Тать на ваши головы

Не найдя меня вчера под мостом, бабуля решила, что постоялица — и ведь только сработались — удрала за лучшей долей. Обиделась, естественно. Прокляла меня раз десять, не меньше. Утром же сильно удивилась, обнаружив около бочки. И вот теперь мучилась сомнениями, не зная, то ли радоваться тому, что ошиблась в выводах, то ли ожидать от меня еще больших странностей.

Я же мило улыбалась, помогала с завтраком и веселила детей, показывая на пальцах смешные сценки. И молчала.

Поймала себя на том, что молчание начинает мне нравиться: помогает анализировать, не путать мысли, не тратить силы на глупые споры и ругань. Ведь если бы мы со старухой понимали друг друга, сколько раз успели бы поругаться?!

Впрочем, я не впала в прелесть, понимая, что с каждым днем мой разум все больше выстраивает стену между собой и социумом. И то, что я начала находить преимущество в молчании, первый шаг к этому. Дальше я стану считать себя особенной настолько, что место под мостом станет для меня нормой. И мне будет казаться, что ничто другое мне не подойдет.

«Что вы! Какой дворец? Ни за что не променяю его на подмостовье».

Шутка шуткой, но чем дольше я остаюсь на улице, тем меньше шансов у меня вернуться к нормальной жизни. Сейчас мне кажется, что социум меня отверг, дальше я отвергну его сама.

Представила себя лет через десять. Содрогнулась, ибо воображение услужливо подсунуло лицо Тыгдлар. Ведь я могу и не ошибаться, вдруг ей всего лишь сорок? Если скитается с детства, вполне может быть. Год на улице идет за два.

«Нет-нет», — замотала головой. Не хочу, не буду. Здравый смысл хихикнул в ответ и предложил пойти поискать принца в трущобы. Вдруг забредет, а тут я... Вся такая неземная. В резиновых сапогах, плаще с богатырского плеча и сером пуховом платке на голове. Как узрит, так сразу и влюбится.

Мысли о принце напомнили о мужике. Я посмотрела в сторону выхода, но старуха бдела.

— Тать! — позвала, махнув рукой в сторону леса. Мол, пора и за работу.

Сегодня дети пошли с нами. Шли рядом, тихонько лопоча друг с другом. Ни побегать, ни посмеяться, ни удивиться вспорхнувшей с ветки птице. Маленькие старички, а не дети. У меня от них мурашки по коже.

Зато первому найденному цветочку — а кто у нас молодец? Правильно, я! — обрадовались, точно шоколадной конфете.

На этот раз старуха решила скинуть на меня все. Выдала мне торбу и ткнула пальцем, мол, выкапывай. С сомнением оценила свои руки. Ладно шеллак, который сделала в честь надвигающего корпоратива в компании, все равно облезет. Но мои привыкшие к офисному труду лапки не сильно годятся для землеройных работ.

Бабуля, похоже, думала так же, а потому, покопавшись в карманах, выдала мне металлическую полоску. Оценила ширину, заточку, попыталась понять технологический уровень изделия, но плюнула, я однозначно не историк, и опустилась на корточки перед цветком. Его мне удалось выкопать с кусочком земли, тщательно обернуть влажным еще с ночи мхом, потом обвязать тряпкой и с гордостью продемонстрировать свой труд старухе.

В округлившихся глазах читалось недоверчивое: «А что, так можно было? Без всяких лишних усилий?»

Я надеялась, что можно. Испугал меня вчерашний обморок. А что, если я трачу не неведомые силы, а собственные? И каждый оживленный цветочек стоит мне года жизни? Короче, проверять не хотелось.

Мы нашли четыре лавайхи, причем одна была на счету Чипа с Дейлом.

Я даже трудовой энтузиазм ощутила при мысли, что вечером нас ждет вкусный пирог, а не старухина баланда.

Под конец дети притащили за хвост полуметровую, отчаянно извивающуюся многоножку. Страхолюдина, еще и ядовитая небось, но бабуля пришла в восторг. Перехватила мерзость за хвост, вышибла ей мозги о ближайшее дерево, шустро отчекрыжила башку и прицепила то, что осталось от твари, к поясу. Я сглотнула вставший в горле ком. Не уверена, что смогу есть варево после такого...

Город, точнее, трущобная его часть, встретил нас шумом, столпотворением и такими ароматами, что я покрепче прижала платок к лицу. В первый раз я была слишком напугана, чтобы обращать внимание на подобные мелочи, а тут накатило, окружило, взяло в плен. Задышала ртом, прогоняя дурноту.

Детвора вцепилась в бабулю клещами, я с сумкой шла замыкающей. Старуха, похоже, успокоилась и даже ни разу не обернулась проверить, не пропала ли я с ценным грузом по дороге. Это она еще не знала о вынашиваемых мною планах презентовать часть нашего ужина раненому мужику.

Хозяин уже поджидал нас во дворе. За его спиной стояла еще одна копия Чиполлино, только помоложе, но с той же «луковичной» копной волос на голове и наглой рожей. Если в глазах хозяина читалась лишь жажда денег, то молодой скользнул по мне похотливым взглядом, правда, сразу приуныв. Ну да... резиновые сапоги, по-старушечьи повязанный пуховый платок — прекрасная защита от любого маньяка. Я еще и руки скрестила, демонстрируя испачканные землей пальцы, чтоб наповал. Под мостом, конечно, не сладко, вот только жить с «луковицей» у меня желания нет.

Сегодня нас встречали настораживающе приветливо. Чиполлино даже мешок с монетами демонстративно на стол выставил, мол, я готов выслушать вашу просьбу.

Еще мне не нравился настолько царапающий спину взгляд, что кожа между лопаток даже не чесалась, а зудела. Очень хотелось обернуться и обнаружить пялящегося на меня наглеца, но я ведь даже объяснить ему не смогу, как он не прав, а бить — не мой метод.

Аккуратно достала лавайхи в фирменной упаковке, выставила на стол, оценила результат - ни один лист не увял — и отошла, давая бабуле место для разгона.

Но торга не вышло. Чиполлино глянул на товар, потом мне за спину и выложил четыре стопки монет. Судя по виду бабули, это было больше, чем ожидалось. Она, лопоча что-то восторженное — никакого понятия о бизнесе, — сгребла монеты, и мы выкатились со двора за пирогами.

— И что? — Шарех не стал ждать, когда важный гость дойдет до стола, подбежал сам.

Гость не ответил. Вышел из укрытия. Достал из кармана трубку, щелкнул пальцами — и на краю поселился огонек. Мужчина затянулся, пыхнул дымом, а Шарех задержал дыхание: курительная смесь у гостя была жутко вонючей. Огонь выхватил из-под капюшона седую бороду и кончик носа.

— Не могу сказать, есть ли у нее дар. Я ничего не почувствовал.

— Так она бездарная? — разочарованно протянул Шарех. — Но как же тогда...

— Я такого не говорил, — резко оборвал его гость. — Всего лишь то, что всплеска силы не было. Это значит, что дар она сейчас не применяла, и все.

— Тьфу! — огорченно сплюнул Шарех, когда ворота скрыли важного гостя. Охлопал карманы, мысленно подсчитывая потери: лавайху купил дороже, чем обычно, еще и за визит заплатил. Размечтался, что маг просто так по улицам ходить бездомным будет? Дурак!

На этот раз я знаками показала, что хочу после ужина прогуляться. Старуха кивнула, окинула благостным взглядом и отпустила. Эх, знай она, что у меня в кармане припрятанный кусок хлеба с жареным мясом многоножки — возненавидела бы. Кстати, вполне неплохое жаркое вышло. По вкусу между курицей и тунцом. А главное, бабуля мастерски умела готовить на открытом огне. У меня либо подгорело бы, либо вышло сырым.

До приметного места добралась быстро, раздвинула кусты и присвистнула: лежанка была пуста. Тряпки валялись рядом, а следы... По ним я вышла к дороге, но выходить на нее не стала: оценила вечернюю интенсивность движения. Что же, мужика явно подобрали, а уж кто — друзья или враги — я вряд ли узнаю.

Вернулась, собрала тряпки, порадовалась сэкономленной еде и направилась обратно под мост. Очень хотелось пообщаться со старухой касательно перспектив — я заметила, что часть монет она прячет, — но плюнула, ибо нервы дороже. Это не на пальцах показать, что добавки больше не хочется, тут посложнее вопросы будут.

— Ваше высочество, рад приветствовать!

— Как он? — Влетевший в холл особняка молодой человек едва притормозил, чтобы скинуть плащ на руки слуге и, перепрыгивая через ступеньку, устремился по лестнице на второй этаж. Целителю, встречавшему его в холле, пришлось догонять прыткого гостя и отчитываться на ходу.

— Ваше высочество, его сиятельство был сильно ранен, к нему сейчас нельзя.

Принц замер, обернулся, и целитель едва успел затормозить, чтобы не врезаться в сиятельную особу.

— Он будет жить? — спросил тот дрогнувшим голосом.

Целитель проклял привычку преувеличивать важность своего лечения. С его высочеством лучше придерживаться истины.

— Жизни его сиятельства сейчас ничто не угрожает. Да, рана была серьезной, но ему была оказана помощь, благодаря которой он остался жив и смог выйти на дорогу, где его подобрал экипаж. Однако, — главный королевский целитель позволил себе недовольную гримасу, — мой коллега работал крайне неаккуратно, и без дополнительных процедур князю пришлось бы мучиться головными болями всю оставшуюся жизнь, а возможно, и страдать потерями памяти.

Его высочество принц Далмар приподнял бровь, и целитель заторопился с объяснениями, уж больно потяжелел взгляд наследного принца. Ходили слухи, что и на расправу он скор, и подвалы допросные лично посещает, и характером весь в деда, которого не зря в народе прозвали Кровавым Солнышком. То есть для кого-то он был солнышком и отцом родным, но на плаху неугодных отправлял с легкостью.

— Поэтому я счел нужным погрузить его сиятельство в целебный сон, а вечером планирую подправить проведенное лечение, и, если вы не возражаете, я хотел бы продержать князя для гарантии выздоровления три-четыре дня во сне. Если его сейчас разбудить, он же и часа не пролежит. — В голосе целителя явственно проскочила давняя обида на беспокойного пациента.

— Хорошо, — легко согласился его высочество и попросил с нажимом: — Сделайте все, чтобы князь Робурский встал на ноги здоровым. А о том, кто на него напал, — глаза принца заледенели, — мы все равно узнаем. Рано или поздно. Он от нас не уйдет.

Целитель нервно сглотнул и закивал, натянув верноподданническую улыбку на губы:

— Всенепременно, ваше высочество. Не извольте беспокоиться. Сделаем все, что в наших силах.

Мужчина проводил поклонами сбежавшего по лестнице принца. Выдохнул. Промокнул выступивший пот на лбу, потом развернулся и заорал вглубь коридора:

— Талька! Где ты там? Несносная девчонка! Живо готовь все для операции. Голову его сиятельству править будем.

И уже тише, исключительно для успокоения себя:

— Руки бы поотрывал тому мастеру. Самоучка какой-то. Хотя о чем это я? Самоучек целителей не бывает. Просто бездарь и лодырь. Но хорошо, хоть такой князю попался, а то с его высочества станется все трущобы под пламя пустить в отместку за гибель друга.

Этим утром направились в другую часть леса: старуха сочла, что в ближайшей округе мы все выгребли. Она даже еду собрала с собой, видимо, идти было действительно далеко.

Детвора чуток оттаяла: пироги действовали не хуже лекарства. У меня, правда, так и не получилось услышать их смех, но попыток рассмешить не прекращала. Вчера дошла до того, что попыталась изобразить старуху, в ее отсутствие, конечно. Грозно хмурила брови, надувала щеки и грозила пальцем, а еще маршировала — дурь несусветная, но чем еще заняться под мостом? Показалось, что в глазках-пуговках мелькнул смешок, но детские губы не дрогнули. Братцы, если, конечно, они были братьями, напоминали мне оживших восковых кукол из фильмов ужасов — с непривычки испугаться можно. Только «куклы» сами всего боялись и обычно вели себя тише воды ниже травы. Сейчас они бодро топали по тропинке, размахивая веточками. Со спины — обычные дети. С глазами стариков, ага.

Местность начала повышаться, раздаваться вширь и ввысь. Стали встречаться деревья-богатыри, аж шею сводит, если смотреть на их крону. Воздух здесь был пряным, острым из-за большого количества хвойников. Мох — преимущественно белым, пружинил под ногами и пушился мелкими цветочками, отчего казалось, что идем мы по заснеженному лесу.

Потыкала пальцем в попадающиеся грибы — весьма занятные, с шляпками завитком, точно стриженые кудри рыжей ведьмы, разбросанные по мху, но старуха отчаянно замотала головой и художественно изобразила процесс издыхания. Надо сказать, ее навыки пантомимы за эти дни существенно улучшились. Даже лицо стало подвижнее. Еще немного — и можно на сцене выступать. В стенд-ап. А что? Внешность примечательная, увидишь — не забудешь. Зыркает, словно стреляет. Ну и голос — мишка спросонья.

Через пару часов мы вышли на косогор. Вид отсюда открылся... Я искренне пожалела, что у меня больше нет мобильника. Руки чесались снять такое чудо.

Из дома мы выдвинулись на рассвете, а сейчас поднявшееся над лесом солнце подсвечивало сонную, заполненную туманом лощину. Рыжие и зеленые макушки деревьев пробивали его ватное одеяло, где-то в туманном разрыве блеснула синяя лента реки. Дальше зеленым частоколом вставал густой лес, обрамляя собой противоположный берег реки. Было тихо и спокойно, пока тишину не разорвал истошный крик какой-то птицы. Ну, я понадеялась, что это птица. Старуха неодобрительно забормотала, рисуя пальцем в воздухе какой-то знак. Видимо, отгоняющий этих самых птиц. И что-то мне расхотелось стоять на самом виду...

Далее мы двигались по белому мху чуть в стороне от косогора, обходя толстые — не обхватишь — стволы деревьев, уносящих свои кроны к небу. Детворе этот пейзаж был неинтересен, бабуля видела его не раз, а меня постоянно тянуло к просвету. Уж больно завораживающий оттуда был вид: простор, небо, с тонкими дымчатыми облаками, точно кистью кто размазал. И солнце.

Жителю города такое в диковинку. Да и обитателю подмостовья тоже.

Постепенно мы разбрелись в поисках лавайхи. Потеряться не боялись: лес редкий, холмов нет — на косогоре все видны.

Внезапно взгляд зацепился за каменную верхушку какого-то строения. Надо же... Здесь даже цивилизация есть.

Подошла, оценила. Когда-то цивилизация здесь и была, но сейчас полуразрушенная каменная башня с пристройками, очень похожая на храм, сплошь заросла плющом. Нелепым таким, с темно-синим перекрученным в три пальца толщиной стволом и редкими пожухлыми голубоватыми листочками.

Я не утерпела. Ступила на каменные ступени, ведущие вниз, на небольшую площадку. Все же туриста во мне не изжить даже опасностью неизведанных мест. Перила на краю обвалились — туда подходить я не стала. Остановилась в центре, оценивая потрескавшуюся чашу а-ля фонтан, какие-то небольшие пристройки, статую, едва видимую из-за буйно разросшегося плюща — что-то мужское, военное — и открывающийся отсюда вид: даже сизые горы на горизонте проявились.

Вот он, чужой мир. Чужая культура. «А статуи есть даже у них», — мелькнула в голове мысль и пропала, потому как зашуршало вокруг, загудело, точно пылесос включили. Меня окатило холодом от страха, ноги примерзли к плитам, лопатки свело, а в желудок точно кусок льда запихнули. Выдохнула, выругалась и прикусила губу — резкая боль вернула тело под контроль. Обернулась: часть стены башни словно растворилась в воздухе, открывая нишу, полную какого-то барахла. Солидного такого: доспехи, мечи и даже кубки. Шелест тем временем все нарастал, я в панике заозиралась, воображение рисовало полчища змей, ползущих по мою душу, покусившуюся на святое. И доказывай потом, что ничего из открывшейся сокровищницы не брала. Как тут, кстати, с проклятиями?

Так что к лешему чужие сокровища, которые наверняка под охраной, раз до них еще никто не добрался. Проще ретироваться. Бочком-бочком, от греха подальше. Вон до той лестницы и наверх.

Запнулась на первой же ступени, потому как правая нога отказывалась идти дальше. Глянула в недоумении вниз и зашипела от злости: синяя лоза нагло оплела мой сапог. Ей явно было неудобно на гладкой резине, и потому она постоянно соскальзывала, но продолжала судорожно цепляться, упорно стремясь удержать меня на месте.

Потрясла ногой — лоза удвоила усилия.

— Эй! Это мой сапог, — указала на очевидное.

Бесполезно. Кто-то явно сходит с ума по резиновым изделиям. Хм, а что? Редкий здесь товар, между прочим, уникальный.

Абсурдность ситуации — я, сапог и синяя лоза — помогла успокоиться и обдумать ситуацию. Сапог отдать я не могу. Другой обуви у меня нет. Значит, буду договариваться или драться.

Драться, ха! Скорее драпать.

Некоторое время мы с лозой тянули сапог в разные стороны. Я трясла ногой, шипела, ругалась, аж взмокла.

— И что тебе надо? — сдалась, усаживаясь на ступеньку.

Лоза только этого и ждала. Шорох ударил по ушам со всех сторон, пыль взметнулась столбом. Я закашлялась, прикрывая глаза ладонью. Когда отплевалась, обнаружила, что около меня крутится вихрь из плюща. Старого такого, синего цвета, местами выгоревшего на солнце, с жухлыми листьями, поистрепавшимися ветками. Плющ явно знавал лучшие времена. А внутри, загораживая солнце, темнело что-то... А! Просто темнело, и все.

Я вскочила, попятилась, ожидаемо запнулась о ступень и отбила себе зад, плюхнувшись на нее.

Меня подняли за шиворот, придержали за плечи. Прямо галантный кавалер, а не плющ.

У меня даже ругательства закончились.

Они, конечно, снова появились, когда меня поставили перед нишей. За шиворот же, точно котенка перетащили.

Вы когда-нибудь спорили с плющом? С крутящимися перед глазами с тихим гулом плетями? Искренне не советую. Бесполезно.

— Повторяю, я не вор. И не собираюсь ничего отсюда брать! У меня прадед до Берлина дошел, понял?

Не знаю, с чего я прадеда вспомнила, который действительно до Берлина на танке дошел. У отца сыновей не было, только дочь, так что весь гонор и упрямство мужской линии достались мне. По крайней мере, мама так любила говорить.

— И вообще, с чего ты ко мне привязался? Не местная я. Другую дуру поищи.

Гудение стало недовольно-угрожающим, точно я в осиное гнездо влезла.

И тут луч солнца заглянул в нишу, подсветив мою цель. Осталось только надпись добавить: «Приз», ну или loot*, ага.

Камень был небольшим, с мизинец, но устроен по-царски на алой бархатной подушке. Фиолетовый на алом. Еще и кисточки у подушки золотые, чтоб уж точно никто не ошибся в выборе самого ценного здесь барахла.

Вот только у меня при виде камушка дурные предчувствия зашевелились. А нет, это плющ придвинулся ближе и шевелит волосы у меня на затылке. Еще и пылью обсыпает, рухлядь вертлявая!

С таким надсмотрщиком хочется руки за спину убрать.

Но мне не дали. В спину подтолкнули так, что я в нишу головой влетела. Замерла носом к камню, скрипнула зубами. Нет у меня, похоже, шансов уйти с пустыми руками.

Ладно. Двумя пальцами подхватила камень, стиснула в кулаке, выпрямилась, но спросить, довольно ли пылейшество, не удалось. Башня судорожно затряслась, точно у нее приступ колик случился. Пол под ногами пустился в пляс, вниз с обрыва с грохотом посыпались камни, и я явственно представила, как лечу в их компании... Но испугаться не успела. Меня за шиворот вздернули вверх, время замедлилось, точно в каком-то экшене, я пролетела мимо обрушивающейся башни, о сапог стукнулся камушек. Миг — и я с визгом стою, зажмурившись, на косогоре. А внизу все грохочет и грохочет...

Выдохнула, прижимая ладонь к груди и успокаивая зашедшееся сердце. Опустилась на колени, ноги не держали. Привалилась к теплому стволу дерева. Тело сделалось ватным, точно кисель, а руки продолжали мелко дрожать. Вот это прогулялась. Посмотрела, твою же, достопримечательность.

Боковым взглядом я уловила движение — ко мне на всех парах неслась бабуля. Я испугалась, что сейчас мне предъявят за уничтожение культурных ценностей. И ведь не докажешь, что часовню не я.

Камень от дурных вопросов сунула в самое безопасное место, к сердцу ближе, и подпрыгнула от скользнувшего по запястью чего-то живого. Задрала рукав, глянула недоверчиво на новое украшение. Прищурилась — то есть оно на мне еще и ехать собирается?! Решительно начала сдирать, но запястье предупреждающе сдавили. Стиснула зубы, выругалась в который раз, смиряясь с навязанной компанией. Значит, из-под присмотра меня выпускать не собираются. Ну и черт с ним, пусть болтается. К вечернему платью, правда, не подойдет, вид у браслета был точно его с десяток хиппи уже оттаскали, но на мне сейчас и не платье.

Бабуля меня удивила. Плюхнулась рядом, затараторила что-то, обеспокоенно ощупывая мои руки, ноги, голову. Я вяло отбрыкивалась. В сторону провала она даже не посмотрела.