Помоги проекту - поделись книгой:
Я успел предупредить его об особенности своей анатомии, а он, усмехнувшись, произнес слово «Гипоспадия» и добавил.
— Это лечится хирургическим путем… Не хотите, кстати, сделать эту операцию у нас?
— Нет, спасибо, мне и так нормально живется.
— Ну хорошо, — и ввел шприц.
Снова боль обожгла тело и разлилась по нижним конечностям расплавленной магмой.
— Тише, пациент, лижите, не дергайтесь, — скомандовала тоненьким голоском медсестра.
Я приподнял голову и увидел сосредоточенное лицо доктора. Он старался. Правда старался. Хотя при первом взгляде на него я подумал, «Слишком наглый». Да и обстановка в операционной что-то не настраивала на положительные волны. Есть окна — а значит, мороз может проникнуть через щели. Есть даже короткий тюль, собирающий пыль. Операционный стол со всем оборудованием видал виды. Нет ни мониторов, ни современных аппаратов, которые были в предыдущей больнице.
Зато сейчас я видел не монитор со своими внутренностями, а сосредоточенные глаза врача, который боролся за мое благополучие. И тот же блеск, которым одарила меня доктор Фенимонд. Порой эта сосредоточенность и блеск важнее аппаратуры.
— Почти достал, — сообщил доктор Шахтарджин, — не дергайтесь. Спокойней.
Перед глазами резко заплясали звезды, будто сам космос снизошел в операционную. Отблески некогда колоссальных галактических систем плавали в темной материи, вспыхивая то там, то здесь.
Я зажмурился от таких резких перемен. Боль по-прежнему жгла тело. Но видения не отступали. И вот уже медсестра предстала обнаженной девой и внимательно наблюдала за уровнем физраствора в трубке. А рядом пыжился в таком же обличии доктор Шахтарджин. Их рога переплетались с нимбами над головами, десятки рук сотворяли танец вечности, а глаза перетекали с лиц на животы и обратно.
Я снова зажмурился и на миг показалось, что отключился.
Но вот уже Шахтарджин говорит: «Готово». И я чувствую облегчение, потому что слышу, как в подставленную утку падает мой нерадивый стенд-катетер.
— Одевайтесь, — произносит медсестра.
Открываю глаза и, забывая о видениях, начинаю вытирать промежность салфетками.
— Камень должен сам выйти, — слышу голос врача и поворачиваюсь к нему.
— Что?
— Камень когда выйдет, позовете меня.
— А если не выйдет?
— Тогда уже будем резать. Но он точно выйдет. Может не сегодня, так завтра. И учтите, что пару раз будут выходить сгустки крови.
— К этому я привык… Ладно, спасибо. Подождем камень.
Через пару часов эта мелкая «забияка» в половину сантиметра диаметром выскочила сама, когда я был в туалете. Звук струи на мгновение прервался звоном ударившегося камня о дно унитаза.
И я с облегчением улыбнулся.
А вернувшись в свою палату, обнаружил, что ко мне подселили толстенного мужика.
Познакомились. Вежливо поговорили о «проклятых камнях в почках». Но новенький сосед не унимался. Видимо, темы для беседы накопились и появились «свободные уши». Но я ими быть не хотел. И пошел отдыхать в коридоры клиники. Где обнаружил весьма удобный холл на втором этаже и небольшой музей имени прославленного хирурга. Новостью о камне решил поделиться в письменной форме с родными. А затем сел в одиночестве и блаженстве на диван и расслабился.
Через пару дней Эдмунд Розенберг, выписанный из клиники, уже брел по тротуару, к автобусной остановке.
Перед выходом он попрощался с доктором Шахтарджином. И, несмотря на разность восприятия мира, свойственную всем людям, они пожали друг другу руки — пациент и врач.
Розенберг шел по хрустящему белоснежному снегу. Стояла середина января, и такой же ослепительный снег падал с серого неба.
Снег падал на запрокинутое лицо Эдмунда Розенберга. Снежинки таяли на теплой коже.
Поделиться книгой: