Постижимое

— Тоже. Просто нам это не интересно.

Я снова замолчал, отрешенно размышляя. Потом подошел чуть ближе.

— А вы можете кое-что увидеть, если я попрошу? — спросил я, глядя в глаза девицы в рубашке.

— Могу, но не обещаю, что увижу, — улыбнулась мне она.

Я медленно поднял руку и указал пальцем на свою футболку.

— Вы можете сказать, кто сделал эту вещь? — спросил я.

Ученики продолжали шевелить пальцами, не обращая на нас внимания. Девица в рубашке внимательно вгляделась в прильнувшую к черноте белизну. Закрыла глаза, открыла; потом потерла пальцы друг о друга, поводила головой влево и вправо. На нас посматривали из-за других столов, но мне было все равно. Помедитировав с минуту, девица в рубашке немного разочарованно улыбнулась.

— Простите, но мне открылось немногое, — извинилась она. — Могу только почти наверняка сказать, что это женщина.

Я поблагодарил девицу в рубашке за уделенные мне время и силы и пошел дальше.

— Извините! — окликнула меня она. Я остановился и обернулся.

— Если вы ищете туалет, он в другом конце, — подсказала мне она, не стесняясь окружающих. Я поблагодарил ее и пошел обратно. Вывеска с красноречивой надписью и в самом деле была там, просто я ее не заметил.

Вдруг в глаза мне бросился чей-то силуэт в углу. Лица я не рассмотрел, только согнутую спину. Человек сидел за столом один, что в целом было не странно; странным было чувство, что о человеке никто не знал, а он знал обо всем, что было ему интересно. Цвет его одежды показался мне знакомым. Стараясь отсечь навязчивые мысли, я пошел быстрее.

За дверью туалета оказалась темнота. Ничуть не смутившись, я закрыл за собой дверь и зажег фонарь на телефоне. Благородно блестящий унитаз оказался совсем рядом. Колыхающиеся в голове волны подсказали, что дальше мне фонарь ни к чему. Шагнув к унитазу, я погасил свет и убрал телефон обратно в задний карман. Расстегивая ремень, понял, что точно не промахнусь. Темнота по-прежнему была беспросветной. Мысленно определив расположение распахнувшегося на уровне моих коленей кратера, я понял, что никакого зудящего лепестка внутри меня уже нет и избавиться мне осталось только от слегка переработанного содержимого колбы, столь мужественно сопротивлявшейся наплыву пустых стаканов. Наконец я отдался порыву, и вода в унитазе послушно зажурчала. Музыка доносилась еле-еле, голосов я и вовсе не слышал. Вдруг прямо на уровне моего лица включился совершенно бесшумный кондиционер. Он дул несильно и не сплошным потоком, а осторожными волнами, будто ощупывая меня. Горячий воздух касался моего лица с каким-то странным стремлением. Я вдруг задумался о размерах и дизайне туалета, который толком не успел рассмотреть. Чернота впереди и вокруг не хотела выдавать мне лишних секретов. Вода в унитазе перестала журчать, и я вдруг ощутил, что мне неловко тянуть руки к спущенным джинсам, да и вообще как-либо шевелиться. Кондиционер, похоже, слегка перегрелся, и у него появился звук — тихий неспокойный рокот, время от времени прерываемый как будто нетерпеливыми присвистами. Отражение этих звуков родилось у меня в груди, из-за них я не мог расслышать свое сердце. Пытаясь понять хоть что-то, я медленно поднял руку и протянул вперед, к стене, на которой должен был висеть кондиционер. Стены не оказалось. Медленно обогнув унитаз, я снова попытался нащупать сплошной слой кафеля впереди, но снова ничего не нашел. Не успев сделать следующий шаг, я снова замер — кондиционер подул на меня уже сбоку. Его дыхание трепетало уже на износе, будто лишившись терпения, свистящие ноты напарывались друг на друга, ложась нестройным зазубренным рядком. Я вдруг отчетливо понял, что никакой стены впереди вообще нет — но что-то другое как будто было значительно ближе, совсем рядом. Рокот стал раскрываться, будто разрезанный скальпелем. Из-за двери донесся беззаботный смех, потом кто-то дернул ручку. Все пропало, я услышал невпопад бьющее сердце. Натянув джинсы и застегнув ремень, я подошел к двери и торопливо открыл. На меня недоуменно уставился мужчина средних лет, потом выпустил меня и зашел, щелкнув выключателем. Возвращаясь к столу, я вспомнил про человека, сидевшего в углу, но снова смотреть на него не захотел.

Мужчина в очках улыбнулся и на всякий случай помахал мне, чтобы я не прошел мимо. Подруг не было; незнакомые люди успели опустошить колбу и теперь слепо тыкались то в измазанные пеной стаканы, то друг другу в лица. Я сел, но сам не понял зачем; увидел кожаную книжку рядом с пустым бокалом, из которого торчали три трубочки. Мужчина в очках осведомился, понравился ли мне вечер. Я ответил, что было интересно; потом я вспомнил, что кошелек остался вместе с курткой внизу. Найдя официанта, я спросил, можно ли расплатиться без кошелька. Официант ответил, что можно. Тыкая пальцами в экран телефона, я набрал сумму вдвое больше той, которую увидел в кожаной книжке, перепроверил и ткнул в похожую на изгрызенное зерно стрелку. Вернувшись к столу, я сказал, что мне, наверное, пора. Мужчина в очках солидарно кивнул, почти не улыбнувшись. Спускаясь по лестнице, я снова вспомнил про стол в углу, но было уже далеко и не так уж интересно. Таксист снова молчал всю дорогу; мне даже показалось, что это был тот же самый, что вез меня в эту сторону.

Следующий день был похож на пустую колбу без трубки. Вернувшись с работы, я лег на кровать и стал читать всякую чушь в телефоне. Свет лампы мешал сосредоточиться, поэтому я встал и погрузил спальню в столь любимую мной беспросветную тьму, расширяющую тесный жалкий мир до каких угодно границ. Экран телефона монотонно мерцал, и транслируемые им глупости постепенно сливались с белым фоном, замкнутым в душные тиски бесконечного черного.

Я проснулся и не увидел ничего, потом вспомнил, что нахожусь в своей спальне и сам погасил свет. Чувство было немного странным — как будто я проснулся не сам. Телефон разродился короткой вибрацией, напомнив мне легкое, вдохнувшее в последний раз. Нащупав его рядом с собой, я зажег экран. Была ночь. В привычной неразберихе просроченных оповещений и новостей я различил сообщение от неизвестного абонента, причем уже второе по счету.

В первом сообщении говорилось: «Ты где?».

Во втором — «Помоги».

Я внимательно рассмотрел каждую цифру номера и понял, что это был не мужчина в очках. Палец нерешительно завис над пустым ответным облаком. Третье сообщение опередило мои некрепкие намерения. Из него я понял, что мне писала одна из подруг и что она не может найти вторую.

Перечитав все три сообщения, я сел на кровати и оглядел спальню. Темнота не становилась прозрачнее, как это бывало всегда. Я ответил, что могу приехать, ничего лучше на ум не пришло. Подруга с неизвестным цветом волос, как ни странно, передала мне адрес. Я включил свет и полез в шкаф за курткой; взгляд сам по себе задержался на двух свернутых кусках черной ткани. Вынув нижнюю футболку, которую еще ни разу не носил, надел ее вместо рабочей, в которой заснул на кровати, накинул сверху куртку и пошел обуваться. Уже ворочая ключом в трескучем от старости замке, вспомнил про такси, которое забыл вызвать. Машина нашлась быстро, но попросила неприлично много денег. Выйдя на улицу, я невольно поежился: черно-белая ночь обдала меня своим холодным дыханием с ног до головы.

Адрес из четвертого сообщения был мне совершенно не знаком, как и все остальное за последние дни. Мрачный таксист, казавшийся таким же темным, как и неосвещенный салон, ехал какими-то окольными подворотнями, будто боясь, что кто-то увидит его и узнает, что он возит в своей машине неизлечимых мудаков. Наконец впереди показалась автобусная остановка с обшарпанной бетонной будкой, на фоне которой темнел разбавленный белым силуэт. Таксист высадил меня, не доехав шагов сто. Выбравшись из машины, я быстро пошел вперед, к силуэту, который так и остался на месте, не двинувшись навстречу. Вокруг трассы были только изогнувшиеся под тяжестью безответного бытия деревья и недосягаемые огни, светящие из тех мест, где их на самом деле нет. Силуэт наконец дрогнул, и я сбавил шаг. Подул озлобленный ветер, и я сжался, беспомощно сопротивляясь омовению; разбавленный белым силуэт не шелохнулся. Когда мне оставалось преодолеть каких-нибудь двадцать шагов, я зачем-то махнул рукой. Лишь когда я отчетливо разглядел бледное лицо, светловолосая подруга шагнула навстречу. В ее глазах не было почти ничего прежнего. Остановившись, я замер, не зная, что делать. Ей очень шла черная куртка и такого же цвета зимние ботинки с зубчатой подошвой. Ветер подул снова, но быстро унесся прочь, чтобы дать нам хоть какую-нибудь фору.

Девушка сказала, что они с подругой решили уйти пораньше (примерно в тот момент, когда я искал в туалете стену, держащую кондиционер), чтобы успеть закончить какие-то дела. Утром они должны были созвониться, но темноволосая подруга уже не отвечала. Мужчина в очках не ответил тоже; другим общим знакомым девушка со светлыми волосами звонить побоялась. Я смотрел в ее встревоженное лицо, и мне казалось, будто оно всю жизнь незримо сопровождало меня, объятое туманной смутой не поддающихся расшифровке грез и надежд. Теперь лицо девушки было прямо предо мной, не скрытое ничем. Небо нависало подобно вывернутому наизнанку туалету без выключателя. Девушка со светлыми волосами молчала, тоже как будто пытаясь понять, каким было мое значение в самом начале. Потом она сказала, что мужчина в очках пообещал помочь им с темноволосой подругой в некотором деле; впервые речь об этом зашла еще тогда, когда он опередил меня в знакомстве с ними. Мужчина в очках по большей части шутил, но подруги поняли, что шутил он не просто так. После чаепития выяснилось, что мужчина в очках действительно в силах им помочь, но только при посредничестве человека в камуфлированном комбинезоне. Я вспомнил, как встретил его перед тем, как упасть на пол и забыться. Мне вдруг стало интересно, откуда у подруги со светлыми волосами мой номер. Она пожала плечами и сказала, что тайком переписала его в промежутке между домом на отшибе и двухэтажным заведением с кафельной лестницей. Ветер подул снова. Я огляделся: вокруг не было ничего. Девушка со светлыми волосами вдруг закрыла лицо и отвернулась от меня. Я стоял на месте, не зная, что делать. Ветер стал сильнее. Отняв руку от лица, светловолосая подруга достала телефон и снова попыталась позвонить. Я спросил, почему она позвала меня именно сюда. Дослушав вереницу бессмысленных гудков, девушка со светлыми волосам ответила, что в других местах ей было страшно.

Меня вдруг озарила глупая догадка, яркая и плоская, как подсолнух в детской раскраске. Я спросил, не пыталась ли она звонить еще куда-нибудь. Она повернулась ко мне и посмотрела с таким видом, как будто перед ней был не я, а конец людского рода. Мне стало стыдно, и я не стал отворачиваться. Опустившись на корточки, она снова закрыла лицо. Я вспомнил, как получил от нее сообщение, в котором говорилось: «помоги». Теперь я просто стоял перед ней с таким видом, как будто мне всего лишь было что-то интересно, а она никак этому не сопротивлялась. Удары сердца удлинялись подобно бесконечным гудкам в черной трубке, которую уже нет смысла подносить ни к уху, ни ко рту. Вынув свой телефон, я потыкал пальцами в пустую белую строку, вызывая из ее бесконечного чрева наборы бессмысленных знаков. Ничего не найдя, стал думать; потом подошел к светловолосой подруге и сказал, что в самом деле могу попробовать помочь.

Девушка снова открыла лицо и посмотрела на меня без всяких чувств, но замерев. Я сказал, что мне нужно найти место, где можно поймать хороший сигнал. Побегав вокруг отмершей от мира автобусной остановки, я отошел подальше и включил на телефоне калькулятор. Закрыв глаза, стал иступлено тыкать большими пальцами куда попало. Потом ввел первую половину получившихся цифр в строку поиска. Ничего не увидев, вписал в строку вторую половину. Зернообразная стрелка показала куда-то в середину карты. Я царапнул ногтями экран и увидел, что это совсем недалеко. Гудки в сердце стали сплошной линией, а потом разлепились, превратившись в пунктирный конвейер. Я повернулся к светловолосой подруге, и она сразу во всех подробностях рассмотрела мое лицо, невзирая на резко возросшее из-за моего маневра расстояние. Мир вдруг упростился и даже как будто чуть-чуть потеплел. Я подошел к девушке со светлыми волосами и, помедлив, подал ей руку, она тоже поколебалась и встала без моей помощи. Я показал направление, в котором нужно идти. Она обреченно кивнула, и мы пошли, я впереди, она — чуть поодаль. Ветер оборвался и затих, будто подавившись смехом.

Дорога вела только вперед; навеки придавленных деревьев слева и справа становилось больше. Время от времени я сверялся с картой, но так и не мог понять, что будет, когда мы придем к месту, на которое указали посланные небом координаты. Светловолосая подруга не пыталась меня догнать, но и не отставала. Я не оборачивался, желая только одного: чтобы случилось хоть что-нибудь. Ветер по-прежнему молчал; мир наполняли только наши избегающие друг друга шаги. Когда дорога изогнулась, оповестив о неминуемом подъеме, что-то мелькнуло впереди. Я снова сверился с картой, перебрался на правый край дороги и пошел уже быстрее. Шаги сзади не отставали.

Справа возвышался заброшенный пятиэтажный дом, с пустыми проемами окон и почти без крыши. Стены были изрисованы давно вышедшими из моды крупногабаритными иероглифами, которые я не мог расшифровать ни тогда, ни теперь. Я снова взглянул на девушку со светлыми волосами: она шла, не сбавляя шага и не отрывая взгляда от ждавшего нас дома. Наконец мы поравнялись с заброшенной постройкой и остановились. Дом устремил пустые окна куда-то вдаль, туда, где не горели огни. Оставалось подняться и войти. Я сказал, что попробую разведать какую-нибудь тропинку, сошел с дороги и пошел в горку, служившую постаментом одинокой постройке. Между скорчившимися деревьями было темнее, и я зажег фонарь на телефоне. Сзади послышались шаги; девушка со светлыми волосами не стала дожидаться. Обернувшись, я увидел, как она идет, игнорируя нестройные пунктиры моих следов и на всякий случай высоко поднимая бедра. Направив луч фонаря вперед, я пошел дальше. Дом приближался. Снега было не слишком много, но мои кроссовки все равно меня подвели. Наконец испещренная дырами проемов стена нависла над нами. Девушка со светлыми волосами подошла и встала рядом со мной; у меня невольно шевельнулось в груди, и несколько коротких пунктирных обрубков ненадолго стали сплошной чертой. Дверей также не было, вставлять их сейчас тоже было бы уже некуда. В глубине застывшего перед нами коридора слепо и невидимо мерцали никому не нужные тайны. Я обернулся к девушке со светлыми волосами и внимательно всмотрелся в ее лицо. Она посмотрела на меня в ответ; обрывки разрубленной линии опять холодно замерцали.

Я навел луч на ничем не прикрытый разбитый проем и пошел внутрь. Шагов за спиной не было. Оказавшись внутри, я поводил бледным лучом по сторонам, рассмотрев перемолотый чуть ли не в прах камень, размалеванные царапинами стены, полностью уничтоженную лестницу, улегшуюся на некогда подпиравшей ее площадке подобием зверски поверженного мифического чудовища. До конца коридора луч не доставал. Я повернулся к застывшей снаружи девушке со светлыми волосами и сказал, что дойду до конца этажа и потом решу, что делать дальше. Она странно шевельнулась, а потом пошла вперед, ко мне; мне даже показалось, что она ступала в те же места, по которым прошел я. Тьма брошенного коридора накрыла ее, сделав абсолютно однородной. Снаружи опять подул ветер, но внутрь попасть почему-то не смог. Приблизившись, она все-таки сумела превозмочь черноту заброшенного дома, и я рассмотрел ее как будто неуловимо изменившееся лицо, выступившее из застоявшегося мрака. Я кивнул, она ответила тем же, и мы пошли уже вдвоем, как будто действительно держась друг друга. В конце коридора оказалась обрушивавшаяся стена; зиявшая вместо нее дыра высотой в этаж безразлично исторгала черноту, скрывавшуюся за ней. Мы переглянулись; она пожала плечами и с сомнением потянулась за телефоном. Телефон бессмысленно погудел, и она убрала его обратно. Я окинул светом фонаря дыру, за которой был вход в параллельный коридор; она снова пожала плечами, и мы пошли. Перебравшись через груду обломков стены, я стал следить, чтобы она не угодила в какую-нибудь коварную ложбину или не споткнулась о внезапно высунувшийся из груды железный прут. Ей удалось повторить мои маневры без особых затруднений; когда у нее почти все получилось, я протянул ей руку, но она не согласилась и спрыгнула ко мне сама, будто бы едва заметно усмехнувшись. Мы вошли в соседний коридор. Поводив лучом, я заметил на почти нетронутой стене какой-то рисунок мелом. Мы подошли ближе, и я осветил рисунок целиком. На стене была изображена голая женщина, судя по соотношению линий, относительно молодая. Лицо женщины было обозначено весьма невнятно, будто автор рисунка хотел, чтобы кто угодно мог увидеть в нем все, что захочет. Нарисованная женщина странно гнулась, будто художник собирался нарисовать рядом с ней кого-нибудь еще.

Девушка со светлыми волосами горестно усмехнулась и на мгновение поднесла руки к лицу. Я спросил ее, в чем дело, продолжая освещать выдуманную кем-то затейницу, наполненную от края до края беспросветным слоем окаменевшей побелки.

Девушка со светлыми волосами обвела пальцем нарисованную фигуру и сказала, что это любимая поза ее пропавшей темноволосой подруги.

Вдруг я что-то услышал. Метнув бледный луч в сторону, осветил коридор, вмиг ставший каким-то другим. Звук повторился, и я ощутил, как девушка со светлыми волосами замерла вместе со мной, уподобившись нарисованной на стене фигуре. Кто-то как будто мял подошвой кусок бетона или обломок кирпича, намереваясь стереть его в пыль. Я торопливо зажег экран телефона и погасил фонарь. Темнота стала почти кромешной. Я стоял, слушая свое сердце и ее дрожащее дыхание, норовящее вторить скрежету под чьей-то подошвой. Скрежет затих, и кто-то ступил внутрь дома. Пунктирные обрубки заметались, сбивая друг друга и при случае прокалывая насквозь. Вошедший стоял в конце коридора, совсем недавно впустившего нас двоих; нас разделяла мешанина темноты, беспросветной стенки и пары десятков шагов. В голове мелькнула слепящая вспышка; повернув голову, я отыскал в темноте то место, которое несколько мгновений назад увидел совершенно случайно вместе с изменившимся коридором. Где-то совсем недалеко впереди на полу лежал кусок стенной породы с двумя короткими железными зубами, смотрящими в противоположные стороны. Воскресив занятный артефакт в памяти, я решил, что он обладает приемлемым весом и ничуть не посредственными аэродинамическими свойствами. Омытый мраком дом натужно молчал всеми пятью выпотрошенными этажами. Я стоял и не мог решить, стоит ли полагаться на погашенный свет или лучше уподобиться чреву постройки и стать таким же слепым и глухим. Вглядываясь в темноту, я непрерывно ощущал дрожащее дыхание девушки со светлыми волосами. Вообразив себя держащим в руках тянущуюся к ее груди нить, я ощутил презрение к самому себе и осторожно шагнул вперед. Ничто не отозвалось.

Оказавшись на шаг ближе к абсолютно неясному исходу, я обернулся. Она смотрела на меня сквозь мрак, силясь достать притупившимся из-за сгустившейся в воздухе черноты взглядом. Аккуратно отлепив подошву от пола, я снова двинулся вперед. Где-то как будто снова скрежетнуло, но слепой дом скрасил расстояние, и я не сумел понять, каким далеким или близким был этот звук. Я шагнул снова и наступил на какой-то тонкий и хрупкий предмет. Эхо раскола озарило коридор, сгустив и без того тесную черноту. Обрезки пунктира сплелись воедино и завращались бешеной спиралью, стирая все попавшее внутрь. Чуть не распотрошив карман, я выхватил телефон и зажег фонарь. Заветная регалия мелькнула шагах в десяти, дрожащий луч не мог прильнуть к ней, бросаясь то вверх, то куда-нибудь в сторону. Что-то безвозвратно треснуло в конце соседнего коридора, и я услышал шаги, от которых все внутри вывернулось. Стараясь не превозмочь фон, предоставленный поневоле шедшим сюда, я устремился к заветной регалии. Дряблый свет фонаря отскакивал от одной стены к другой, обрастая пылью и скудея с каждым мигом. Когда я остановился, шедший за стеной замер примерно напротив меня; дом снова замолк. Медленно, но при этом не пытаясь угадать замыслов замершего за стеной, я погасил свет и спрятал телефон в чудом уцелевший карман; потом нагнулся и взял кусок породы за два как нельзя кстати предусмотренных эволюцией обломанных ржавых зуба. Было тяжелее, чем я думал. Я старался как мог, но диковинный атрибут не сумел оторваться от пола совсем беззвучно. Дрожащими руками я поднял его на уровень груди и опустил ниже; обернулся и увидел ее зыбкий силуэт, едва вырывающийся из поглотившей коридор пучины. Разделившее нас расстояние вдохнуло в меня неустойчивую, прерывистую подобно косяку радиопомех силу; я шагнул обратно, к ней, уже мало чего стесняясь. Стоявший за стеной услышал мой рывок и шагнул тоже. Замкнувшаяся на сердце спираль лопнула и разлетелась червеподобными лоскутами по всему телу, подбадривая и веселя. Мне на мгновение померещился свет на месте обрушившейся в конце коридора стены, и я понял, что мне лучше быть там. Шедший за стеной был явно не медленнее меня, но я решил, что все равно успею. Она была все ближе, и вдруг я увидел странное озарение в ее блеснувших во мраке глазах; она решила, что моя ноша предназначена не шедшему за стеной, а ей. Я мотнул головой, попросив отойти; она отшатнулась как-то инертно, задев ногой некстати подвернувшийся обломок и, возможно, породив какую-нибудь удобную для шедшего за стеной подсказку. Шедший за стеной на миг замер, и я повторил за ним. Все снова застыло. Дом молчал, глядя на нас всех своими бесчисленными травмами. Где-то за мной белела лишенная содержимого фигура, будто познающая меня в сравнении с кем-то, стоявшим за стеной, не имея пока что возможности решить, кто из нас подойдет ей лучше. Молчание за стеной было гранитным, бескрайним; я понял, что ждать по ту сторону могут даже вечность. Глупое решение пришло в голову само, куда легче взятых из калькулятора цифр.

Я обернулся; она тоже смотрела на меня. Игриво качнув сжатым в руках куском дома, я указал одним из его ржавых зубов в сторону дыры, через которую мы вошли. Мир упрощался, незримо связывая наши умы мерцающими нитями. Прежде, чем я подумал о том, что может случиться, она истошно закричала и побежала вперед, к дыре. Стоявший за спиной подождал, а потом сорвался и тоже побежал, намереваясь обогнать. Бешено рвущееся сердце отсчитало несколько мгновений, и я присоединился к эстафете. Бежать было легко, несмотря на тяжесть сжатого в руках каменного уродца. Когда она поравнялась с заменившей кусок стены дырой, из бездны навстречу показался темный силуэт. Человек был мне знаком — я узнал его по темно-зеленым вкраплениям одеяния. В руке человек сжимал какой-то темный предмет. Размахнувшись, я отдал все свои силы самому ответственному в моей жизни сигналу, посланному вперед, навстречу неумолимой жизни. Человек с темным предметом в руке понимал очень многое, но заметить сразу все не смог. Двузубая глыба упала ему под ноги, заставив отскочить назад. Человек с темным предметом в руке потерялся и обрушился всей своей силой на груду перемолотой стены, поджидавшей сзади. Темный предмет вылетел из будто бы отнявшейся от тела руки и отскочил в сторону, притворившись безобидным. Упавший человек заворочался, странно дергая руками и ногами. Я поднял сокрушившую его глыбу и обрушил ее на вылетевший из руки упавшего человека темный предмет. Обернулся и увидел ее, прижавшуюся спиной к углу; крикнул, что надо бежать — сил у меня осталось только на бег. Она запоздало кивнула головой, безоговорочно соглашаясь. Взяв ее за руку, я устремился вперед, через обломки стены, столь заботливо принявших упавшего человека. Он все еще бестолково двигал всем, чем мог, но я почему-то знал, что он встанет и станет прежним. Миновав перевал, мы расцепили руки и побежали по коридору к безуспешно пытающемуся сомкнуть щербатые створки выходу. Бестолковость за нашими спинами беззвучно менялась, становясь осмысленностью.

Выбежав наружу, мы огляделись: вокруг были деревья, внизу — дорога. Небо и снег ничуть не изменились. Деревья грозили хаотичной сплоченностью, дорога — открытостью. Она заметалась в панике, не зная, что делать; я решил за нас обоих и побежал за дом, как можно дальше от дороги, напоминающей линию склеившихся пунктирных обрубков, растерявших врожденный интерес к разобщенности. Она послушно побежала за мной. Деревья выплывали навстречу, мы лавировали меж их согбенными стволами, нередко спотыкаясь, падая и снова устремляясь вперед. За нашими спинами и вокруг была странная вселенная, в замыслы которой мы вписывались кособоко и неуместно. Я не понимал, как она умудрялась бежать, не отставая ни на шаг. Хрустящий под ногами снег как будто стал другим; сверху, сквозь черную толщу прорывалось нечто неуловимое, но беспросветное полотно надежно его сдерживало. Я не слышал ничего, кроме наших шагов, но чувствовал, что нас по-прежнему не отпустили. Обернувшись, увидел мелькающий вдали среди бесчисленных стволов черный штрих, стремящийся туда же, куда и мы. Деревья начали редеть, сил бежать тоже уже не было. Споткнувшись и упав снова, я понял, что, возможно, поднимаюсь в последний раз. Она обернулась, чтобы узнать, что со мной случилось; скорее всего, я поднялся только из-за этого. Впереди мерцала какая-то поляна, чистая и гладкая, будто обратная сторона всего остального мира. Увидев ее, я понял, что смогу еще немного. Девушка со светлыми волосами стала отставать; рваное дыхание выталкивало из ее рта болезненно конвульсирующие миражи. Я тоже замедлился. Деревьев было все меньше. Она споткнулась, но я успел подхватить ее и толкнул вперед, чтобы она не думала ни о чем больше. Поляна приближалась, свободная от всего. Сквозь небо что-то рвалось. Впереди маячили последние деревья. Почему-то я решил, что они будут последним, я увижу. Потом мы выбежали на поляну, оставив все остальное позади.

Открытое пространство странно надавило, и я упал уже просто так, хотя как будто еще не обессилел. Подняв голову, посмотрел вперед. Она сидела в странной позе, упершись коленями в снег и свесив волосы через лицо; изгиб ее спины говорил, что больше она неуда не побежит. Я осмотрелся. Поляна была круглой, будто замерзшее озеро или арена. Лес окружил поляну беспросветным частоколом, поредев с одной стороны будто бы лишь для того, чтобы мы смогли до нее добраться. Снег был чище и белее, чем позади. Я привстал и подобрался к ней. Она качнула головой, показывая, что жива. Я прислушался и ничего не услышал. Оборачиваться не стал, готовый уже ко всему. Вдруг заснеженная поляна озарилась чистым, непонятным светом. Не уловив причину внезапного преображения, я без всякой надежды посмотрел вверх. Над заснеженной поляной зависла луна, сумевшая наконец прорваться сквозь черную гладь. Ночное светило взирало на нас, будто решая, достойны ли мы чего-либо. Откуда-то слева, из чащи донеслись едва слышные, осторожные звуки. Сердце уже не могло стучать; я просто сидел и ждал. Звуки были похожи на шаги, но до невозможности странные, гипнотизирующие. Что-то мелькнуло меж черных стволов, разогнав испуганный морозный воздух. Рядом хрустнул снег; краем зрения я увидел ее, подобравшуюся ближе и снова замершую. Между стволами снова что-то мелькнуло, но больше не исчезло. В голове тускло блеснуло, раскидав по случайным закоулкам завихренные штрихи, бесконечные калейдоскопы, крошечные таблички, на которых ничего нельзя было разобрать, таинственные взгляды и чьи-то руки, самоотверженно творящие безымянный, омытый кровью безысходности шедевр.

Мелькнувшее меж стволами вышло на свет и застыло. Я ощутил, как мое спертое дыхание пропало, став иным, менее осмысленным процессом. Вышедшее медленно шевельнулось, будто проверяя свою устойчивость перед ликом ночного светила, готового без всякой жалости отрезать явное от преходящего. Ничего не случилось, и вышедшее шагнуло вперед, став еще невозможнее. В голове снова вспыхнуло, перетасовав непостижимое даже не с детской, а с первородной беспечностью. Внутри меня будто бы зажглась одна из тех звезд, которых не было на небе.

Вышедшее из леса осторожно приближалось. Очевидно, ему было тяжело идти прямо, потому оно гнуло свое тело вперед, держа живот параллельно снегу под ногами. Не слишком внушительные, но несомненно гибкие и цепкие руки странно изогнулись, будто насмехаясь над вычурной прямотой, заставившей кого-то схватить с земли рабские регалии, чтобы хоть чем-то оправдать истинное уродство. Сильно выгнутые коленями вперед ноги ступали неторопливо и статно, но в этой поступи как-то странно мешались грация сибаритствующего в подневольных угодьях деспота и тщание охотника, притворяющегося беспечным и отрешившимся. Вытянутая вперед голова покачивалась на крепкой с виду шее в такт ходьбе, глаза размытого расстоянием цвета явно лукавили, глядя и в стороны, и прямо. Практически все тело от темени до острия выпрямленного для равновесия хвоста было усеяно беспросветным слоем каких-то непонятных изъянов, подобно штрихам порочной краски на лице обреченной соблазнительницы вдыхавших в обличие существа гипнотизирующе фатальную грацию, только здесь естество было изначальным и несмываемым. Я смотрел, застыв и не смея. Существо приближалось. Черная ткань под курткой на моем теле. Глаза, давно увидевшие и пока еще осмысляющие. Два прозрачных пакета, блестящих непознанной вечностью.

Луна стала ярче, явно польщённая необычайностью созерцаемого действа. Подойдя ближе, тварь остановилась снова, повернув голову набок. Нас разделяло шагов двадцать, не больше. Я рассмотрел тварь лучше и понял, что ее покров, издали показавшийся непонятно чем, состоял из роскошных темных перьев: короткие покрывали тело, шею и почти весь хост, заменяя волосяной покров, длинные свисали с передних конечностей подобно рукавам халата; кончик хвоста топорщился мощным опахалом, прижатые к шее перья торчали из темени, уподобившись гребню. Тварь подняла руку, похожую на выродившееся крыло, и сунула под нее вытянутую голову, быстрыми короткими движениями что-то там поправив. Потом тварь встала на одну ногу, чтобы почистить что-то у себя в промежности, и я заметил еще одну занятную деталь: на согнутой в невесомости ноге был огромный коготь, изогнутый безжалостным полумесяцем. Тварь поковырялась у себя в паху и подняла другую ногу: такой же коготь был и на ней. Разобравшись со своим туалетом, тварь подняла голову и только теперь посмотрела прямо на нас; глаза ее были желтыми подобно луне и такими же любопытными. Вытянутые челюсти раскрылись, и я увидел красное жерло с белеющими на его фоне зубами. Зубы были небольшими, но их было много. Тварь странно изогнула шею вверх и несколько раз ткнула носом воздух, словно наслаждаясь его податливой постижимостью. Длинный язык приподнялся над нижней челюстью и снова к ней прилип, ничем не впечатленный. Тварь наклонила голову и осторожно, вкрадчиво шагнула вперед, оставив вторую ногу на месте, будто готовясь к гимнастической растяжке. Тело опустилось к снегу, размазав тень твари подобно неудачно зародившейся вселенной. Оценив ее размер и сопоставив его с уже более-менее явными чувствами, которыми тварь делилась с нами, я не сумел сделать никаких выводов и продолжил порабощено наблюдать. Тварь пересилила затянувшееся мгновение и, завершив шаг, двинулась дальше. Теперь я мог рассмотреть ее зрачки, то сужающиеся, то расширяющиеся с каждым новым шагом. Перья на шее выпрямились и мелко задрожали в экстазе предвкушения. Что-то ярко вспыхнуло внутри меня и улыбнулось само себе. Девушка со светлыми волосами была где-то совсем рядом, но видеть ее я уже не мог.

Вдруг тварь замерла и вскинула голову, глядя выше нас. Оборачиваясь, я увидел сначала девушку, замершую с видом первой свидетельницы, а потом — другое порождение обступившего поляну леса, подкрадывающееся сзади. Вторая тварь была такой же, как и первая, но с одной колоссальной разницей.

Никаких перьев у нее не было. Все ее тело от носа до кончика выпрямленного ради сохранения равновесия хвоста было абсолютно голой, в желто-зеленой коже или чешуе. Новая тварь не обратила на нас ни малейшего внимания и тоже замерла, глядя поверх наших голов. Я почему-то сразу понял, что имеет смысл не мешать встрече и безучастно понаблюдать за ней, хотя бы немного отстранившись, если, конечно, выйдет. Внутри все еще полыхало, улыбаясь самому себе, однако я вполне осмысленно протянул руку и взял девушку со светлыми волосами за талию. Ее тело отчужденно отозвалось, и спустя миг она поддалась. Я пополз по снегу, увлекая ее за собой и неотрывно следя за застывшими недоблизнецами. Тварь с перьями наконец набралась смелости и аккуратно ступила вперед, раскрывая пасть в болезненном изумлении. Вторая тварь повторила за ней. Желтые глаза смотрели, полнясь непостижимым озарением. Меня вдруг тоже озарило.

Твари смотрели друг на друга со странно смешавшимися чувством властного превосходства и непомерной зависти. Тварь с перьями понимала, что ей намного теплее, но она бесконечно будет копаться в своем царском покрове в поисках незримых паразитов. Голая тварь готова была осеменить саму себя за свою стойкость перед невзгодами грязной среды и с тем же рвением распороть самой себе брюхо из-за своего врожденного карланства, не дающего ни малейшей надежды привлечь плодовитую гендерно противоположную особь посредством обоюдно корыстных брачных игрищ. Раскрытые пасти затрепетали, исторгая клокочущее шипение, в котором плавилась ненависть вперемешку с невыносимой болью, обещавшей никуда не деться даже с последним вздохом противника.

Твари одновременно припали к земле и бросились друг на друга с одинаковой скоростью и злобой.

Мое сердце сжалось, предчувствуя неминуемое. Как будто у всего мира тоже стало две абсолютно равные половины, грязные в разных местах.

Противники столкнулись, едва не сбив руг друга с ног, но выстояв. Оперенная тварь сжала руку чешуйчатой челюстями, но та ответила хлестким ударом свободной руки и высвободилась, навалившись сбоку в ответ и попытавшись вцепиться в ничем кроме мягкого пуха не защищенное горло. Тварь с перьями кое-как увернулась от укуса и ринулась вперед, сумев-таки повалить противника мягким брюхом к небу. Поверженная тварь затрепыхалась, отчаянно маша всеми четырьмя конечностями и стуча голым хвостом в обе стороны. Оперенная тварь попыталась навалиться сверху, метя распахнутым ртом в основание чешуйчатой нижней челюсти, но распластавшийся оппонент уперся обеими ногами в живот почуявшего близкий триумф противника, застопорив его движения. и сумел лишить его стойкости сильным ударом хвоста. Тварь с перьями оступилась и повалилась набок; чешуйчатая с некоторым трудом поднялась, отряхиваясь от покрывшего спину и бока снега. Тварь с перьями тоже поднялась, без всякого труда, и тоже отряхнулась. Луна азартно наблюдала, не щадя своего холодного света. Голая тварь напряглась, затравленно ощерившись и вытаращив глаза; оперенная снова встала на одну ногу и запустила морду под рукав, будто оценивая допустимость потерь, понесенных ее покровом — выпавшие перья в немалом количестве валялись на снегу.

Откуда-то сзади послышались шаги, сначала торопливые, затем — затихающие. Потом стало совсем тихо. Голая тварь будто забыла о противнике и устремила взгляд за наши спины. Оперенная вынула голову из-под рукава и тоже обернулась — проверить, не тактическая ли это хитрость со стороны оппонента. Мне тоже стало интересно, и я тоже обернулся.

На самом краю поляны стоял человек в камуфлированном комбинезоне. Как я и предвидел, падение на обломки стены не так уж сильно на него повлияло, как минимум, добраться до нас он и правда сумел. Возможно, он не сразу напал на наш след, потому и добрался так медленно. Человек в камуфляжном комбинезоне стоял на краю поляны и явно не понимал, что именно открылось его глазам.

В глазах разом забывших о недавней конфронтации тварей зажглось новое чувство, которое они явно не испытывали друг к другу. Оперенная тварь опустила поднятую ногу на снег и медленно развернулась, изящно проведя по воздуху хвостом-опахалом. Голая тварь осторожно ступила вперед, поравнявшись с оперенной. Человек в камуфляжном комбинезоне смотрел на то, чему он явно не мог придумать никакого смысла, вид у него был примерно такой, как если бы ему довелось разом отведать содержимое глиняного чайника, маленькой стеклянной трубки и прозрачной колбы с длинной черной, беспорядочно перемешанное и умноженное друг на друга. Оперенная тварь, кажется, осмыслила все, что хотела, и сделала аккуратный шаг в направлении ничего не понимающего человека в камуфляжном комбинезоне. Тварь без перьев повторила за ней. Оперенная тварь шагнула уже смелее, то же самое сделала и голая. Твари осмелели, словно ощутив прекрасие своей пусть и слегка нарушенной тождественности, и пошли уже без остановки, выпрямив до предела хвосты и чуть разведя в стороны когтистые руки. Я завороженно наблюдал за их грациозным дуэтом; преисполнившиеся единым порывом твари прошли в нескольких шагах от нас, и я рассмотрел их в мельчайших деталях, впитывая дикое совершенство каждой клеткой. Оставив меня со светловолосой подругой позади, твари разминулись: оперенная свернула влево, голая — вправо, но сомнений относительно точки, в которой должны были сомкнуться их следы, у меня уже не было никаких. Человек в камуфлированном комбинезоне как будто оценил наконец суть происходящего и стал отворачиваться от тварей, будто выражая неодобрение столь неэстетичной разнице в их облике. Твари безошибочно уловили суть его кокетливой уловки и одновременно ускорились. Человек в камуфлированном комбинезоне тоже сорвался с места, но споткнулся о собственный след, некстати оставленный в самом ненужном месте. Он уже почти выпрямился, когда тварь без перьев налетела на него сбоку и обхватила челюстями выставленную в сторону руку. Человек в комбинезоне истошно закричал и беспомощно затрепыхал оставшимися тремя неукушенными конечностями, будто надеясь вытряхнуть из рукава или штанины хотя бы маленький комок абсолютной злобы, способной противостоять столь нежданным и непривычным оппонентам. Голая тварь сжала челюсти сильнее и потянула человека в комбинезоне на себя, тот пытался прирасти к снегу, но все равно поддавался без особых проблем. Оперенная тварь подскочила слева и схватила человека в комбинезоне за свободную руку. Твари стали упрямо делить бьющегося в еще далеко не предсмертной агонии человека в комбинезоне, сосредоточенно отступая каждая в свою сторону и заставляя его разводить руки подобно какому-нибудь их общему родственнику, исполняющему неподвластный им ритуал слияния с небесной средой. Человек в комбинезоне закричал, достигнув абсолютного предела своих возможностей, и, кажется, порвал голосовые связки. Оперенная тварь отпустила его руку, очевидно, заранее распознав искорки притаившегося враждебного огня, готового снова стравить ее с только что обретенным близнецом, и, сунув голову под живот онемевшей жертвы, перевернула ее на спину. По-прежнему зажатая в зубах твари без перьев вторая рука человека в комбинезоне отчаянно вывернулась, и человек в комбинезоне снова научился кричать. Тварь без перьев сочувственно разомкнула челюсти, наградив человека в комбинезоне секундной свободой. Оперенная тварь нагнулась и по-птичьи резво ткнула человека в комбинезоне носом в живот, будто предвидя какую-то преграду, но никакой особо серьезной преграды там не оказалось. Человек в комбинезоне попытался шевельнуть ногой, будто показывая кому-то отстраненно наблюдающему за драматической сценой, что его стоит пожалеть хотя бы за его неугомонную волю к жизни. Оперенная тварь наступила на шевельнувшуюся ногу человека в комбинезоне; зловеще изогнувшийся черный коготь опустился и неглубоко воткнулся, порвав лишь штанину. Нивелируя малую глубину вхождения, оперенная тварь надавила сильнее, и человек в комбинезоне опять закричал, распахнув абсолютно черный рот. Тварь без перьев замерла, восхищенно внимая; потом нагнулась и укусила человека в комбинезоне за лицо. Раздался сдавленный хрип, тварь без перьев напряглась, шея задрожала от напряжения, и человек в комбинезоне стал дергаться всем телом, будто снятая на камеру резиновая кукла в ускоренной перемотке. Оперенная тварь исторгла гневное шипение и, не освобождая прижатой к снегу ноги человека в комбинезоне, резко наклонилась вперед, к прикрытому цветастой тканью комбинезона животу. Хрипение в сосредоточенно сжимающихся челюстях твари без перьев споткнулось, но зазвучало опять. Оперенная тварь снова резко наклонилась и, поднатужившись, порвала комбинезон, выставив напоказ бледную кожу. Тварь без перьев оставила затянувшуюся попытку и отпустила лицо человека в рваном комбинезоне; теперь оно было оттиснено по краям грубым бордовым пунктиром, непредусмотрительно нарушенным в районе почти полностью отклеившейся от черепа щеки. Оперенная тварь наконец перестала давить на ногу человека в рваном комбинезоне и всецело отдалась изучению мерцающего в порванной ткани лоскута. Он мерцал бледно и невнятно; оперенная тварь, не готовая поверить в столь нещадный подвох, развела челюсти и сомкнула их на бледном лоскуте. Человек в рваном комбинезоне вяло задергался; оперенная тварь потянула и содрала лоскут, вскрыв спрятавшиеся за ним бордовые волокна. Тварь без перьев решила не отставать и целиком оторвала человеку в комбинезоне горло. Преобразившееся лицо человека в комбинезоне и снег вокруг празднично заблестели. Тварь без перьев удивленно свела глаза, силясь рассмотреть свои покрасневшие челюсти. Оперенная тварь тем временем сумела опустить морду в открывшиеся под содранным лоскутом волокна достаточно глубоко, чтобы найти там, в глубине что-то интересное. Шагнув назад, оперенная тварь высвободила побагровевшую физиономию, к которой приклеилась какая-то занятная ленточка. Оперенная тварь рывком выхватила ленточку целиком, подбросила в воздух и поймала, будто по команде дрессировщика; судорожно двигая челюстями, стала погружать диковинную находку внутрь себя. Тварь без перьев осторожно переступила через уже безразличного ко всему человека с двуслойной дырой и тоже выудила из багрового кратера потешно склеившуюся магму. Преисполнившиеся азартом познания твари поочередно заглядывали в котлован вулкана и неумолимо опустошали его, тем самым лишая возможности кого-либо безвозвратно истребить внезапным извержением.

Я почему-то опомнился, хотя даже и не собирался. Обернувшись, увидел ее, сидящую рядом со мной. Судя по окаменевшему взору, она отдалась зрелищу всецело. Я осторожно толкнул ее в плечо. По застывшему лицу пробежала странная судорога; она повернулась ко мне, и взгляд ее снова застыл, будто она не была готова воспринимать такое неуместное и фантасмагоричное зрелище, как я. Луна светила милосердно, ни к чему никого не принуждая. Потом что-то изменилась в ее лице, и она как будто узнала меня, но совсем неуверенно. Чтобы не смущать ее, я отвернулся и снова взглянул на тварей, пирующих над оскудевшим жерлом.

Оперенная тварь вдруг прервалась, подняла полностью побагровевшую голову с оттопырившимся перьевым гребнем и повернула ее к нам. Желтые глаза блеснули, отражая странное сомнение.

Судорожным рывком приблизившись к светловолосой девушке, я прижал ее лицо к своей груди и сжался сам, закрыв глаза. Вечность мелькала под опущенными веками, преломляясь и брызгая неясными картинами невозможного. Подул легкий, почти незаметный ветер. Ничего не происходило. Я медленно разомкнул веки. Ветер слегка трепал ее волосы прямо перед моим лицом. Снег белел, чернели деревья, не дававшие поляне разрастись и поглотить вселенную. Незаметно вдохнув запах ее волос, я обернулся.

Тварей не было — ни оперенной, ни лишенной перьев. Тело в рваном наполовину перекрашенном комбинезоне осталось лежать в окружении выроненных разнозаряженных атомов. Снег вокруг был изрыт бесчисленными следами. Я силился, но так и не сумел понять, вели эти следы куда-то прочь или замыкались в натоптанном капище. Ветер подул из двух разных мест одновременно, перемешав аромат ее волос и отголоски свершившегося торжества. Я поднялся, осторожно выдохнул. Она сделала то же самое. Тело в порванном комбинезоне осталось лежать.

Я обернулся к ней. Она смотрела в точку, на которой замкнулись следы, и взгляд ее понемногу менялся, становясь все непонятнее.

Я вдруг вспомнил о причине, заставившей нас встретиться. Не знал, стоит ли сейчас нарушать столь долгое молчание. Ветер осторожно дул отовсюду сразу и ничего не подсказывал.

Я все-таки решился и спросил, как мы будем дальше искать ее пропавшую подругу.

Она как-то странно двинула скулами. Потом кивнула, указывая на тело в комбинезоне, замкнувшее на себе все подряд.

— Она три раза подряд кончила, когда он нас тогда в доме ебал, — ответила она. — А я вот что-то ни разу.

Она отвернулась от тела и посмотрела мне прямо в глаза, пронзив до затылка.

— Пошла-ка она на хуй.

Солнце щедро разливалось по небу, асфальту, домам и вообще по всему, докуда хватало сил и пространства. Я шел по улице, держа в руке холодную жестяную банку с веселой затейливой дрянью. Идти было особо некуда, но подслащенных содержимым банки мыслей хватало. Дождавшись зеленого света, я пересек вереницу почти стершихся белых ступеней и направился к торговому центру, в котором часто бывал раньше. Дул легкий ветер. Было хорошо.

Приближаясь к входу, я услышал бойкие веселые голоса. Вспомнив, что никуда не спешу, остановился. Справа от меня рядом с высоким баком для окурков беседовали две миловидные девицы, обе явно младше меня. Говорили они громко, не стесняясь; я невольно увлекся их беседой. Девицы обсуждали способы скрепления их пока что только формального родства. Заслушавшись, я случайно надавил на банку, выплеснув немало ее содержимого себе под ноги. Одна из девиц заметила это и прыснула. Вторая тоже повернулась ко мне, чтобы узнать, почему первой стало смешно. Я опустил взгляд — джинсам с кроссовками тоже немного досталось. Посчитав право подойти ближе заслуженным, я непринужденно приблизился, чтобы подруги лучше рассмотрели пятна на синей ткани и намокшие шнурки.

Посмеявшись над моим горем, девицы пожелали узнать о причине моей рассеянности. Я признался, что случайно подслушал их разговор. Подруг это не смутило. Они поведали, что решили связаться узами духовного сестринства, но не придумали, как именно это сделать. Я заметил, что волосы у них были одного цвета. Они объяснили, что поменяли цвет волос намеренно и что это был их первый шаг к запланированному сестринству. Наиболее заманчивым подруги находили вариант с парными татуировками, правда, одна переживала из-за боли и непонимания со стороны родителей, второй было все равно. На руке у одной будущей сестры была бы смешная набычившаяся лягушка и точно такая же — на руке у второй.

Улыбаясь, я мимолетно вспомнил школьный учебник естествознания. На одной странице там были амфибии, в том числе и лягушки вроде тех, которых мечтали влить под кожу подруги, на другой — рептилии. Ближе к концу были даже птицы.

Я спросил у девиц, будут ли они здесь через полчаса. Они посмеялись и ответили, что будут, если никто не заберет.

Веселый чрезмерно разговорчивый таксист привез меня к торговому центру через девятнадцать минут. Девиц я разглядел еще через лобовое стекло — действительно, никуда не пропали, даже помахали мне еще до того, как таксист меня высадил. Выйдя из машины, я загадочно потряс непроницаемым серым пакетом.

Девицы с недоуменными улыбками следили за моим приближением. Подойдя, я сказал, что пойму, если им не понравится, и раскрыл пакет, демонстрируя содержимое.

На дне лежали два куска черной материи, аккуратно свернутые таким образом, чтобы не было видно ничего лишнего. Заинтригованные девицы спросили, можно ли посмотреть поближе. Я улыбнулся и достал оба куска.

Развернув хлопчатобумажные изделия, подруги обомлели, широко разинув рты без всякого притворства. Я извинился за небольшую разницу в дизайне. Размеры изделий подруг не смутили — они сказали, что привыкли носить сразу много. Та, которая боялась обзаводиться татуировкой, даже обняла меня, прижавшись к груди по-детски счастливым лицом. Я неумышленно втянул аромат ее волос и тоже заулыбался совсем как маленький.