Следы под окном

Посмеялись.

Чем дальше отходили от санатория, тем гуще и глуше становился лес, он был уже не похож на парк, в границы которого этот лес входил, а на обыкновенный, более того, совсем дикий лес. Окончилась тропинка, они оказались у новой россыпи подснежников. Звуки музыки с танцевальной веранды доносились и сюда, но тихие, приглушенные.

Присели на поваленное дерево.

- Ваш городок, должно быть, тихий и уютный, - сказал задумчиво Зимин. - И вы его любите?

- Люблю. Только он не городом считается, а поселком городского типа.

- По-се-лок город-ско-го ти-па, - растягивая по слогам, насмешливо повторил Зимин. - И что за чиновник придумал такое название? А просто городским поселком нельзя назвать? Или местечком?

Алена повернулась к Зимину, голова ее доставала ему только до плеча. Зимин, подумав, что она хочет что-то сказать, тоже повернулся и наклонил голову в ожидании. Алена ничего не сказала, медленно приблизила к нему лицо и, ощутив лбом холодок очков, отшатнулась. Он ласково положил руку ей на плечо, придвинулся ближе.

Алена молчала, притих и Зимин, лицо его стало строгим, даже скованным. Алена почувствовала, что в нем исчезли уверенность и непринужденность, с которой он обычно что-то рассказывал, пояснял. Теперь, обнимая ее за плечи, он говорил мало, и то о каких-то пустяках. Алене же хотелось услышать от него слова, важные для них обоих, она волновалась, понимая, что его внезапная серьезность связана с тем, в чем он хочет открыться. Стараясь унять волнение, Алена заговорила о своем поселке, о его людях и достопримечательностях.

- Алена, - перебил ее Зимин, - давайте в воскресенье съездим в город, я покажу вам свою квартиру.

- Квартиру?

- Чтобы знали, где я живу. За день мы успеем съездить.

- Ну что ж, - сказала она, сдерживая дыхание, - съездим.

Он взял ее руку в свои ладони, держал ее, согревая, и по теплу, которое переливалось ей, Алена почувствовала его приподнятость и сама ответно заволновалась. А когда Зимин подвинулся еще ближе, тесней прижимаясь плечом к ее плечу, она вздрогнула всем телом - а может, это качнулись деревья и небо?

"Он такой же несмелый, как и я, - догадалась и удивилась Алена, - тоже стесняется... А может, боится? Это же мне надо бояться".

- Значит, поедем в воскресенье? - повторил он приглашение.

- Воскресенье завтра.

- Ах, черт, я и забыл. Не в это, а в следующее.

Так они и не открылись друг другу, не сказали то, что хотелось, но и без тех несказанных слов обоим было ясно, что вдвоем им очень хорошо. Возвращались назад под руку, то он брал ее под локоть, хо она, и это их смешило.

Своим женским чутьем Алена поняла и довольно просто объяснила себе, почему Зимин первым не признался в том, в чем должен был признаться: он боится обещать, не взвесив все, боится быть обязанным сказанному. Не мальчишка же, вот и не бросается словами.

Начали попадаться отдыхающие, Зимин не обращал ни на кого внимания, не отвечал на реплики, шел с каким-то просветленным лицом и улыбкой под усами. Алена поверила, что улыбка та добрая, крепче взяла Зимина под руку и уже не отпускала.

Танцы на веранде были в разгаре. Звучало танго. Среди танцующих они увидели Валерию и Цезика. Она, властно обхватив партнера, положила голову ему на плечо, а он, чувствуя важность момента, старался выглядеть соответственно - подтянулся, распрямил грудь и выглядел смешным.

К Зимину и Алене подошел Семен Раков, насмешливо хмыкнул, кивнув на веранду:

- Гляньте, что за танцы. Шаркают и шаркают ногами. А зачем шаркают? Подметки только протирают. Не запасешься обуви на такие танцы. А они все шаркают.

Алена была не против потанцевать и ждала приглашения от Зимина, а он не пригласил, потянул за руку, и они отошли от веранды. Возле скамьи, стоявшей в стороне от тропинки, Зимин вдруг остановился, показал на спинку. Алена глянула, но ничего особенного там не заметила.

- Веревочка, - сказал он.

- Ага, веревочка, - увидела и Алена.

- Вот я сейчас и проверю, - засмеялся Зимин. - Проверю. - Он взял веревочку и стал завязывать на ней узелки. - Сделаем так, как женихи из новозеландского племени. - Глаза его светились по-мальчишески озорно и хитровато.

Зимин завязал три узелка, спросил, хватит ли.

- Еще вяжите, - ответила Алена и вдруг посерьезнела, насторожилась, словно то, что она должна была сейчас сделать - развязать узелки, - была не забава, не игра, а решение ее судьбы. - Вяжите, да потуже.

Зимин завязал еще и подал ей веревочку. Она, спрятав за спину руки, какой-то миг смотрела не на веревочку, а ему в глаза, в которых еще прыгали озорные чертики, и он под этим внимательным, вопрошающим взглядом тоже посерьезнел, перестал улыбаться. Рука с веревочкой так и оставалась протянутой. Некоторое время они еще глядели друг другу в глаза, потом Алена медленно отвела из-за спины руку и взяла веревочку.

- Спасибо, - снова заулыбался он.

Она развязала все узелки и протянула ему веревочку.

- Спасибо. А веревочка остается у невесты.

"Он же так признался мне в любви, - подумала Алена, - и я должна ему чем-то ответить". Она засмеялась - пусть думает, что и для нее это шутка, забава:

- Мы как дети, честное слово. - Скрутила веревочку на пальце колечками и спрятала в кармане пальто.

- Это важно, - не совсем понятно сказал он.

В этот вечер перед самым отбоем в комнату к Алене постучал Семен Раков и, получив разрешение, вошел. Алена и Валерия уже лежали в постелях. Семен сел на стул, опасливо оглядываясь на дверь, - боялся, как бы не вошла дежурная медсестра и не прогнала его.

- Не оглядывайся, кавалер, - бросила ему Валерия. - Пришел, так уж не бойся.

- Послушай, Алена, - обратился он к землячке, - ты говорила, что живешь в Сурове? Да? А в Кривой Ниве не жила до войны? Мне твоя фамилия знакома. Жили когда-то Комковы в Кривой Ниве.

- Ой, Семен, жила там, оттуда я.

- Вот, значит, угадал. А я из Силич, там до войны жил. А теперь в Братьковичах. Так мы, значит, соседями были. Силичи от Кривой Нивы в шести километрах.

- Жила я там, жила, - сказала Алена и села, натянув на грудь простыню. - А после войны ни разу и не была.

- Я твоего отца помню. Он же Азара Бурбуля племянник, так?

- Ага, племянник.

- А Бурбули наша какая-то родня. Выходит, и мы с тобой не чужие. Семен обрадованно подвинул стул ближе к кровати Алены. - Ты и похожа на Бурбулев род, у них все такие светловолосые. А родители твои с тобой живут в Сурове?

- Нигде не живут. Нет их, Семен. Их... - голос Алены дрогнул, каратели убили.

- Вон оно как... - растерялся Семен. - Я же не знал, ей-богу, не знал. Царство им небесное, земля пухом. - Семен торопливо вскинул руку, машинально перекрестился. - А я думал, они с тобой живут.

- Из нашего рода одна я осталась.

Семен пробормотал что-то, встал, дошел до порога, остановился, снова заговорил:

- А ты знаешь, я тебя, кажется, припоминаю. Девчушка такая с белой косой. Ты с подружками к нам в Силичи перед самой войной на гулянки прибегала. Прибегала, так? И хочешь скажу, с кем ты танцевала? А с Ровнягиным Павлом. С ним ведь? С ним, точно, я помню.

- С Павликом, - подтвердила Алена, грустно кивнув головой. - С ним. Мне же тогда и четырнадцати не было.

- А больше никто не осмеливался тебя на танцы приглашать. Павла боялись. И я боялся, хоть и старше его был.

- Он что, пригрозил вам, чтобы ко мне не подходили?

- Еще как пригрозил. Ты с ним в седьмом училась?

- Нет. Он в девятом был.

- Хороший хлопец был. Сильный, смелый.

- Был, - снова с грустью кивнула головой Алена. - Много их было хороших, и жили б они все, если б не война.

Валерия Аврамовна, до этого молча слушавшая их разговор, спросила:

- Ровнягин - это не герой-летчик? Был, кажется, такой?

- Нет, тот летчик - брат Павлика. А Павлик погиб в Будапеште, он танкист был, - ответила Алена, заморгав ресницами, - вот-вот заплачет. Однако сдержалась. - И чего ты на ночь глядя пришел со своими рассказами? сердито бросила она Семену. - Дня тебе не было, что ли? Теперь не засну.

Семен виновато развел руками, неловко топая возле дверей. Хотел, видно, услужить чем-нибудь, чтобы хоть как-то компенсировать причиненную боль. Увидел ее туфли, обрадовался:

- Я тебе подошвочки укреплю, подметочки подобью. Ты спи, а я утречком принесу.

Не дождавшись согласия, вышел с туфлями.

- Не засну я теперь, - повторила обреченно Алена, - буду думать про тот страшный день. Ох, и надо было этому Семену зайти да разговориться...

Зимин и Цезик в это время тоже лежали в постелях и читали. В комнате горела, кроме настенных бра над каждой кроватью, еще люстра, которую они, ложась, забыли выключить. Надо было бы погасить, да никому не хотелось вставать. Зимин, которого больше раздражал верхний свет, думал, что это сделает Цезик - все же младший, а Цезик надеялся на Зимина, тот ложился последним. Первым кончил читать Цезик, закрыл книгу, выключил свое бра. Зимин еще немного почитал и тоже щелкнул выключателем. Так они лежали, подложив под затылок руки, и молча смотрели в потолок, освещенный тремя лампочками светильника.

- Малина, а не жизнь, - сказал Цезик, - живи и ничего не делай. Кормят тебя, поят...

- И долго бы ты выдержал так, ничего не делая? Трудно без работы нормальному человеку.

- А я не боюсь таких трудностей, - похлопал себя по животу Цезик. Это трудности приятные.

Зимин повернулся к нему.

- Оно и видно. И как только Валерия мирится с твоим животом?

- Мирится, - улыбнулся Цезик и спросил, что Зимин думает о Валерии Аврамовне.

- Это в каком смысле ты хочешь знать мое мнение? О возрасте, интеллекте или внешнем виде?

- Обо всем вместе. Вообще как о женщине.

Зимин спросил:

- А что, серьезные намерения возникли?

- Валерия мне нравится, - признался Цезик, - с ее помощью я мог бы сделать что-нибудь значительное, а не только газетные заметки да статейки. Она меня вот так взяла, - он сжал кулаки, - и хорошенько встряхнула. И захотелось что-то такое совершить...

- Не пойму тебя: то готов лодырничать, ничего не делать, то на подвиги тянет...

- Я влюблен в нее.

- Поздравляю, Цезарь Тимофеевич.

То, что Валерия старше Цезика, обходили и Зимин и сам Цезик.

- А правда, она молодо выглядит?

- Правда, - согласился Зимин, подумав, что по возрасту Валерия больше подошла бы ему, а не Цезику.

Цезик сел, потер свои залысины, прикрыл простыней живот - видно, все-таки стеснялся его.

- Валерия подсказала мне один сюжет. Очень интересный. Годится не на статью, а на...

- Роман?

- Нет, киносценарий. С детективными элементами. Острый, напряженный сюжет, он меня уже захватил. Буду писать киносценарий.

- И что за сюжет? Из уголовной хроники?

- Не буду рассказывать, пока секрет. Такого в кино еще не было.

- Все было, - возразил Зимин. - В литературе, кино, драматургии существует не более пяти-шести сюжетов. Не думаю, что и твой сюжет оригинален.

- А я такой истории не слышал и не читал.

- Ну, дай бог тебе удачи. Пиши, и пусть вдохновляет тебя Валерия Аврамовна.

- Валерия, - тихо и любовно повторил Цезик.

Полежали, помолчали, прикрывая ладонями глаза от света.

- Ну и ярко же светит люстра, - сказал Зимин с явным намеком.

- Ага, и зачем горят сразу три лампочки, - согласился Цезик, и не думая вставать, - хватило бы и одной.

Зимин не выдержал, встал, босиком прошлепал в коридор и щелкнул выключателем.

- Аркадий Кондратьевич, а как вы, - спросил уже в темноте Цезик, женитесь на Алене?

- Женюсь, - ответил тот односложно, недовольный тем, что все же ему пришлось вставать и выключать светильник. - Давай спать, вопросы оставим на завтра.

Отдыхающие в санатории женщины, которым нравился Зимин, пробовали отбить его у Алены, но вскоре убедились, что попытки эти напрасны, Алену и Зимина разлучить не удастся. Многие завидовали Алене, удивлялись, как это она - ну что в ней особенного? - сумела перехватить такого кавалера. Однажды, когда Алена сидела в очереди к массажистке, одна из этих завистниц спросила ее:

- Говорят, ваш адвокат вдовец? Кольцо носит на левой руке?