Помоги проекту - поделись книгой:
«Мороз пришел к врагам не потому, что боялся нареканий соотечественников — никто не стал бы обвинять его, он пришел по своей собственной совести. Он пришел, зная, что, не приди он сейчас, не пройдет и дня в его грядущей жизни, когда бы совесть не грызла его. Он пришел, зная, предвидя тот день, когда бы он встал перед виселицей с пятью детскими телами. Он пришел, предчувствуя те бессонные ночи, когда бы он с криком просыпался от одного и того же, в тысячный раз являющегося кошмара, картины той самой виселицы с изуродованными, раскачиваемыми ветром телами. И это не слабость».
«Мороз не мог поступить иначе. Он на всю жизнь перестал бы уважать себя, если бы не был в последний час вместе со своими учениками. Ведь он понимал, что это его воспитание сказалось в том, что ребята не смогли смириться с хамством, унижением, поруганием человеческой личности и захотели действовать, мстить... Он просил их не делать этого, видя, что силы неравны, но раз это уже случилось — он не смог отказаться от самого себя, от своих убеждений, привитых детям».
«Самым строгим судьей этого поступка может быть сам Мороз. Он и в жизни судил себя строже всех, а не соверши он этот поступок, он со стороны других, может быть, был бы прав, но сам себе он не простил бы этого никогда. Всю жизнь свою уча детей гуманности, он и смертью своей дал прекрасный урок ее».
«Мороз понимал, что он должен быть там, со своими ребятами, которые терпят пытки и мучения. Если бы он не пошел сам в лапы к немцам, его бы всю жизнь пытала прежде всего совесть. Хотя он и не знал, что ученики готовят убийство полицая, но он понимал, что это он воспитал ребят такими и должен быть с ними. Мороз пошел, потому что он понял горе матерей, понадеявшихся на учителя. Он пошел, потому что так диктовала ему совесть, так он считал нужным. Мороз совершил подвиг человечности, он остался верен своему делу, своим ребятам. «Надо, чтобы в человеке что-то было...» А в Морозе была душа, воспринимавшая чужую боль, как свою.
Эти знакомые строки Некрасова можно отнести и к делу учителя Алеся Ивановича Мороза. Его дело дало свои результаты, он очеловечил мальчишек, которые стали героями. Добрые семена, посаженные Морозом, проросли».
В первый год изучения романа «Преступление и наказание» в школе на городской контрольной работе учащимся девятых классов многих московских школ среди других была предложена тема: «Что толкнуло Родиона Раскольникова на преступление?»
Как же ответили девятиклассники?
Прежде всего следует сказать, что в отдельных сочинениях герой романа оправдывался.
«С большим сожалением я отношусь к судьбе Раскольникова. Мне очень жалко этого человека, я не считаю его истинным, настоящим убийцей. Ведь он убил старуху не ради личной выгоды, а ради счастья других. Это-то я и ценю в нем».
«Раскольников старается улучшить жизнь «обиженных и угнетенных». Он идет ради них на преступление. И поэтому Раскольников оправдан автором и читателем».
«Он не может допустить, чтобы старуха-процентщица жила. Раскольников выступает здесь как мститель за поруганное и обездоленное человечество, за унижение и страдание Сони, за всех, кто доведен до предела унижения, нравственных унижений и материальной нищеты».
Вообще же мысль о том, что к преступлению Раскольникова привели прежде всего и даже только гуманные побуждения («Раскольников задался целью облегчить жизнь и страдания близких ему людей», «Раскольников любит людей и готов всем пожертвовать ради них», «Раскольников желает сделать добро и поэтому идет на зло»), довольно часто повторяется в сочинениях девятиклассников.
Большинство учащихся, называя причины, толкнувшие Раскольникова на преступление, говорили и о трагедии человека, которому пойти некуда, и о теории Раскольникова, разрешающей пролитие крови по совести. Однако в сочинениях учащихся даже тех школ, где работы были написаны лучше всего, проявилась некоторая односторонность в трактовке романа. Ученики этих школ хорошо и обстоятельно говорили о социальной несправедливости, изображенной в романе, о непосильной жизни и страданиях униженных и оскорбленных, о человеческом бесправии, об отзывчивости Раскольникова на чужую боль. Но намного меньше, нередко скороговоркой, о тех антисоциальных выводах, которые сделал Раскольников из наблюдений над картинами человеческих страданий, об его антигуманной теории, согласно которой люди разделяются на два разряда, о бесчеловечности, эгоистическом самоутверждении за счет других.
Потрясенный беспросветным, вселенским бесправием, каждодневным оскорблением униженных, раздавленных, поруганных, Раскольников испытывает ужас при мысли, что, может быть, и он всего лишь «тварь дрожащая» и что навсегда останется он среди униженных и оскорбленных. А в возможность коренного переустройства жизни он не верит. И он решает любой ценой прорваться к тем, кто «властелин», кто «право имеет», обрести свободу и власть, «...а, главное власть! Над всей дрожащей тварью и над всем муравейником!».
«Нет, мне жизнь однажды дается, и никогда ее больше не будет: я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше уж не жить» — вот где первопричина преступления Раскольникова.
Но, остро воспринимающий страдания других, ненавидящий лужиных и свидригайловых, болезненно реагирующий на человеческую боль, Раскольников ищет в своей душе нравственное оправдание, разрешение и благословение гуманной совести. Встать «над всем муравейником», преступить, но при этом не преступая «вопросы гражданина и человека», пролить кровь, но «кровь по совести».
Читая стихи Некрасова, мы видели, что нерв его поэзии — несговорчивая, неуемная совесть. И когда лира поэта издавала всего лишь неверный звук, он публично каялся. Роман Достоевского о человеке, пытающемся уговорить, усыпить свою совесть, человеке, не раскаявшемся даже тогда, когда он совершил преступление («Преступление? Какое преступление?»). Но, изображая такого героя, Достоевский утверждает неразрывность подлинной человечности и истинной совестливости.
Человек не может не быть свободным, нельзя отнимать у него великое право — право быть человеком и жить по-человечески — в этом у писателя нет сомнений. Но его пугает опасность своеволия и вседозволенности. С одной стороны, человек, которому уже некуда больше пойти. С другой — настоящий властелин, кому все разрешается. Некуда или все — такова трагическая альтернатива романа. Страшно, когда человеку некуда пойти, и страшно, когда он может пойти, куда только захочет. Ужасно, когда человеку ничего не позволено, но ужасно и когда все дозволено. Ибо вседозволенность неминуемо приведет к аморализму и распаду всех человеческих связей. И нам близки идеи писателя, утверждавшего, что право быть человеком несовместимо с правом встать над людьми, что свобода не во вседозволенности, что есть предел нравственно возможного.
Роман убеждает читателя, насколько бесчеловечно осуществление своих притязаний за счет других людей, противопоставление своего счастья — всеобщему счастью. Бесчеловечно, потому что за преступление Раскольникова расплачиваются другие. Бесчеловечно, потому что преступление ведет к разрушению личности самого преступающего.
Нравственные уроки эти важны и для нашей жизни. В этом, в частности, легко убедиться, обратившись к произведениям современной литературы.
Закончив изучение романа Достоевского, мы обратились к повести Василя Быкова «Сотников».
Говоря о Рыбаке, прослеживая шаг за шагом, как приходит он к предательству, девятиклассники особо выделили то обстоятельство, что Рыбак, по натуре своей не подлец, стремясь сохранить свою жизнь любой ценой, все время пытается обмануть себя, успокоить свою совесть.
«Попав в плен, Рыбак уже не думал ни о Сотникове, ни о женщине, которая их укрыла, а только о спасении своей жизни любыми путями. Он начинает выкручиваться перед следователем, хочет даже во всем обвинить старосту. У Рыбака возникает страшная, нечеловеческая мысль, что хорошо бы, если бы Сотников умер, тогда ему одному легче было бы выкрутиться. Рыбак старается остаться в живых, думая, что он уже потом отомстит и за Сотникова, и за Демчиху. Когда он соглашается стать полицаем, то этим старается оправдать себя, он сам себя обманывает».
«На допросе ему кажется, что он хитрит, обманывает Портнова. Но на самом деле он обманывает себя. Рыбак говорит следователю сведения об отряде, считая, что в данный момент это все второстепенно: потом он все искупит, за все отплатит врагу. Но один шаг за другим, и он становится на путь предательства, в то же время оправдывая себя».
«Рыбак цепляется за жизнь любыми способами. Лишь бы жить! Чтобы сохранить свою свободу, он жертвует другими, идет на подлость, успокаивая себя тем, что он будет «хорошим» полицаем, что он «ничего плохого он себе не позволит». «Разве он враг своим?» — рассуждает Рыбак, тем самым обманывая себя».
«В повести не раз упоминается о машине фашизма. Идя на предательство, Рыбак думал: «Может, куда разумнее будет подобраться со стороны и сунуть ей меж колес какую-нибудь рогатину. Пусть напорется да забуксует, дав тем возможность потихоньку смыться к своим». Сотников спорит с ним: «Или ты будешь служить ей, или она тебя сотрет в порошок». И случилось так, как говорил Сотников».
Мне представляется оправданием то выражение, которое, перефразируя Достоевского, употребила одна из учениц: «Рыбак разрешил себе «предательство по совести», считая, что предает тех, кто остался в отряде, ради борьбы, ради дела, а на самом деле ради себя, ради того, чтобы существовать».
Быков показывает беспощадность логики преступления, предательства: именно он, Рыбак, должен будет повесить Сотникова, пусть даже, как об этом потом напишет сам автор в одной из статей, «не желая того, — переживая».
В итоге даже сам Рыбак увидит все, как оно есть: «возврата к прежнему теперь уже не было — он погибал всерьез, насовсем и самым неожиданным образом», «Теперь он всем и повсюду враг. И, видно, самому себе тоже».
И первопричину этого падения четко определяет Сотников: «Рыбак был неплохим партизаном, наверное, считался опытным старшиной в армии, но как человек и гражданин, безусловно, недобрал чего-то. Впрочем, он решил выжить любой ценой — в этом все дело».
Сам же Сотников сумел до конца остаться человеком и гражданином.
«Сотников в первую очередь думает о других: «И он напряженно думал, придавленный тяжестью вины, лежавшей на нем двойным грузом, — и за Рыбака, и за Демчиху. Сотников не ищет никакой лазейки, не хочет идти ни на какую сделку со своей совестью. «Сволочи!» — единственное, что он может сказать следователю. Старосту, которого хотел убить, Сотников встречает в тюрьме. Он будет повешен за то, что ничего не сообщил о Рыбаке и Сотникове. И Сотников, полуживой, за несколько часов до смерти, страдает из-за того, что чуть не убил честного человека».
«Сотников, как только попал в плен, понял, что ему отсюда уже не выбраться. И он хочет сделать что-либо для людей: спасти их, если удастся, приняв всю вину на себя, и сделать свою смерть не бесполезной. И «если что-либо еще и заботило его в жизни, так это последние его обязанности по отношению к людям, волею судьбы или случая оказавшимся теперь рядом. Он понял, что не вправе погибнуть прежде, чем определит свои с ними отношения, ибо эти отношения, видно, станут последним проявлением его «я» перед тем, как оно навсегда исчезнет».
И один из источников его духовной стойкости, считают девятиклассники, в его правдивости перед самим собой, нравственной беспощадности к самому себе.
«То, что он заранее готовился к самому худшему, не тешил себя иллюзиями, не надеялся на спасение, тоже помогло ему, поэтому приговор не явился для него таким ударом, как для Рыбака».
«В детстве у него был случай, когда он взял отцовский маузер, который ему строго запрещали брать. Его попросила мать, чтобы он рассказал все отцу. Отцу он рассказал, умолчав о том, что его попросила сделать это мать. Потом мальчик мучился тем, что не сказал отцу всю правду. «Это был урок на всю жизнь. И он ни разу больше не солгал ни отцу, ни кому другому, за все держал ответ, глядя людям в глаза». Сотников не мог пойти ни на какой компромисс со своей совестью. Попав в плен, он только боялся физически не выдержать пыток, единственным его желанием было с чистой совестью, с достоинством принять смерть».
И здесь вернемся еще раз к сочинениям девятиклассников о романе «Преступление и наказание». Даже те ученики, которые говорили о ложности идей Раскольникова, об индивидуалистическом характере его бунта, все же в объяснении причин преступления видели обстоятельства, если и не снимающие полностью вину с героя романа, то во всяком случае смягчающие ее, более того, даже освобождающие от личной ответственности.
Раскольников — «жертва тех безысходных тупиков, в которые попадают люди, задавленные бедностью», его преступление «объясняется только уродливым устройством общества», «преступен не человек, а строй, толкнувший на преступление» — так думают многие.
Зная об этой особенности восприятия романа, я и стремился на уроках показать, что, раскрывая в романе страшный мир, изображая человека, которому некуда пойти, говоря о страданиях безграничных, Достоевский убежден, что нет таких причин и обстоятельств, которые могли бы оправдать бесчеловечность идей и поступков, снять с человека нравственную ответственность, что среда не лишает человека нравственной свободы.
Теперь, прочитав повесть Быкова, ученики сами об этом говорили:
«Перед нами прошли два человека, два характера. Оба они одного возраста, оба попали в одинаковое положение при одинаковых обстоятельствах, но они находят разные выходы из него: Сотников выбирает смерть, Рыбак — путь предательства. Сотников остается верен себе. Рыбак изменяет всему тому, чему его учили с детства, тому, за что он дрался с начала войны. Не правда ли, странно звучит это? Но здесь нет ничего странного: ведь дело не в обстоятельствах, а в самой сути человеческой».
В «Сотникове» утверждается величие совести коммуниста, в основе которой высокая идея, ставшая личным и кровным убеждением, а потому определяющая смысл жизни. И вместе с тем в повести показана причина падения человека: она в «душевной всеядности», «несформированности его нравственности». (Здесь и далее я цитирую статью Быкова в «Вопросах литературы».) «Конечно, современный читатель не стоит перед таким выбором, но судьба Рыбака, может быть, заставит его задуматься над тем, как опасны сделки с собственной совестью и к чему они могут привести человека».
Читая повести Быкова, мы еще и еще раз убеждаемся, что компромисс с совестью всегда связан с отступлением от идей и идеалов.
На следующем уроке мы обращаемся к повести Валентина Распутина «Живи и помни».
Андрей Гуськов, дезертировавший с фронта и теперь скрывающийся около родной деревни, в тайге, перед этим три года воевал не лучше, но и не хуже других. Что же могло привести его к нравственному падению? Почему солдат, три года честно воевавший, стал дезертиром? Отвечая на этот вопрос, девятиклассники говорили, как шаг за шагом показывает Распутин логику постепенного, но последовательного падения человека, преступившего незыблемые нравственные принципы, как шаг за шагом сдает позиции его сговорчивая, уступчивая совесть.
«Распутин ведет своего героя все время вниз, как будто его затягивает преступная трясина: сначала просто злость на то, что не дали отпуск; потом решение съездить самовольно, управиться за день-два и вернуться; не уложившись в намеченный срок, он оставляет мысль о возвращении на фронт; паразитом живет у глухонемой Татьяны, платит ей черной неблагодарностью; наконец, возвращается домой и, вовлекая в свое преступление Настену, становится причастным к ее смерти».
«Раскольников идет убивать, вооружившись своей теорией-идеей, разрешающей «кровь по совести». Гуськов также, совершив такой страшный шаг, ищет себе заступы, оправдания, пытается еще за что-то зацепиться, спасти себя. «Это все война, все она, — снова принялся он оправдываться и заклинать. — Мало ей убитых, покалеченных, ей еще понадобились такие, как я. Откуда она свалилась — на всех сразу! — страшная, страшная кара. И меня, меня туда же, в это пекло, — и не на месяц не на два — на годы. Где было взяться мочи, чтобы выносить ее дальше? Сколько мог, я дюжил, я ж не сразу, я принес свою пользу. Почему меня надо равнять с другими, с заклятыми, кто с вреда начал и вредом же кончил? Почему нам уготовлено одинаковое наказание? Им даже легче, у них хоть душа не мается... Я же не власовец какой-нибудь, что против своих двинулся, я от смерти отступил. Неужто не зачтется?!» Гуськов ищет оправдания, обманывает сам себя, скрывает, причем от себя, истинную суть своего антигражданственного, античеловеческого преступления».
«Гуськов не мог простить людям, живущим открытой, честной жизнью, свои обиды; он ненавидел людей и тянулся к ним одновременно. Однажды Гуськов отправился в дальнюю деревню, где его не знали. Но, подойдя к деревне, он вспомнил, что сегодня праздник, люди с того берега веселятся сегодня. И страшная ненависть к людям обожгла его. В человеке проснулся зверь, проснулся, чтобы не засыпать больше».
И очень четко определяют ученики первопричину дезертирства, то, с чего началось преступление Андрея Гуськова.
«Его приход, а точнее, побег с фронта приносит страдания и ему, и его близким. Почему? Потому, что он преступил через свою совесть, через интересы своей Родины, через товарищество, через долг Он посчитал себя выше, достойнее тех миллионов солдат, которые проливали в то время кровь на фронтах и так же, как и он, мечтали о возвращении домой, о жене, о детях. Но имели ли они на это право? Ведь шла война, кровопролитная война за Родину, а это значит и за дом, жену, детей. Те миллионы посчитали — нет, а он, Андрей Гуськов, посчитал, что он вправе, и самовольно устроил себе отпуск, а это не могло остаться без последствий».
«Приказ: на фронт. Но Гуськов еще раньше сказал себе: «Все. Теперь пусть воюют другие». И поехал домой, тайком, сознавая, что нет ему места среди людей». В нем победил эгоизм. Ведь если бы каждый солдат сказал себе, так же, как он, что было бы тогда? Ему хотелось домой, он боялся, он устал. Но ведь все устали, всем хотелось домой. Но ведь потому-то и спасли свои дома люди, что их не было дома. А Гуськов не хотел знать ничего, кроме своих желаний. И в результате: «Живые там, он — здесь», — говорит о нем Настена, Он уже не живой, он не полностью человек. Даже по-волчьи выть научился».
Андрей Гуськов сбежал с этой единственной дороги, которая вела к дому. Он хотел выбрать путь, что покороче. Но окольная дорога оказалась не то что дальней. Она не к дому, к пропасти привела. И расплачиваются за все отец Андрея, жена его и его так и не родившийся ребенок. И сам Гуськов, тем, что перестал он быть человеком.
Но почему Настена, жившая, как и все, верой в победу и работой для победы, помогает скрываться своему мужу-дезертиру?
«После их встреч, когда Андрей угрожает ей, она одной фразой разбивает его страх: «Да разве не жена я тебе?» Вместе, так уж до конца».
«Но что делать с безудержной женской любовью, которая, однажды вспыхнув в сердце, никогда не потухнет, которая еще подогрета тремя годами мучительного ожидания мужа и восемью годами страстного желания материнства, тоски по материнству?»
«С детства Настена не видела счастья, но она ждала его, счастье чудилось ей везде. Не обрела его Настена и в замужестве. Вся беда была в бездетности. «Бездетность и заставила Настену терпеть все». Виноватой в своем доме Настена считала себя. Нередко Андрей поднимал на жену руку, но Настена сносила все. Последний год перед войной они прожили иначе. Но началась война, ушел Андрей, а Настене осталось только ждать и терпеть все. Зла на него она не держала, жила в ту тяжелую пору лишь мыслями о муже, была у нее единственная надежда: «Лишь бы вернулся Андрей». И Андрей вернулся. Но пришел он не той дорогой, какой ожидала она его. Вернулся муж, и принимать его надо было таким, каков он есть. Да она и не мыслила иначе. Настена считает виноватой себя: «Если бы не я — этого, может, не случилось бы». Настена не могла предать его теперь, предать человека, который — думалось ей — из-за нее одной совершил преступление».
«Настена провожала мужа, плакала, получала письма с фронта и ждала, ждала, ждала... Она работала, не покладая рук. Горе и накипевшую злость оставляла она в поле или вязанке дров, а в мыслях одно: «Лишь бы вернулся Андрей...» «Этим она и жила, пока тянулась война, этим и дышала в то страшное время, когда никто не знает, что будет завтра». Она ждала его какой бы он ни пришел: хромой, глухой, искалеченный, но лишь бы пришел. И Настена вспоминает часы, дни, минуты счастья. Возвращение Андрея она воспринимает не иначе как исполнение самого заветного желания. Ради его исполнения она готова на все: идти к нему в пургу, в мороз, по хрупкому льду, не есть самой, а отнести Андрею, даже встать против воли свекра и свекрови, а главное — молчать...
«У Настены нет другого пути. Отказаться, не принять Андрея — это значит перечеркнуть самое себя. Самое главное, что ее толкает в лес, — это любовь к мужу, светлая, безграничная, щедрая. «Если ты над собой что доспеешь, я тоже решусь, так и знай», — в отчаянии говорит Настена Андрею, и видя, как он самоистязается. «Давай вместе. Раз ты там виноват, то и я с тобой виноватая. Вместе будем отвечать. Если бы не я — этого, может, и не случилось бы... Я с тобой была — неужели ты не видел? Где ты, там и я», — убеждает Настена Андрея. Как Достоевский в романе, так и Распутин в повести показывает подвиг женского самопожертвования, женской самоотверженности».
«Настена не может бросить Андрея одного в беде, она понимает, что «не вынести Андрею этой вины, ясно, что не вынести, не зажить, не заживить никакими днями». Так как же теперь от него отказаться? Настена говорит Андрею: «Надо быть вместе, когда плохо — вот для чего люди сходятся». По-моему, эти слова могла бы сказать Соня Раскольникову».
«Потом Настена пытается вернуть Андрея к нормальной жизни, уговаривает его повиниться. «А я за тобой куда хочешь пойду, на любую каторгу». Снова вспоминаешь разговор Сони и Раскольникова. Вообще Настена во многом походила на Соню Мармеладову: то же стремление к справедливости, та же доброта и самопожертвование ради других».
Конечно, мы сказали и о том, что разъединяет Соню с ее Евангелием и ее кротостью и Настену, столь различных по взглядам на мир и по ощущению своего места в мире. И вместе с тем — о тех непреходящих нравственных ценностях, которые поэтизировал Достоевский в Соне Мармеладовой и которые так близки и дороги нам. Читаю на уроке авторский комментарий Валентина Распутина к образу Настены: «Ее прототип — представление о русской женщине, какой она была и какую хочется знать не только по воспоминаниям, — женщине доброй, преданной, самоотверженной и готовой к самопожертвованию. О женщине, которая по своему пониманию жизни не сможет сказать: ты виноват, а я нет — в которой это сознание вины за другого, как своей собственной, существует постоянно».
Почему же покончила Настена жизнь самоубийством?
«За это, словно чужое, украденное счастье (да счастье ли) ей приходилось расплачиваться на этом берегу Ангары. Тяжелая это была плата. Война все ближе и ближе подходила к концу. Вернулся в Атамановку первый фронтовик, Максим Волгожин. За все томительные годы войны это был первый настоящий праздник. В Атамановке все понимали: война заканчивается. Эта общая радость собрала всю деревню в доме Волгожиных. Пришла сюда и Настена. Но теперь она чувствовала себя здесь чужой. «Она не могла ни говорить, ни плакать, ни петь вместе со всеми — как никогда раньше. Настена поняла здесь, что ничего этого нельзя: не имеет права». Настена чужая на этом горьком празднике, где радость пополам со слезами. Она, как никогда ясно вдруг поняла: здесь она посторонняя».
«Кончилась война. Наверное, трудно представить безграничную радость тех, кто дожил до этого дня. В деревне волнение, несмолкаемые крики, а вот Настена чуждается людей и уходит к себе и сидит в забытье. «Что-то удерживало, наговаривало, что это не ее день, не ее победа, что она к победе никакого отношения не имеет».
И вновь вспомнили Достоевского: ведь самое страшное для Настены в том, что она, воспользуемся словами из «Преступления и наказания», точно ножницами отрезала себя от всех и всего. А что может быть страшнее?
«Остался один страх и стыд. «Стыдно, почему так истошно стыдно и перед Андреем, и перед людьми, и перед собой? Где набрала она вины для такого стыда?»
И опять обратились к «Преступлению и наказанию»: «Ну как же, как же без человека-то прожить?».
«В конце повести Настена лишает себя жизни. Что это? Страх разоблачения или понимание своей неоплатной вины перед людьми? По-моему, второе. Она смогла стать сильнее Андрея и сама наказать себя, хотя разве она не была наказана всеми мучениями, выпавшими на ее долю?»
«Гуськов не хочет отзываться на их (односельчан) слезы и радости, а Настена «не смеет». Он быстро приспосабливается к одинокой жизни: да, его по-прежнему тянет к людям, к человеческому жилищу, но уже не как равного к равным, а как тянет иногда лесного зверя к теплому дому. А Настена не может жить отдельно от людей. Она действительно воплощение совести и душевной чистоты. Настена, а не Андрей понимает всю чудовищность и безысходность положения; мысли, которые должны были бы прийти к Андрею, терзают его жену: «Можно... вместе любой позор, но можно ли обмануть... весь мир разом?.. Не слишком ли большой принимает грех? — больше себя самого, больше всей остальной жизни, которой пришлось бы его замаливать». Этот грех, эта вынужденная ложь точат ее, опустошают, убивают ее душу — душу Настены, которая «больше всего на свете боялась душой остыть». Настена не может, не в состоянии жить против всего мира, сознавая свою неправоту, в разладе с самой собой. Невозможность для человека самообмана, жизни без совести, одиночества, вечной ненависти доказывает гибель Настены».
Заканчивая размышления о повести Распутина, я спросил в классе, в чем смысл заглавия ее — «Живи и помни». Девятиклассники хорошо поняли, что смысл заглавия неоднозначен, многослоен, многомерен.
Живи и помни. Это обращение к Андрею Гуськову.
«Живи и помни, Андрей Гуськов, ты больше не человек, живи и бойся всех, теперь ты враг всем людям и будешь им навсегда».
«Живи и помни, что там, на фронте, лицом к лицу со смертью остались твои товарищи, которые любили жизнь и хотели жить не меньше, чем ты. Именно потому они остались там, а ты волком воешь здесь. Живи и помни, что трус ты и предатель и что никогда не искупить тебе ту страшную вину, которую ты сам на себя взвалил.
Живи и помни. Это обращение и к читателю, к нам».
«Сложен человеческий характер, сложна жизнь, но нет счастья, если обманываешь людей, обманываешь Родину».
«Человеку необходимо помнить о том, что он человек, гражданин».
«Это призыв автора к нам, к его современным читателям. Он призывает нас помнить о том, что преступление совершают не только преступники; лишь тот, кто постоянно себя контролирует, лишь тот, кто не дает себе сойти со своей дороги, потому что на ней трудно, остается человеком. Заданности в человеческой жизни не существует, за каждый поступок человек отвечает сам, потому что сам его совершает».
Г. Бакланов в статье об «Обелиске», говоря о том, что проблема выбора, стоящая в повести, проблема оценки событий волнует людей и сегодня, напомнил слова Фучика: «Обязанность быть человеком не кончится вместе с теперешней войной, и для выполнения этой обязанности потребуется героическое сердце, пока все люди не станут людьми».
Но что значит быть человеком не перед лицом смерти, а перед лицом повседневной жизни?
Здесь особенно важны для нас уроки Чехова.
В нравственно-эстетическом мире Чехова два полюса. С одной стороны — человек, которому нужен «весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа», человек, открытый всем влияниям жизни; «честные, свободные» люди, видевшие и слышащие тех, которые страдают, одаренные «талантом человеческим» — «тонким, великолепным чутьем к боли вообще». С другой стороны — человек в футляре, стремление отгородиться от жизни и запрятаться в футляр, который «защитил бы от внешних влияний», нежелание видеть и слышать, «что есть несчастные», «счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай», жизнь в футляре, будь то беликовская комната со всегда закрытыми ставнями или дом Туркиных с распахнутыми в сад окнами, одиночество Чимши-Гималайского в своей усадьбе со своим крыжовником или многолюдье гостиной Ольги Ивановны Дымовой.
При этом нужно подчеркнуть вот что. До сих пор пошлость часто воспринимают как синоним необразованности, бескультурья в узком смысле этого слова. Чехов же, по словам Горького, умел «найти плесень пошлости даже там, где с первого взгляда, казалось, все устроено очень хорошо, удобно, даже — с блеском».
«Живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт», «проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин», «неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном» — это футляр.
Но и вечеринки у Ольги Ивановны Дымовой, на которых «хозяйка и гости не играли в карты и не танцевали, а развлекали себя разными художествами», читали, пели, рисовали, «говорили и спорили о литературе, театре и живописи» — это тоже футляр, ибо за всем этим — равнодушие к людям, презрение к «простому», «обыкновенному» человеку, по сути своей все та же «куцая, бескрылая жизнь».
Ни профессия, ни место службы, ни образование сами по себе не гарантируют от пошлости. Более того, пошлость интеллигентная, утонченная особо опасна. Сегодня это напомнить, а может быть, кому-то и открыть особо важно (поэтому я считал необходимым на уроке подробно остановиться на «Попрыгунье»).
Чехову дороги и близки те герои его произведений, которые воспринимают футлярность как проклятье, как трагедию«(для них футляр оборачивается тюрьмой или сумасшедшим домом то в самом прямом, то в переносном смысле этих слов: и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме, или в арестантских ротах!)», стремятся уйти, сбежать, вырваться из ненавистной футлярной жизни, как Рагин, рвущийся из палаты № 6, как Иван Иванович Чимша-Гималайский, всей душой осознавший, что «больше так жить невозможно», как Гуров и Анна Сергеевна, мучительно думающие, «как освободиться от этих невыносимых пут», как Надя Шумина, сумевшая бросить и дом, и жениха, и «всю праздную, бессмысленную жизнь».
Любимые герои Чехова — люди, умеющие держать ответ перед беспощадной совестью. Помните, в «Палате № 6»: «Как могло случиться, что в продолжение больше чем двадцати лет он не знал и не хотел знать этого? Он не знал, не имел понятия о боли, значит, он не виноват, но совесть, такая же несговорчивая и грубая, как Никита, заставила его похолодеть от затылка до пят».
И с горечью думает писатель о милых, симпатичных, интеллигентных людях, которые смиряются, покоряются, подчиняются, терпят. «Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же...» (чтобы строки эти звучали «во весь голос», напоминаю на уроке, что читали Тургенева — автора «Накануне», «Отцов и детей», «Порога» — произведений о непокорных, неподчинившихся, Щедрина — автора «Премудрого пескаря», писателя, заклеймившего трусость, приспособленчество, холуйство).
Закончив уроки, посвященные творчеству Чехова, мы обратились к повести Юрия Трифонова «Обмен».
«В июле мать Дмитрия Ксения Федоровна тяжело заболела, и ее отвезли в Боткинскую, где она пролежала двенадцать дней с подозрением на самое худшее. В сентябре сделали операцию, худшее подтвердилось, но Ксения Федоровна, считавшая, что у нее язвенная болезнь, почувствовала улучшение, стала вскоре ходить, и в октябре ее отправили домой, пополневшую и твердо уверенную в том, что дело идет на поправку. Вот именно тогда, когда Ксения Федоровна вернулась из больницы, жена Дмитриева затеяла обмен: решила срочно съезжаться со свекровью, жившей одиноко в хорошей двадцатиметровой комнате на Профсоюзной улице».
Так начинается повесть, и на последующих ее страницах и рассказывается об этом обмене. Но все поняли: главное в повести не этот обмен, а другой.
«Не обмен квартирами в центре внимания, а обмен души человека. Доброта, чуткость, честность, совесть, нежелание кривить душой меняются на бездушие, пошлость, равнодушие к чужой боли, бессердечность».
«Постепенно происходит обмен человечности на пошлость, интеллигентности — на мещанство. И оказывается, что жизнь не сложилась, потому что человек обменял, а вернее, разменял главное в своей жизни на мелочи, дрязги, пустяки».
«Люди меняют любовь на непонимание, на равнодушие, свои лучшие человеческие чувства и качества на нечто ложное и поддельное».
Поделиться книгой: