Постижимое

Объятые приглушенным светом силуэты подруг плыли навстречу, их лица становились все несбыточные с каждым моим шагом. Вдруг передо мной как будто возникла невидимая распахнутая гильотина, ждущая, когда я сделаю лишний шаг и останусь без ноги. Я остановился и стал лихорадочно гадать, как мне проскочить под ее навостренным лезвием, оставшись полностью целым. Подруги беседовали друг с другом и не видели меня, стоящего в нескольких шагах за их спинами посреди озорного несмышленого раздолья. Вдруг мимо меня проплыло что-то большое и темное, разогнав застоявшийся воздух. Вздрогнув всем телом, я вырвался из забытья и понял, что смотрю в спину мужчины в очках, непринужденно устремившегося вперед. Подруги, слишком занятые друг другом, не заметили его даже после того, как он остановился в шаге от них. Мужчина в очках, воспользовавшись своей неуловимостью, подтянул свободный стул и как бы невзначай сел справа от светловолосой подруги. Я смотрел на происходящее, отрешенно думая о так и не сработавшем орудии казни.

Мужчина в очках спокойно похлебывал из стакана, уже как будто ничего не выжидая. Темноволосая подруга, сидевшая к нему лицом, вдруг слегка нахмурилась, а в следующее мгновение мужчина в очках повернулся к ней. Темноволосая подруга наклонилась к светловолосой и что-то сказала ей совсем тихо, светловолосая подруга тоже повернулась к мужчине в очках; тот поднял руку и небрежно махнул им. Подруги переглянулись, словно пораженные наглостью и наивностью такого нелепого и почти жалкого в своей нелепости незнакомца. Мужчина в очках опустил руку, которой только что махал, и стал чего-то ждать, я, по-прежнему не видя его лица, предположил, что он скорчил остроумную гримасу или заговорщицки подмигнул подругам, напоминая о непреодолимости, царящей в каждом потайном закутке вселенной. Молча посовещавшись, подруги повернули головы и посмотрели на моего нового приятеля в ответ; потом темноволосая с сомнением усмехнулась, невообразимо долгое мгновение спустя я понял, что это была не усмешка, а улыбка; светловолосая повторила за подругой, даже не глядя на нее. Мужчина в очках взялся за стул и придвинулся ближе. Я все-таки сделал незаметный шаг вперед, но ничто не ринулось вниз и не отрезало мне хотя бы краешек стопы. Мужчина в очках что-то сказал подругам, но я не понял, что именно, поскольку музыка опять заиграла громче. Темноволосая подруга так же невнятно ответила ему, показав белые зубы и терпкую красноту, с избытком наполнявшую ее рот. Я наблюдал за разгоравшейся беседой, вспоминая будто сквозь многотонную толщу кисло-сладкой ваты, как несколько часов назад уверенно шагнул в нутро распахнувшегося передо мной троллейбуса, не понимая, что этот троллейбус был тем самым, который вез меня куда-то вперед на протяжении всех прожитых мной мгновений, изредка останавливаясь для дозаправок и перекуров. Музыка расплывалась, становясь громче то в левом ухе, то в правом, и весь окруживший меня мир стать двоиться под стать ей. Люди кричащие и молчащие. Пустые стаканы и полные. Лица преисполненные и безразличные. Подруга со светлыми волосами и подруга с темными.

Отвернувшись от всего этого, я направился к своему стулу, слепо взгромоздился на него и сделал вид, что меня по-прежнему занимает содержимое моего стакана. Против своей воли я увидел того бармена, который не хотел, чтобы я присваивал чужое и который не смог по-мужски обслужить подруг. Бармен внимательно посмотрел мне в глаза, в его взгляде была торжествующая злоба — он был не единственной здесь кучкой человеческих отходов, и эта мысль позволяла ему существовать. Я поднял стакан и влил внутрь себя все, что в нем осталось. Нащупав дном пустого стакана все еще твердую поверхность барной стойки, я попытался уподобиться безвозвратно погасшему внутри меня облаку, совсем недавно якобы указавшему мне куда-то вперед. Крутившие головами люди понемногу забывали о силе, пустившей рябь по барной стойке и по всему остальному, что было вокруг; помнил только я. Неведение становилось все черней с каждым мгновением, поэтому я все-таки повернул голову влево.

Мужчина в очках неспешно повествовал о чем-то, изредка кивая, чтобы сделать свои слова более объемными; подруги слушали его с каким-то озорным интересом, понемногу перестающим в алчный. К ним подошел бармен, мужчина в очках жестом попросил угостить подруг снова. Пока бармен метался, выполняя приказ, мужчина в очках сказал что-то смешное, и подруги дружно засмеялись, невыносимо заблестев белизной зубов. Новые бокалы поднесли очень быстро; мужчина в очках расплатился так неуловимо, что мне показалось, будто он просто щелкнул ногтем. Подруги громко выкрикнули какой-то тост и столкнули края бокалов, весело смеясь; поощряя их веселье, мужчина в очках как будто невзначай и в то же время с полным пониманием своих устремлений положил увесистую ладонь на крепко обтянутое джинсовой тканью бедро светловолосой подруги. Подруга с темными волосами рассмотрела жест во всех подробностях, но лицо ее стало только веселее; мужчина в очках снова сказал что-то смешное и оставил руку на новом месте, оказавшемся ей как раз. Я снова заметил того человека, который сидел в конце стойки и заприметил подруг вскоре после их появления; никакой загадочности в нем не осталось, он походил на вожака уличной своры, которого ободрали от хвоста до загривка на глазах у всех его шелудивых собратьев. Не переставая непринужденно поддерживать светловолосую подругу за бедро, мужчина в очках подозвал бармена поднятым вверх указательным пальцем и, судя по вскоре принесенному стакану, заказал что-то уже себе. Прозвучал триединый тост, который я тоже не расслышал; подруги залпом осушили сосуды и ударили ими о стойку, мужчина в очках отхлебнул совсем немного и опустил стакан совсем неслышно, будто боясь разбить. Светлая подруга наклонилась к темной, чтобы прошептать ей на ухо что-то важное, мужчина в очках не преминул деликатно погладить ее высунувшийся из-под футболки бок, живой и дразнящий. Проходивший мимо с большим подносом официант задумался, привлеченный ладонью мужчины в очках, практически сумевшей слиться с обнаженным куском тела светловолосой подруги, и вылил на пол немалое количество жидкости из отчаянно пошатнувшихся стаканов; над ним громко засмеялся кто-то, кому было уже все равно. Я продолжал смотреть, не отрываясь, будто передо мной был экран, а за ним — телеведущий, поставивший вселенную на паузу и по секрету поделившийся со мной всеми истинами, какие были ему известны.

Подруги засмеялись в очередной раз, а мужчина в очках улучил момент и как будто случайно повернулся ко мне. Я не стал отворачиваться, и мой новый знакомый выразил своим взглядом крайнюю степень одобрения моему мужеству. Я вспомнил, как одним далеким вечером беззаботно бороздил просторы сетевого пространства и вдруг сделал неожиданное открытие; посмотрев на меня, мой сосед по комнате незамедлительно плеснул мне чего-то крепкого из бутылки, к которой время от времени прикладывался на протяжении всего того далекого вечера. Глядя в ничуть не искаженные стеклами глаза мужчины в очках, я думал, что у меня теперь было такое же лицо, как тогда, после неожиданного открытия. Мужчина в очках улыбнулся и махнул мне, приглашая подойти. Я спустился со стула на пол и пошел мимо сгорбленных спин вперед. Улыбающиеся лица подруг беззаботно мерцали в разбавленной мягким неправдивым светом полутьме, похоже, мужчина в очках решил сделать им сюрприз. Подойдя, я остановился и молча стал ждать. Мужчина в очках жестом приказал мне подойти ближе, чтобы ему не пришлось наклоняться ко мне самому, лишившись возможности держать руку под футболкой светловолосой подруги. Я сделал еще один шаг. Темноволосая подруга, кажется, заметила меня, но вряд ли поняла, что я подошел именно к ним троим. Мужчина в очках подмигнул мне.

— Ну как вечер? — спросил он. Когда меня о чем-то спрашивали с подобной интонацией, мне хотелось, чтобы кто-нибудь жестоко отомстил за меня вопрошающему, но мужчина в очках не вызывал у меня подобных чувств даже теперь. Вызывал, конечно, другие, но я же понимал, где я был и что происходило.

Внезапно я понял, что все-таки хочу ответить на заданный вопрос. Посмотрев для затравки на оттопыренную рукой мужчины в очках футболку светловолосой подруги, я наклонился к его уху, похожему на кратер, через который одним залпом исторглись все земные недра, и сказал громко и внятно:

— Да не очень.

В глазах мужчины в очках появилось лукавое изумление. Подруги, наконец, поняли, что к ним подошел кто-то лишний, причем подошел совсем не по ошибке. Ладонь мужчины в очках выползла из-под футболки светловолосой подруги, цепкие пальцы задержались на ремне, стягивавшем джинсы на талии, потом вернулись на ее бедро.

— А что такое? — удивился мужчина в очках. — Смотри, как весело вокруг. Хочешь, пей, хочешь, пляши. — Подруги переглянулись, очевидно, не понимая, что переживать не из-за чего. Я ощутил, как на моем лице против моей воли расплывается улыбка, только не мог понять, какая. Мужчина в очках, видя, что мне становится лучше, одобрительно хлопнул меня по плечу.

— А мы вот тут с девушками отдыхаем, — кивнул он на подруг, продолжавших недоуменно меня разглядывать. — Хочешь, познакомлю?

Я не совсем понимал, почему мне не хотелось, чтобы с моим новым приятелем случилось что-нибудь нехорошее. Наверное, потому, что он подавал пример человека, который может прожить жизнь достойно и ни о чем не жалеть, когда она подойдет к концу. Мужчина в очках повернулся к подругам и стал им что-то объяснять. Я молча стоял, глядя на них, и слушал какой-то незнакомый, но невыносимо душещипательный шлягер, лившийся на меня из каждого стакана. Мужчина в очках закончил инструктировать подруг и снова повернулся ко мне, угодливо улыбаясь. Теперь подруги смотрели на меня совсем иначе: светловолосая — с надменной усмешкой, темная — с явным осуждением или даже презрением. Я вдруг ощутил себя неблагоприятным общественным элементом, которого демонстрировали неокрепшему поколению в назидательных целях, и мне стало весело. Злоба на мир стала тупой и уютной одновременно, как несуществующее рябящее облако, которое видит преисполнившийся ценитель невозможного, прижавшись спиной к холодной или горячей батарее. Я вдруг понял, что принимать себя таким, какой ты на самом деле — это тоже подвиг, если принимаешь на самом деле, а не делаешь вид. Мужчина в очках отпустил бедро светловолосой подруги и придвинулся ко мне.

— Я девушкам объяснил, что мы с тобой совсем недавно познакомились и ты мне уже очень сильно понравился, они, правда, пока еще не верят, ну да и бог с ними. Мне здесь надоело немного, вот думаю в гости их позвать. Поедешь с нами?

Звучавший из каждого стакана шлягер наступал все увереннее. Я кивнул. Начало вечера было слишком непонятным, чтобы позволить ему оборваться прямо сейчас. Мужчина в очках снова похлопал меня по плечу.

— Ценю, правда. Давай я угощу их еще разок для приличия? Может, стул свой возьмешь?

Я помотал головой. Мужчина в очках снова вызвал бармена вытянутым вверх пальцем. Принятое внутрь содержимое трех разнородных стаканов пыталось слиться в какой-то союз. Бармен налил подругам чего-то яркого и мутного. Мимо меня кто-то прошел, обернулся через плечо и без слов дал мне понять, что я ему очень не нравлюсь. Где-то что-то разбилось, причастные к этому выразили одобрение громким дребезжащим смехом. Подруги чокнулись без тоста; мужчина в очках придвинулся к ним и снова принялся что-то им втолковывать. Я отвернулся от них и посмотрел на танцевальную площадку. Там по-прежнему было много людей. Блондинка в тонком свитере все так же восседала за микшерным пультом, к скуке в ее взгляде успели примешаться осуждение и брезгливость.

Я не понял, каким образом позвал меня мужчина в очках, но повернулся я к нему именно затем, чтобы услышать, что он мне скажет. Мужчина в очках поманил меня рукой.

— Такси дешевое, надо брать, — сказал он, показывая мне экран своего мобильного телефона. — Или остаться хочешь все-таки?

Я огляделся и помотал головой. Мужчина в очках кивнул к подругам. Те спрыгнули со стульев и пошли в сторону выхода, вид у них был такой, как будто они здесь по-прежнему сами по себе. Я смотрел на их джинсы, как на край мира, за которым был обрыв и вечная чернота. Мужчина в очках тоже слез и подошел ко мне. Только теперь я узнал, что он был немного меня выше. Мой новый приятель ничего не сказал, только усмехнулся и двинулся за подругами. Я выждал немного и тоже пошел вслед за всеми. Охранник, маявшийся у входа в зал, проводил подруг с мужчиной в очках тоскливым взглядом, он тоже не понимал, на чем стояла вселенная и из какой материи она была сшита. Подруги забрали куртки и вышли на улицу, где уже давно было совсем темно. Мужчина в очках оделся после них и тоже вышел. Я засунул руку не в тот карман и почему-то сразу решил, что потерял кусок пластмассы, который мне с такой заботой передала на хранение пожилая женщина. Потом я понял, что ошибся, и куртку мне все-таки отдали. Подруги молча курили, стоя на крыльце заведения, мужчина в очках что-то писал, стуча по экрану телефона шишковатыми большими пальцами. Вскоре из-за угла соседнего дома показалась черная машина, вкрадчиво светящая бледными фарами. Мужчина в очках спрятал телефон в карман и повернулся ко мне.

— Не против, если спереди поедешь?

Я помотал головой, чаще всего в детстве меня тошнило именно в те моменты, когда я сидел на заднем сиденье. Подруги спустились к машине, мужчина в очках поспешил занять место между ними. Я медленно пошел вниз по старым деревянным ступеням. За моей спиной все так же беззаботно играла приглушенная тяжелой дверью музыка. Водитель удивленно посмотрел на меня, когда я сел рядом с ним — очевидно, по его соображениям я не вписывался в антураж салона. Машина аккуратно отъехала назад, развернулась и поехала куда-то сквозь ночь. Подруги не разговаривали ни с мужчиной в очках, ни друг с другом. Я изредка поглядывал на себя в зеркало и не мог вспомнить, видел ли я себя таким когда-нибудь. Машина какое-то время сновала между домами и закоулками, а потом очень круто свернула и уверенно понеслась только вперед, быстро набирая скорость. Водитель не оборачивался через плечо и не заглядывал в зеркало заднего вида, видимо, не желал себе лишней боли. Город постепенно разрежался и куда-то пропадал, впереди было все большое черноты, смыкавшейся с белизной под самыми немыслимыми углами. Я не понимал, где мы едем, понимать вообще хотелось как можно меньше. Машина многократно свернула куда-то в сторону и остановилась наконец перед большим загородным домом, вокруг которого был снег, перемешанный с мраком ночи. Водитель пожелал всем хорошего вечера, но никто ничего не сказал ему в ответ, я тоже.

Выйдя из машины, я нетерпеливо вдохнул. Воздух был уже немного другим, более сложным. Все остальные выбрались следом за мной, машина развернулась и исчезла в темноте. Я молча смотрел на дом, целиком сколоченный из дерева; было понятно, что над ним трудились люди с особым архитектурным уклоном. Почувствовав спиной чей-то взгляд, я развернулся лицом к людям, с которыми приехал сюда. Мужчина в очках молча стоял, глядя на все понемногу: то на дом, то на подруг, то на меня, то на снег, то на черное небо, взгляд его был чутким и непринужденным. Подруги закурили и тоже стали осматриваться. Не то чтобы тайком, но и без лишней смелости глядя в их лица, я вдруг подумал об одном странном обстоятельстве: дом стоял здесь в полном одиночестве, никаких похожих домов и вообще каких-либо построек поблизости не было. Мужчина в очках вынул из кармана телефон и опять стал что-то писать, задорно стуча по экрану. Я решил, что всеобщее молчание было заранее обусловленным ритуалом; вспомнил, как мужчина в очках впервые посмотрел на меня за барной стойкой, как легко завоевал внимание подруг, которые теперь стояли в нескольких шагах от меня, настоящие, невыдуманные. Разных мыслей было слишком много, поэтому я решил держаться ближе ко всего одной: все уже было не совсем так же, как всегда.

Сигареты подруг постепенно растворялись, спадая на снег горстками бесцветной золы. Издалека донесся какой-то неясный сигнал, пущенный оставшимся за пределами черно-белой панорамы миром. Мужчина в очках убрал телефон и окинул вдумчивым взглядом подруг. Они промолчали, никому ничем не обязанные. Мужчина в очках сказал, что уже можно входить, и направился к окольцовывавшему дом забору, прерванному в одном месте ярко-красной железной дверью. Подруги бросили обрубки сигаретных фильтров в снег и неторопливо пошли следом. Меня невольно посетило очень странное чувство; молча идущие сквозь ночь подруги напомнили мне служительниц какого-то неясного культа. Чернота ночи незримо вплеталась в волосы светлой подруги, белизна снега — в волосы темной. Мужчина в очках отворил дверь и деликатно отошел в сторону, пропуская прекрасных гостей вперед. Когда подруги оказались по ту сторону забора, я вдруг решил, что мой новый приятель быстро зайдет следом за ними и захлопнет дверь, будто гильотиной отрезав ненужного меня, однако мужчина в очках любезно мотнул головой и мне, зазывая поскорее внутрь. Я без всяких сомнений пошел вперед, неотрывно глядя в прямоугольник дверного проема, такой же черно-белый, как и все остальное вокруг. Мужчина в очках впустил меня и зашел сам, аккуратно закрыв дверь. Дом не казался пустым. Мужчина в очках снова внимательно всех осмотрел, будто проверяя, насколько успешно справилась обхватившая дом ограда с нашей фильтрацией. Выпитое за вечер слабо отдавалось где-то в далеких закоулках. По лицам подруг тоже нельзя было заключить, что они сумели сильно изменить себя, сидя в оставшемся где-то невообразимо далеко заведении. Мужчина в очках подошел к двери, за которой таилось чрево странного дома, и дернул ручку на себя; впустив всех, снова зашел последним и запер дверь за собой.

Мы оказались в просторной прихожей, в которой не было ничего лишнего, только большой резиновый ковер для грязных ног и несколько пар совершенно разной обуви, пустые резные вешалки и зеркало в раме из красного дерева. Заканчивалась прихожая дверным проемом без двери, вместо которой были занавески, прямо как в кухне того заведения. Мужчина в очках сказал, что можно раздеваться, а можно зайти сразу в одежде; насчет обуви он объяснил, что можно не снимать и ее, но и нести в дом грязь тоже не стоит. Подруги немного подумали и разулись, я поступил так же. У светловолосой носки оказались черными, у темной — тоже. Происходящее слегка напоминало конвейер, начинающийся прямо здесь, в непосредственной досягаемости, и уходящий в огромный экран, за которым была чернота неопознанной вселенной. Мужчина в очках дождался, когда все разденутся, и раздвинул занавески, закрывавшие дверной проем, но в этот раз зашел первым, потом повернулся и поманил остальных за собой. Я, как обычно, зашел последним, занавески едва хлопнули за моей спиной, снова встретив друг друга.

За занавесками оказался большой просторный зал. Дощатый пол частично закрывал вязаный ковер с нечитаемым узором. Немногочисленная мебель или прижималась прямо к стенам, или ютилась в углах. Стены по большей части были голыми, но кое-где их украшали весьма любопытные вещи. Под потолком приветливо, но не в полную силу горела большая люстра. Мужчина в очках улыбнулся людям, успевшим оказаться в зале раньше него, подруг и меня.

Ожидавших было меньше — всего трое. Двое из них сидели на диване у стены, третий — в кресле в дальнем углу. Один из сидевших на диване был примерно того же возраста, что и мужчина в очках, другой — явно младше, но точно старше меня. Тот, что младше, был облачен в комбинезон маскировочного цвета, одеяние ровесника мужчины в очках было совершенно неброским. Ровесник мужчины в очках был седым, а лицо его показалось мне слишком типичным, благо я любил категоричные суждения. О его соседе в камуфлированном комбинезоне нельзя было сказать вообще ничего. Третий человек сидел в кресле в углу; это был пожилой мужчина, тоже в очках, но старомодных, больших и нелепых. Одет он был в длинное пальто и толстые брюки с острыми, будто бы окоченевшими стрелками, голые ступни покоились в подобранных не по размеру резиновых тапочках. Глаза за стеклами старомодных очков были смиренно закрыты. Сидящий в кресле пожилой человек производил такое впечатление, будто его защемило между двумя соседними эпохами, в которых его личность воспринимали с неодинаковой однозначностью.

Не переставая улыбаться, мужчина в очках вышел в середину зала и широко развел руки в стороны, словно пастор, не брезгующий ни убогими, ни действительно возвышенными.

Совсем скоро я сидел за длинным прямоугольным столом, напротив седого ровесника мужчины в очках и его камуфлированного соседа, пожелавших остаться на своем диване. Слева от меня был мужчина в очках, справа — подруги. Пожилой мужчина в пальто нежился в кресле, не замечая происходящего вокруг. На столе красовался небольшой глиняный чайник, окруженный крохотными глиняными мисочками. Из такого чайника я не пил никогда. Мужчина в очках обратился к пожилому мужчине в кресле, тот не отозвался; мужчина в очках махнул рукой. Глиняный чайник косился на меня выпуклым боком, будто присматриваясь к моим внутренностям.

Мужчина в очках взял чайник и стал разливать его содержимое в глиняные мисочки уверенной длинной струей. Подруга с темными волосами шепнула что-то светловолосой на ухо; похоже, они тоже никогда не пили такой чай. Наполнив мисочки, мужчина в очках заботливо раздал их гостям, чтобы тем не пришлось тянуться самим. Чай в мисочке был почти черным; мужчина в очках сказал, что рад видеть всех собравшихся и что ему очень грустно будет отсюда уезжать.

Раскаленная глина нещадно обожгла, и я чуть не перевернул сосуд от неожиданности. Мужчина в очках весело усмехнулся, без всяких трудностей поднимая свою мисочку при помощи двух пальцев. Я решил, что не хочу быть хуже, и сумел так же. Чай влился внутрь, пропитав меня раскаленным бархатом с ног до головы. В глазах слегка помутнело из-за влажной пелены, но я не стал ее смахивать. Седой ровесник мужчины в очках пристально посмотрел на меня поверх своей мисочки. Подруга с темными волосами сделала слишком серьезный глоток и смешно фыркнула, забрызгав лицо и волосы светлой, обе громко засмеялись, в один миг став такими же, какими были в заведении перед тем, как за нами приехала черная машина. Их смех ворвался внутрь следом за бархатом, слившись с ним в одну сплошную карусель. Мужчина в очках окинул гостей отечески заботливым взглядом, потом заметил, что сосуды опустели и поспешил заново их наполнить.

Бархат приливал, томно качая голову во всех направлениях понемногу. Мужчина в очках заговорил о чем-то со своим седым ровесником; седой ровесник в основном мотал головой и отрицал, мужчина в очках кивал и хитро улыбался. Камуфлированный сосед седого ровесника мужчины в очках в беседе и вообще ни в чем не участвовал, было похоже, что его с рождения занимали исключительно те вещи, о которых никто больше не имел ни малейшего понятия. Подруги снова засмеялись, темная шутливо шлепнула светлую по руке. Я вспомнил ладонь мужчины в очках, непринужденно скрывшуюся под футболкой светловолосой подруги, но это было слишком давно и далеко. Пожилой мужчина в пальто мирно дремал в кресле, про него больше никто не вспоминал, лишь подруги изредка поглядывали на него, задорно усмехаясь. Их можно было понять — сочетание пальто, старомодных очков и резиновых тапок делало пожилого мужчину весьма забавным.

Оппоненты затихли, не сойдясь ни на чем. Седой ровесник мужчины в очках вдруг опустил свою мисочку, не донеся ее до рта. Никто, кроме меня, этого не увидел. Заметив пристальный взгляд, я тоже воздержался от следующего глотка. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга; потом седой ровесник мужчины в очках поднес мисочку ко рту и отхлебнул, я сделал то же самое.

Чайник вдруг опустел. Чтобы гости не скучали, мужчина в очках вспомнил забавную историю из своей молодости. Сердце слегка екнуло — что-то похожее когда-то случилось и у меня. Мне вдруг стало совсем весело — на мгновение мне показалось, что мужчина в очках каким-то непостижимым образом подсмотрел случившийся со мной эпизод и нагло украл его, ненароком утащив из моей жизни и все остальное. Мужчина в очках сел на место и снова наполнил наши мисочки. Волны накатывались задорно и неотвратимо.

Открыв глаза, я заметил, что кое-что изменилось. Света стало меньше, так было значительно лучше; горела какая-то лампа где-то в углу зала и больше ничего. Омывавших меня волн уже не было, от них остались лишь разрозненные невнятные отголоски. Вокруг были все те же люди, но как будто немного перетасованные. Мужчина в очках в целом не изменился, только глаза за лукаво сверкающими очками как будто немного потемнели. Его седой ровесник смотрел то на его руки, то на него всего. Человек в камуфлированном комбинезоне продолжал смотреть в основном в одном направлении. Подруги тоже сидели на прежних местах, губы у обоих были приподняты над краснотой десен, как будто они чуяли что-то податливое и беззащитное. Свет лампы странно искажал цвет их лиц и волос; завороженно глядя на них, я вдруг отчужденно подумал, что мне тоже чего-то не хватает, чтобы принять их изменившееся обличье в полной, абсолютной мере, и стал рассеянно искать эту недостающую деталь где-то у себя в голове, но ее там пока что не было. Потом я посмотрел на стол и только тогда заметил еще одну перемену: чай был по-прежнему, только уже не в пузатом перетянутом бичевой мешочке, из которого мужчина в очках сыпал его в чайник, а в небольшой стеклянной формочке, будто унесенной с детской песочницы. Вместо чайника и мисочек была всего лишь одна-единственная стеклянная трубка, открытая с обеих концов и с маленькой дырочкой сбоку. Трубка была небольшой, примерно как колок контрабаса или ручка для автографов. Не поворачивая головы, я посмотрел в угол, куда свет лампы доставал с явной неохотой.

Пожилой мужчина в пальто сидел в кресле с закрытыми глазами и улыбался.

Мужчина в очках пошарил рукой в кармане и добавил к сократившему до двух предметов чайному сервизу третий — большую железную зажигалку с откидывающейся крышкой. В детстве я завидовал сверстникам, у которых были такие же или хотя бы отдаленно похожие, хотя поджигать мне в те годы было решительно нечего, да и сейчас тоже. Поднеся трубку ко рту, мужчина в очках небрежно схватил ее губами за один конец и приблизил равнодушно горящий огонь к другому. Незримо сократив мышцы шеи, мужчина в очках на миг замер, а потом невесомость вокруг его лица обрела зыбкие, неявные формы, и мужчина в очках высвободил из плена черепной коробки шаткое неторопливое облако, наверняка аналогичное тому, которое сидело в моей голове всю мою жизнь, делая вид, что в нем искусно зашифрован ее истинный смысл. Повторив процедуру еще пару раз, мужчина в очках повернул голову и, немного подумав, протянул стеклянную трубку мне. Трубка была тяжелее, чем казалась; внутри слегка почерневшего конца тлело первородное, требуя поджечь его, чтобы все сущее родилось снова. Мужчина услужливо поднес к моему лицу горящую зажигалку. Краем зрения я заметил, что подруги смотрели не на мужчину в очках и не на холодное пламя в его руке, а на меня. Пламя и стекло соприкоснулись, и я потянул к себе все, на что хватило моих сил. Вселенная попыталась пролететь сквозь меня и предательски застряла. Вежливо закашляв, я понял, что не могу дышать; глаза застилала какая-то расплавленная пленка. Мужчина в очках, весело блестя стеклами очков, аккуратно вынул из моей руки слишком тяжелый для меня посох мира. Я попытался улыбнуться, но вместо улыбки у меня вышел очередной гортанный кашель. Подруги звонко засмеялись, и я не постеснялся повернуться, чтобы успеть на всякий случай снова увидеть их лица. Стул странно скрежетнул подо мной, и я уперся рукой в стол, чтобы все осталось на своих местах. Подруги опять засмеялись. Я закашлял снова и понял, что могу дышать. Свет лампы в углу исказился сам собой, и уют стал вторгаться не просясь.

Стеклянная трубка обогнула стол по периметру и снова оказалась у меня в руках. Седой ровесник мужчины в очках предложил позвать к застолью пожилого мужчину в пальто, но мужчина в очках лишь с притворной грустью покачал головой. Я попросил зажигалку, но мужчина в очках заметил, что трубка в моих руках временно утратила функцию управления миром и стал молоть рассыпанный по стеклянной формочке чай большим железным перстнем, не надевая его на палец. Пока мужчина в очках размеренно и сосредоточенно трудился, я решил рассмотреть присутствующих, немного изменившихся вместе со мной. Человек в камуфлированном комбинезоне был ровно тем же, только теперь почесывал ногтем отслоившийся шов на рукаве. Седой ровесник мужчины в очках был особенно занятен: с самым непринужденным видом притворялся, что носит на черепе не такое же лицо, какое я видел на каждом третьем своем шагу. Мы опять посмотрели друг другу в глаза; я не выдержал и натужно кашлянул, сделав вид, что у меня действительно запершило в горле. Мужчина в очках принялся рассказывать очередную историю из безвозвратно минувшей молодости; стеклянная трубка в его пальцах блестела, отсекая от себя навязанные вселенной смыслы. Подруги посмеивались, поблескивая глазами и невыносимо слепящим двуцветием ртов; я вдыхал смех с цветами вперемешку, не понимая, как в меня столько вмещается.

Стеклянная трубка огибала стол то быстро, то совсем неспешно, будто телескоп, наводимый в случайном порядке на объекты разной степени досягаемости. Свет лампы менялся все чаще. Мужчина в очках поделился очередной байкой, которая почему-то очень рассердила его седого ровесника; тот даже попытался встать, но сильно ударился коленями о столешницу, рассмешив всех, кроме своего камуфлированного соседа; даже пожилой мужчина в кресле как будто усмехнулся во сне, и именно это нанесло седому ровеснику мужчины в очках наибольшую обиду; он снова попытался встать, но опять ударился о столешницу, и его чуть не смело; даже его камуфлированный сосед повернул голову и слегка озадаченно посмотрел на него. Стараясь не покраснеть, седой ровесник мужчины в очках опустился на диван и стал мужественно терпеть. Мужчина в очках в знак примирения хлопнул его по плечу. Подруги поинтересовались, где находится туалет. Мужчина в очках улыбнулся и ответил, что покажет. Вставая, светловолосая споткнулась о стул и упала бы, но ее выручили джинсы подруги, за которые она схватилась обеими руками, едва не уронив подругу на себя. Мужчина в очках повел истерично смеющихся подруг в туалет, а нас осталось четверо. Зал стал ощутимо теснее; в целях противостояния тесноте я взял оставленную посреди стола стеклянную трубку, но в ней оказалась только съеденная чернота. Замешкавшись, я потянулся к формочке с чаем, но и она оказалась пустой. Седой ровесник мужчины в очках пристально на меня посмотрел; я положил вещи на место и стал разглядывать свои ладони. На них оказалось намного больше жилок и различных трещин, чем было раньше, как будто мне было уготовано как минимум десять тянущихся друг за другом жизней , или текущих бок о бок одновременно. Из туалета донесся смех подруг; вскоре вернулся мужчина в очках, как-то слишком скромно или даже как будто застенчиво улыбаясь. Увидев пустую формочку, мужчина в очках достал откуда-то небольшой комок пахучего зеленого чая и стал тереть его железным перстнем; присмотревшись, я понял, что перстень на палец надеть было нельзя и это была не просто какая-то вычурная прихоть хозяина дома.

Подруги снова засмеялись, потом раздался шум спущенной воды. Вернувшись, они признались, что попробовали уместиться на унитазе вдвоем, и у них вышло; светловолосой для этого пришлось сесть снизу, приняв на себя вес чуть более скромной по габаритам подруги. Мужчина в очках усмехнулся и сказал, что он теперь даже не готов видеть подруг отдельно друг от друга; подруги заверили его, что отдельно друг от друга их и не бывает. Мужчина в очках убрал странный железный перстень в сторону. Лампа в углу снова моргнула, поменяв свой свет на более нежный и заботливый.

Стеклянная трубка вонь закружила по периметру стола. Мужчина в очках вспоминал разные истории из юности и недавних лет, время от времени посмеиваясь над не понимающим их своим седым ровесником. Человек в камуфляжном комбинезоне молча слушал или вообще не замечал происходящего вокруг. Когда у мужчины в очках подугас запал ведущего, подруги охотно перехватили инициативу. В основном вспоминали о недавнем студенчестве, описывая его как самую счастливую, хоть и совсем не беззаботную пору. Подруги выдавали истории минувшего прошлого то рваными кусками, поначалу вводя слушателей в порой нелегкое заблуждение, то огромными полотнами, которые ничуть не утомляли своей шириной и длиной. Иногда языковых средств оказывалось недостаточно, и подруги устраивали настоящий театр: темная неоднократно забиралась на стол, один раз чуть не опрокинув его, для придания правдивости одной душещипательной истории светловолосая крайне правдоподобно притворилась полумертвой. Потом, когда речь зашла об одном особенно близком сердцам подруг эпизоде, им понадобилась помощь друг друга: светловолосая опустилась на пол, упершись в него локтями и коленями, и манерно изогнулась, темноволосая же ограничилась тем, что присела ей на закорки и взяла подругу за волосы. Мужчина в очках зааплодировал — до того, на его взгляд, вышло трогательно, я его точку зрения вполне разделял. Рассказав обо всем, что удалось вспомнить, слегка румяные подруги сели на свои уже полностью заслуженные места. Стеклянная трубка быстро помогла вернуть их лицам былой непринужденный цвет.

Мужчина в очках вдруг зачем-то вспомнил про время. Достав телефон, он посмотрел на тускло загоревшийся экран, а потом сказал, что не увидел абсолютно ничего интересного; ему все охотно поверили. Мужчина в очках снова стал молоть дыхательный зеленый чай. Пожилой мужчина в пальто продолжал дремать в кресле, не зная ни о чем. Когда посох мира запылал снова, мужчина в очках вдруг предложил и мне поделиться чем-нибудь с остальными. Как будто по команде настала абсолютная тишина, словно с воздуха сдули многовековую пыль. Я стал размышлять, перебирая в памяти заплесневелые корешки никому кроме меня не нужных секций. Лампа в углу подмигнула в очередной раз, и я ощутил в себе какой-то глухой толчок и почти сразу же — порожденную им темно-бордовую волну. Волна была странно знакома, как будто уже омывала меня когда-то, она не вытесняла из меня то, что я успел в себя вобрать, а двигалась параллельно ему, с какой-то пока еще неявной целью. Вместе с волной нарастала тревога, такая же туманная и душная. Что-то предчувствуя, я сказал, что мне нужно выйти подышать и за время своего отсутствия я обязательно вспомню что-нибудь интересное. Мужчина в очках кивнул, тонко улыбнувшись; ничьих больше взглядов я заметить не успел, поскольку бордовая волна стала шире и напористее. Кое-как распознав в прихожей свои кроссовки, я обулся и вышел.

Прерванная ночь задумчиво дыхнула мне в лицо колким морозом. Согнувшись и обхватив колени, я стал смотреть на снег под ногами, всем фибрами пытаясь заставить волну отступить обратно и улечься. Волна слушалась слабо, продолжая неминуемое движение. В груди становилось невыносимо тесно, хотя дышать было все так же легко. Я стал опускаться ниже, готовясь лечь грудью на снег, если понадобится — то и без футболки.

За спиной аккуратно скрипнула дверь. Подступившая волна замешкалась, и я сумел распрямиться. Обернувшись, я увидел седого ровесника мужчины в очках. Он, как и я, решил обойтись без куртки — должно быть, вышел ненадолго или искренне любил морозные ночи. В руке он держал пачку сигарет. Я ожидал перехватить его взгляд, но смотрел седой ровесник мужчины в очках не на меня, а на мою футболку, как-то слепо разглядывая изображенную на ней картинку. Седой ровесник мужчины в очках помолчал, а потом посмотрел мне в глаза и сказал, что такие футболки носят только мудаки.

Я вспомнил, как уверенный молодой парень с неброской табличкой на груди помог мне сделать правильный выбор. Лично меня высказывание седого ровесника мужчины в очках не задело. Обидно стало именно за парня с табличкой на груди.

Немного подумав, я ответил, что мудаки — это те, кто седеет раньше времени.

Тишина и бездействие синхронно толкали друг друга в бок в течение нескольких мгновений, долгих и сумрачных. Потом седой ровесник мужчины в очках коротко шагнул вперед и ударил меня свободной от пачки сигарет рукой в висок. Чернота с белизной ночи стали на мгновение одним сплошным цветом, которого нет ни в одной палитре. Падая, я перевернулся и уткнулся в снег подбородком, а не затылком. Лежа и слушая бившие в центр мозга отголоски удара, я вспоминал смеющихся подруг, их красно-белые рты, черные футболки, снятые в прихожей кроссовки, рядом с которыми уже не было моих. Где-то наверху за моей спиной одержавший надо мной безоговорочную победу седой ровесник мужчины в очках скрежетнул колесом самой обычной зажигалки. К моим ноздрям спустился кисло-сладкий запах сигаретного дыма. Потом дверь за моей обращенной к безмолвному небу спиной закрылась, и я остался один.

Власть над телом возвращалась неохотно, будто спрашивая перед каждым осторожным шагом, а есть ли у меня вообще такая острая нужда в ней. Наконец я шевельнулся и посмотрел на снег перед своим лицом. Он был каким-то рыхлым. Было холодно. Я попытался встать, но сразу не получилось, руки действовали как-то вразнобой, причем левой больше хотелось поднять с припорошенной земли правый бок, а правой — левый. Впереди вдруг мелькнуло нечто темное и невнятное. Тело все-таки подчинилось, и я сумел встать. Подавленная волна глухо пульсировала глубоко внутри. Неопознанная вещь мерцала в нескольких шагах от меня. Из дома раздался смех подруг; я был готов допустить, что они могли смеяться над чем угодно.

Нетвердо шагнув вперед, я пристально вгляделся в темный предмет. Тот не менялся, очевидно, желая, чтобы я шел до конца. С каждым шагом мне мерещилось в нем что-то новое; наконец я приблизился и наклонился, чтобы лучше видеть. Чувства были крайне странные: я постепенно узнавал эту вещь, но скорее сердцем, а не умом, сильно изменившимся с тех пор, как я сел в троллейбус, водитель которого точно знал, куда надо сворачивать. Когда сердце приняло в себя облик моей находки окончательно и бесповоротно, я вспомнил про рыхлый снег; он был и под моими ногами и вокруг. Не разгибаясь, я осторожно стал крутить головой. Каким-то странным показался мне угол дома, за который как будто стоило сходить, чтобы увидеть еще что-нибудь.

Снова скрипнула дверь. Я резко развернулся. Мягко улыбаясь, на меня смотрел пожилой мужчина в пальто. На ногах его были неизменные резиновые тапки. Старомодные очки придавали пожилому человеку в пальто сходство с каким-то хитрым мыслителем, заранее знающим, что потомки будут с рвотной пеной у рта хвалить его труды, совершенно не понимая сути их содержимого. Покопавшись в кармане пальто, пожилой мужчина в старомодных очках улыбнулся немного грустно: очевидно, другого такого кармана у него все равно не было. Его грусть почему-то передалась и мне. Пожилой мужчина в пальто спросил, давно ли я здесь, вне дома. Я ответил, что недавно, иначе бы совсем замерз. Пожилой мужчина в пальто свободно пошевелил голыми пальцами ног, воспользовавшись отсутствием носов у резиновых тапок. Вышло очень забавно. Пожилой мужчина в пальто сказал, что немного завидует всем оставшимся в доме, поскольку сам не умеет веселиться так же, как они. Я вспомнил, что обещал вернуться за стол, но пока что не знал, как мне туда возвращаться теперь и чего ждать от повторного приема. Небо висело над нами беспросветным черным полотном, не давая ни единого намека на глубину скрытой за ним пропасти. Пожилой мужчина в пальто поинтересовался родом моих занятий. Я немного подумал и рассказал ему о том, чего не услышал от меня мужчина в очках, когда мы были с ним в заведении. Пожилой мужчина в пальто тоже рассказал о себе: всю молодость и немалую часть зрелой жизни он посвятил науке под названием орнитология. Рассказывая о минувшей прекрасной поре, мой собеседник вдруг замолчал и посмотрел мне за спину. Я сразу понял, что он там увидел.

Подойдя к темному предмету, мы стали рассматривать его уже вдвоем. Белый стержень игриво изгибался, обрамленный двумя густыми рядами длинных темных ворсинок, с виду мягких, как кошачья шерстка.

Пожилой мужчина в пальто долго изучал предмет, не смея выдохнуть. Потом он поднял голову и со странной улыбкой посмотрел на меня. В его защищенных от непривычного быта старомодными очками глазах блестело нечто, подозрительно напоминающее молодость, потраченную по ошибке.

Пожилой мужчина в пальто сказал мне, что если перья вроде распластавшегося на рыхлом снегу и есть у какой-нибудь птицы, тогда бесчисленные орнитологические справочники его молодости беспринципно врали ему, не раскрывая факта ее существования. Потом он посмотрел на свои ноги и сказал, что, пожалуй, вернется внутрь, потому что ему очень холодно. Когда дверь хлопнула, я опустился на корточки и продолжил разглядывать странную находку. Находка чернела на снегу, не принадлежащая никому и ничему. Поколебавшись, я поднял перо и спрятал под футболку. По телу пробежала странная дрожь, сотканная из самых недосягаемых частиц всего, что было вокруг. Поправив футболку, чтобы находка не вывалилась, я медленно пошел вокруг дома, глядя на снег под ногами. Рыхлым он перестал быть совсем скоро, но теперь мне мерещилось что-то тайное, скрытое под поверхностным слоем сахарной пороши. Дойдя до угла, я прислушался. В доме как будто было тихо, по крайней, мере, никто не смеялся и не кричал. Я свернул за угол и пошел дальше. Ощущение близости чего-то спрятанного у меня под ногами не пропадало; дойдя до середины стены, я остановился, чтобы копнуть ладонью; пальцы как будто провалились в какую-то ямку, присыпанную для отвода глаз. Я копнул несколько раз чуть дальше и наткнулся на еще одну; обернувшись, прикинул расстояние от первой до второй. Прежде чем мой маршрут изогнулся по мановению очередного угла, я нащупал еще несколько ямок, примерно равноудаленных друг от друга. Больше мне не попалось ничего; добравшись до двери, я снова прислушался к будто застывшему чреву дома — ничто не отзывалось. Вдруг я ощутил, что диковинной находки под футболкой больше нет. Обежав дом еще три раза, я не сумел возместить пропажу, хотя равномерно чередующиеся ямки остались на местах.

Вернувшись в дом, я понял, что не ошибался — внутри и правда было тихо. Сняв кроссовки, я осторожно прошел в зал. Просторное помещение показалось мне абсолютно пустым, и лишь после недолгого замешательства я увидел пожилого мужчину в пальто, мирно слившегося со своим любимым креслом. Лампа светила совсем расслабленно — возможно, поэтому я и не заметил своего недавнего собеседника сразу. Окруженный стульями стол остался придвинутым к дивану, но на нем ничего не было. Я медленно подошел к обманутому орнитологу, прислушался — тот явно дремал, не притворялся. Тишина была абсолютной. В ожидании неизвестно чего я как будто впервые стал разглядывать висевшие на стенах вещи. Вдруг откуда-то сверху послышался голос одной из подруг, я не понял, какой именно. Неопознанная подруга не смеялась и вряд ли что-то говорила — если только говорила, стараясь не использовать для этого слова, и распиравшие ее при этом чувства были столь широки, что она готова была смеяться, но что-то все время сбивало ее с толку, и она не дотягивалась до своего смеха, жертвуя им во благо чему-то более необходимому. Постояв немного на месте, я решил, что вправе сам решать, какие вещи оставить за завесой тайны, и пошел в прихожую. Повертев головой, я обнаружил то, чего не заметил ранее: дверь рядом с зеркалом в резной раме. Подойдя к двери, я осторожно толкнул ее рукой. Дверь приоткрылась, явив мне спрятавшийся за ней мрак; я зажег фонарь на телефоне и толкнул дверь немного сильнее. Как раз в этот момент сверху донесся голос подруги, теперь я безошибочно понял, что светловолосой; она как будто о чем-то просила и одновременно от всего сердца насмехалась над своей просьбой. Дверь открылась наполовину, и я шагнул в разогнанную светом телефона тьму. Поводив бледным лучом по принявшей меня в свои объятия пустоте, я увидел лестницу, явно ведущую наверх, и осторожно направился к ней. Деревянные ступеньки завивались к потолку спиралью, похожей на выкрученный хребет; недолго поколебавшись, я ступил сразу на вторую. Голова быстро закружилась, как будто лестница двигалась и сама тоже. Остановившись, я услышал сразу обеих подруг, как будто одновременно вдохнувших филигранно выверенную смесь всех чувств на свете и наперебой выдохнувших ее невыносимые пары. Дойдя до конца лестницы, я оказался в темном коридоре, в конце которого было непонятно что. Бледный свет фонаря с темнотой сочетался плохо; я погасил его и убрал телефон обратно в карман. Окрепший мрак неравномерно распростерся по стенам и потолку, пол под ногами как будто и сам по себе был черный. Замерев, я снова прислушался. Непонятно откуда до меня донеслись судорожные вибрации, отзывавшиеся зудящей дрожью в моей коже. Пытаясь угадать направление, я повернулся вправо и увидел перед собой повисшее в темноте лицо человека в камуфляжном комбинезоне. Левая нога без моего разрешения попыталась разминуться с полом, я поскользнулся и упал, ударившись всей спиной, но хотя бы не головой. Сквозь мрак коридора я сумел увидеть, что владелец камуфлированного комбинезона стоял надо мной в одних трусах; все, что было в нем до этой встречи, тоже как будто пропало вместе со снятым одеянием. Несколько мгновений подряд мы смотрели в лица друг другу; потом человек без камуфлированного комбинезона шагнул вперед, переступая через мою изогнутую смеющимся кренделем ногу, и пошел куда-то за мой приросший к полу затылок. Вскоре я снова услышал подруг, теперь они не замолкали, изощряясь на все возможные лады. Потом меня накрыло бордовой волной, не давшей мне ни мгновения на оборону.

Пелена рассеялась, и я увидел лицо мужчины в очках. Он улыбался и о чем-то меня спрашивал. Кажется, хотел знать мой домашний адрес. Потом меня снова накрыло с головой. Два раза я всплывал в салоне везшей меня сквозь сплошную черноту машины, еще раз — на лестнице подъезда, стоя на самом краю верхней ступеньки и подобно стрелке метронома качаясь над распахнувшимся в ожидании пролетом. Окончательно опомнился я уже лежа на кровати, окруженный непроглядной темнотой. Сердце медленно и размеренно ударяло в стенку груди, будто еще хранило в себе надежду выбраться. Отголоски минувшего вялыми змейками шевелились в разных местах, мне не хотелось собирать их в один клубок. Зажмурившись и снова открыв глаза, я не понял, сработал ли выключатель, отсекающий внешнюю тьму от внутренней. Потом я все-таки заснул.

Мне приснились две одинаково одетые девушки с волосами разного цвета. Под одежду одной из них лезла чья-то рука, а она ничего не понимала и продолжала улыбаться, раскаляя мой мозг до абсолютной красноты.

Утром мне было не очень хорошо, это было единственное внятное напоминание о прошедших событиях. Перед работой я зашел в магазин за большой бутылкой воды, не разбавленной ни краской, ни пузырями. Бутылка воды была лучшим мерилом жизненных ценностей — если в ходе сокращения ее содержимого мне становилось легче и благополучный уход тяжести не казался соразмерной платой за прошедшее, я понимал, что жалеть в целом не о чем. На работе было скучно и безлюдно, обстановка была как нельзя больше подходящая для самопознания. Бутылка мелела, открывая мне бессмысленные уровни своей пустоты. Когда она стала наполовину пустой, я прервал свое занятие и направился в туалет. Именно там меня настигло сообщение, отозвавшееся мелким зудом в ягодице.

«Ты как, живой?» — интересовался вопрошающий. Номер был незнакомым, но отсутствие в телефонной книге соответствующего имени и лишних знаков в сообщении не помешало мне различить хитрую усмешку, спрятавшуюся между буквами и в них самих. Я долго думал, как ответить, в итоге ограничился единственным словом, в котором была только правда без всякой иронии. Второе сообщение пришло уже после того, как я расстегнул ремень и слегка приспустил джинсы. Неподписанный абонент сообщал, что его обратный перелет немного задерживается. Я не стал ничего отвечать.

Третье сообщение пришло к концу смены, когда бутылка уже давно опустела, но так и не дала мне ничего понять. Безымянный абонент предлагал написать ему, если мне станет скучно. Я снова не стал отвечать — и на мгновение представил, как автор трех несодержательных сообщений исподтишка подглядывает за мной и посмеивается над моим деланым безразличием. Вечером я долго и бесцельно сидел перед слепо светящим монитором, время от времени вставая, чтобы пересечь спальню в каком-нибудь якобы случайном направлении. Отправляя в стирку футболку, вспомнил продавшего ее мне парня с табличкой на груди, чью честь я так и не смог защитить. Вернувшись в спальню, подошел к шкафу с одеждой и посмотрел на два других куска черной материи, лежавших друг на друге.

Утром следующего дня я пил уже обильно выкрашенную химикатами воду, время от времени поглядывая на экран телефона в ожидании какого-нибудь озарения. Ничего не происходило. Бросив так и не сумевшую опустеть до конца бутылку в заменявшую урну картонную коробку, я взял телефон и отыскал вчерашний безымянный номер. Безымянный адресат ответил, что сегодня вечером он как раз собирается не скучать. Я посмотрел на часы — они сообщили, что сегодняшний вечер не так уж нескоро.

Придя домой, я быстро помылся, что-то поел для приличия, потом зашел в спальню и, немного подумав, вынул из шкафа кусок черной материи, лежавший на втором почти таком же. Телефон завибрировал, будто посмеиваясь. Короткое сообщение с безымянного номера поинтересовалось, как у меня дела.

Молчаливый таксист привез меня к месту, в котором я никогда не был. Я даже сначала удивился, посмотрев на совершенно незнакомое заведение, но потом вспомнил о своей врожденной склонности не замечать вещи, которые сами не суются мне в руки. На первом этаже меня встретил охранник примерно моего возраста и спросил, нет ли при мне запрещенного. Я ответил, что нет, охранник на всякий случай попросил расстегнуть куртку. Получив в гардеробе номерок, я пошел по блестящим кафельным ступенькам на второй этаж.

Второй этаж встретил меня не слишком громкой музыкой и разнородным неоновым светом, в случайных дозах разбросанных по всему залу. Несмотря на обилие людей, тесноты я не ощутил. Почти все столы были заняты; я стал крутить головой, пытаясь что-нибудь распознать. Безрезультатно исследовав танцпол в конце зала, я повернулся и увидел руку, приветливо поднятую над столом в углу. Я присмотрелся и понял, что не ошибся, неопределенно махнул в ответ и пошел туда, где меня вроде как ждали.

Когда я приблизился, мужчина в очках усмехнулся и сказал:

— Мне кажется, я на любом кладбище твой монументик с полувзгляда распознаю, а ты-то чего рассеянный такой?

Мужчина в очках махнул, приглашая за стол.

Прежде чем принять его приглашение, я рассмотрел присутствующих. Обе подруги были здесь, светлая — рядом с мужчиной в очках, темная — напротив. Больше я никого не узнал. Мужчина в очках представил меня тем, кто видел меня впервые, разумеется, не назвав меня по имени, которого он не знал и сам. Я шагнул к столу, незнакомый человек в футболке с портретом какой-то архаичной киноактрисы доброжелательно улыбнулся и двинул ко мне незанятый стул. Подруги были единственными двумя женщинами за столом. Сев, я снова огляделся. Никаких необъяснимых метаморфоз в моей голове не происходило — глядя на улыбчивого мужчину в очках и абсолютно безразличных ко мне подруг, я понимал, что видел их всех совсем недавно и ничто в них за время разлуки не поменялось, хотя как будто неумолимо должно было. Мужчина в очках спросил, буду ли я что-нибудь. Я пожал плечами и взял меню в кожаной обложке, красивое и тяжелое. Мужчина в очках сказал, что сегодня по случаю его скорейшего отъезда абсолютно все — за его счет. Мне не очень хотелось тратить чьи-то деньги, поэтому я кивнул, но крайне невнятно. За каким-то дальним столом зааплодировали, я не понял, чему, и не стал это выяснять. Перевернув страницу меню, мимолетно снова взглянул на подруг — их лица были такими же серьезными, как в тот раз, когда черная машина привезла нас в одинокий дом, окруженный оградой. Вспомнив их голоса, которые слышал в самом конце, не видя их самих, я бегло изучил содержание покрытого прозрачным глянцем разворота и листнул дальше.

Незнакомые люди весело беседовали и вообще производили приятное впечатление. Ко мне никто из них не обращался, очевидно, из соображений какого-то изысканного этикета. Мужчина в очках в основном слушал, изредка поглядывая на экран телефона. Потом ему захотелось побеседовать со мной, и он жестом подозвал меня чуть ближе. Я сдвинул стул вправо, оказавшись с самого края стола. Светловолосая подруга размешала трубочкой термоядерную жидкость в высоком изящном стакане и взяла трубочку губами. Мужчина в очках поинтересовался, нравится ли мне здесь. Я пожал плечами и ответил, что в целом да. Мужчина в очках хитро улыбнулся и спросил, понравилось ли мне там.

Я вспомнил обо всем случившемся тем вечером непонятно где и сказал, что понравилось. Мужчина в очках польщенно кивнул и напомнил, что я могу заказывать что душе угодно. Вскоре пришел официант и принес две стеклянные колбы с длинными черными трубками. Мужчина в очках двинул одну колбу к светлой подруге, другую — к темной. Я невольно отвлекся от меню и мельком оглядел колбы, чтобы узнать, нет ли на них самих или на прикрученных к ним трубках маленьких дырок. Темная подруга взяла трубку и обхватила губами черный конец. Светлая не стала торопиться, видимо, ей не нравилось мешать жидкое и газообразное. Незнакомые люди слева от меня говорили о чем-то своем, я отстраненно прислушался. Человек в футболке с актрисой рассказывал соседям об искусстве, соседи улыбались, время от времени порабощено кивая. По мнению человека в футболке с актрисой, форма и содержание достигнут пика своей обоюдной эволюции, когда их невозможно будет различить. Мне показалось, что я где-то слышал нечто похожее. Человек в футболке с актрисой также считал, что у нынешних созидателей крайне притуплено одно чувство, фатально нуждающееся в абсолютной остроте — чувство прощения. Один из слушателей человека в футболке с актрисой на миг отвернулся, вытерев пальцами края глаз. По странному совпадению заиграла плывучая, до крайности полная огня прощения музыка. Люди медленно закружились на танцполе в катарсическом одурманенном ритме, кто-то сам по себе, многие — взяв друг друга. Мужчина в очках присмотрелся ко мне, глядя явно ниже моего лица. На крошечное мгновение в моей памяти восстал черно-белый обломок вечера в одиноком деревянном доме. Я вспомнил, как чуть раньше тем же вечером рассказал ему о том, как побывал в отделе, торгующем одеждой, но теперь мужчина в очках ни о чем не спросил — возможно, потому что теперь во мне было нечего узнавать. Молча полюбовавшись, он спросил, звать ли ему официанта. Я сказал, что позову сам. Обернувшись в поисках какого-нибудь человека в белой рубашке, я обратил внимание на один из столов и почему-то сразу понял, что это был тот самый стол, за которым недавно раздались аплодисменты. Отдыхавшие за столом были не старше меня, кто-то даже намного младше. Официант показался недалеко от барной стойки, я помахал ему, но он не увидел. Пробираясь сквозь зал, я невольно расслышал голоса из-за стола аплодировавших, там оживленно обсуждали что-то интересное. Официант не сразу понял, что мне нужно, но в итоге сделал пометку в блокноте и пообещал выписать отдельный счет. Возвращаясь, я снова посмотрел на стол, за которым аплодировали. Девица в странноватой клетчатой рубашке и с длинными тугими косами тянула руки к середине стола и неритмично шевелила пальцами, а вся остальная компания зачарованно следила за ее непонятными действиями.

Вернувшись, я обнаружил небольшие перемены: подруги весело улыбались, мужчина в очках опять, как тогда в заведении, держал светловолосую за бедро. Незнакомые мне люди успели заметно повеселеть. Сев на стул, я на всякий случай снова перелистал меню, чтобы узнать, не ошибся ли я с заказом. Мужчина в очках взял у светловолосой подруги черную трубку, прикрученную к стеклянной колбе, прислонил к губам и окутал себя густым отчаянно трепыхающимся облаком. Когда облако рассеялось, вернул трубку соседке и посмотрел на меня, хитро улыбаясь. Человек в футболке с актрисой расслабленно засмеялся, и за ним повторили все остальные незнакомые мне люди.

— Скажи, — поинтересовался мужчина в очках. — О чем вы там с профессором беседовали, когда ты подышать выходил?

Я вспомнил эпизод, о котором спрашивал мужчина в очках, и не ощутил никакой нужды пересказывать его хотя бы наполовину правдиво.

— О разном, — ответил я, делая вид, что плохо помню и мне в целом это не слишком интересно. Мужчина в очках улыбнулся еще хитрее.

— Странно, обычно он с людьми говорит только об одном. — Мужчина в очках вспомнил, что помимо бедра на теле светловолосой подруги есть и другие места. Рука его скользнула куда-то назад, но футболку задирать не стала. Где-то там сзади нашлось что-то интересное, и мужчина в очках больше не спросил ни про профессора, ни про меня. Темноволосая кокетливо скалилась сквозь рассеивающееся облако, не отрывая глаз от подруги, будто слегка завидуя ее участи, но все же находя наблюдение ценнее участие. Я снова вспомнил их голоса. Подошел официант и поставил передо мной большой бокал с тремя трубочками. Мужчина в очках усмехнулся, как будто сразу понял, что я собираюсь расплачиваться сам. Я заглянул в бокал и ничего не понял, но цвет содержимого мне понравился. Придвинув к губам для начала одну трубочку, осторожно потянул непонятную амброзию внутрь себя. Человек в футболке с актрисой снова расслабленно засмеялся, как будто познал вдруг идеальный сплав формы с содержанием.

— О чем смеетесь, господа? — поинтересовался мужчина в очках, продолжая поглаживать светловолосую подругу ниже футболки.

Человек в футболке с актрисой ответил лишь спустя несколько мгновений — вроде бы ненапряженный смех отказался сразу же возвращать ему дар речи.

— Да мы тут кроссворд разгадываем, только у нас поле с квадратиками воображаемое, в воздухе.

Незнакомые люди засмеялись, мне тоже стало весело.

— Так а что смешного-то? — не понял мужчина в очках.

— У нас из-за вашего дыма квадраты пропали, теперь заново рисуем.

Засмеялись все сразу — и игроки в невидимый кроссворд, и мужчина в очках, и подруги, и я. Нет мест, где к тебе как-то относятся, есть только состояние, подумалось мне. Я снова пригубил из своего бокала, только уже через две трубочки.

Сзади вдруг кто-то подошел. Я не стал оборачиваться, было совсем не интересно. Мужчина в очках поднял руку, приветствуя пришедшего. Подруги немного странно переглянулись.

— Неужто брезгуешь? — весело спросил мужчина в очках у неизвестного, стоящего за моей спиной.

Неизвестный за моей спиной молчал. Я вдруг испытал какое-то мутное, но вроде как знакомое чувство. Чтобы не томить себя ненужными догадками, я обернулся через плечо. Неизвестный оказался тем самым седым ровесником мужчины в очках, с которым мы тем вечером почти одновременно вышли с противоположными целями — он покурить, я подышать. Он узнал меня сразу, возможно даже еще до того, как я повернулся, больше я не понял ничего. Я отвернулся и снова отхлебнул из двух трубочек.

— Так что, не присядешь к нам? — переспросил мужчина в очках.

— Я сегодня за другим столом, — ответил седой ровесник мужчины в очках. Мужчина в очках весело блеснул зубами.

— Ты за все столы присядь для сравнения. Вдруг вообще уйти захочется, — посоветовал он своему седому ровеснику. Седой ровесник мужчины в очках постоял за моей спиной еще немного, потом развернулся и пошел куда-то в глубь зала. Я на всякий случай посмотрел ему вслед и снова ничего не ощутил. Подруги незаметно переглянулись. Сзади зааплодировали, я понял, что за тем же самым столом. Мужчина в очках хитро подмигнул мне.

— А я ведь правильно помню, что вы с ним покурить выходили? — поинтересовался он.

— Он да, я нет, — ответил я и попробовал хлебнуть сразу из трех трубочек, но получилось плохо. Искаженный стеклами очков взгляд стал еще хитрее.

— Он вообще много курит, потому и нервничает. А сам думает, что это ему в чем-то помогает. — Мужчина в очках махнул рукой, осуждая по-настоящему вредные привычки. Другая рука его немного изменила положение и, похоже, полезла куда-то внутрь. Светловолосая подруга изогнулась, но отстраниться не попыталась. Потом она быстро привыкла и стала дальше тянуть дым из колбы через черную трубку. Человек в футболке с актрисой встал и наотмашь ударил ладонью по воздуху, уничтожив заново нарисованный кроссворд. Незнакомые люди хором засмеялись. Подошла официантка и поставила на стол поднос с пустыми стаканами и большую колбу, только не с дымом, а с янтарной жидкостью. Я предположил, что это было пиво. Незнакомые люди стали наполнять стаканы, мужчина в очках налил себе тоже, подругам предлагать не стал, поскольку они еще не допили свое, да и не сильно торопились. Я снова приник к трем трубочкам, и в этот раз у меня что-то вышло. Мужчина в очках сказал, что, если я не буду пить вместе с ними из большой колбы, он серьезно обидится. Я подумал и согласился, но предупредил, что сначала опустошу свой сосуд с тремя трубками; мужчина в очках великодушно кивнул.

Колба мужественно сопротивлялась напору стаканов; я даже удивился ее истинному объему, неясному на первый взгляд. Незнакомые люди веселели поминутно, наперебой вынося вердикт всевозможным формам с содержаниями и разгадывая уже нигде не нарисованные кроссворды, даже в воздухе. Мужчина в очках веселился не с ними, а как-то по-своему, вдумчиво и в сторонке; его так и не показавшаяся из-за спины светловолосой подруги рука неспешно меняла характер и амплитуду движений. Заиграла электронная музыка с вкраплениями разнородных лепестков, иной раз вгрызавшихся куда-то прямо под копчик. Темная подруга о чем-то вспомнила и стала рассказывать об этом светлой; та смотрела в ответ слегка одурманенными глазами, изредка водя головой то в одну сторону, то в другую. Незнакомые люди стали играть в какую-то игру, ставя в иерархическом порядке в разной мере наполненные стаканы, а потом случайным образом меняя их порядок. Содержимое моего бокала иссякло быстрее, чем я ожидал. Взяв свободный пустой стакан, я попытался наполнить его, но у меня не вышло, и мне учтиво помогли. Хлебнув, я остался при мнении, что официантка принесла нам пиво, но такое, какого я не пробовал никогда. Сразу стало светлее и легче. Незнакомые люди бросили дурацкую игру и принялись подливать, воодушевленные моим присоединением. Веселея с каждым стаканом, они смеялись все чаще, я поддался и тоже стал смеяться вместе с ними.

Человек в футболке с актрисой не выдержал и встал во весь рост.

— Понимаете… понимаете… понимаете…, — захлебывался он единственным доступным ему словом, которое каждый раз било с размаху и не давало глотнуть лишнего воздуха. Я вдруг вспомнил один случай из далекой юности, когда мы с друзьями шли по улице, тоже смеялись, и я неожиданно подавился лимонадом. Согнувшись, я стал невнятно хрипеть, исторгая подавленные наждачные возгласы с неровной периодичностью; один из друзей подскочил ко мне сзади, обхватил чуть ниже линии сердца и стал резко давить, заставляя меня сокращаться подобно губке, впитавшей слишком много пены. Помогло быстро; лимонад выплеснулся вместе с небольшой лужицей рвоты. Глядя на человека в футболке с актрисой, захлебывающегося одним и тем же бесконечным словом, я прекрасно его понимал: когда никто не держит, повторяться можно хоть до самой смерти. Наконец человек в футболке с актрисой превозмог обуявший его порыв и сумел объяснить окружающим, что же именно они, по его мнению, должны были понимать. Я понял, но не согласился; говорить об этом не стал, чтобы человек в футболке с актрисой не обиделся.

Время ускорялось, стаканы вливались один за другим, едва дожидаясь своей очереди. Вдруг я ощутил себя неловко: какой-то из вплетенных в музыку лепестков, похоже, прорезал мне кожу и застрял где-то там, глубоко внутри. Я стал перебирать возможные пути избавления от инородного тела и решил попробовать самый легкодоступный. Никому не сообщив о своих замыслах, я встал и пошел к концу зала, надеясь рассмотреть там какую-нибудь табличку. Таблички не оказалось, и я пошел обратно. Кажется, недалеко от танцпола что-то мелькало. Проходя мимо очередного стола, я услышал дружный веселый мех и остановился. Это оказался тот самый стол, за которым аплодировали. Девица в рубашке и с косами больше не тянула руки и не шевелила пальцами, а лишь наблюдала за тем, как ее странные ужимки пытаются повторить остальные участники застолья. Забыв на миг о гнетущей нужде, я подошел ближе. Девица в рубашке заметила меня и приветливо улыбнулась.

— Чем вы занимаетесь? — спросил я, поскольку молчать было бы совсем глупо.

— Учимся видеть, — ответила девица в рубашке и улыбнулась еще ярче.

— А что именно? — уточнил я, глядя на шевелящиеся подобно водорослям пальцы учеников.

— В основном неявное. В том числе и будущее, — подмигнула мне девица в рубашке.

Я молча постоял, отрешенно думая. Девица в рубашке ждала, не выказывая ни тени смущения.

— А прошлое? — спросил я.

Девица в рубашке пожала плечами.