Помоги проекту - поделись книгой:
Я вытащил историю болезни и дополнил ее кратким пересказом своих болевых ощущений.
— О, доктор Шахтарджин, это как раз по вашему профилю.
Она передала мои документы молодому врачу. Тот молча взглянул на снимки и КТ, затем спросил.
— Операция когда была?
— В конце октября.
Он прикинул.
— Это вы три месяца уже с катетером ходите?
Я кивнул.
— Вы серьезно? — усмехнулся доктор.
Я снова кивнул.
— Я готов лечь прям сегодня.
— Это вы не торопитесь. Сначала несколько анализов и нужен снимок КТ новый. Вы же платно к нам пришли? — уточнил врач.
— Да.
— Тогда вам минимум пять дней надо будет полежать у нас. Операцию я сам проведу. Как только все анализы сдадите, приезжайте с вещами.
Затем он ушел, а медсестра сделала предварительный подсчет.
Анализы заняли еще неделю, и семнадцатого января, в самый снежный день месяца, я приехал на вторую операцию.
VIII
Увидев в первый раз снимок КТ пациента Розенберга, я был удивлен… да нет, скорее тут уместнее слово шок. Давно в практике такого не было. Как правило, люди со стенд-катетером, «задерживающимся» в организме на такой длительный срок, заканчивают в приемном покое с экстренной операцией.
Но судя по внешнему состоянию пациента, он даже свыкся с инородным телом внутри. Надо было сделать несколько анализов и проверить, насколько сильно катетер покрылся солевыми отложениями.
Помня интерновскую практику, я сделал выводы, что повторный опыт оперирования для Розенберга будет столь же неприятным, что и первый. Ведь при достаточно плотных солевых отложениях изъять стенд можно будет только, сделав надрез… А там уже не местный наркоз, а полноценная анестезия, вскрытие брюшной в нижней трети, ковыряние во внутренностях, кровь, металл и прочие «прелести» подобных операций.
Это я еще молчу про странные и порой до смешного нелепые позы, которые мы просим — заставляем — принять пациентов.
Камасутра, кстати, составлялась, во много ориентируясь на те скрючивания, в которые обращалось тело человека во время испытывания различных болей. А затем уже медицинские трактаты писались, изучая позиции из индийской литературы. То-то Авиценне и аль-Бируни было весело, когда они листали Камасутру и представляли, как все эти изгибы — смешные и грешные — превратить в научные изыскания, полезные в медицине.
Да, было время. Сейчас на операционных столах, конечно, тоже… Рай и Ад сплетаются, порой, в таком больном фантазме, что даже мне жутковато становится. Особенно, когда пациент вдруг начинает дергаться в процессе.
Операция идет, а он, хоп, и глаза открыл. Анестезия прошла — и такое бывает — боль вернулась, а главное, осознание того, что тебя уже режут. Жуть…
Или просто из-за каматоза начинают бредить, видеть сны, кошмары, грезы и из-за этого «пляшут», дерутся», «скукоживаются».
Да, в обычной жизни не часто так люди прогибаются, как на операционном столе.
Новая больница. Старые правила.
Приехать. Пройти часовую очередь для регистрации. Оплатить курс лечения и койко-дни. Заселиться в палату № 16. Приятно удивиться, что в двухместном номере ты один. Неприятно удивиться, что туалет не в палате, а в общем коридоре. Сдать стандартные анализы. Ждать.
Доктор Шахтарджин назначил операцию на третий день, извинившись «за столь длительное ожидание, ведь в этом месяце особенный загруз бесплатных пациентов по ОСМС».
— Но ведь я для того платно и пришел, чтоб без очереди, — справедливо возмутился я.
— Да, это так. Но вы платите у нас за быстрые анализы по системе «одно окно», за койко-дни и, действительно, за оперативное лечение. Но, как я уже сказал, у нас есть сейчас более сложные пациенты. В качестве извинений мы сделаем так: к вам в палату до операции не будут заселять никого. Сможете расслабиться.
— И то хорошо.
— Вот и отлично. Располагайтесь, скоро завтрак.
— Угу.
Два дня я ходил на прием лекарств внутримышечно, а также пил таблетки. Остальное время тянулось за просмотром установленного здесь телевизора и скроллинга интернет-шоу.
Хотя бывали и моменты, когда муза снисходила до меня. И я писал. Много писал, погружаясь в вымышленные сюрреалистичные миры.
Здесь ангелы и демоны боролись за души людей, а иногда просто дружили вопреки религиозным догматам.
Полет фантазии в стиле Пратчетта-Геймана был прерван медсестрой.
— Так. Это вы Эдмунд Розенберг?
— Да, я.
— У вас операция через десять минут. Спуститесь, пожалуйста, в кабинет № 125. Доктор Шахтарджин ждет.
— Как? Уже?
— Да. Вы же все оплатили?
— Конечно.
— Тогда идите.
— А что еще остается?
— Ходить с катетером…
— Ха. Шуточки.
— Добрый день, как вы сегодня? — спросил я у пациента Розенберга, когда он вошел в операционную.
— То болит, то не болит. Медсестра пошутила, что надо продолжать ходить с катетером, — задумчиво произнес он.
— Ааа. Это, наверно, Карли. Она у нас… с таким чувством юмора. А вы пока раздевайтесь ниже пояса и ложитесь вот сюда.
— Слушайте, док. А разве мне не положено анестезии?.. Местной, хотя бы.
— Нет. Это быстрая процедура. За пять минут изымается стенд-катетер и обрабатывается уретральный канал.
— Так просто?
— Так просто.
— Но вы же говорили про отложение солей…
— Вам повезло. Видимо, питались правильно, потому что снимки КТ и анализы показали, что соль в месте крепления катетера не скопилась. Его можно просто вытащить, без полосной операции.
Я заметил, как на лице Розенберга появилась легкая улыбка.
— И я рад, что не придется сегодня никого резать.
— Спасибо, док. Действительно стало легче, — он бесцеремонно снял штаны и трусы. И в этот момент в операционную зашла моя ассистентка Элоя.
— Ой, простите, — она деланно прикрыла рукой глаза, — Не смотрю, не смотрю.
— Думаю, вы сегодня уже насмотрелись на разных, — решил отметить Розенберг, устроившись на операционном столе.
— И то верно, — всплеснула руками Элоя.
— Эля, не отвлекайся, пожалуйста, — серьезно предупредил я, — лучше закачай пока в бак физраствор.
— Хорошо, доктор Шахтарджин.
— А пять минут — это не слишком быстро? — спросил пациент, — Устанавливали катетер минут пятнадцать.
— Работаем, — сказал я и взял шприц.
— Постойте! — вдруг вспомнил я, глядя, как Шахтарджин взял шприц.
Поделиться книгой: