Благословенны ночи Нергала

Решимость неожиданно принесла результаты. Вскрыв череп, Римильда обнаружила нечто настолько очевидное и знакомое, что даже не решилась поначалу верить своим глазам. Хотя это было глупо: у кого глаза лучше, чем у хилера?

Киган снова проявил неожиданную наблюдательность:

– А вот теперь ты в шоке.

– Да. И ты сейчас будешь. Маркус Лин умер от внезапного обширного инсульта – именно в тот момент, когда он, похоже, выигрывал битву.

* * *

Паника захватывала водоворотом, кружила, мешала дышать. Ситуация и без того была сложной, а телепатке еще и не удавалось привести в порядок собственные мысли. Память подкидывала то одну технику, то другую, но Альда тут же понимала, что все сейчас будет бесполезно. Здесь нужен хилер, вдвоем они еще могли бы справиться, а она одна – никак…

Триан не давил на нее, понимал, что любые упреки и попытки поторопить сейчас стали бы бесполезными. Но Альда все равно чувствовала его боль – через связь между ними. От него ускользал контроль над мутацией, его тело, по сути, разваливалось на части.

Альда не решалась на это смотреть, понимала: если увидит, вообще ничего не сможет. Она все так же сидела с закрытыми глазами на траве, пытаясь найти хоть одну грань своего дара, которая сейчас оказалась бы полезной. Не поможет, не поможет, не получится…

«У меня получилось, – неожиданно прозвучал в голове голос Дианы. – Ты знаешь, что я была слабее тебя и слабее Триана, если сравнивать наши отдельные таланты. Неужели ты не понимаешь, что вместе вы будете сильнее меня?»

Неужели не понимаешь…

Она как раз понимала. Но чтобы перевести это понимание из подсознания в сознание, нужно было очиститься от страха. И вот когда у Альды это получилось – необъяснимым, нечеловеческим почти рывком воли, – все стало на свои места.

Виридиана Тассин не была самым могущественным легионером от природы. Когда их сознания объединились, Альда очень четко почувствовала это, просто запомнить не сумела, тогда было не до того. Безусловно, Диана была сильна, однако по уровню дара она значительно уступала Триану. Это Альде тоже открылось лишь после того, как Триан подпустил ее ближе. Как телепат, Триан уступал Диане – но тут ее превосходила Альда.

Секрет самого могущественного номера 1 в истории Легиона таился в самоконтроле. Диана не жалела себя и не позволяла себе слабину. А когда все-таки позволила, умерла… Но до этого момента ее техника работала отлично. Диане тоже наверняка было страшно превращаться в инопланетных уродцев, она тоже почти теряла контроль, но если она справилась, из такого распада еще можно выбраться.

«Сосредоточься только на теле», – велела Альда. Голос звучал непривычно жестко, она сама от себя такого не ожидала, но иначе сейчас не получалось.

«Если сознание ускользнет окончательно, обратной дороги не будет…» – голос Триана звучал совсем тихо… как будто угасал. Альда не позволила этому отвлечь себя.

«Сознание поддержу я. Твоя задача – полностью изменить тело и создать клетки, которые будут аналогичны мозговым».

«У цветка черепа нет».

«Ты только сейчас это обнаружил? Да выбери ты место произвольно и все!»

Он поверил ей – у него и выбора-то не осталось. Альда почувствовала, как Триан отпускает контроль: сначала осторожно, словно шагая в бездну, а потом все быстрее и решительнее. То, что он сейчас ощущал, наверняка напоминало затянувшееся падение. Ему не за что было держаться, и он бы просто распался, погибая внутри живого тела, если бы Альда допустила хоть одну ошибку.

Но время ошибок прошло. Альда просто поддерживала импульсы сознания в тканях, которые отвратительно для этого подходили. Это отдаленно напоминало стимуляцию остановившегося сердца или искусственную вентиляцию легких. Орган нежизнеспособен, он должен умереть, но вот в дело вступает сторонняя сила и заставляет его двигаться, выполнять свою функцию.

Это было тяжело, настолько, что Альда была вынуждена полностью отстраниться от внешнего мира и сосредоточиться на телепатии. Если бы к ней сейчас подполз один из местных уродцев и вырвал позвоночник, она бы до самой смерти ничего не почувствовала. Но она вынуждена была пойти на такой риск – иначе ничего не получилось бы.

Она позволила Триану завершить превращение. Это увеличивало нагрузку на нее, однако обидно было бы отступить сейчас, ничего не получив, когда финал так близко. И она держалась, надеясь, что этого хватит, хотя каждая минута тянулась целую вечность.

Потом стало чуть легче: Триану удалось сформировать внутри тела-растения мозговые клетки. В них все равно нужно было поддерживать жизнь, однако это было не так сложно, как работать с пустотой. Когда же начался процесс обратного превращения, Альде показалось, что с нее потихоньку снимают грандиозную каменную плиту, до этого давившую ее.

Триан наверняка понимал, через какую нагрузку он ее проводит. Он ничего не говорил, потому что слова бы это не исправили. Да Альда и не нуждалась в словах… Она чувствовала, что ему не все равно, и этого было достаточно.

Когда все завершилось, она поспешно вернулась в покинутое тело – ощущение было именно такое, хотя ее разум и так все время оставался внутри. Альда словно выбралась на поверхность после того, как долго не могла сделать вдох в толще воды.

Испытание не прошло ее телу даром: мышцы болели, как после судорог, всю нижнюю половину лица заливала кровь из лопнувших сосудов в носу, кожа под формой истекала ручьями пота. Но Альда была жива и Триан был жив. Все остальное по сравнению с этим не имело значения.

Альда позволила себе откинуться на траву и обессиленно рассмеялась. Справилась! Надо же… В какой-то миг она верила, что не справится. Не должна была, все указывало, что внутри нее нет нужных сил – а они откуда-то появились…

Очень скоро Триан был рядом с ней. Подошел, как только смог подняться на ноги, даже одеваться пока не спешил, ему нужно было убедиться, что Альда будет жить. Его лицо покрывала засыхающая корка крови, он дышал тяжело и хрипло, но сам он будто и не замечал этого.

– Мелкая, насколько ты в порядке по любой возможной шкале? – тихо спросил он.

– Какая разница? Ты разве не ради этого меня приручал? – испытующе посмотрела на него Альда.

Она давно уже не верила в это – и все же ей было любопытно, как он отреагирует. В другое время Триан идеально скрыл бы эмоции, а теперь даже он слишком устал. Она почувствовала болезненный укол внутри него, тот тип боли, который причиняют только близкие.

– Альда…

Другие объяснения ей были не нужны. Альда подняла руку, завела ему за шею, мягко надавила. Он намек понял, наклонился, и она почувствовала легкий привкус крови на его губах. Да и он тоже… Оба сейчас были хороши!

– Все в порядке, правда, – сказала Альда, когда он отстранился. – И оденься, на все остальное у меня сил нет.

– Это тот редкий случай, когда я не буду настаивать.

Он двинулся прочь от нее, к оставленной форме, но Альда окликнула его:

– Триан! Все… все ведь было не зря?

Он еле заметно улыбнулся, призрачно бледный в неоновом сиянии Нергала.

– Да, мелкая. Все определенно было не зря.

Он был доволен, Альда знала, она позволила ему наслаждаться моментом и дальше. Телепатка так и не решилась сказать, что в миг, когда она удерживала его сознание, она невольно скопировала его воспоминания. Все до единого, даже те, которые он отчаянно хотел от нее скрыть.

* * *

Молчание всегда давало Саргону больше, чем любые слова. Слова все равно не так уж важны: люди услышат не то, что ты пытался передать им, а то, что им хотелось приписать тебе. Они найдут, на что обидеться, за что обвинить. Так зачем обеспечивать им такую возможность?

Молчание – куда более верный друг. Ему сложно что-то приписать, оно очень быстро выводит из себя. Почти все, кого знал Саргон, плохо выносили молчание. Они старались всеми силами уничтожить тишину, болтали больше, чем следовало бы, и каждое слово было частью их портрета. Порой даже тем, что они хотели бы скрыть, а все равно допустили ошибку.

Постепенно молчание сроднилось с ним, срослось, и о словах Саргон вспоминал, лишь когда это было необходимо. К тому же в поселении осталось очень мало людей, с которыми ему было интересно говорить.

Но бывали и исключения. Например, пленница, живущая в его доме. Саргон не отказался бы услышать от нее больше, потому что она была порождением иного мира. При этом он понимал, что его желание не следует исполнять, и рядом с ней он тоже молчал. Просто это было не так легко, как рядом с остальными.

Изначально желания говорить не было. Он прекрасно знал, что девица его ненавидит – она преуспела, показывая это снова и снова. Причем ее ненависть не была обычной ненавистью солдата другой стороны войны. Пленница стремилась убить именно его, и он знал, за что. Он убил ее мужа. Саргон не спрашивал, как этого мужа звали и при каких обстоятельствах он погиб. Какая разница? За свою жизнь Глашатай Теней убил сотни мужей – и ни одного не запомнил. А еще ни об одном не сожалел. Саргон прекрасно знал, что каждый из этих убитых мужей не пожалел бы его, если бы обстоятельства сложились иначе.

Поэтому его не связывало с пленницей чувство вины, да и восхищения ее красотой он не испытывал. Среди Глашатаев тоже попадались редкие красавицы – но это не делало их менее смертоносными. Хотя Саргон прекрасно видел, что сын верховной жрицы попался в ловушку мгновенно. Это было забавно.

Желание слов появилось позже, и складывалось оно из многих деталей, каждая из которых сама по себе не имела такого уж большого значения. Например, из того, как она сражалась с ним, не сдавалась, даже зная, что проиграет. Или как она плакала над погибшими детьми Брерис. Она не притворялась тогда, ей действительно было жаль их, Саргон такое легко чувствовал.

Он не отказался бы от ее слов… Но она могла предложить только слова ненависти. Это не развлекало Глашатая Теней.

То, что пленница жила в его доме, не особо его волновало. Убить она его не сможет, даже если наизнанку вывернется. Куда важнее был намек со стороны жрицы, к которой он, кажется, попал в немилость. Однако Саргона не беспокоило даже это, он прекрасно знал: дальше таких мелочных выходок дело не пойдет. У Амарсин никогда не хватит смелости на открытый конфликт с Глашатаем, да и заменить его пока некем.

И все равно он теперь редко бывал дома. Не из-за пленницы, ее он ни в чем больше не винил, а вот ее сородичей готов был порвать на кровавые ошметки. Даже после наступления рассвета Саргон большую часть времени проводил в джунглях, сейкау ядовитого тумана не боялись, а его надежно защищала маска.

Он надеялся найти тех, кто убил детей. Если не их, то хотя бы их проклятые машины… Не повезло. Горные воры дураками не были, они забрали груз и скрылись. Вряд ли они появятся на том же месте, а где теперь их ждать – непонятно.

Промаявшись так много часов, Саргон все-таки вынужден был вернуться к своему дому – и сразу почуял неладное. Нет, внешне все казалось обычным. В поселении продолжалась жизнь, пусть и ограниченная законами дня. Все защитные щиты на его доме оставались на месте. Однако насторожились сейкау, а вместе с ними насторожился он. Глашатай всегда чувствовал то же, что и его Тени, на охоте они были едины.

Внутри его дома находился враг. Хищник, прокравшийся внутрь под покровом тумана. Единственная жизнь, не нападение стаи… Но ведь внутри дома и этого было достаточно! Чувствуя нарастающий в душе гнев, Саргон поспешил к своему эвкалорису.

Кровь он увидел почти сразу – алые разводы, след отчаянной борьбы. Рисунок смерти, ведущий к разорванному телу юной служанки. Саргон не знал ее имени, да и не хотел знать. Какая разница? Эта девушка работала на него, она доверила ему свою жизнь – и теперь она была мертва.

Саргон уже настроился на тех сейкау, что оставались в доме, знал, что случилось. На его территорию пробрался джесин. Совсем молодой и плохо обученный, он, похоже, прокопался в хранилище продуктов, расположенное под корнями. А когда дверь туда открыла служанка, он сразу напал.

Зато остальные заметили это, подали сигнал тревоги по дому. Такое, увы, случалось не впервые, и его люди были готовы. Слуги попрятались по комнатам, совсем как он учил. Оставшиеся сейкау тоже не спешили атаковать, их было слишком мало, чтобы легко победить джесина, они дожидались возвращения стаи.

И все вроде как было под контролем – пока Саргон не обнаружил нечто необъяснимое.

Пленница покинула укрытие. Сначала она убежала вместе со всеми, слуги показали ей, где прятаться. А потом она неожиданно вырвалась и сама напала на джесина. Зачем, почему? Так хотела умереть, лишь бы ее не продавали? Но она не умерла, она сражалась с джесином. Если бы у нее было подходящее оружие, она могла бы и убить его. Однако в доме оружия не нашлось, Саргон хотел, чтобы так было. В итоге пленница лишь ранила джесина, а теперь должна была поплатиться за это. Шипящий хищник загнал ее на один из верхних уровней и готовился нанести последний удар.

Это было настолько глупо, что Саргон почувствовал, как часть гнева на джесина перекидывается на девицу. Чем она только думала? Зачем высунулась, какой в этом смысл? Ему хотелось просто позволить тупице умереть, она это заслужила. Но, чуть подумав, он решил, что такой исход лишь обострит отношения с верховной жрицей и ее сыночком. Оно того не стоит. Да и потом, джесину все равно предстояло умереть, лучше раньше, чем позже.

Поэтому Саргон направил на него стаю – и все закончилось. Джесин был грозным хищником и без труда убил бы даже самого большого сейкау, но только в битве один на один. Когда на него налетала стая, у джесина не оставалось шансов. Он, возможно, не успел даже понять, что произошло. Вот он собирался прыгнуть на добычу, перегрызть девице глотку, наполнить пасть горячей кровью – а вот он уже сам добыча. Он скрылся под черным коконом облепивших его сейкау и очень быстро затих, пожираемый.

Когда Саргон неспешно добрался до верхнего уровня, джесин был давно мертв. Сейкау, послушные приказу, обгладывали его тушу, а голову не трогали. Голову Саргон собирался использовать.

Девица все еще сидела, сжавшись, на полу. Она не была испугана, просто смотрела на сейкау настороженно, а потом перевела взгляд на Глашатая – и ее глаза снова полыхнули ненавистью. Это не умиляло. Она доставила неприятности.

– Зачем? – только и спросил Саргон. Больше слов он был тратить не готов, не на нее.

А девица и вовсе оставила его без слов. Она выпрямилась, и Саргон обнаружил окровавленного Нинки, прижимающегося к ней всеми лапами.

Догадаться, что произошло, было несложно – Глашатай взял нужное знание у детеныша. Нинки, выросший в безопасности и ничему толком не обученный, не распознал в джесине угрозу. Он выкатился знакомиться, тут же получил удар по передней лапе и лишь чудом остался жив. Это долго не продлилось бы, джесин готов был довольствоваться и такой добычей, но тут вмешалась пленница.

Она была дурой, конечно. Неужели она не замечала, что даже взрослые сейкау не реагируют на писк детеныша? Потому что Нинки с рождения был дефективным и бесполезным. Саргон и сам не брался объяснить, зачем оставил его в живых. Малявке было дозволено только слоняться по дому, он не стоил того, чтобы ради него рисковать.

Пленница, кажется, понимала это. Она сама себя ругала, сражаясь с беснующимся джесином. Она осознавала, что подвернувшихся ей под руку стульев и подставок для блюд ни за что не хватит, чтобы справиться с хищником такого размера. Ей куда проще было швырнуть ему Нинки и бежать, пока джесин добивает детеныша. А она почему-то отступала, позволяя Нинки держаться когтями за ее платье.

На верхнем уровне вообще никакого оружия не было. Она не умерла только потому, что вернулась стая. А она вместо того, чтобы благодарить Саргона, стояла перед ним молча и смотрела на него точно так же, как он смотрел на нее. От этого становилось… странно.

Глашатай протянул к ней руку, чтобы забрать раненого детеныша. Нинки был бесполезным, но везучим: раз уж он пережил нападение, Саргон готов был вылечить его лапу. Однако детеныш словно не понял, что опасность миновала. Он отказывался отпускать пленницу, а если та пыталась оторвать его от себя, поднимал испуганный писк.

– Сделай что-нибудь! – нахмурилась девица. – Я не могу таскать его на себе весь день! И у него порез на лапе.

– За мной, – только и сказал Саргон.

Он мог бы приказать Нинки перейти к нему, и детеныш обязан был подчиниться. Но Саргон неожиданно обнаружил, что вся эта ситуация развлекает его.

Он провел девицу за собой – мимо спальни чуть дальше, туда, где под пределом кроны скрывалась лекарская комната. Там он осматривал и лечил других сейкау. Там же можно было помочь Нинки.

Саргон показал на рабочий стол, сосуд с нужной мазью и корзину с тканевыми лентами. После этого он отошел в сторону и скрестил руки на груди, наблюдая за девицей.

– И что? Я должна его лечить? С какой стати? Это не моя работа!

Саргон лишь пожал плечами, намекая, что ему вообще все равно. Не нравится – может отодрать от себя силой и оставить тут. Однако Нинки определенно был не согласен с таким подходом, он тихо подвывал, и девица поддалась жалости.

Она подошла к столу и осторожно пересадила туда Нинки. Детеныш, уже признавший в ней заступницу, смиренно подчинился. Но кротости его хватило ровно до того момента, как пленница коснулась его травмированной лапы. Вот тогда он осознал, что не согласен на очистку раны, и поднял испуганный визг. Даже клацнул челюстями возле руки девицы для убедительности.

– Я так не могу! – вспылила она. – Он же мне палец откусит!

Она возмущалась, бесилась, но не уходила. Саргон не понимал, почему она не уходит. Но и прикоснуться к Нинки она больше не решалась, пришлось вмешаться. Тяжело вздохнув, Глашатай подошел к столу и протянул руку к детенышу. Нинки тут же впился в его палец, но так слабо, что не смог даже прокусить кожу.

– Вы тут все ненормальные, – проворчала пленница. – Целое поселение психов и животных! И я даже не берусь сказать, кто есть кто!

Саргон не обращал на нее внимания, да и она на него тоже. Она снова работала: промывала рану, наносила мазь, одну за другой наматывала полоски ткани. Быстрые и четкие движения тонких пальцев завораживали. Вряд ли она когда-либо прежде помогала сейкау, но выходило так, будто она занималась этим много лет.

Иногда Саргон думал о ней. Иногда – о голове джесина, дожидавшейся его внизу. На этот раз появление хищника не должно было остаться без внимания, кое-кому предстояло заплатить.

Глава 7

Киган прекрасно знал, что Стерлинг хочет сразу же вернуться в горы. Удивляло не это, а его мотивация. Раньше киборг бежал туда, где безопасней, чтобы спасти собственную шкуру. Теперь же он искренне беспокоился за капитана и Рале.

Да и понятно, почему. Странности продолжали накапливаться: взлом «Стрелы», очень подозрительная смерть телекинетика. За этим могла стоять любая из колоний – а могли обе сразу. Чтобы кого-то обвинять и тем более казнить, нужно было больше информации. Стерлинг считал, что для безопасности эту информацию лучше добывать вместе, прикрывая друг друга. Однако Киган понимал, что так они далеко не продвинутся.

Поэтому он все же передал информацию капитану, но не лично. Он связался с Лукией через рацию, предварительно обезопасив канал. Колонисты наверняка собирались подслушивать, когда выдавали им оборудование. Теперь же их ждал не слишком музыкальный хор помех.

Лукия выслушала его спокойно, но капитан и не могла иначе. Когда Киган закончил, она спросила:

– Ваши предполагаемые действия, Рэйборн?

– Запрашиваю разрешение на осмотр «Авалона».

– Вы в этом уверены?

Вопрос прозвучал равнодушно, однако Киган не сомневался, что капитан насторожена. Да и понятно, почему! «Авалон» располагался далеко от гор, добираться до него нужно было через заросли, да еще и сквозь ядовитый туман – рассвет неумолимо приближался. Прогулка предстояла такая, что электрокинетик с удовольствием отказался бы от нее, если бы был вариант получше.

Однако такого варианта не было. Отступать Киган тоже не собирался: он, в отличие от Рале, не знал убитую команду, но знал, что они относились к специальному корпусу. За такую жуткую смерть кто-то должен был ответить.

– Я уверен, капитан.

– Результат может быть менее значимым, чем вы предполагаете, – предупредила Лукия. – Я изучила данные, которые собраны по «Авалону» у жителей гор. Их разведывательные дроны показывают, что последователи культа давно перестали использовать космический корабль. Они живут в отдалении от него, между их поселком и «Авалоном» нет различимых с высоты дорог, следовательно, они туда даже не ходят. Вы не получите там данных о том, что они собой представляют.

– Зато я вполне могу получить намек на то, как они стали такими. Кэп, ну согласитесь: неоязыческая секта – не самый популярный вид управления колонией. Да если б у меня раньше спросили, возможно ли такое, я б сказал нет! В проекте «Исход» участвовали разные люди, но откровенных недоумков там не было. А судя по тому, что сказали в горах, образованных людей, ученых, каким-то образом превратили в адептов матушки-земли всего за пару лет! Это явно связано с той «магией», о которой здесь столько толкуют.

– Я понимаю вашу заинтересованность. На миссию согласны все в вашей группе?

– Согласна! – жизнерадостно крикнула Римильда, которая вроде как сидела слишком далеко и не должна была слышать ни слова. Но стоило ли удивляться слишком острому слуху хилера?

– Насчет Фревилл я не сомневалась, – отозвалась Лукия. Спокойно, однако Кигану показалось, что он уловил в ее голосе тень улыбки. – У меня больше вопросов по Витте.

– Он страдает. Но, слушайте, когда он не страдал! Он большой мальчик, его обновили, граммофон в него, вон, встроили. Если бы он не хотел идти с нами, он бы вернулся к вам, благо идти недалеко.