Помоги проекту - поделись книгой:
4. Завершение
Окончание допроса — это не конец обязанностей дознавателя. С самого начала планирования и до конца опрашивания необходимо понимать и защищаться от различных неприятностей, которые может доставить мстительный бывший источник. Как уже отмечалось ранее, отсутствие у KUBARK исполнительной власти за рубежом и его оперативная потребность в безликости делают его особенно уязвимым для нападок в судах или прессе. Лучшая защита от таких нападок — предотвращение, путем привлечения к сотрудничеству или принуждения к соблюдению требований. Как бы ни было достигнуто реальное сотрудничество, его существование, по-видимому, действует как сдерживающий фактор для последующей враждебности. Изначально сопротивляющийся субъект может стать сговорчивым из-за частичного отождествления себя с дознавателем и его интересами, или источник может сделать такое отождествление из-за своего сотрудничества. В любом случае он вряд ли доставит серьезные неприятности в будущем. Настоящие трудности чаще создают допрашиваемые, которым удалось утаить информацию.
Стандартной частью завершения, как правило, являются следующие шаги:
a. Должно быть получено соглашение об отсутствии претензий или о неразглашении.
b. Если допрашиваемому были даны какие-либо обещания, дознаватель проверяет их, чтобы убедиться, что они были выполнены. При необходимости он обсуждает их с источником, чтобы исключить недопонимание.
c. Если дальнейшие встречи могут быть желательны, объясняется порядок установления контакта.
d. Личное имущество возвращается допрашиваемому под расписку. Если что-то не может быть возвращено в тот момент — например, документ, — по возможности дается объяснение или заключаются удовлетворительные для источника соглашения. Если источник будет вознагражден наличными или подарком, обычно берется расписка.
e. Если во время заключительного сеанса допроса допрашиваемый проявляет серьезную враждебность, угрожает судом или иным образом выражает намерение отомстить, Штаб-квартира немедленно уведомляется об этом.
f. Дознаватель участвует в разработке плана обезвреживания
C. Техники непринудительного допроса сопротивляющихся источников
Если источник сопротивляется во время скрининга или во время начальной или разведывательной фаз допроса, можно применить непринудительные методы подавления сопротивления и усиления тенденции к уступкам и сотрудничеству. Хотя эти методы представлены здесь в примерном порядке возрастания давления, не следует думать, что каждый из них должен быть испробован до тех пор, пока ключ не подойдет к замку. Напротив, большая часть мастерства и успеха опытного дознавателя заключается в его умении подобрать метод к источнику. Использование безуспешных техник само по себе усиливает волю и способность допрашиваемого к сопротивлению.
Этот принцип также влияет на решение о применении методов принуждения и определяет выбор этих методов. Если, по мнению дознавателя, полностью сопротивляющийся источник обладает достаточными навыками и решимостью, чтобы противостоять любому непринудительному методу или комбинации методов, лучше полностью их избежать.
Эффективность большинства непринудительных методов зависит от их устрашающего воздействия. Ситуация допроса сама по себе вызывает тревогу у большинства людей, сталкивающихся с ней впервые. Задача состоит в том, чтобы усилить этот эффект, радикально нарушить привычные эмоциональные и психологические ассоциации субъекта. Когда эта цель достигнута, сопротивление серьезно ослабевает. Существует интервал — который может быть очень коротким — приостановленной анимации, своего рода психологический шок или паралич. Он вызывается травматическим или субтравматическим опытом, который как бы взрывает привычный для субъекта мир, а также его представление о себе в этом мире. Опытные дознаватели распознают этот эффект, когда он проявляется, и знают, что в этот момент источник гораздо более открыт для внушения и гораздо охотнее подчиняется, чем непосредственно перед тем, как испытать шок.
Еще один эффект, который часто вызывают непринудительные (а также принудительные) методы, — это пробуждение в допрашиваемом чувства вины. У большинства людей в их эмоциональной топографии есть зоны вины, и дознаватель часто может наметить эти зоны, просто отмечая отказы следовать определенным линиям вопросов. Имеет ли чувство вины реальные или воображаемые причины, не влияет на результат усиления чувства вины. Заставляя человека чувствовать себя все более и более виноватым, вы обычно усиливаете и его тревогу, и его стремление к сотрудничеству как к средству спасения.
Короче говоря, последующие приемы должны соответствовать личности допрашиваемого, а их эффективность повышается при удачном выборе времени и быстром использовании момента шока. (Некоторые из следующих пунктов взяты из книги Шихана) (32)
Иногда информация, необходимая от упирающегося допрашиваемого, может быть получена из добровольного источника. Дознаватель должен решить, является ли признание важным для его цели, или же его целью в действительности является информация, которой наряду с несговорчивым источником так же могут обладать другие. Предпринимать труд по извлечению правды от несговорчивого допрашиваемого следует только в том случае, если ту же информацию не проще получить в другом месте или если оперативные соображения требуют самооговора.
Допрашиваемого, который утаивает информацию, не имеющую серьезных последствий для него самого, иногда можно убедить говорить, указав на то, что до сих пор вся информация по его делу поступала от иных, нежели он сам, людей. Дознаватель хочет быть справедливым. Он признает, что некоторые из доносчиков могли быть предвзятыми или злонамеренными. В любом случае, если допрашиваемый не восстановит баланс, факты будут искажены. Источник обязан быть уверенным, что допрашиваемый услышит обе стороны истории.
Дознаватель, который уже знает часть истории, объясняет источнику, что цель допроса — не получение информации; дознаватель и так все знает. Его настоящая цель — проверить искренность (надежность, честь и т. д.) источника. Затем дознаватель задает несколько вопросов, ответы на которые ему известны. Если допрашиваемый лжет, ему твердо и беспристрастно сообщают, что он солгал. Умело манипулируя известным, дознаватель может убедить наивного субъекта, что все его секреты раскрыты и дальнейшее сопротивление будет не только бессмысленным, но и опасным. Если эта техника не срабатывает очень быстро, от нее нужно отказаться, пока допрашиваемый не узнал истинные границы знаний дознавателя.
Содержание под стражей делает возможным ряд уловок. Один из них, подсадка информатора в качестве сокамерника источника, настолько хорошо известен, особенно в коммунистических странах, что его полезность если не уничтожена, то снижена. Менее известен трюк с подсаживанием в камеру двух информаторов. Один из них, А, время от времени пытается выпытать у источника немного информации; Б молчит. В нужный момент, во время отсутствия А, Б предупреждает источник, чтобы тот ничего не рассказывал А, потому что Б подозревает его в том, что тот является подброшенным властями информатором. Подозрения против одного сокамерника иногда можно разрушить, если он покажет источнику «найденный» им скрытый микрофон и предложит разговаривать только шепотом в другом конце комнаты.
Предоставление допрашиваемому возможности получать тщательно отбираемые письма из дома может способствовать достижению желаемого дознавателем эффекта. Разрешение источнику писать письма, особенно если его можно заставить поверить, что они будут тайно вывезены без ведома властей, может дать информацию, которую трудно получить путем прямого допроса.
Если другие обвиняют допрашиваемого в шпионаже в пользу враждебной службы или в другой деятельности, которую он отрицает, возникает соблазн провести очную ставку упирающегося источника с его обвинителем или обвинителями. Но у быстрой конфронтации есть два недостатка: она, скорее всего, усилит упрямство отрицателей, а также испортит возможность использовать более тонкие методы.
Один из них — поместить допрашиваемого во внешний
Она также может напрямую спросить у допрашиваемого, как правильно пишется улица, тюрьма, фамилия сотрудника коммунистической разведки или любой другой фактор, тесно связанный с деятельностью, в которой его обвиняют. Она уносит законченную работу во внутренний кабинет, возвращается и по телефону просит прийти кого-нибудь в качестве законного свидетеля. Появляется еще один человек и заходит во внутренний кабинет. Возможно, в начале процесса человека, играющего роль информатора, выпустили через черный ход, а если он готов сотрудничать, то может продолжить свою роль. В любом случае из внутреннего кабинета выходит пара дознавателей, с «информатором» или без него. В отличие от своего прежнего поведения, сейчас они расслаблены и улыбаются. Главный дознаватель говорит охраннику: «Ладно, Том, отведи его обратно. Он нам больше не нужен». Даже если допрашиваемый настаивает на том, чтобы рассказать свою версию истории, ему говорят, чтобы он расслабился, потому что дознаватель займется им завтра или послезавтра.
Заседание со свидетелем может быть записано. Если свидетель изобличит допрашиваемого, проблем не возникает. Если нет, то дознаватель пытается выпытать у него о враждебном агенте, недавно осужденном в суде или известном свидетелю по другим делам. Во время следующего допроса источника часть записанных на пленку обличений может быть воспроизведена ему при необходимости. Или же высказывания свидетеля об известном шпионе, отредактированные при необходимости, могут быть воспроизведены так, чтобы убедить допрашиваемого, что объектом этих высказываний является он сам.
Сотрудничающих свидетелей можно натренировать на преувеличения, чтобы при воспроизведении записи для допрашиваемого или организации очной ставки источник — например, предполагаемый курьер — обнаружил, что свидетель преувеличивает его значимость. Свидетель утверждает, что допрашиваемый лишь случайно выступил как курьер, а на самом деле он глава банды похитителей RIS. Дознаватель притворяется изумленным и говорит в диктофон: «Я думал, что он всего лишь курьер, и если бы он сказал нам правду, я планировал отпустить его. Но все гораздо серьезнее. На основании подобных обвинений я должен буду передать его в местную полицию для суда». Услышав эти замечания, допрашиваемый может признаться в меньшей вине, чтобы избежать более сурового наказания. Если же он продолжит упираться, дознаватель может встать на его сторону, заявив: «Знаете, я вовсе не убежден, что такой-то и такой-то рассказал все начистоту. Мне лично кажется, что он сильно преувеличивал. Так ли это? Какова истинная история?»
Если два или более допрашиваемых подозреваются в совместном соучастии в действиях, направленных против безопасности США, их следует немедленно разделить. Если позволяет время, может быть хорошей идеей (в зависимости от психологического просчитывания обоих) отложить допрос примерно на неделю. На любые тревожные расспросы обоих можно отвечать знающей ухмылкой и каким-нибудь ответом типа: «»Мы займемся вами в свое время. Сейчас торопиться некуда». Если документы, свидетели или другие источники дают информацию о допрашиваемом А, можно сделать такие замечания: «Б говорит, что именно в Смоленске вы донесли в тайную полицию на такого-то и такого-то. Это правда? Это было в 1937 году?» помогают создать в сознании А впечатление, что Б дает показания.
Если дознаватель полностью уверен в фактах дела, но не может добиться признания ни от А, ни от Б, можно подготовить письменное признание и воспроизвести на нем подпись А. (Полезно, если Б может узнать подпись А, но не обязательно.) Признание содержит основные факты, но они искажены; признание показывает, что А пытается переложить всю ответственность на Б. Отредактированные магнитофонные записи, которые звучат так, как будто А обличает Б, также могут быть использованы для этой цели, отдельно или в сочетании с письменным «признанием». Если А чувствует себя немного плохо или подавленно, его можно провести мимо окна или иным способом показать Б, не создавая возможности для разговора; Б, скорее всего, истолкует сгорбленный вид А как свидетельство признания и доноса. (Важно, чтобы во всех подобных уловках А был слабее эмоционально и психологически). Затем Б читает (или слышит) «признание» А. Если Б упорствует в утаивании, дознаватель должен незамедлительно отослать, сказав, что подписанного А признания достаточно для данной цели и что не имеет значения, подтвердит его Б или нет. На следующей сессии с Б дознаватель выбирает какой-нибудь незначительный вопрос, не наносящий существенного ущерба Б, но тем не менее преувеличенный, и говорит: «Я не уверен, что А был действительно справедлив к вам. Не хотите ли вы рассказать мне свою версию этой истории?» Если Б поддается на эту приманку, дознаватель переходит к более значимым вопросам.
Также может быть использован прием «внешний и внутренний кабинет».
Когда, по мнению дознавателя, Б достаточно убедился, что А сломался и рассказал свою историю, он может сказать Б: «Теперь, когда А признался нам, я хотел бы отпустить его. Но мне не хочется отпускать одного из вас раньше другого; вы должны выйти на свободу одновременно. Похоже, А очень зол на вас — считает, что вы втянули его в эту историю. Он даже может вернуться к вашему советскому куратору и сказать, что вы не вернулись, потому что согласились остаться здесь и работать на нас. Не лучше ли будет для вас, если я освобожу вас обоих вместе? Не лучше ли рассказать мне свою версию событий?»
Может быть полезно указать враждебному агенту на то, что история прикрытия была плохо придумана, что другая служба не выполнила задание, что для другой службы типично игнорировать благополучие своих агентов. Дознаватель может персонифицировать эту подачу, говоря о том, что он был впечатлен храбростью и интеллектом агента. Он внушает агенту мысль о том, что дознаватель, а не его бывшая служба, представляет собой настоящего друга, который понимает его и будет заботиться о его благополучии.
Самой распространенной техникой совместного допроса является схема «Матт и Джефф»:
Он дает понять, что лично считает допрашиваемого самым мерзким человеком на земле. Во время его тирады дружелюбный и спокойный дознаватель вмешивается в разговор, чтобы сказать: «Подожди-ка, Джим. Успокойся». Злой дознаватель кричит в ответ: «Заткнись! Этим делом занимаюсь я. Я и не таких поганцев уже ломал, сломаю и этого». Он выражает свое отвращение, сплевывая на пол, зажимает нос или делает любой другой грубый жест. Наконец, покраснев и рассвирепев, он говорит: «»Я собираюсь сделать перерыв, сделаю пару глотков чего покрепче. Но я вернусь в два — и тебе, бездельник, лучше быть готовым к разговору». Когда за ним захлопывается дверь, второй дознаватель говорит допрашиваемому, как ему жаль, как он ненавидит работать с такими людьми, но у него нет выбора, как бы он хотел, чтобы такие грубияны замолчали и дали человеку честный шанс рассказать свою версию истории, и т. д. и т. п.
Дознаватель, работающий в одиночку, также может использовать технику Матта и Джеффа. После нескольких напряженных и враждебных сеансов допрашиваемый переводится в другую или отремонтированную комнату с удобной мебелью, сигаретами и т. д. Дознаватель приглашает его сесть и выражает сожаление, что прежнее упрямство источника вынудило дознавателя прибегнуть к такой тактике. Теперь все будет по-другому. Дознаватель разговаривает как мужчина с мужчиной. Один американский военнопленный, допрашиваемый враждебной службой, которая использовала такой подход, так описал результат: «Ну, я вошел внутрь, и там был человек, офицер... --Он попросил меня сесть и был очень дружелюбен... Это было очень потрясающе. Я, ну, я почти чувствовал, что у меня там сидит друг. Мне приходилось время от времени останавливаться и осознавать, что этот человек не был моим другом... Я также чувствовал, что не могу быть грубым с ним... Мне было гораздо труднее... ну, я почти чувствовал, что на мне лежит такая же ответственность за то, чтобы поговорить с ним, рассуждать и здраво судить, как на мне лежит ответственность за то, чтобы поговорить с вами прямо сейчас».(18)
Другая совместная техника предполагает, что оба допрашиваемых играют дружеские роли. Но если главный дознаватель искренен, то манера и голос второго дознавателя создают впечатление, что он просто притворяется сочувствующим, чтобы заманить допрашиваемого в ловушку. Он вставляет несколько вопросов с подвохом из разряда «Когда вы перестали бить свою жену?». Ответственный дознаватель предупреждает своего коллегу, чтобы тот прекратил. Когда тот повторяет тактику, главный дознаватель говорит с легкой ноткой гнева: «Мы здесь не для того, чтобы заманивать людей в ловушку, а для того, чтобы докопаться до истины. Я предлагаю вам уйти. Я сам разберусь с этим.»
Обычно непродуктивно выставлять обоих допрашивающих во враждебной роли.
Если упорствующий субъект говорит более чем на одном языке, лучше допрашивать его на том языке, с которым он меньше всего знаком, пока целью допроса является получение признания. После того как допрашиваемый признается во враждебных намерениях или действиях, переход на более знакомый язык облегчит последующие действия.
Резкий переход на другой язык может обмануть сопротивляющегося источника. Например, если допрашиваемый выдержал шквал вопросов на немецком или корейском, внезапный переход к вопросу «Кто ваш куратор?» на русском может спровоцировать ответ, прежде чем источник успеет остановиться.
Дознаватель, вполне владеющий используемым языком, может, тем не менее, прибегнуть к услугам переводчика, если допрашиваемый не знает языка, на котором будут говорить дознаватель и переводчик, а также не знает, что дознаватель владеет его родным языком. Основное преимущество здесь заключается в том, что двойное прослушивание помогает дознавателю более внимательно следить за голосом, выражением лица, жестами и другими показателями. Этот гамбит, очевидно, не подходит для любой формы быстрого допроса, и в любом случае его недостатком является то, что после каждого вопроса допрашиваемый имеет возможность собраться. Его следует использовать только с переводчиком, прошедшим обучение этой технике.
Очень важно, чтобы дознаватель, не пользующийся услугами переводчика, хорошо владел языком, выбранным для использования. Если это не так, если грамматические ошибки или сильный акцент омрачают его речь, сопротивляющийся источник, как правило, будет чувствовать себя уверенно. Почти все люди привыкли соотносить умение говорить с интеллектом, образованием, социальным статусом и т. д. Ошибки или неправильное произношение также позволяют допрашиваемому не понять или притвориться непонимающим и таким образом выиграть время. Он также может прибегнуть к многосложным фразам, осознав ограниченность словарного запаса допросчика.
Предполагается, что успешно скрывающего информацию источника можно обманом заставить подчиниться, если заставить его поверить, что он имеет дело с оппозицией. Успех уловки зависит от успешной имитации оппозиции. Оперативный сотрудник, ранее не встречавшийся источнику и владеющий соответствующим языком, беседует с ним при таких обстоятельствах, что последний убеждается, что имеет дело с оппозицией. Источнику объясняют
Цель техники «Алиса в стране чудес» или техники запутывания — сбить с толку ожидания и устоявшиеся реакции допрашиваемого. Он привык к миру, который имеет определенный смысл, по крайней мере для него: мир непрерывности и логики, предсказуемый мир. Он цепляется за этот мир, чтобы укрепить свою идентичность и способность к сопротивлению.
Техника замешательства призвана не только стереть привычное, но и заменить его диковатым
Существует ряд непринудительных техник, позволяющих вызвать регрессию. Все они зависят от контроля дознавателя над обстановкой и, как всегда, от правильного подбора метода к источнику. Некоторые допрашиваемые могут быть подавлены с помощью постоянных манипуляций со временем, замедляя и ускоряя часы, подавая еду в странное время — через десять минут или десять часов после последнего приема пищи. День и ночь смешиваются. Сессии допросов также не отличаются друг от друга, субъект может быть возвращен для повторного допроса через несколько минут после того, как его оставили на ночь.
Половинчатые попытки сотрудничать могут быть проигнорированы, и, наоборот, за отказ от сотрудничества он может быть вознагражден. (Например, успешно сопротивляющийся источник может прийти в растерянность, если ему дать какое-то вознаграждение за «ценный вклад», который он внес). Техника «Алиса в стране чудес» может усилить эффект. Два или более дознавателя, допрашивая в команде и по очереди (и тщательно перемешивая время обоих методов), могут задавать вопросы, которые делают невозможным для допрашиваемого дать разумные, значимые ответы. Субъект, оторванный от знакомого ему мира, пытается в какой-то мере воссоздать его в новой и незнакомой обстановке. Он может пытаться следить за временем, жить в знакомом прошлом, цепляться за старые понятия лояльности, устанавливать — с одним или несколькими дознавателеми — межличностные отношения, напоминающие те, что были у него ранее с другими людьми, и строить другие мосты обратно к известному. Пресечение его попыток сделать это, скорее всего, будет загонять его все глубже и глубже в себя, пока он больше не сможет контролировать свои реакции как взрослый человек.
Для вызова регрессии также используется техника плацебо. Допрашиваемому дают плацебо (безвредную сахарную таблетку). Позже ему говорят, что он принял наркотик, сыворотку правды, которая заставит его захотеть говорить, а также не позволит ему лгать. Желание испытуемого найти оправдание подчинению, которое является его единственным выходом из тяжелого положения, может заставить его поверить в то, что его накачали наркотиками и что никто не сможет обвинить его в том, что он теперь расскажет свою историю. Готтшелк замечает: «Люди, находящиеся в состоянии повышенного стресса, с большей вероятностью реагируют на плацебо.»(7)
Орн обсуждает расширение концепции плацебо при объяснении того, что он называет техникой «волшебной комнаты». «Как пример ... можно привести заключенного, которому под гипнозом внушили, что его рука становится теплой. Однако, в этом случае рука заключенного действительно становится теплой, и эта проблема легко решается с помощью скрытого диатермического аппарата. Или можно внушить. ...что... сигарета будет горькой на вкус. И в этом случае ему можно дать сигарету, приготовленную так, чтобы она имела легкий, но ощутимый горький вкус.» Обсуждая состояния повышенной внушаемости (которые, однако, не являются состояниями транса), Орн говорит: «И гипноз, и некоторые гипноидные состояния, вызванные наркотиками, широко рассматриваются как ситуации, когда человек больше не является хозяином своей судьбы и, следовательно, не отвечает за свои действия. Поэтому кажется возможным, что гипнотическая ситуация, в отличие от самого гипноза, может быть использована для того, чтобы избавить человека от чувства ответственности за свои действия и таким образом подтолкнуть его к раскрытию информации.»(7)
Другими словами, психологически незрелый источник или тот, кто подвергся регрессии, может принять намек или внушение, что его накачали наркотиками, загипнотизировали или иным образом сделали неспособным к сопротивлению, даже если на каком-то уровне он осознает, что это внушение не соответствует действительности, из-за сильного желания избежать стресса ситуации путем капитуляции. Эти методы дают источнику рационализацию, в которой он нуждается.
Независимо от того, возникает ли регрессия спонтанно во время задержания или допроса, и вызывается ли она принудительными или непринудительными методами, не следует позволять ей продолжаться дольше того момента, который необходим для достижения податливости. Жесткие методы регрессии лучше всего применять в присутствии психиатра, чтобы впоследствии гарантировать полную обратимость. Как только появляется возможность, дознаватель предлагает испытуемому выход, сохраняющую лицо причину, по которой он может выйти из его мучительной дилеммы, уступив. Теперь дознаватель берет на себя отцовскую роль. Неважно, будет ли оправданием то, что другие уже признались («все остальные мальчики делают это»), что у допрашиваемого есть шанс искупить свою вину («в душе ты действительно хороший мальчик»), или что он не может помочь себе («они заставили тебя это сделать»), — эффективная рационализация, за которую ухватится источник, скорее всего, будет элементарной. Это взрослая версия детских оправданий.
Полиграф можно использовать не только для оценки правдивости. Например, он может использоваться в качестве вспомогательного средства при проверке уровня владения собеседником языками или его искушенности в вопросах разведки, для быстрого скрининга с целью определения широких областей знаний, а также в качестве вспомогательного средства при психологическом просчитывании источников. Однако его основная функция в контрразведывательном допросе заключается в предоставлении дополнительного средства проверки на обман или сокрытие информации.
Сопротивляющийся источник, подозреваемый в связях с враждебной тайной организацией, должен быть проверен полиграфически, по меньшей мере, один раз. Может потребоваться несколько обследований. Не следует, как правило, использовать полиграф лишь в качестве крайней меры. Более надежные показания будут получены, если прибор будет использован до того, как на испытуемого будет оказано сильное давление, независимо от того, является ли это давление принудительным или нет. Достаточно информации для этой цели обычно можно получить после скрининга и одного или двух допросов.
Несмотря на то, что полиграф является ценным помощником, ни один дознаватель не должен считать, что можно переложить на прибор свою ответственность. «Полиграф не претендует на стопроцентную надежность. Результаты тестирования могут быть столь же разнообразны, как и сами испытуемые, а интерпретация графиков не сводится к простому определению того, реагировал или не реагировал испытуемый. Многие диаграммы вполне определенны, но некоторые указывают лишь на вероятность, и от двух до пяти процентов случаев тестирования в итоге классифицируются как неубедительные, а критические области остаются неразрешенными.»(9)
Наилучшие результаты достигаются, когда КР дознаватель и оператор полиграфа работают в тесном сотрудничестве, создавая опору для проведения технизированного допроса. Оператору необходима вся имеющаяся информация о личности источника, а также об оперативном контексте и причинах подозрений. Дознаватель, в свою очередь, может более эффективно сотрудничать и более точно вписывать результаты допроса с техническими средствами в общую картину своих выводов, если он имеет базовое представление об инструменте и его работе.
Нижеследующее обсуждение основано на работе Р. К. Дэвиса «Физиологические реакции как средство оценки информации».(7) Несмотря на возможные усовершенствования, широко используемый сегодня прибор измеряет дыхание, систолическое артериальное давление и гальваническую реакцию кожи (GSR). «Одним из недостатков использования дыхания в качестве индикатора, — говорит Дэвис, — является его подверженность волевому контролю. Более того, если источник знает, что «изменения в дыхании нарушат все физиологические переменные, контролируемые вегетативным отделом нервной системы, и, возможно, даже некоторые другие, то для распознавания лжи физиологическими методами требуется определенное сотрудничество или определенная степень неведения». В целом, «...дыхание во время обмана более поверхностное и медленное, чем во время правдивого рассказа. ...торможение дыхания кажется скорее характерным для предвосхищения стимула».
Измерение систолического артериального давления позволяет получить данные о явлении, которое обычно не поддается волевому контролю. Давление «...обычно повышается на несколько миллиметров ртутного столба в ответ на вопрос, независимо от того, правдиво на него отвечают или нет. Есть данные, что повышение обычно больше, когда (испытуемый) лжет». Однако распознавание между правдой и ложью на основе как дыхания, так и кровяного давления «... является слабым (почти нулевым) в начале периода сидячего положения
Гальваническая кожная реакция — одна из наиболее легко вызываемых реакций, но восстановление после нее происходит медленно, и «...при обычном обследовании следующий вопрос, скорее всего, будет задан до того, как восстановление завершится. Отчасти из-за этого в GSR наблюдается тенденция к адаптации; при повторении стимулов каждые несколько минут реакция становится меньше при прочих равных условиях.»
Дэвис рассматривает три теории, касающиеся полиграфа. Теория условной реакции гласит, что испытуемый реагирует на вопросы, затрагивающие чувствительные зоны, независимо от того, говорит он правду или нет. Эксперименты не подтвердили эту теорию. Теория конфликта предполагает, что, когда испытуемый оказывается между привычным стремлением говорить правду и сильным желанием не разглашать определенный набор фактов, происходят значительные физиологические расстройства. Дэвис предполагает, что если эта концепция и верна, то только в случае интенсивного конфликта. Теория угрозы наказания утверждает, что ложь сопровождается сильной физиологической реакцией, поскольку субъект боится последствий неудачи при обмане. «В обычных понятиях можно сказать, что ему не удается обмануть оператора машины по той самой причине, что он боится, что у него ничего не получится. „Страх“ был бы той самой обнаруженной реакцией.» Эта третья теория более распространена, чем две другие. Дознавателям следует обратить внимание на вывод, что сопротивляющийся источник, который не боится, что обнаружение лжи приведет к наказанию, которого он боится, согласно этой теории, не будет выдавать значимых реакций.
Достоверность графологических методов для анализа личности сопротивляющихся допрашиваемых не установлена. Есть некоторые свидетельства того, что графология является полезной помощью в раннем выявлении рака и некоторых психических заболеваний. Если дознаватель или его подразделение решит провести анализ почерка источника, образцы должны быть переданы в Штаб-квартиру как можно скорее, поскольку анализ полезнее для предварительного просчитывания источника, чем для последующего допроса. Преимущество графологии в том, что это один из немногих методов, не требующих помощи или даже осведомленности допрашиваемого. Как и в случае с любым другим вспомогательным средством, дознаватель волен сам определять, дает ли ему анализ новые и достоверные сведения, подтверждает ли он другие наблюдения, или он не полезен, или он вводит в заблуждение.
IX. ПРИНУДИТЕЛЬНЫЙ КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЙ ДОПРОС СОПРОТИВЛЯЮЩИХСЯ ИСТОЧНИКОВ
A. Ограничения
Цель этой части руководства — представить основную информацию о методах принуждения, доступных для использования в ситуации допроса. Крайне важно, чтобы это обсуждение не было неверно истолковано как разрешение на применение принуждения по собственному усмотрению. Как было отмечено ранее, такого всеобъемлющего разрешения не существует. Для допроса иностранного гражданина против его воли необходимо получить предварительное разрешение Штаб-квартиры на уровне KUDOVEX при наличии любого из следующих обстоятельств: 1) если будут наноситься телесные повреждения; 2) если для побуждения к податливости будут использованы медицинские, химические или электрические методы или материалы; или 3) если задержание является на местном уровне незаконным и может быть отслежена причастность KUBARK, за исключением случаев крайней оперативной срочности, требующих немедленного задержания, ретроактивное разрешение Штаб-квартиры может быть оперативно запрошено приоритетной каблограммой.
Как по этическим, так и по прагматическим соображениям ни один дознаватель не может брать на себя одностороннюю ответственность за использование методов принуждения. Сокрытие от руководителей намерения прибегнуть к принуждению или его несанкционированного применения не защищает их. Оно ставит их, и KUBARK
B. Теория принуждения
Принудительные процедуры призваны не только использовать внутренние конфликты сопротивляющегося источника и побудить его к борьбе с самим собой, но и привлечь превосходящую внешнюю силу оказать давление на субъекта. Непринудительные методы вряд ли преуспеют, если их выбор и применение не зиждятся на точном психологическом просчитывании источника. Напротив, один и тот же метод принуждения может преуспеть в отношении людей, которые довольно сильно не похожи друг на друга. Однако вероятность успеха резко возрастает, если техника принуждения соответствует личности источника. Люди по-разному реагируют даже на такие, казалось бы, неизбирательные стимулы, как наркотики. Кроме того, не стоит тратить время и энергию на оказание сильного давления методом тыка
Все методы принуждения направлены на то, чтобы вызвать регрессию. Как отмечает Хинкл в книге «Физиологическое состояние допрашиваемого, как оно влияет на работу мозга»(7), результатом внешнего давления достаточной интенсивности является потеря тех защитных сил, которые цивилизованный человек приобрел совсем недавно: «...способность осуществлять высшую творческую деятельность, встречать новыe, бросающие вызов и сложныe ситуации, иметь дело с напряженными межличностными отношениями и справляться с повторяющимися разочарованиями. Относительно невысокие гомеостатические нарушения, усталость, боль, потеря сна или тревога могут нарушить эти функции». В результате «большинство людей, подвергающихся принудительным процедурам, заговорят и, как правило, откроют некоторую информацию, которую они могли бы не раскрыть в противном случае».
Одной из субъективных реакций, часто вызываемых принуждением, является чувство вины. Мельтцер отмечает: «Во время некоторых длительных допросов дознаватель может, в силу своей роли единственного поставщика удовлетворения и наказания, занять место и значение родительской фигуры в чувствах и мышлении заключенного. Хотя может возникнуть сильная ненависть к дознавателю, нередко развиваются и теплые чувства. Эта амбивалентность
Фарбер говорит, что реакция на принуждение обычно содержит «...по крайней мере три важных элемента: бессилие, зависимость и страх». Заключенные «...имеют пониженную жизнеспособность, беспомощно зависят от своих тюремщиков в плане удовлетворения своих основных потребностей и испытывают эмоциональные и мотивационные реакции, связанные с сильным страхом и тревогой»... Среди американских военнопленных, подвергавшихся давлению со стороны китайских коммунистов, синдром DDD
Психологи и другие специалисты, пишущие о физическом или психологическом принуждении, часто возражают, что под достаточным давлением испытуемые обычно уступают, но их способность вспоминать и точно передавать информацию так же ослабевает, как и воля к сопротивлению. Это прагматичное возражение относится к контрразведывательному допросу в той же мере, что и к любому другому. Но есть одно существенное отличие. Признание является необходимой прелюдией к КР допросу источника, до сих пор не отвечавшего или скрывавшего информацию. И применение методов принуждения редко или никогда не запутает допрашиваемого настолько, что он не будет знать, является ли его собственное признание истинным или ложным. Ему не нужно полностью владеть всеми своими способностями к сопротивлению и различения, чтобы знать, шпион он или нет. Только субъекты, достигшие такого состояния, когда они находятся в состоянии галлюцинаций, могут сделать ложное признание, которому они верят. Как только получено истинное признание, применяются классические меры предосторожности. Давление снимается, по крайней мере, настолько, чтобы субъект мог предоставить контрразведывательную информацию как можно точнее. На самом деле, облегчение, предоставляемое субъекту в этот момент, четко вписывается в план допроса. Ему говорят, что измененное обращение — это награда за правдивость и свидетельство того, что дружеское обращение будет продолжаться до тех пор, пока он сотрудничает.
Глубокое моральное возражение против применения давления до тех пор, пока не наступит необратимый психологический ущерб, уже высказано. Оценка обоснованности других этических аргументов в пользу принуждения выходит за рамки данного документа. Однако совершенно ясно, что контролируемое принудительное манипулирование допрашиваемым может нарушить его способность делать тонкие различия, но не повлияет на его способность правильно отвечать на такие грубые вопросы, как «Вы советский агент? Какое у вас сейчас задание? Кто ваш нынешний оперативный куратор?».
Когда дознаватель чувствует, что сопротивление испытуемого колеблется, что его желание уступить становится сильнее, чем желание продолжать сопротивление, наступает время предоставить ему приемлемую рационализацию: спасающую лицо причину или оправдание для подчинения. У начинающих дознавателей может возникнуть соблазн триумфально воспринять первоначальную уступку и персонифицировать победу. От такого искушения следует немедленно отказаться. Допрос — это не игра, в которую играют два человека, один из которых должен стать победителем, а другой — проигравшим. Это просто метод получения верной и полезной информации. Поэтому дознаватель должен усилить желание испытуемого прекратить борьбу, показав ему, каким образом тот может это сделать, не отказываясь от принципов, самозащиты или других первоначальных причин сопротивления. Если вместо того, чтобы в нужный момент предоставить правильное обоснование, дознаватель злорадно воспользуется тем, что субъект колеблется, сопротивление снова отвердеет.
Ниже перечислены основные принудительные техники допросов: арест, задержание, лишение сенсорных стимулов с помощью одиночного заключения или аналогичных методов, угрозы и страх, ослабление, боль, повышенная внушаемость и гипноз, наркотическое опьянение и индуцированная регрессия. В этом разделе также рассматриваются вопросы выявления симулирования у допрашиваемых и предоставления им соответствующих обоснований для капитуляции и сотрудничества.
C. Арест
Стиль и время ареста могут внести существенный вклад в достижение целей дознавателя. «К чему мы стремимся, так это к тому, чтобы способ ареста обеспечивал, по возможности, внезапность и максимальный психический дискомфорт, чтобы вывести подозреваемого из равновесия и лишить его инициативы. Поэтому арестовывать его следует в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает и когда его психическая и физическая сопротивляемость минимальна. Идеальное время для ареста — раннее утро, потому что тогда достигается неожиданность, а сопротивление человека как физиологическое, так и психологическое находится на самом низком уровне... Если человека нельзя арестовать в ранние часы... то следующее лучшее время — вечер...
Затем, что касается характера ареста, очень важно, чтобы арестовывающие стороны ... вели себя так, чтобы произвести впечатление на подозреваемого своей эффективностью ... Если подозреваемый — увидит трех или четырех плохо одетых, плохо экипированных, неряшливых полицейских, он скорее всего оправится от первоначального шока и подумает, что попал в руки людей, которых ему легко удастся перехитрить. Если же его грубо разбудит группа задержания, состоящая из особенно крупных, особенно умных, особенно хорошо экипированных, особенно эффективных полицейских, он, скорее всего, впадет в глубокую депрессию и будет беспокоиться о своем будущем.» (1)
D. Содержание под стражей [detention]
Если при взаимодействии с сотрудничающей службой или в одностороннем порядке были приняты меры по заключению под стражу сопротивляющегося источника, обстоятельства задержания организуются таким образом, чтобы усилить в субъекте чувство оторванности от известного и обнадеживающего и погружения в незнакомое. Обычно у него сразу же отбирают его собственную одежду, поскольку привычная одежда усиливает идентичность и, следовательно, способность к сопротивлению. (В тюрьмах по той же причине коротко стригут и переодевают в тюремную униформу) Если допрашиваемый особенно горд или аккуратен, может оказаться полезным выдать ему одежду на один-два размера больше и не снабжать ремнем, так что он должен подтягивать штаны.
Смысл в том, что чувство идентичности человека зависит от постоянства его окружения, привычек, внешнего вида, действий, отношений с другими людьми и т. д. Содержание под стражей позволяет дознавателю разорвать эти связи и вернуть допрашиваемого к его собственным внутренним ресурсам, не получающим поддержки.
Мало что достигается, если заключение просто заменит одну рутину другой. Заключенные, ведущие монотонную жизнь без разнообразия, «...перестают заботиться о своей речи, одежде и чистоте. Они становятся отупевшими, апатичными и подавленными.» (7) Апатия может быть очень эффективной защитой от допроса. Контроль над окружением источника позволяет дознавателю определять его диету, режим сна и другие основные параметры. Разрегулировав их, чтобы субъект оказался дезориентирован, можно с большой вероятностью вызвать у него чувство страха и беспомощности. Хинкл отмечает: «Люди, которые попадают в тюрьму с настроением предчувствия, опасения и беспомощности, обычно справляются хуже, чем те, кто попадает туда с уверенностью и убежденностью в том, что они смогут справиться со всем, что им может встретиться ... Некоторые люди, которые боятся потерять сон или не хотят его терять, вскоре становятся жертвой потери сна.» (7)
Вкратце, заключенного не следует обеспечивать рутиной, к которой он мог бы приспособиться и из которой он мог бы извлечь некоторое утешение — или хотя бы чувство собственной идентичности. Все читали о заключенных, которые неохотно покидали свои камеры после длительного заключения. Мало что известно о продолжительности заключения, рассчитанной на то, чтобы субъект перешел от тревоги, соединенной с желанием сенсорных стимулов и человеческого общения, к пассивному, апатичному принятию изоляции и предельному удовольствию от этого негативного состояния. Несомненно, скорость изменений почти полностью определяется психологическими особенностями человека. В любом случае, желательно не переставать нервировать субъекта постоянными нарушениями шаблонов.
По этой причине полезно выяснить, бывал ли допрашиваемый в тюрьме раньше, как часто, при каких обстоятельствах, на какой срок и подвергался ли он ранее допросам. Знакомство с заключением и даже с изоляцией снижает эффект.
E. Лишение сенсорных стимулов
Основной эффект ареста и содержания под стражей, и особенно одиночного заключения, заключается в лишении субъекта многих или большинства зрелищ, звуков, вкусов, запахов и тактильных ощущений, к которым он привык. Джон К. Лилли изучил восемнадцать автобиографических рассказов полярных исследователей и моряков-одиночек. Он обнаружил, что «...изоляция сама по себе действует на большинство людей как мощный стресс ... Во всех случаях, когда люди пережили изоляцию в море или полярную ночь, именно первое воздействие вызывало наибольший страх и, следовательно, наибольший риск развития симптомов; предыдущий опыт является мощным подспорьем для преодоления
Очевидная причина этих эффектов заключается в том, что человек, отрезанный от внешних стимулов, обращает свое сознание внутрь, на себя, а затем проецирует содержимое собственного бессознательного наружу, так что он наделяет безликое окружение своими собственными атрибутами, страхами и забытыми воспоминаниями. Лилли отмечает: «Очевидно, что внутренние факторы в сознании имеют тенденцию проецироваться вовне, что часть активности разума, которая обычно связана с реальностью, теперь становится свободной и превращается в фантазию и, в конечном счете, в галлюцинацию и бред.»
В ряде экспериментов, проведенных в Макгиллском университете, Национальном институте психического здоровья и других учреждениях, предпринимались попытки максимально приблизиться к устранению сенсорных стимулов или к маскировке оставшихся стимулов, главным образом звуков, перекрывая их более сильным, но полностью однообразным фоном. Результаты этих экспериментов мало применимы к допросу, поскольку обстановки разнятся. Некоторые результаты указывают на гипотезы, которые, по-видимому, имеют отношение к допросам, но условия, подобные условиям содержания под стражей в целях контрразведывательного допроса, в экспериментах не дублировались.
Поделиться книгой: