем и великолепном замке Фотерингей заскрипел зубами. Младенец отрезал ему дорогу к трону. У Ричарда больше не было никаких прав. Притязания потеряли законность.

Разочарование его было так велико, что в этот миг он, вполне возможно, отказался бы от всех притязаний. И возможно, даже подумал о примирении с нелюбимой Маргаритой, ставшей самой ослепительной из Алых роз. Их примирение было еще одним шансом, который давался Англии, чтобы избежать ожидающих ее ужасов. Но злой гений – пылкий Уорик – не сомкнул глаз. Он неотлучно сопровождал старшего Йорка. Обида и ненависть к королеве по-прежнему кипели в графе. Мысли о Маргарите не давали ему спать по ночам, но как только наступал рассвет, он от всего сердца желал ей гибели, чтобы прекрасный образ не мучил его вожделением и сожалением. Уорик вновь натянул тетиву, которая готова была ослабнуть.

– Я прекрасно понимаю, дорогой дядя, что вы видите мощную преграду на пути к трону. Но кроме главной существуют окольные. Король потерял рассудок, он не может править страной. Можно ли допустить, чтобы до совершеннолетия сына государством правила чужестранка? А вернее, Сомерсет, которого она так полюбила?

– И что, по-твоему, я должен делать?

– М-м-м. Всегда есть возможность поднять вопрос, законный ли это ребенок. Кто может, в конце концов, поручиться, что это ребенок короля, а не Сомерсета? В последнем случае я не вижу ничего хорошего для короны. Славный же будет король у нас на троне!

– Замолчи! Ни слова больше! Народ не терпит такого рода оскорблений. Он слишком любит своего короля, и сейчас, возможно, даже больше, чем когда-либо. Мы видим у нас то же самое, что было во Франции с Карлом V, когда он лишился разума. Французы полюбили его еще больше и весь гнев направили на королеву Изабо. Впрочем, она его заслуживала.

– А вы считаете, что наша королева его не заслуживает?

– Не продолжайте! Подобные разговоры бесчестят благородных людей. И если у вас нет иных предложений…

– Есть! Почему бы вашей милости не явиться в парламент и не предложить ему дать вам титул лорда-протектора, а вместе с ним и власть над Англией? Тогда на протяжении долгих лет несовершеннолетия наследника вы будете править страной, мой дорогой дядюшка, удерживая Маргариту от опрометчивых поступков.

Совет был и соблазнительным, и своевременным, потому что король, находясь в помрачении разума, не мог даже представить младенца Эдуарда двенадцати пэрам, как того требовал освященный веками закон.

Лечение короля – изгнание бесов, обливание святой водой, прижигания, кровопускания и слабительные – пока не принесло ему здоровья, а сделало только хуже.

Герцог Йорк явился в парламент и высказал пожелание. В парламенте у него было много друзей и сторонников, и неудивительно, что они не стали возражать против его ходатайства. 17 марта 1454 года Ричард Йорк был назначен лордом-протектором при шумном одобрении обеих палат. Герцог не вернулся к себе в Фотерингей, а расположился в Вестминстерском дворце, резиденции правителей, на что теперь он имел полное право.

Первым делом милорд Ричард Йорк арестовал Сомерсета и под надежной охраной отправил его в Тауэр речным путем по Темзе. Едва барк с узником отчалил, как пристань тут же окрестили «портом предателя». Любовник Маргариты понял, что пришел его последний час, и, по своему обыкновению, только стенал и жаловался, не проявляя заботы об участи, какую может уготовить новый правитель той, что из любви к нему поддерживала его и защищала от всех ненавистников.

Судьба королевской четы оказалась немногим более завидной, чем судьба Сомерсета. На следующий день после воцарения Ричарда Йорка бедный безумный король, его жена и младенец Эдуард со всеми положенными их величествам почестями были отправлены в Виндзор, но под такой мощной и многочисленной охраной, что у королевы не осталось сомнений относительно их истинного положения.

– Мы стали узниками, – сказала она Элизабет Феррерс, которая вместе с Ализон и несколькими другими фрейлинами ехала с ней. – Только Господь Бог знает, сколько времени мы пробудем в заточении! И неизвестно, можем ли надеяться, что выйдем за порог своей тюрьмы живыми.

– Не говорите так, мадам! Лорд-протектор не посмеет посягнуть на жизнь короля и королевы!

– Полагаю, открыто не посмеет. Но кто убережется от несчастного случая, непредвиденных обстоятельств?.. Молите Бога, милая Элизабет, чтобы Он взял нас под Свою защиту!

– И все же я уверена, вам нечего опасаться, мадам! Ваши подданные не дадут в обиду его величество короля и маленького принца. А вот о милорде Сомерсете я этого не скажу.

– Вы думаете, его жизнь в опасности?

– Ненависть к нему велика, мадам, и в народе у него нет друзей.

Маргарита сама это прекрасно знала, и, что самое печальное, в ее сердце тоже не было любви к узнику. Расстаться с ним ей не позволяла гордость. Она была королевой, и никто не был вправе лишать ее того, кого она удостоила своим вниманием. Впрочем, Сомерсета она давно уже ничем не удостаивала. Она лишила его всех милостей задолго до того, как стала ждать ребенка. Их любовь была всего лишь приятным времяпрепровождением. Ничего похожего на то, что она чувствовала – и продолжала чувствовать, потому что рана порой больно кровоточила, – к возлюбленному Саффолку.

Маргарита постаралась отогнать от себя тоскливые мысли. Теперь у нее есть маленький Эдуард, и она будет думать только о нем. И будет за него сражаться. Даже голыми руками, если понадобится!

Наступила зима, и Маргарите стало совсем тоскливо. Ничего не видно, ничего не слышно. Плотный густой туман плывет с Темзы. Вокруг могучие стены Виндзора. И все же Маргарита пыталась узнать, что творится в Лондоне, что говорит и что делает лорд-протектор. Она жила в постоянном напряжении. Даже если сам Ричард Йорк захочет позабыть о прошлом, о нем не забудет граф Уорик, мечтавший о ее гибели. Он объявил ей войну, которая продолжалась, безжалостная, яростная и ядовитая.

Слуги Уорика, кичащиеся гербом своего господина – медведем с рогатиной, – наводнили богатые и бедные кварталы столицы дурными слухами. Пример им подал сам граф. Отважный воин, благородный рыцарь, распространяя клевету на королеву, унизил себя, сравнявшись с жалкими кумушками. Больше всего он нападал на крошку Эдуарда, не желая видеть в нем сына короля, считая его ребенком Сомерсета, человека, к которому он ревновал больше всего на свете, которого постарался поместить в самую дурную камеру Тауэра, сырую, темную и холодную.

Маргарита ждала изо дня в день вести о том, что голова Сомерсета упала с плеч или что он скончался от какой-то таинственной болезни. Она удивлялась и тому, что сама все еще жива и утром просыпается в своей постели, потому что Ричард Йорк обладал теперь безграничной властью. Маргарите оставалось одно: закрыть дверь перед графом Уориком, который со злобной радостью приезжал узнать, «как она себя чувствует». Королева чувствовала, что каждая пора его кожи источает угрозу и недоброжелательство; видеть его было свыше ее сил, и она отказалась его принимать.

Но Бог не оставил королеву Маргариту.

В одно январское утро ее разбудила спозаранку неожиданно появившаяся Элизабет. Сердце Маргариты замерло: какую еще дурную весть принесла подруга. Но юное лицо красавицы, обрамленное пшеничными косами, сияло радостью.

– Мадам! Поднимайтесь! Пойдемте скорее! Чудесная новость! Королю стало лучше!

Маргарита вскочила бледнее полотна своей рубашки.

– Что вы такое говорите?

– Король исцелился, мадам! Он узнал всех своих придворных и просит прийти вас! Это настоящее чудо!

– Да, это чудо, – произнесла Маргарита, опускаясь на колени. – Господи! Ты услышал мои молитвы!

Женщины стали истово молиться.

Несколько минут молитвы позволили Маргарите прийти в себя и сосредоточиться.

– Кто знает чудесную новость?

– Слуги опочивальни, мой муж – он сегодня на дежурстве – и я. Муж позвал меня и послал за вами.

– Бегите быстро к супругу и скажите, чтобы он не предавал новость огласке. Слышите меня? Ни за что на свете весть об исцелении короля не должна выйти за пределы замка! Никто не знает, что придумает лорд-протектор, если тотчас же узнает об этом. Я одеваюсь и спешу за вами.

Маргарита действовала так предусмотрительно, что исцеление короля оставалось секретом на протяжении двух суток. Даже охрана Виндзорского замка была в неведении.

20 января король покинул свои покои, сел на лошадь, доехал до ворот и приказал часовым отворить их. Часовые преклонили колени, словно увидели перед собой ангела, а поднявшись, разразились приветственными криками.

Под охраной гвардейцев, приставленных Уориком, король вместе с супругой проследовал до Вестминстера и вошел в палату лордов. При его неожиданном появлении лорды окаменели. Трудно описать огорчение сторонников Белой розы. Сторонники короля и колеблющиеся уже посматривали на них с подозрением, задавая друг другу вопрос: уж не было ли безумие короля мнимым? Не было ли оно выдумкой, позволяющей держать его с семейством под охраной? Глядя на Генриха, нельзя было не признать, что он в полном рассудке. Говорил он ясно и любезно, улыбался милостиво, и в каждом его движении была та непринужденная величавость, за какую так любил его простой народ. За стенами дворца лондонский люд ликовал.