Помоги проекту - поделись книгой:
[На полях: ] Я снова нашла себя. Я спокойна. Пишите смело!
Как с отоплением у Вас будет??
14 сент. 41
11 ч. вечера
Иван Сергеевич, дорогой мой, родной!
Сегодня написала Вам сумбурное письмо отчаяния. Пишу эту открытку только для того, чтобы, если письмо задержится в почте дольше, чтобы Вы знали, как больно мне, как тяжело после Вашей открытки…
Сейчас 11 ч. — я думаю особенно о Вас.
Хочу понять и Ваши мысли, и хочу, чтобы Вы поняли меня — я не могу остаться без Ваших писем. Для моего «покоя» молчание Ваше — ничего не может сделать; — напротив: я исстрадаюсь от неизвестности о Вас. Но у меня явилась мысль, что Вы просто почему-то другому не хотите писать мне больше. Неужели правда? И я утратила Вас??
Тяжело Вам? Вам трудно получать мои писанья? Мне замолчать? Да? Ну, честно?!
Писала также в письме, что о поездке я не буду больше думать — это больно Вам. Вы зачеркните все, что было у меня о встрече…
Берегитесь осенью, — ulcus опасен осенью и весной.
Как с топливом? Все это меня заботит. Пришлите портрет Ваш. Отчего же не хотите. Неужели хотите меня мучить?! Утратить Вас ужасно, теперь, когда Вы у меня ко мне же зародили веру. Но все так должно, как Вам лучше. Для себя я ничего желать не смею.
Вот это краткое содержание письма. Надеюсь, что получите скоро.
Ваше шло 3 недели!
Будьте хранимы Богом!
Ваша О. Б.
[На полях: ] В письме писала еще, что Вы так юны сердцем, и мне Вы дали грезы юности!
Прочтите мои Вам письма и увидите мое к Вам сердце!
9. VI.39 я тоже ведь молчать не стала. Не могла. Кому же надо было тогда «Анастасия — Ольга»? Ответьте скоро! И если даже это будет в последний раз, — ответьте тотчас же. Но я не верю, что Вы серьезно думаете так. Как же Вы тогда меня не знаете. Я не могу быть спокойна, не зная ничего о Вас. Я изболею душой. Пишите! Не мучьте меня! Зачем? Не _н_а_д_о_ муки…
Всю ночь сегодня не спала, а к утру… ехала в Париж.
18. IX.41
5 ч. 30
Милая, ласточка Вы поднебесная, — не знаю, какое слово может выразить Вас, — я ослеплен Вами, — солнечная Вы вся. Сами себя не знаете! Только что — письмо Ваше, — 10.IX20. Сидел, щипал виноград, — о Вас, конечно, думал. Теперь я ни о чем не думаю: «Пути» — и Вы — в «Путях». Звонок — и — в неурочный час! — _п_и_с_ь_м_о. Увидал за дверью — удлиненное… — меня пронзило сладкой дрожью, чуть не крикнул. Я не читаю — пью Ваши письма. Да что же Вы, чуткая такая к миру, почему так к себе не чутки?! Вглядитесь же в драгоценности свои! Тоже, какое у Вас Чувство! Да ведь с таким богатством Вы в искусстве — что сможете!!! Я счастлив — вижу, наконец-то побороли страхи, — будете писать! Пишите «из себя» — это основа, — а там, Ваша творческая сила нарастит на это «из себя» — что _н_у_ж_н_о. Никаких заданий выдуманных. В процессе работы узрите _п_р_е_д_м_е_т… — и он тогда уж сам потребует красок и форм. Вам, свет мой, — когда увидимся, — я расскажу _в_с_е, все, как мной что писалось, — Вам, только, открою то, чего никто никогда не узнает. Самое главное из своего возьму, самое показательное: 4–5 вещей. _Т_е_о_р_и_й_ искусства не люблю. Это — жеваная бумага. Я Вас введу в самое сердце — творческого кипения. С Вашим _о_г_н_е_м, с Вашим Сердцем… с Вашей сверхчеловеческой чуткостью, с Вашей страстной и нежно-робкой, осторожной душой — Вы дадите необычайное. Я — _в_и_ж_у. Я Вас шаг за шагом проведу по ступеням, как восходил в _с_в_о_е_м.
И Вы почувствуете, прав ли я, говоря, — что Вы овладеете собой и всем, что в Вас влагала Жизнь и — страдания, _о_п_ы_т_ сердца.
Сколько хотел бы знать о Вас! Все, все дорого мне в Вас. Я не тронул перышков… — они подшиты Вами2! — пусть так и спят в бумажной колыбельке, положенные Вами. Я смотрю на них, — на них [ведь] смотрю с нежностью, — они для меня уже _ж_и_в_ы_е, Вами тронуты, мне отданы — и святы для меня. Это не сантиментальность — не ложная чувствительность — это — _ч_у_в_с_т_в_о. Милая, как счастлив я! Милая, еще как счастлив, что спел Вам «Свете тихий», — Вы уже получили? Так я никогда, ни-кому не пел, дивлюсь, как _м_о_г_ найти в душе такую свежесть! Вы прочтете — это одно, о, если бы я прочел Вам!.. Но жалею — не оставил копии. Вы сохраните. Да, если свидимся, я словами скажу Вам бо-льше, краше, нежней… Во мне бьется сила, творящая. Я сегодня думал — тянуло! — писать вечером «Пути». Но Ваше письмо меня вскружило, — я не буду сейчас… я не могу… — зато после вдвое сумею, втрое. Ваши «Пути», Вы влились в них, мы теперь нераздельны в них. Оля ушла… — она с теми «Путями» слита… — а с новыми — не порывая связи, — Вы, Вы вольетесь в мою Дари… _в_о_з_р_о_с_ш_у_ю… Ну, я не знаю… все так трепетно во мне. Я через Вас душу-сердце Родного покажу, в Вас почувствуют Ее, Россию.
Милая, найденная сердцем, жданная сто-лько..! — Это же чудо… ну, найти жемчужину, оброненную в Океане..! — а я _н_а_ш_е_л, мне Она помогла найти, я знаю! — Святою Волей найденная, я счастлив, счастлив, что _ж_и_в_у_ Вами! ведь только Вами! В 11 ч. вечера я смотрю на Вас, — какое дивное лицо! Это _о_н_о_ — я его всегда чувствовал, угадывал, намекалось тонкотонко, когда хотел выписать — хоть тень наметить прекрасного, что в сердце, в чувствах, в глазах, в лице… — чистой _ж_е_н_щ_и_н_ы_ русской! Это — как A. M. D. — для Рыцаря… «Жил на свете рыцарь бедный…»22 Ваше письмо..! Я целую его, строки… Милая… милая… ми-лая!
Ваш Ив. Шмелев
Пишите! Сегодня я ухожу в «Пути».
Предыдущее письмо не жесткое, а — восторг и мольба!
Добавление
По существу Вашего письма не пишу: оно неописуемо для меня. Я потрясен Вашим чувством Родины. Будьте покойны, все будет так, как и не ждете, — я сердцем _з_н_а_ю. Вы Ее — любите, Ее… — Она вернется, но сейчас _т_а_м_ — Ее души нет, она еще не вошла в истерзанное бесами тело — 24 года терзали!! — О, Бог даст, мы с Вами Ее увидим… Сейчас выжигается _б_о_л_е_з_н_ь, сейчас плевелы сгорают23. Да, и _ж_е_р_т_в_а_ приносится, искупительная за окаянство! Об этом можно говорить — писать трудно.
[На полях: ] Я счастлив — что Вы поверили мне, в себя поверили. Вы будете писать! Ну, _л_е_т_и_т_е.
Вчитайтесь в «Свете тихий». Он — _н_а_ш, да?
Благодарю за… «зимние цветы»…..в теплице?
23. IX.41
6 ч. вечера
Почта
Девочка моя бесценная,
О, простите, нежней не могу найти слова, я весь взят Вами, — не слышу себя. Не могу жить без Вас. Сегодня ночью проснулся в 5 ч. — вскрикнул и обнял воздух. Все наполнено Вами, Тобой, _м_и_л_а_я. Что мне делать?! Я послал Вам семь [всяких] писем, лекарства, — скажите, какие духи Ваши, какая пудра, туалетная вода, ружь[44], карандаш?.. — все, все. Я жду Вас. — Хочу писать — и не могу, Вы все закрыли [мне]. Только с Вами могу.
Ваш Ив. Шмелев
[На полях: ] Боже, какая Вы безумица!
Я так счастлив! Болей нет. Дышу, дышу.
Любуюсь на девочку под деревом24.
23. IX.41
Дорогой, далекий, — шлю Вам привет и жду, жду Вашего письма!..Его все нет еще. Обещанного, ответного. Писала Вам в Рождество Богородицы, но не послала, оробела, уж очень вышло и много[45]… как-то очень просто. Вы ведь гений, — нельзя же забывать. Я уж и то боюсь, что часто забываюсь и гляжу на Вас уж слишком «в глаза», а не снизу вверх, как смотрят на таких как Вы. Вы не сердитесь? Я даже позволила себе забыться до… упреков Вам, до обиды. Простили? Я на Вас-писателя смотрю всегда и только «снизу вверх», а вот иногда забудешься… и так чудесно быть с Вами просто. Сию секунду принесли мне Ваш exprès25. Еще не вскрыла. Читаю…
Прочла и… как итог — прежде всего зачеркнула то, что 5 мин. тому назад еще _м_о_г_л_а_ написать… Господи, как удивительно! Чудесно! И дальше… Вы ждете? Ответа? На Ваше? Не на письмо, конечно, а на все, главное….?
Ответ прочтите в сердце! В моих муках, радостях и взлетах. В моей болезненной думе, нет не думе, а каком-то пребывании в Вас. Я не могу сказать, что думаю о Вас ежесекундно, — нет, я вся живу Вами. Постоянно. Мучительно чувствую разлуку. М. б. она необходима?..
Я люблю Вас… Какое знакомое и миллионы раз сказанное слово. И потому быть может оно все снова и снова живет и не стареет, как обмоленная икона в храме.
Я досадую на себя, что нет у меня ни слов, ни умения сказать и выразить Вам то, что мной владеет… Как это горько. Я живу Вами так ярко, что Ваша фраза: «воображение Ваше может разгореться и многому повредить» — звучит мне почти что: «учитесь властвовать собою!». Да? Неужели? Я перечитывала Ваши все письма и ужаснулась Вашему такому[46] трепетному отговариванию меня приехать. Все Ваши доводы считаться «с требованиями жизни» и в этом роде. Мне было горько. Объясните почему тогда так писали. От писем я кидалась к «Путям Небесным» и опять к письмам… Это все сегодня было…
Вы понимаете чего я в них искала? Бессознательно, конечно. Искала только Вашего expres’a.
Мне было больно, что я Вам «только для искусства», что для «броженья», что… Вы же сами так говорили.
Ах, я смеюсь от счастья навстречу солнцу. Как чудны дни, как нежно небо, как милы пташки, все, все… в… Вас!
Скажите, не «только» для искусства?
Признаться Вам еще в одном?
Я уже «где-то» знала, без слов, без имени, что все так выйдет и смутно ждала (* Не подумайте, что так вот оформленно ждала, — нет, как-то духом ждала. Это не объяснить.). Мне так понятно у Дари это «знанье». Вот и сейчас я знаю еще одно. Я знаю то, чем Вы больше всего томитесь. Нет, не скажу пока что. Это очень свято и чисто! — Безумный стих мой Вам сказал бы. Там бледной тенью скользнуло это, как дух мимозы!.. Но не пошлю. Нет, нет!
Вы как-то обещали мне рассказать о начальной искре «Путей Небесных». Расскажете?
Мне хочется писать Вам очень много. О музыке. Я писала много о музыке в Рождество Богородицы. Но сейчас я не могу. Я с трудом пером владею. Поймали птичку. Она, конечно, чуть-чуть трепещет, бьется. Ах нет, нет, все, все не то! Сил нет, слов нет, вся полна Вами. Давно, до этого письма, задолго.
В изорванных письмах Вам стояло: «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой»26. Не помню, послала ли?!
Я раньше Вас осознала то, что бессмысленно не увидеться с Вами. Я уже тогда ощущала этот ужас далека.
Я, всегда рассудочная, — больше не рассуждаю. Я вспоминаю когда-то мне самой сказанные слова, что нельзя думать и рассуждать в счастье.
Знаете ли Вы, что меня звали мужчины (в Германии) — много пришлось слышать — «Sie sind in einem Begriff gut zu verhuten — Fischauge»[47]. Один врач меня пытал даже (для психологического опыта, конечно), хоть во сне не бываю ли я иная. Думал, видимо, что имеет дело с ненормально-развитой психикой. Поил шампанским, под всяким благовидным случаем, приглашал даже и родителей моих (одна бы не пошла с ним), в танцах разжигал и т. д. и удивлялся…
В клинике я много видала. Держала себя сверх-строго. Из тех никто не знал, как я любить умела. Но и тогда… любя, сколько перенесла я горя. И сколько раз помог мне _р_а_з_у_м.
«И разумом всечасно смирять…»27 и т. д.
Я слыла за «русалку», бесчувственную, за «infantil»[48] и т. п. Иные просто решали: «es ist ein russischen Тур»[49]. При мне смолкали иногда. Однажды я оскорбилась на замолчавших, т. к. в числе их была моя помощница — девушка, — следовательно, замолчали не из-за «мужского» в разговорах.
Я прямо это им сказала. Тогда они мне объяснили, что говорили очень откровенно из их практики (он был гинеколог) и стеснялись при мне, т. к. «Sie sind so furchtbar keusch…»[50].
Довольно… Я сдержанна была. Чрезмерно иногда рассудочна.
Теперь же, — я не понимаю.
Вы не осудите, что я… принадлежа не Вам, пишу так? Мне больно упомянуть об этом, — смертельно больно. Но это надо.
Я в совести ищу ответа. У И. А. о совестном акте28 много. Я не нахожу укора.
Пока что не скажу Вам больше. Ничего.
Скажу, что Вы — такой, какого я всю жизнь искала. Искала несознанно, в молитвах, в сердце. Не ветреность это, не влюбленность, не «Анна Каренина» (не люблю эту вещь, не люблю Толстого!), не «со скуки» или от «неудовлетворенности в семейной жизни». — Нет! Но потому, что Вы — единственный. Пред Вами преклоняюсь!
Как я хочу, чтоб Вы забыли все это: «годы», «зимы цветы» и т. п.
Скажите правду, — неужели Вы давно не угадали, что во мне к Вам?
Объясните, отчего можно полюбить не видя, просто в письмах?
Я безумно, счастливо-несчастна! Я стала вдруг такой бездумной, утратила себя и все это (Ваше!!!!) «надо считаться с условиями жизни». Хочу Вас видеть! _Б_е_з_у_м_н_о_ хочу!
Это не слово «институтки» — «ужасно», «безумно». А в этом смысле одобрил бы такой подбор слова даже и И. А. (не любящий «страшных слов»)… Милый, прекрасный… любимый давно и нежно, нежно. Навсегда любимый…
За что мне такое счастье? Я только всегда боялась, что Вы именно себе «намечтали», — а я не заслужила. Оттого все и писала так.
Пишите мне все, все. Не смущайтесь.
Как мучает, что Вы больны опять. Родной мой, я только сегодня хотела спросить Вас, курите Вы или нет, и хотела просить беречься. А Вы уж и ответили… Берегитесь! Умоляю. Я, увы, сплю плохо. И чувствую себя неважно. Пройдет. Уеду скоро. Не к Вам, а в лес. К Вам не выходит. Но в сердце знаю, что увижу, приеду. Я собиралась к одним знакомым в Meudon’e29 — было бы легче для визы, — но так стесненно. Мое бы время я только с Вами делить хотела! Ну, посмотрим. Будет так, — как нужно. Бог укажет…
[На полях: ] Мне показалось вдруг, что Вы хотели бы услышать от меня словами сказанное, прямо… И я хочу того же. Хочу сказать, что _л_ю_б_л_ю_ Вас. Милый, чудный, мой! Обнимаю Вас долго, долго. Здоровы будьте! Благословляю! Ваша О.
Болею за бабушку30. Не согласна по-прежнему в оценке хирурга. Я его знаю. Он такой же мерзавец. Вы коснулись этого — я не хотела писать. Все, все я знаю, ничто мне не ново. И потому — еще ужасней.
Пишите же! Пишите скорее…
Посылаю духи мои вот здесь[51], чтобы почувствовал меня.
Поделиться книгой: