Тать на ваши головы

* * *

— Ваше сиятельство, я требую... нет, я настаиваю, чтобы вы оставались в постели хотя бы еще два дня!

— Бросьте, — князь продолжил одеваться, — вам уже достаточно заплатили. Я чувствую себя прекрасно и в ваших услугах больше не нуждаюсь.

Целитель поморщился, но откровенное хамство проглотил: слишком уж богатым и родовитым был пациент.

— К тому же у меня срочные дела. Вы и так продержали меня во сне непозволительно долго.

— Я сделал это ради вашего здоровья, — сухо ответил целитель, недовольно поджал губы, но вынужден был согласиться: — Однако если вы настаиваете...

— Дарье! — В комнату ворвался молодой человек, и взгляд князя потеплел.

— Ваше высочество. — Он поклонился, но принц быстро преодолел разделяющее их расстояние и крепко обнял.

— Я так рад, что ты жив.

— Что со мной сделается? У Робурских крепкая кость, — попытался отшутиться князь.

— Тебе просто повезло! — не купился принц, добавляя с упреком: — Если бы не тот целитель, мы бы уже не разговаривали.

— Кстати о нем, — оживился князь. — Вы его нашли?

— Шутишь? — вскинул брови Далмар. — Никто не признался. Побоялись, что за столь халтурную работу лишатся лицензии. Да и бездна с ним. Главное — ты жив.

Дарье нахмурился, покачал головой:

— А ведь я ее помню. Лицо такое... необычное. Глаза. Голос. Вот слов, что говорила, вспомнить не могу. А жаль...

Он вдруг явственно вспомнил приходивший к нему раз за разом сон: теплоту в том месте, где билось сердце, гладящие по лицу руки, полный печали взгляд и чужое дыхание, щекочущее шею, тяжесть на груди, сопение.

Это наваждение раз за разом брало его в плен. Нет, он должен ее найти хотя бы для того, чтобы разочароваться и снова жить по-прежнему.

— Что бы там ни думал твой целитель, она мне жизнь спасла. Покажешь место, где меня нашли?

Его высочество глянул неодобрительно, однако возражать не стал.

— Кажется, здесь. — Дарье наклонился над землей, поднял лист, испачканный чем-то бурым, принюхался и кивнул. — Определенно здесь.

Огляделся, пытаясь вспомнить подробности. Потом решительно зашагал вниз, к ручью, чтобы, спустившись, нос к носу столкнуться со стражей.

— И что здесь происходит?

Две группы мужчин замерли друг против друга. Охрана напряглась было, но, увидев знакомые лица и мундиры, расслабилась.

— Ваше высочество, ваше сиятельство, — шагнул вперед командир отряда стражников, — мы разыскиваем мага, напавшего вчера на жителей серой зоны. Ее видели вместе со старухой, которая проживает где-то здесь, под мостом.

— Под мостом? — недоверчиво нахмурился принц.

— Ее? — переспросил князь, оглядывая ручей, кусты, брезгливо принюхиваясь.

— Нашли! — крикнул подбежавший солдат, и обе группы устремились за ним.

Под мостом было пусто. Уходили... Дарье оглядел стены, присел, рассматривая пол, потом пощупал остывший бок бочки. Уходили без особой спешки. Не забрали только явный мусор.

— Здесь жило несколько человек. — Один из боевиков застыл, сканируя пространство.

— И мага среди них не было, — заявил он спустя несколько мгновений.

— Это точно? — растерянно переспросил командир.

— Магию здесь не применяли, — подтвердил мужчина.

— А почему был объявлен розыск? — поинтересовался Дарье, поднимаясь.

— Так это... — запнулся командир, явно нервничая в присутствии родовитых мужчин, — ее спровоцировали на нападение, но всплеск седьмого уровня...

Князь удивленно вздернул брови.

— ...в серой зоне... Сами понимаете, подозрительно с трущобниками магу водиться.

— Подозрительно, — согласился князь, думая о том, что вся эта ситуация подозрительна. Его исцелили рядом с мостом. Под мостом жила трущобница, которая водилась с магом, но маг здесь не жил, точнее, не магичил, что одно и то же. А если она сбежала из другого сектора? Мало ли от каких проблем может потерять голову женщина, пусть и маг? Нет, маловероятно. Внешне она хайорка, а такие живут или в Белом секторе, или в Синем.

— Проверили, никто о пропаже дочери, сестры, жены не заявлял? — поинтересовался Дарье.

— Я читал утреннюю сводку, пропаж не было, — ответил принц, — да и сложно представить, чтобы это был побег из дома. Но знаешь, — он понизил голос, — случилось кое-что странное. Вчера обрушилась часовня древних, та, что над Свиргой.

Князь вскинул брови, нахмурился и спросил скорее у себя, чем у других:

— Но ведь мы ее проверяли? Камней Йорунга там не было?

— Проверяли, — подтвердил принц, — и ничего не нашли.

— Тогда, — Дарье задумался, — будем считать, что часовня отжила свое. А вот мага найти надо... — И добавил недовольно: — Не люблю подозрительных личностей, которые орудуют в нашем секторе.

Пусть трущобы официально не принадлежали ни одному из секторов и селились здесь жители всех частей города, желающие стать невидимыми для закона, синие уже давно отвоевали право контролировать серую зону, аргументируя ближайшим соседством с ней.

* * *

Два дня мы наслаждались обустройством нового жилища. Бабуля пропадала на хозяйской половине, каждый раз возвращаясь с каким-нибудь приобретением. Подозреваю, она их просто вынуждала поделиться, грозясь заболтать до смерти.

В первый день мы устроили грандиозную стирку и баню. Баней здесь служила небольшая пристройка к дому, которой нам под давлением бабули разрешили изредка пользоваться. Вода нагревалась в бочке, откуда ее следовало черпать в корыто или в ведро. В качестве нагревательного элемента выступали черные камни, раскалявшиеся докрасна, стоило хозяйке с ними что-то сделать. А вот воду мы таскали ведрами из колодца, и после нагрузки у меня противно ныла поясница.

Братьев бабуля помыла сама, оставив меня в одиночестве наслаждаться омовением, даже душистого мыла в плошке принесла.

На второй день мы привели комнату в порядок, помогли хозяевам со скудным огородом, поэтому на ужин у нас были запеченные корнеплоды со вкусом хлеба.

Все это время я активно учила слова чужого языка. Новое жилье вдохнуло в меня сил, окончательно примирив с этим миром. Я даже прошлую жизнь практически перестала вспоминать. Нет, она все еще снилась мне: работа, бабушка, какой-то бред из фильмов, но смазанно, точно сквозь залитое дождем стекло.

Плющ притворялся самым обычным браслетом. Камень тоже никак себя не проявлял и не стал, чему я крайне обрадовалась, уходить глубже, застыв, чуть углубившись в кожу.

Жизнь вроде как начала налаживаться, остались сущие мелочи: найти денег, чтобы эту самую жизнь поддерживать. Я уже намекала бабуле, что надо бы двигать в лес да искать нового скупщика цветочков, не поверю, что в городе он был единственный, но она мотала головой, сурово поджимала губы и отказывалась выходить на улицу.

Итогом нашего затворничества были: вылизанная комната, выстиранная одежда и легкая перестановка мебели. Я научила братьев играть в крестики-нолики, напряглась и вспомнила еще пару дворовых игр, пока хлынувший дождь не погнал нас домой.

Последние дни были теплыми, что давало надежду на начало, например, весны.

Бумагу я вытребовала. Желтую, замызганную. Такое чувство, что в нее что-то заворачивали. Писали здесь заточенным угольком, который быстро тупился и жутко пачкался. Буквы приходилось использовать печатные, но я была рада и такому. Правда, ходила потом вся чумазая: коричневые пятна на пальцах перекочевывали на лицо и шею. Зато душу грели удивленный взгляд бабули и восторженный — от ребятни. Я прям научным гением себя ощутила, когда продемонстрировала им написанное. Еще и прочитала произнесенные ими слова, которые записывала русским транслитом. Бабуля явно хотела спросить, как такая умная, красивая, еще и талантливая под мостом оказалась, но лишь мучила себя и меня вопрошающими взглядами, в которых читалась боль из-за неудовлетворенного любопытства.

Вольготная жизнь закончилась на третий день. С утра бабуля решила-таки выйти, потому что у нас заканчивались припасы. Мне строго-настрого было наказано сидеть дома, но кое-кто решил иначе.

— Не пойду, — шипела я, с трудом удерживаясь от воплей.

Но кто интересуется мнением котенка, которого тащат за шкирку? Привстав на цыпочки, попыталась отцепить от своей куртки вредную плеть. Бесполезно. Меня приподняли над землей, назидательно встряхнули и потащили за калитку.

Нет слов — одни непечатные выражения. Главное, ругаться бесполезно, ибо в одни ворота. Плющ на мои ругательства не реагировал, хранил глубокое молчание и, похоже, вообще говорить не умел, зато плетями орудовал виртуозно. Одной выпихнул меня за ворота — и это среди бела дня! Хорошо, что короткий проулок был пуст и возмущалась я тихо, не привлекая внимания. Второй — притащил мой плащ, надел, еще и капюшон нахлобучил. От такой заботы мне срочно захотелось кого-нибудь прибить.

На упрямстве развернулась было обратно, но калитку захлопнули перед носом. Ясненько, доводы бесполезны перед грубой силой.

Медленно пошла от дома, кутаясь, глубже натягивая капюшон и представляя свой портрет на доске разыскиваемых преступников. Главное, когда не знаешь, что и как нарушила в чужом мире, сроки себе выписываешь максимальные. Уверена, принципы гуманизма здесь еще не популярны. Они больше для сытых и благополучных стран характерны. А тут?

Впрочем, тут было неплохо. Я бы сказала, недурственно после трущоб. Больше на пригород похоже, чем на настоящий город. Много одноэтажных домиков с участками, садами, людей мало, лавок почти нет, зато раздолье живности, подбирающей что-то в канавах. От чавкающей кабаносвиньи с метр в холке я поспешно перешла на другую сторону улицы: показалось, что взгляд маленьких черных глазенок из-под щетинистой челки транслировал мне угрозу. Под ногами суетились птицы трех видов, высовывались из-за забора грязные мордашки ребятни, ярко светило солнце. Словом, почти пастораль. Если бы не одно «но». Я в нее не вписывалась: здесь предпочитали открытые лица и честные взгляды, и на меня, завернувшуюся в плащ теплым солнечным днем, косились с неодобрением, точно у меня пара стволов под одеждой припрятана.

Прошла какое-то время под конвоем, когда начали попадаться дома побогаче. С удивлением отметила их схожий дизайн: синие ставни на окнах, синие крыши, синие верхушки заборов, синие коврики у дверей — неожиданно много синих элементов. Тихо, мирно, безопасно. Наверное... А у меня на запястье дурной плющ с непонятными намерениями. Да и шла я не сама по себе, меня направляли, сжимая руку, если поворачивала не туда. Живой GPS-навигатор, одним словом.

Район сменил свой облик на заброшенный: заколоченные окна домов, поваленные заборы, какие-то развалины среди буйной растительности; я точно шагнула в прошлое. Даже странно - рядом, на соседней улице, люди, повозки, детвора носится, а здесь словно печать забвения и тишина. Лишь перекличка птиц над головой и возня мелкой живности в густой, порядком пожелтевшей траве.

Внезапно меня потянули к дыре в заборе, которую явно оставили, выломав доски наружу. Да-да, именно наружу, потеряв на сучке окровавленный кусок светлой ткани.

Естественно, я уперлась. Чужая кровь — весомый аргумент, да и лезть в заброшенный дом, еще и в сомнительной компании — так себе удовольствие.

Мое сопротивление подавили привычным способом — за шкирку.

— Я тебе кто? — пыхтела, пытаясь волокущимися ногами цепляться за землю, но резиновые сапоги лишь скользили по траве. — Мебель? Захотел — переставил.

Меня тащили молча, не прислушиваясь к аргументам. Точно, мебель. Понять бы еще, в какой угол меня желают поставить.

Дом постепенно вырастал из-за бурьяна и деревьев, заслоняя собой небо. Широкое крыльцо с лестницей, статуи каких-то животных, его охраняющих, заколоченные окна, обожженные местами стены. Стоп. Пока меня тащили к крыльцу, всмотрелась в большое черное пятно, выделявшееся на стене, точно след от взрыва. Еще и повреждения такие характерные, оспинками. Здесь что, шел бой?

Мне стало нехорошо от такой догадки, потому как обитать в заброшенном особняке мог кто угодно, да и бывшие хозяева, вполне возможно, озаботились защитой, а мы премся туда с такой наглостью, будто нас хлебом-солью встречать будут.

Плющ распахнул дверь, втащил меня, бормочущую ругательства — подозреваю, выглядела я жалко, — внутрь, еще и под зад подпихнул так, что носом чуть пол не вспахала.

Остановилась в холле, попыталась принять независимый вид свободного человека. Огляделась: пыльно, заброшенно, темновато — солнечный свет полосками ложился на грязный пол, просачиваясь из щелей в досках. И здесь явно шел бой: щепки от мебели, оборванные шторы, осколки стекла на полу, веревка, тоже в пыли. Вешать на ней кого-то хотели, что ли? Не узнать теперь.

Прошлась взглядом дальше: на второй этаж вела лестница. Туда меня, свободного человека, и подпихнули под зад. И как-то плевать стало на обитателей этого дома, живых или мертвых, потому как трудно одновременно и злиться, и бояться. А сейчас я не просто злилась, я была в ярости!

— Знаешь, я тебе благодарна за спасение от Чиполлино, но всему есть предел. Нельзя меня брать и молча тащить куда-то, понял? Может, я не хочу?

Плющу, естественно, было плевать на мое желание, и как-то благодарность моя к нему исчезла. Совсем.

Встала на первую ступень, с тоской посмотрела наверх. Идти туда не хотелось, потому как мой первый опыт общения с плющом закончился обрушением часовни. Выжить в рушащемся особняке будет сложнее.

«Это она?» — вдруг прошуршало в моей голове. Голос был весьма похож на змеиное шипение и явно не принадлежал человеку.

Я замерла, а потом медленно, холодея от ужаса, оглянулась.

— Мама! — плюхнулась на зад, задирая голову.

Надо мной завис вихрь, только он был крупнее, мощнее и страшнее, чем плющ. Вдобавок двигался совершенно беззвучно. И внутри все та же проступающая между вращающихся кругов темнота, от которой мое горло сжал спазм панического ужаса.

«Мелкая какая-то, — искренне посетовали в голове, добавив огорченно: — Еще и страшная».

Вот это «страшная» отрезвило. Я отмерла, поняла, что в носу нестерпимо свербит — вихрь поднимал скопившуюся пыль в воздух точно метла, — и оглушительно чихнула. А еще поняла, что зря я веревочку для висельника предполагала, вот она, передо мной, круги наворачивает, аж тошнить от вращения начинает.

Но потом все перекрыло осознание: со мной говорят! По-русски. Хотя вряд ли. Не важно, на каком языке, главное — говорят!

«Слушай, она так на меня смотрит, словно видит», — прошуршало удивленно.

Я склонила голову.

«Хм, точно видит», — сделали вывод, а потом вихрь опал, трансформировавшись в веревку, которая закачалась перед моим лицом на манер «кобра дома, и кобра удивлена».

— Еще и слышу, — сдавленно заверила я веревку.

Та от шока аж опала, потом снова поднялась.

«Как такое может быть?» — потрясенно спросили явно не у меня. На полу зашевелилась кучка жухлого плюща, и вот могу поклясться, что они друг друга прекрасно понимали, а я почему-то могла слышать лишь веревку.

«Одаренная? Но зачем?.. Ты прав. Раз так получилось... Может, и к лучшему».

Глава 4

«Так. Встала и пошла за мной».

Я осталась сидеть, еще и позу приняла максимально выражающую протест: с места не сдвинусь, а если кому-то хочется, пусть идут сами, то есть ползут.

Не знаю, как у нее это получилось, но веревка вздыбила растрепанные ворсинки, став похожей на ершик. Очень злой ершик.

Плющ почему-то не спешил вмешиваться и применять любимую тактику укрощения меня: за шиворот и потащили. Видимо, требовалась некая степень добровольности. Припомнила, что в часовню сама пришла. Хм...