Помоги проекту - поделись книгой:
Заглянула мне в глаза и сказала:
— Здравствуй, Серёжа. Входи.
И сообщила:
— Мы с мальчиками как раз собирались пить чай.
Свой первый кулинарный опыт в условиях тысяча девятьсот семьдесят третьего года я признал удачным.
Торт получился превосходным, хотя его рецепт в незначительных деталях и отличался от оригинального. Мальчишки съели торт за один присест. Они уже постанывали от переедания. Но всё равно тянулись к блюду за очередным куском. Дети словно переживали, что пробуют подобное шоколадное лакомство в первый и в последний раз. Пришёлся по вкусу мой подарок и Варваре Сергеевне, пусть она и съела совсем чуть-чуть. Варя смотрела, с каким аппетитом уплетали торт её сыновья, и улыбалась. Я почувствовал, как её колено под столом прижалось к моей ноге.
— Дорогущий, небось, — сказала Павлова.
Я пожал плечами и ответил:
— Главное, что вкусный. Правда, пацаны?
Мальчишки закивали головами. Они заверили свою маму, что «в жизни такого вкуснющего торта не пробовали». Заявили, что с удовольствием на завтрак, на обед и на ужин ели бы только «Птичье молоко».
Очистив блюдо, дети снова завистливо и с восторгом взглянули на мои аксельбанты. Хором пообещали маме, что когда вырастут, тоже станут советскими десантниками — и что «все эти мерзкие пьяницы» будут от них убегать, «как от дяди Серёжи». Варя строго посмотрела на сыновей и сказала, что Степан Кондратьевич хороший человек. Добавила: «Когда трезвый». Взглянула на меня и сообщила, что «завтра вернётся из санатория жена Степана Кондратьевича» и «всё это закончится». Я поинтересовался, как часто Степан Кондратьевич ломился в дом к Павловым.
— Этот дядька только два раза приходил, — ответил мне Варин старший сын. — Сегодня и вчера.
— Приходят и другие? — уточнил я.
Мальчик кивнул.
— Почти каждые выходные являются, — сказал он. — Стучат, кричат, ругаются…
— Пьяные! — сообщил младший.
— … А мы им дверь не открываем! Прячемся.
Я сообразил: в прошлой жизни и не подозревал, что до моего возвращения из армии дом Павловых был объектом паломничества поселковых кобелей. Не сомневался, что Варвара Сергеевна и за порог не пускала подвыпивших женихов. Помнил, что Варя не переносила запах спиртного. То были последствия семейной жизни: её муж регулярно напивался и часто бил её и сыновей… пока не замёрз пьяный на зимней рыбалке. Насколько я знал, второй раз Варя Павлова замуж так и не вышла. Хотя только я дважды делал ей предложение. В первый раз — перед службой в армии.
Предложил ей «расписаться» и в этот самый день: двадцать четвёртого июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года — в прошлой жизни. И оба раза Варя не согласилась.
— Старая я для тебя, Серёжа, — говорила Варвара Сергеевна. — Люди засмеют: и тебя, и меня.
А в ответ на мои пылкие возражения она лишь улыбалась и повторяла:
— Ты парень видный, Сергей. И добрый. Нормальную бабу себе найдёшь: молодую.
Я просидел во дворе около кустов сирени до наступления темноты.
Рядом с Варварой Павловой.
Поглядывал на одиноко стоявшую около веранды бутылку шампанского. Обнимал за плечи хозяйку дома. Безостановочно травил армейские байки — как и в прошлый раз. Варя слушала меня, улыбалась. Но иногда мне казалось, что улыбалась она вовсе не моим солдафонским шуткам. Потому что женщина то и дело вздыхала и задумчиво посматривала на окна комнаты, за которыми (с моего позволения) её дети примеряли около зеркала голубой берет ВДВ, украшенный отполированной до блеска кокардой со звездой.
В начале одиннадцатого Варвара ушла в дом — укладывала детей спать. Я остался во дворе в одиночестве. Но сидел не в тишине. От дома Павловых рукой подать до «главной площади» посёлка (до пустыря около водоразборной колонки). Там и сегодня собралась поселковая молодёжь. Я слышал голоса подростков, девичий смех, и тягучие звуки баяна. А вот бренчания гитарных струн не различил. Это значило, что Кир и Артур в том веселье не участвовали.
От Вари я ушёл на рассвете: до того, как проснулись её дети — не выспавшийся, но в хорошем настроении.
Варвара Павлова сегодня заступала на смену в третью городскую больницу. А я планировал, что пробегусь по городским инстанциям: выправлю документы. Помнил, сколько мороки с военкоматом и паспортным столом свалилось на меня в прошлый раз. Не надеялся, что управлюсь с получением паспорта за один день. Но рассчитывал, что уже в конце недели сдам документы в приёмную комиссию Новосоветского механико-машиностроительного института.
— Учиться, учиться и ещё раз учиться, — пробормотал я.
Шагал утром от дома Павловых, высматривал свежевыкрашенный синий деревянный забор. Пообещал Варваре Сергеевне, что по пути домой занесу Вариному вчерашнему гостю бутылку шампанского, которая всю ночь простояла на улице около веранды. Забор действительно оказался примечательным: отличался от прочих. А за ним, во дворе, я разглядел мотоцикл «ИЖ-56» с коляской — как и предсказывала Варвара. В этой коляске я и оставил бутылку с шампанским: положил её внутрь новенького мотошлема.
Всю неделю мама восхищалась теми переменами, что случились в моём поведении после службы в Советской армии. А отец, глядя на меня, озадаченно потирал затылок. Потому что я просыпался едва ли не раньше папы и мамы — совершал пробежку и занимался на турнике. Завтракал в компании с собиравшимися на работу родителями. А потом не шёл на реку с Кириллом и не ложился спать — днём я прилежно штудировал принесённые из библиотеки школьные учебники.
В МехМашИн я поехал в понедельник: второго июля (отец отговорил меня от поездки в пятницу).
Вернулся утром от Варвары Сергеевны (за прошедшую неделю я посетил дом Павловой трижды), совершил пробежку, позавтракал с родителями (Кир ещё спал). Снова отказался от папиного предложения надеть для похода в институт его любимый галстук. Уложил документы в полевую сумку, доставшуюся мне по наследству от дошедшего в сорок пятом до Берлина папиного отца. Нарядился в отцовские штаны и рубаху (они мне были лишь слегка коротковаты). И в превосходном настроении зашагал к деревянному мосту через безымянный ручей, что отделял улицу Речная от остального города.
Уже представлял, как скоро снова окунусь в студенческую жизнь.
Четырёхэтажное здание главного учебного корпуса Новосоветского механико-машиностроительного института я увидел из окна трамвая. Не без интереса рассматривал его, пока оно не скрылось за поворотом. Отметил, что улыбаюсь, будто повстречал хорошего приятеля. Дождался, пока трамвай остановится — лишь тогда прошёл к выходу и спустился по ступеням на землю. Поправил на плече лямку сумки. Вспомнил рассказы о том, что здание института в две тысячи десятом хорошо отреставрировали, а фасад изменили до неузнаваемости. Но я новый облик главного корпуса не видел даже на фотографиях в интернете. Поэтому и помнил его именно таким, каким он меня снова встретил сегодня, второго июля тысяча девятьсот семьдесят третьего года.
От трамвайной остановки я двинулся знакомым маршрутом: мимо таксофонных кабинок и магазина «Культтовары», где студенты затаривались канцелярией. Прошёлся по частоколу теней под тополями. Вдохнул пивной запах, что шёл от установленной на колёса большой жёлтой бочки (рядом с ней и сегодня толпилась молодёжь). Полюбовался на девчонок, что шагали впереди меня: не увидел на их коже ни татуировок, ни пирсинга — лишь летний загар. Увидел сидевшую на лавке под кроной каштана молоденькую мамашу — та покачивала детскую коляску и читала книгу (не водила пальцем по экрану смартфона). Взглянул на припарковавшуюся около бордюра машину («Москвич-408») — её водитель с гордым видом выбрался из салона, брякнул ключами и громко хлопнул дверью.
По ступеням я поднялся к массивным дверям главного учебного корпуса МехМашИна — распахнул их и шагнул в прохладу просторного вестибюля. На пару секунд замер у входа. Огляделся. Полюбовался на огромную настенную мозаику, изображавшую трудившихся на заводе рабочих. Мысленно поприветствовал старых знакомых: расставленные около стен статуи — воскресил в памяти имена, которыми их окрестили студенты. Прошёл мимо облицованных мрамором колонн к широкой лестнице с деревянными перилами. В гордом одиночестве поднялся на второй этаж, слушая топот собственных шагов. Вдохнул запахи мокрого камня и хлорки. Мельком взглянул на своё отражение в огромном настенном зеркале.
Кабинет приёмной комиссии отыскал без труда. Не нашёл перед ним очередь — без стука открыл дверь. Поймал на себе взгляды двух молодых женщин. Громко поздоровался и свернул к правому столу, как и в прошлый раз — не увидел восторга на лице дамочки, в пользу общения с которой совершил выбор. Буднично и неторопливо написал заявление на имя ректора. Передал представительнице приёмной комиссии школьный аттестат, медицинскую справку, фотокарточки и характеристику от командования моей бывшей воинской части. Предъявил паспорт и военный билет. Наградил женщину парочкой комплиментов — получил в ответ усталый вздох и порцию наставлений. Бодро попрощался с дамами и вразвалочку проследовал к выходу.
А на пороге едва не столкнулся с двумя шумными девицами.
— Поосторожнее! — воскликнула невысокая блондинка.
Я опустил взгляд на её лицо. Опознал в блондинке Наташу Торопову, мою бывшую (и будущую) одногруппницу — ту самую девицу, в смерти которой в тысяча девятьсот семьдесят шестом году обвинили моего брата Кирилла. Посторонился.
Отметил: Наташа заметила мой интерес. Она отреагировала на него озадаченным хмыканьем; прошла мимо меня и устремилась к столу, откуда несколько секунд назад отошёл я.
Узнал я и вторую девицу, что шагнула в кабинет приёмной комиссии вслед за своей белокурой подругой. Высокая и длинноногая, с каштановыми кудряшками: Елена Ивановна Котова — большеглазая девчонка, которая (в этой моей «повторной» жизни) не погибла под обломками протаранившего её дом самолёта.
Глава 3
Я посмотрел в широко открытые глаза Лены Котовой — тёмно-карие. И снова отметил, что они в точности такие же, как на той памятной мне фотографии. В прошлом я (будто по традиции) обязательно подходил к могиле совершенно тогда незнакомой мне девицы и разглядывал портрет на её надгробии, когда по той или иной причине являлся на Верхнее кладбище.
Портрет, как я помнил, никак не реагировал на моё внимание. А вот послужившая для него моделью девчонка замерла на пороге кабинета приёмной комиссии, будто упёрлась в мой взгляд, как в стену. Она смотрела на меня — словно в задумчивости сдвинула к переносице густые тёмные брови. А я вдруг вспомнил, как выглядели её лодыжки, когда они маячили у меня перед лицом.
— Ты⁈ — сказала Котова.
Мне осталось лишь ответить:
— Я.
Усмехнулся. «Многие парни плечисты и крепки, — вспомнил я строки стихотворения. — Многие носят футболки и кепки…» Привычным движением потянулся к берету… но вовремя вспомнил, что оставил свой армейский головной убор дома. Поправил на плече лямку дедовой полевой сумки, расправил воротник рубашки. Девчонка среагировала на мои движения: тряхнула каштановыми кудрями.
Она моргнула — убедилась, что я не привиделся ей, не исчез. Чуть склонила на бок голову, пристально меня рассматривала. Почувствовал запах её духов, в котором помимо цветочных нот уловил сладковатый мускусный аромат амбры. «Рижская „Иоланта“, — подумал я. — Такими же духами пользуется Варвара Сергеевна Павлова».
— Ты кто такой? — сказала Котова.
Я пожал плечами, ответил:
— Человек.
Лена резко вдохнула — на её шее напряглась тонкая жилка.
«А девчонка высокая, — снова отметил я. — Мне в ту субботу это не померещилось. У неё рост метр и восемьдесят сантиметров, не меньше. Может и на пару-тройку сантиметров больше. На полголовы выше Варвары Сергеевны, не ниже моей мамы — у той рост сто семьдесят восемь сантиметров, насколько помню. Худая. Хотя грудь у неё всё же присутствует: единичка, если глазомер меня не подводит. Откармливать Котову нужно. Тортами и пирожными. Глядишь, и станет красавицей. А вот плечи у неё широкие, как у спортсменки. Танцами занималась. Или плаваньем».
Я заметил, что изучаю девицу, словно манекен на витрине магазина.
Прикоснулся рукой к её плечу.
— Позже поговорим, — сказал я.
Указал на стол приёмной комиссии и посоветовал:
— С делами разберись.
Лена перевела взгляд на даму, что посматривала на неё с нескрываемым недовольством. Выдохнула. Вцепилась руками в свою сумочку — будто на ощупь проверила, положила ли в неё все нужные для подачи заявления в институт документы. Задумалась — на её переносице проявилась тонкая неглубокая морщина.
Я отметил, что Котова загорелая, будто жительница жаркого средиземноморья. Подумал, что она походила на гречанку (я повидал многих представительниц этого народа, когда наведывался на Кипр): оливковый оттенок кожи, тонкий прямой нос, большие карие глаза, длинные густые ресницы, красиво очерченные неполные губы. Елена Котова вновь взглянула на меня — кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Я быстро!
Девица плавной походкой устремилась к столу — я проводил её взглядом.
Подумал: «Нет, не пловчиха. Занималась хореографией».
Шагнул за порог, прикрыл дверь кабинета.
— Позже, — пробормотал я, — это не значит, что прямо сейчас.
Покачал головой и зашагал к лестнице, что вела на первый этаж: в вестибюль.
«Ищут пожарные, ищет милиция…» — мысленно проговорил я строки стихотворения.
Смотрел на проплывавшие за окном трамвая дома и деревья, постукивал по оконному стеклу пальцем. Я так и не вспомнил о том, чтобы Наташа Торопова когда-либо упоминала о своём знакомстве с девчонкой, погибшей при таране «кукурузником» жилого дома. Сообразил, что до второго курса я почти не общался с Тороповой: виделся с ней лишь в институте. И только в самом начале второго учебного года мы с Наташей перешли к более-менее активному общению. Потому что в её общежитскую комнату заселили Ларису Широву, которая перевелась в наш институт из Ростова-на-Дону. До знакомства с Ларисой я и Торопова при встрече лишь обменивались дежурными фразами и приветствиями — не беседовали на «личные» темы.
В сентябре тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года я всерьёз приударил за симпатичной высокой брюнеткой — Ларисой Шировой. За компанию со мной к ней в комнату тогда зачастили Кирилл и Артур (преподаватель физики к тому времени уже окрестил их Белым и Серым — по аналогии с «бабусиными» гусями: парни часто «гоготали» на его занятиях). Прохоров заинтересовался пышногрудой Светой Миккоевой. А Кирюха попался в сети Наташи Тороповой. Мои отношения с Шировой сошли на нет после отчисления из института. Прохоров «гулял» с Миккоевой меньше года. А вот Торопова крепко вцепилась в моего младшего брата. Кирилл и Наташа всерьёз обсуждали свадьбу. Пока Торопову, её отца и семилетнего Наташиного брата не нашли убитыми.
— Ищут давно, но не могут найти… — пробормотал я.
Покачал головой.
— А она, блин, нашла.
Из института я сразу же поехал домой: отложил прогулки по памятным местам Новосоветска до лучших времён — когда меня официально зачислят в институт.
Пообедал, засел за учебники. На вечер запланировал поход к Павловым. В холодильнике со вчерашнего дня дожидался встречи с Вариными детьми торт «Прага» (я покрыл его твёрдой шоколадной глазурью, которая так нравилась мальчишкам). Угостил таким же тортом брата и родителей. Они моё творение вчера одобрили: за ужином. Мама предложила мне сменить намеченную карьеру экономиста на учёбу в кулинарном техникуме. Отец ей поддакнул и сообщил, что повара неплохо зарабатывают. Привёл в пример своего бывшего одноклассника, который сейчас трудился заведующим заводской столовой и приносил с работы «не только заработную плату», но и «много чего ещё».
Перспектива работы на должности заведующего столовой меня не соблазнила — поэтому я сегодня усердно штудировал параграфы учебника математики за восьмой класс.
Через открытое окно в комнату поступал тёплый воздух. Солнце после полудня будто вознамерилось испепелить всё живое: жарило нещадно. Я разделся до трусов, но всё равно чувствовал, как по спине и по бокам то и дело скользили капли влаги. Изредка обмахивался тетрадью, в которой решал примеры. Вчитывался в текст параграфа. Прогонял из головы мечты о кондиционере, о холодном пиве и о поездке на горнолыжный курорт. Впервые по возвращении в тысяча девятьсот семьдесят третий год я радовался, что не имел доступа ни к интернету, ни к телефону: не отвлекался от учёбы.
Разбирался с трёхчленами второй степени, изредка смахивал со лба пот.
От разбора темы «Возрастание и убывание квадратного трёхчлена» меня отвлёк стук в дверь. Я услышал, как скрипнули дверные петли. Услышал женский голос, который громко поинтересовался наличием в доме «хозяев».
— Сейчас выйду! — крикнул я.
Услышал, как мимо дома проехал автомобиль — заметил мелькнувшие в окне шашечки такси.
Тихо пробурчал:
— Вот же настырные бабы!..
Отложил в сторону учебник — мимолётно отметил, что почти одолел программу по математике за восьмой класс. Слез со стула, натянул штаны. И побрёл в прихожую, откуда доносились голоса Наташи Тороповой и Лены Котовой.
— Шторку-то закройте! — рявкнул я. — Мухи в дом летят!
Девичьи головы поспешно спрятались за тюлевой занавеской. Я сунул ноги в папины сандалии со стоптанными задниками, шаркая по полу подошвами, прошёлся по прихожей. Гостьи заметили моё приближение, отпрянули от дверного проёма. Солнце замерло над крышей дома Прохоровых — я зажмурил глаза, когда шагнул через порог. С крыльца сверху вниз взглянул на девчонок, вторгшихся в мой двор. Отметил, что они явились в тех же нарядах, в которых я видел их в кабинете приёмной комиссии. Обе пришли (или приехали на такси) в коротких светлых сарафанах, подолы которых едва прикрывали середину симпатичных загорелых бёдер.
Остроносая и круглощёкая Торопова запрокинула голову.
— А что, — сказала она, — верю.
Наташа кивнула — блеснула короткими светло-русыми волосами. Девица мазнула взглядом по моим плечам, уставилась на мой живот.
Поделиться книгой: